Отрывок из книги «Паук раскинул сеть»

ГЛАВА 1. Сиротский дом

 

Олира с полным тазом мокрых пеленок вышла на задний двор. Поправив сбившийся платок, вздохнула и поставила груз на залитый краской чурбан.

Смена выдалась тяжелой. Ночью подкинули еще двоих детей. Одного больного корью, другого – такого хиленького, что неизвестно, в чем душа держится. Оба мальчики. Странно, обычно их оставляют, а избавляются от девочек – обуза, лишний рот. Мальчик же – работник. Но здесь не спрашивали у матерей, почему они оставили детей на столике под окном, а просто забирали и выхаживали, если могли. И Олира всю ночь хлопотала над младенцами, а с утра, как обычно, обошла детские кроватки и постирала белье.

«Мага бы сюда!» – вздохнула женщина, вспомнив о мальчике с корью. Вряд ли он выживет: болезнь запустили. Но услуги профессионального лекаря с дипломом Университета не по карману приюту, у него даже собственного врача нет. Раз в неделю заходит мэтр Армэ, практикующий в соседнем квартале, осматривает малышей, выписывает капли и порошки. На большего пожертвований не хватает. Как ни пыталась Олира и другие воспитательницы воззвать именем Сораты к совести и сердцу горожан, те оставались глухи.

Милетская префектура выделяла на нужды подкидышей смехотворную сумму, еще немного добавлял совет попечителей во главе с графом Легейским.

В Тордехеше не любили брошенных детей, вернее, о них не думали вовсе. Отчаявшиеся матери могли подкинуть младенцев на воспитание в храм, если уж не желали оставить умирать на улице. Специальные приюты открывались редко и исключительно по чьей-то инициативе свыше. Захочет префектура – построит, нет – пусть дети выживают сами, как могут.

Мокрые пеленки липли к рукам и пахли мыльным корнем. Они только формально назывались чистыми: никто в приюте не тратил силы на стирку казенного белья. Не воняют – и сойдет.

Олира злилась и торопилась скорее закончить работу.

Спина болела, руки покраснели от воды.

Во дворике царило спокойствие – такое блаженство после ора десятков младенцев.

Чирикали птицы на одиноком старом ясене. Кора с него слезла, а древесина покрылась разными надписями – свидетельствами шалостей приютских детей. Они жили под опекой воспитательниц до пяти-шести лет, а потом отдавались в обучение и в приют больше не возвращались. Охотнее всего детей брали ремесленники и фермеры. Оно и понятно: лишние руки всегда в хозяйстве нужны, а образование для хозяйства не требуется.

На Олиру падала косая тень от кухонного корпуса. Оттуда несло запахом подгорелого молока.

Веревки постепенно склонялись под весом белья, а таз пустел.

Олира уже предвкушала, как снимет передник и хлопнет, наконец, калиткой приюта. Как же она устала! Но и это не главное: ей необходимо как можно скорее зайти в Следственное управление. Тут каждый день на счету.

С некоторых пор Олира подозревала неладное. Все началось с того, что, придя на дежурство, она не досчитывалась детей. Нет, случалось, они умирали, но не внезапно же! Олира ходила к заведующей, выспрашивала, и получала один и тот же ответ: «Ушел к божественным брату и сестре». Она сначала верила, а потом задумалась. Слишком часто умирали дети, да еще не по одному, а трое-четверо сразу. Если бы они заразились, Олира, дежурившая в приюте через день, заметила бы. А тут – вчера здоровый малыш, а сегодня даже гробика нет.

А потом Олира заметила, как одна из воспитательниц ночью ходила по спальням с каким-то человеком. Тот пришел уже в позднее время, когда над городом сгустились сумерки. Воспитанница лебезила перед ним, улыбалась и расхваливала детей.

Лица незнакомца Олира не разглядела, запомнила только фигуру и голос – тихий, спокойный, но властный. Человек не слушал воспитательницу, кажется, его интересовало только здоровье и возраст детей.

Странно, но именно те, которые ему приглянулись, на следующий день исчезли.

На этот раз заведующая, госпожа Сара Мранес, буркнула, что их усыновили. Олира порадовалась и думать забыла о детишках до сегодняшней ночи.

Она услышала все случайно, когда бегала во двор за водой.

В окне заведующей теплилась одинокая свеча. Сначала Олира не обратила на нее внимания, но затем задумалась, почему начальница не ушла домой. Природное любопытство заставило на время позабыть об орущих младенцах, взять лестницу и заглянуть в окна кабинета. Вдруг воры?

Однако оказалось, в ночной час бодрствовала именно госпожа Мранес. Олира узнала ее голос.

Простенькие белые занавески трепетали от легкого летнего ветерка, подоконник серебрил лунный луч.

Олира не видела людей – только их силуэты, но могла поручиться, собеседник госпожи Мранес – мужчина. Тот самый мужчина, который некогда смотрел на детей.

Говорили о деньгах. Госпожа Мранес жаловалась, что дали мало, и требовала еще. Собеседник возразил – она сама по уши замешана в грязном деле.

Госпожа Мранес поджала губы и процедила:

— Ах так! Тогда всего хорошего, господин.

— Не выйдет, — рассмеялся незнакомец.

Олира тут же смекнула, что он никакой не дворянин, иначе бы заведующая называла его благородным сеньором. Но тогда почему перед ним заискивались другие?

— Хорошо, — вздохнула госпожа Мранес, — но это в последний раз.

— Ой ли? – рассмеялся незнакомец. – Вы любите деньги, у вас много детей, а у меня много денег и нужны дети. Думаю, мы всегда найдем общий язык.

Олира не могла больше подслушивать, но разговор дал богатую пищу для размышлений. Она вновь и вновь прокручивала в памяти слова заведующей и ответы того господина, вспоминала детей, на которых тот смотрел, и гадала, почему за усыновление платили деньги да еще отдавали воспитанников ночью, тайком. Ведь не пойди она, Олира, за водой, никто бы не узнал, что начальница не ушла. Более того, служащие пребывали бы в полной уверенности, будто Сара Мранес спокойно спит в постели, пока они борются за жизни младенцев.

Сейчас, когда с работой было покончено – последняя пеленка, и она свободна, — Олира всерьез задумалась о пропаже детей и решила поделиться подозрениями с властями. Чем больше она об этом думала, тем больше приходила к выводу, что детьми торговали. Очевидно, тот господин скупал каких-то особенных, раз его так волновали возраст и здоровье. В любом случае, в стенах приюта творились противозаконные деяния, и Олира не желала молчать. Она женщина честная, а дети не товар, чтобы их продавать, пусть даже и безродные. Они же не виноваты, что их матери уродились шлюхами и бродяжками.

С облегчением расправив плечи, Олира потянулась, зевнула и понесла таз в кладовую. Там же с облегчением сняла передник и платок, сложила на полку и отправилась встречать сменщицу. Как и предполагала Олира, та гоняла чаи с кухаркой, делясь последними сплетнями.

— Иду, иду! – наигранно заторопилась Мойра и потянулась за очередной плюшкой. – Как там? Слышала, заразный один.

Олира кивнула и рухнула на свободный табурет.

— Как спать хочется! – пожаловалась она. – Вот приду домой и весь день просплю.

Кухарка лениво прихлопнула муху и посоветовала Олире немного отдохнуть:

— Ты ведь в этом году аки гном пашешь, исхудала вся, позеленела…

Воспитательница кивнула и вздохнула: кто ж ей отпуск даст, когда служащих не хватает?

— А ты о племяше скажи. У тебя ж племяш родился, сестре помощь нужна.

Олира отмахнулась:

— Подумаю. Может, и отпустит заведующая, поговорю с ней потом.

Видя, что Мойра не торопится к детским кроваткам, она поторопила ее.

Хлопнув калиткой, Олира зашагала к Следственному управлению. Позевывая в кулак, она рассеянно брела вдоль домов и магазинчиков и пару раз, переходя дорогу, едва не попала под колеса экипажа.

Следователь не поверит разрозненным фактам, нужно сплести их в логическую цепочку. Иначе над Олирой посмеются и выставят вон.

Воспитательница старательно думала, вспоминала различные подозрительные мелочи, детали. Ее ведь спросят, как выглядел тот человек, какой у него рост, нужно вспомнить.

Олира не заметила наемного экипажа и угодила под копыта лошадей. Возница слишком поздно натянул поводья, и женщину протащило по мостовой добрых сорок футов. Колеса раздробили кости, у несчастной не было шансов выжить.

Собралась толпа и, причитая, окружила окровавленный обезображенный труп. Кто-то подобрал сумочку Олиры – ее отбросило к тротуару.

В суматохе сбивший женщину извозчик успел скрыться. Остановившись и увидев, что натворил, он поспешил хлестнуть лошадей и скрыться за поворотом. Свидетели не успели запомнить его примет.

Позвали стражу.

Склонившийся над Олирой капрал констатировал смерть и, опросив свидетелей, счел происшествие несчастным случаем. А раз так, нет нужды беспокоить дежурного следователя.

Солдаты временно оцепили улицу, а капрал, ругая горожан за рассеянность и беспечность, добавлявших ему работы, быстро составил протокол и распорядился увезти тело в морг. Там Олиру записали как «неизвестную, примерно тридцати лет». Ею она до поры до времени и осталась – трудно опознать одинокую женщину без документов с лицом, похожим на маску смерти.

Прояснили тайну личности личные вещи.

В сумочке нашли носовой платок, порошок от кашля, кошелек с чекушкой[1] и дюжиной медяков и ключи от дома. Судебный маг, кряхтя, вычленил из них частички ауры, помог определить квартал, в котором проживала погибшая.

Следователь быстро закрыл дело и сообщил сестре Олиры. Та приехала и забрала тело на родину – в деревушку под Милетой. Разумеется, придавленная грузом свалившегося на нее горя, она не зашла в приют, даже не забрала личные вещи сестры. Впрочем, в съемной комнате Олиры нечем было поживиться – пара старый платьев, чулок и нижнего белья. Ни счета в банке, ни мебели, ни книг.

Не зашел в приют и следователь. Занимаясь куда более существенными делами, он счел излишним даже письменно уведомить заведующую о гибели подчиненной. Причины смерти известны, нет смысла допрашивать коллег погибшей.

Так и получилось, что в приюте о гибели Олиры ничего не знали, хотя активно обсуждали смерть некой женщины под колесами экипажа.

Хватились воспитательницу, когда та не вышла на работу. Но госпожа Мранес тут же поспешила успокоить подчиненных: Олира уехала к сестре.

— Она давно просилась отдохнуть, вот я и отпустила.

На это все и успокоились, благо перед уходом Олира действительно заходила к начальнице и о чем-то говорила с ней. Минутку, не больше, но все же.

Версию об отпуске тут же подтвердили Мойра и кухарка. Они даже порадовались за Олиру: вырвалась, бедняжка, на отдых.

 

 

*         *         *

 

Ловкие пальцы госпожи Мранес пересчитывали монеты. Она поделила их на две кучки: золото и серебро. Медью покупатель не расплачивался – не тот товар.

Госпожа Мранес не спрашивала, зачем человеку, представившемуся мэтром Кареном, сироты. Тот хорошо платил, обещал, в случае чего, взять всю ответственность перед законом на себя. С тех пор минуло полгода, и госпожа Мранес скопила солидную сумму, которую планировала положить в банк.

Муж ничего не знал о дополнительном доходе жены. Он полагал, будто она получала только скромное вознаграждение от префектуры.

Госпожа Мранес умела вести дела. Она не покупала дорогих нарядов, чем, к примеру, грешили юные и неопытные шантажистки, не блистала бриллиантами и все так же брала у супруга деньги на домашнее хозяйство. В ее возрасте, а госпоже Мранес минуло сорок лет, люди либо умнеют, либо жалуются на немилость богов. Она не жаловалась и давно научилась получать деньги из воздуха. Мэтр Карен знал, к кому обратиться – госпожа Мранес уже шесть лет успешно подделывала бумаги для финансовых проверок, чтобы обеспечить дочерям достойное приданое, а себе – не менее достойную старость. С ее легкой руки сироты не получали достаточно масла и мяса, а разницу между закупленными продуктами и выделенными на них попечительским советом средствами клала в карман.

У госпожи Мранес было много родственников. Она этим пользовалась: выдумывала историю о сюрпризе для дочки, открывала на имя очередной тетушки счет в банке и клала на него ворованные деньги. Родственница в силу возраста и доверчивости подписывала документы, не глядя, давала племяннице доверенность на распоряжение счетом, и та благополучно выставляла дорогую покупку как благодеяние родственницы.

Теперь же госпожа Мранес решила не рисковать и положить деньги на свое имя. Муж с подозрением отнесся бы к очередному щедрому подарку. Она планировала подождать пару лет, а потом снять половину, солгав, будто скопила эту сумму, экономя на домашнем хозяйстве.

Дверь спальни госпожа Мранес благоразумно заперла на ключ: не хватало еще, чтобы прислуга застала ее за пересчетом монет! Тайные сбережения женщина хранила в укромном месте – под обшивкой задней спинки дивана. Его никогда не отодвигали даже во время весенней уборки.

Закончив подсчет, госпожа Мранес торопливо разложила деньги по двум кошелькам и спрятала их в скромном вырезе платья. Взглянув на руки, она подумала, что неплохо бы пройти курс омолаживающих обертываний – кожа загрубела и одрябла. Годы берут свое!

Госпожа Мранес и в молодости не отличалась красотой, а с годами и вовсе превратилась в шарж на школьную учительницу. Зато обзавелась домом в приличном квартале, удачно вышла замуж за богатого торговца, получила прибыльную должность… Красотой сыт не будешь, вот и госпожа Мранес в свое время всего добилась умом.

Поправив платье, женщина надела накидку и, отомкнув замок, спустилась по лестнице на первый этаж.

В воскресный день господин Мранес пропадал с друзьями, то в кабачках, то за городом на рыбной ловле, а жившая с ними младшая дочь – у подруг, поэтому госпожа Мранес не боялась расспросов. Дав наставления служанке, что и где надлежит выбить и почистить, и крикнув кухарке, чтобы обед подали в два часа дня, женщина вышла на улицу и в наемном экипаже отправилась в приют. Она собиралась спрятать деньги в кабинете, а завтра в конце дня зайти в банк.

Экипаж катил по набережной Милеты, обсаженной пыльными каштанами. За ними тянулся променад, полукругом обнимавший озеро. Все богатые жители Милеты селились в этом квартале, чтобы из окна любоваться закатом над водой.

Из озера вытекала протока, соединявшая его с морем. Ее испестряли запруды, плотины и мельницы: каждая мануфактура пыталась извлечь из реки какую-то пользу. Самому озеру тоже нашлось дело – в нем выращивали на продажу рыбу. Многие жаловались на запах, в ответ заводчики лишь пожимали плечами: ветер переменится, а прибыль останется. А с нее платятся налоги в казну, значит, рыба – вещь нужная.

Госпожа Мранес лениво рассматривала прохожих и сжимала крепче ридикюль на ухабах: увы, мостовые не содержали в образцовом порядке.

Глаз зацепился на островок зелени – там стоял храм Сораты. Вот у него пруды чистые, дорожки всегда идеально подметены и никакой грязи.

Мальчишка-разносчик торговал на углу газетами. Назойливый паренек чуть ли не бросался под колеса, извозчикам приходилось отгонять его кнутом. Вот и в этот раз он кинулся наперерез экипажу.

Возница выругался и натянул вожжи, а госпожа Мранес невольно вспомнила о недавнем несчастном случае. Она не знала, что под колесами погибла Олира.

— Купите, купите, благородная сеньора! – Мальчишка ловко увернулся от кнута и подскочил к коляске. – Всего три медяка, и вы узнаете все о столичной жизни!

Госпожа Мранес отмахнулась от него, как от назойливого комара, и с облегчением вздохнула, когда крикливый голос смолк позади. Она не любила детей, разумеется, кроме собственных, хотя и старательно изображала материнскую заботу перед попечительским советом. Маленькие оборвыши раздражали госпожу Мранес, наверное, и поэтому мэтр Карен нашел с ней общий язык. Парой крикунов и плакс меньше – какое счастье!

Приют располагался на окраине города, рядом с заросшим бурьяном пустырем. Госпожа Мранес именовала его парком и отвела для прогулок воспитанников.

Попросив подождать себя, женщина осторожно вылезла на деревянные мостки тротуара и направилась к черному ходу. Отомкнув калитку, она вошла в небольшой садик за кухней и поднялась по наружной лестнице к себе наверх.

Несмотря на воскресный день, работа в приюте кипела, и госпожа Мранес торопилась, чтобы не попасть на глаза какой-нибудь воспитательнице.

Оказавшись в кабинете, она испытала некоторое облегчение и поспешила переложить кошельки с золотом и серебром в сейф. Код от него не знал никто, кроме госпожи Мранес. Не доверяя гномам, она не поскупилась на работу мага, чтобы тот зачаровал замок от взлома.

— Добрый день.

Госпожа Мранес вздрогнула и чуть не села на пол. Она так и замерла, сидя на корточках перед секретером, гадая, не страдает ли слуховыми галлюцинациями.

— Я вас напугал? Простите.

Мэтр Карен обворожительно улыбнулся – на памяти госпожи Мранес во второй раз со времени их знакомства – и помог ей подняться. Рука его показалась госпоже Мранес холодной – будто мэтр Карен пришел оттуда, где за окном кружились снежинки, а не светило теплое июньское солнце. Да и как он попал в кабинет, если дверь заперта? Госпожа Мранес глянула через плечо – так и есть, ключ в замке на месте. Странно.

— Чем обязана? – деловито осведомилась госпожа Мранес и, чинно расправив юбку, заняла место за столом, непроизвольно отгородившись от посетителя пресс-папье.

— Все тем же.

Мэтр Карен отодвинул стул, но не спешил садиться. Вместо этого он неожиданно спросил:

— Что, о той женщине не спрашивают?

Госпожа Мранес сначала не поняла, о ком идет речь, а потом догадалась – об Олире.

История с воспитательницей показалась ей странной. Мэтр Карен сам принес прошение Олиры об отпуске и попросил подписать задним числом. А потом таинственно добавил, что воспитательница не скоро преступит к работе. Госпожа Мранес предпочла не уточнять почему, подписала бумагу, а после, когда в приюте начали шептаться об Олире, с чистой совестью сообщила: отдыхает.

— Да нет, с чего бы? – пожала плечами госпожа Мранес.

Ее пытливый ум задался вопрос: с чего вдруг мэтр Карен, несомненно, обеспеченный и влиятельный человек, так печется о какой-то воспитательнице? Складывалось впечатление, будто он боится ее или расспросов о ней.

Госпожа Мранес решила съездить к сестре Олиры и, если воспитательница там, вывести ту на чистую воду. Здесь пахло большими деньгами, некой тайной, из которой можно извлечь прибыль.

— Это хо-ро-шо, — по складам произнес мэтр Карен и, наконец, сел. – Ну, а как ваши дела, дражайшая госпожа?

— Ваши стараниями и милостью Сораты. Кто, кроме нее и Дагора, позаботится о несчастных малютках? — притворно вздохнула госпожа Мранес.

Она задумалась, видел ли гость комбинацию цифр сейфа, и хмурилась оттого, что кто-то застал ее в самый неподходящий момент. Деньги нужно завтра же отнести в банк, а шифр сменить.

— Перейдем к делу? – предложил мэтр Карен.

Он внимательно наблюдал за госпожой Мранес и легко раскусил все ее намерения.

Мэтр Карен с самого начала понял: то, что надо. Не скривит презрительно губы, не станет задавать лишних вопросов – только плати деньги. Жаль, в госпоже Мранес проснулось любопытство, удовлетворить его мэтр Карен сможет всего одним способом. Однако искать новый приют не хотелось, и мужчина решил пока намекнуть заведующей: всем свое место. Если та не поймет и попытается шантажировать – что ж, ничто не ценится так дешево, как человеческая жизнь.

Госпоже Мранес не хотелось идти в спальни воспитанников, но мэтр Карен настоял, сопровождать его в этот раз будет она. Он умел убеждать. Госпожа Мранес сама не понимала почему, но стоило измениться выражению его глаз, как она пугалась и соглашалась на все. Появлялось иногда в них что-то звериное, жесткое, будто у волка, готового вот-вот растерзать зайца. И все это – без слов, без единого жеста.

Воспитательницы удивились, увидев начальницу в выходной день. Они тут же побросали кружки с чаем, оборвали на полуслове перемалывание косточек соседок и изобразили бурную деятельность. Госпожа Мранес только усмехнулась – насквозь их видела. День выдался спокойным, вот, уложив детей спать, и сплетничают по углам.

— Кого вам угодно? – госпожа Мранес обернулась к спутнику. – Мальчиков, девочек? Младенцев, постарше?

Мэтр Карен задумался, повертел массивный перстень на мизинце и ответил:

— Без разницы, лишь бы здоровые.

— И все же? – настаивала госпожа Мранес.

— Я сам выберу. – Ледяной тон пресек возможные возражения.

Госпожа Мранес кивнула и, хлопнув в ладоши, велела построить воспитанников в спальнях.

Босые, одетые в одинаковые серые суконные рубашки и штаны дети со смесью любопытства и страха разглядывали мэтра Карена. Они стояли у топчанов-кроватей, на которых спали по трое, и ждали, что же будет. Кто-то сосал палец, кто-то хныкал, кто-то просто таращился круглыми глазами на незнакомого мужчину.

Воспитательницы строго следили, чтобы дети не шалили и стояли смирно. Если кто-то заходился в плаче, цыкали на него и пугали демонами.

Мэтр Карен неспешно двигался от кровати к кровати, равнодушно скользя взглядом по встревоженным личикам. Время от времени он тыкал в ребенка пальцем, и его отводили к дверям, шепча, как тому несказанно повезло.

Выбрав двух мальчиков и одну девочку, мэтр Карен изъявил желание взглянуть на младенцев. Они ему не понравились – «слишком хилые», как он выразился.

Воспитательницы спешно вымыли, причесали и переодели в чистое плачущих детей и усадили в закрытый экипаж мэтра Карена. Там ими занялась его спутница – сухая невысокая женщина с крайне неприятным лицом. Она и раньше приезжала с мэтром Кареном, но никогда не заходила внутрь приюта.

— До скорой встречи, — попрощался мэтр и, склонившись над рукой оторопевшей госпожи Мранес, сел в экипаж.

Заведующая проводила его задумчивым взглядом, гадая, зачем мэтр Карен каждый месяц забирает детей. Вряд ли он находит им усыновителей, значит, преследовал какую-то выгоду. Наверное, продавал.

Иногда мэтр Карен приезжал чаще, раз в неделю, иногда реже, но неизменно не брал меньше двоих.

Пристальное внимание госпожи Мранес не укрылось от покупателя живого товара. Мэтр Карен тоже проводил воспитательницу долгим взглядом и лишь потом откинулся на сиденье.

— Проблемы?

Спутница мэтра поправила капюшон накидки. Несмотря на то, что стояла теплая погода, она предпочитала кутаться в плотную ткань.

Мэтр Карен пожал плечами:

— Рано или поздно они случаются. У женщины очень длинный нос, надо укоротить.

— Сам или?..

Женщина улыбнулась, обнажив острые кривые зубы. Она с мольбой посмотрела на спутника, прося поручить ей «маленькое дельце».

— Я люблю все делать сам, ты же знаешь, — вернул улыбку мэтр Карен. – Это несказанное удовольствие!

— Значит, мне опять спать отдельно? – вздохнула женщина и притопнула ножкой. – Нет уж, надоела холодная постель и девки, которых ты пользуешь!

Мэтр Карен расхохотался и напомнил о присутствии детей. Они забились в угол экипажа и, обнявшись, дрожали от страха, исподлобья поглядывая на благодетелей.

— Да, конечно, твои любимые детишки! – пропела женщина и потянулась к ребятишкам. Они задержали дыхание, когда палец незнакомки по очереди почесал их за ушком. – У, какие милые глазастики! Я бы не смогла, а, Эльес?

Мэтр Карен фыркнул и буркнул:

— Ничего сложного, одни сантименты! Учись, пока я жив.

Дети поневоле навострили уши, предчувствуя дурное. Они сызмальства привыкли получать удары судьбы и не верили людям. Особенно этим, с фальшивыми улыбками и холодными глазами.

— Хорошо, Майя, бросим монетку, — наконец, пошел на компромисс мэтр Карен, разумеется, носивший совсем другую фамилию. – Кому выпадет лик Дагора, тому и пугать досточтимую госпожу Мранес. Она должна остаться жива, но запомнить урок на всю жизнь.

— А потом… — Майя провела ребром ладони по горлу.

— Разумеется, — пропел мэтр Карен. – Я подарю ее тебе, раз ты так ревнуешь к каждой юбке. Хотя, поверь, на Сару Мранес не позарится даже слепой, а остальные женщины нужны лишь для дела.

Майя с готовностью извлекла из-под накидки лозен[2] и, ловко подбросив, прихлопнула ладонью. Отняв руку, женщина уставилась на монету и улыбнулась: на нее смотрел чеканный профиль бога рядом с инициалами правящего ныне короля Донавела ли Аризиса.

Мэтр Карен кивнул, и Майя, вновь поправив капюшон, тенью выскользнула из экипажа. Тот даже не затормозил.

Дети, открыв рот, уставились на хлопающую дверцу экипажа. Не выдержав, девочка заплакала.

— Тише, тетя жива, — мэтр Карен закрыл дверцу и погладил испуганных детей. Цепкие пальцы задержались на личиках, слегка царапнув перстнемпо впалым щечкам. – Она вернется, только вы ее уже не увидите. А теперь спите.

Мужчина хлопнул в ладоши, и детские головки склонились набок, глаза закрылись.

Откинувшись на сидение, мэтр Карен вслушивался в перестук колес и размышлял, как провести ближайшие дни. Он решил немного обождать со взятыми из приюта детьми – оставалась еще женщина, одна из тех, на которых намекала Майя. Белокурая крестьянка не знала, куда переберется сегодня ночью из теплой постели любовника.

 

 

Довольная госпожа Мранес возвращалась из банка. Она открыла счет под хорошие проценты и, пребывая в отличном расположении духа, не взяла наемный экипаж, решив прогуляться до дома пешком. Милета – город небольшой, а жили Мранесы не на окраине. Дом на границе квартала знати они купили пару лет назад, не без помощи ворованных денег: заведующей очень хотелось выбиться в люди. Однако владельцы особняков не спешили приглашать Мранесов на обеды и музыкальные вечера, так что, переехав, супруги продолжали общаться со старыми знакомыми, такими же, как они, представителями второго сословия.

Проходя через квартал магов, госпожа Мранес вспомнила, что хотела записаться к врачу. Судя по бою часов на Ратуше, мэтр Соргэ еще не закончил прием, она успеет.

Госпожа Мранес свернула на узкую петлявшую улочку. Она выгодно отличалась от прочих улиц Милеты чистой, яркими красками, горшками с цветами, причудливыми водостоками и каменной резьбой. Госпожа Мранес невольно остановилась, чтобы полюбоваться коваными воротами во двор. Будучи женщиной практичной, она порой проявляла простые человеческие слабости.

Порой госпожа Мранес жалела, что не вышла замуж за мага. Увы, ни ее происхождение (она была дочерью лавочника), ни наследство дяди, одного из рыбозаводчиков, не прельстили выпускников Университета.

Отогнав мечты молодости, госпожа Мранес зашагала дальше, к Бульвару коростелей. Дорогу ей внезапно преградила незнакомка. Откуда та взялась, госпожа Мранес не поняла, зато запомнила, что грубиянка толкнула ее.

— Эй, нельзя ли повежливее! – возмутилась почтенная заведующая приютом.

— Ой, простите! – деланно вздохнула незнакомка. – Я вас ушибла?

Госпожа Мранес наморщила нос и покачала головой.

— Это хорошо, — нараспев протянула закутанная с ног до головы незнакомка. – Сара Мранес, я полагаю?

Сбитая с толку, заведующая растерянно кивнула.

— Тогда тебе привет, жадная дура, и пожелания съесть язык.

Незнакомка рассмеялась и буквально растворилась в воздухе.

Госпожа Мранес провела рукой по глазам, пробормотав: «Привидится же такое!».

Она благополучно записалась к врачу на среду, заплатила аванс скучающей блондинке, помощнице мэтра Соргэ, и отправилась к стоянке наемных экипажей. Ноги гудели, и прогулка по свежему воздуху уже не казалась столь привлекательной.

Свободный экипаж нашелся быстро, и, назвав адрес, госпожа Мранес покатила к дому.

Солнце медленно клонилось к закату, день готовился уступить место светлым летним сумеркам.

По улочкам прогуливались парочки. С открытых террас ресторанов слышался звон бокалов и заливистый смех. Госпожа Мранес знала, там развлекаются со знатными и богатыми покровителями дамы полусвета.

Вот на углу, у бакалейной лавки, мелькнула вывеска таверны с кабаньей головой. Там традиционно собирались гоэты[3] – «негодные маги», как величала их свысока госпожа Мранес. При всей любви к дипломированным волшебникам, она не жаловала их коллег ниже рангом и при возможности старалась обсчитать. Зачем переплачивать, когда гоэтов в городе море, а умения у всех одинаковые?

Госпожа Мранес встревожилась, когда экипаж свернул с набережной не Тополиную улицу, а на Торский тракт, ведущий за город. Извозчик не внял увещеваниям, наоборот, подхлестнул лошадь.

Мимо мелькали кварталы, заселенные беднейшими представителями второго сословия. Дома стремительно росли вниз, стало больше зелени.

Пока госпожа Мранес гадала, стоит ли позвать на помощь, экипаж выехал за пределы Милеты и покатил мимо ферм предместья.

— Что вы себе позволяете? – наконец во весь голос возмутилась госпожа Мранес. – Я не кто-нибудь, а заведующая приютом, жена уважаемого торговца!

Извозчик упрямо молчал.

Звонко свистнул кнут, и лошадь пустилась в галоп.

Экипаж невозможно трясло. Перепуганная госпожа Мранес отчаянно вцепилась в край сиденья и молила богов сохранить ей жизнь. Вместо крика из горла вырывался писк, который никто бы не услышал.

Наконец экипаж остановился. Извозчик спрыгнул с козел и заявил:

— Приехали, госпожа.

Госпожа Мранес оглядела: с одной стороны чернел лес, с другой тянулось пшеничное поле. Ни человеческого жилья, ни делянки вокруг. Даже дорожная повозка сегодня не проедет: поздно уже, закат. Оставалось только гадать, как далеко они от Милеты.

— Плачу вдвое, — замотав головой, дражайшим голос пробормотала госпожа Мранес.

— Не пойдет, дамочка, поездка в один конец!

Извозчик грубо вытолкал госпожу Мранес, взлетел на козла, взмахнул вожжами и был таков.

Отряхнув юбку, испуганная женщина с надеждой вгляделась в дорогу: вдруг появится всадник? Увы, спаситель не торопился, и госпожа Мранес, оправившись от первоначального потрясения, побрела в сторону Милеты. Она запомнила лицо извозчика и в красках представляла, как подаст в суд на мерзавца и пустит по миру.

Внезапно госпожа Мранес ощутила у уха чье-то шумное дыхание. Нахмурившись, она обернулась и, закричав, побежала, не разбирая дороги. Зомби не отставал. Вращая вылезшими из орбит глазами, он тянул к госпоже Мранес руки со свисавшими клочьями кожи.

Тело зомби кишело червями. Оно издавало непередаваемую, удушающую вонь.

Споткнувшись, госпожа Мранес упала и заверещала, когда зомби навалился на нее. Женщине казалось, пришел ее последний час.

Зомби царапал кожу, разрывал одежду и заученно повторял металлическим голосом: «Молчи, дрянь, ты ничего не видела, а то пожалеешь!». Онемевшая от страха госпожа Мранес даже не думала сопротивляться. Слезы катились по щекам, смешиваясь с кровью и грязью.

Где-то на подкорке сознания промелькнули обрывки сведений о смертельно опасном трупном яде, промелькнули и потонули в море паники.

Зомби поднял истерзанную жертву за горло и поволок к лесу.

Госпожа Мранес хрипела. Голова болталась, как у марионетки, а руки и ноги сотрясались в конвульсиях.

Размахнувшись, живой забросил жертву в овраг и тут же рассыпался. Еще мгновенье назад он был ходячим мертвецом, а теперь – всего лишь истлевшим телом, части которого разбросало по опушке леса. Казалось, будто оно пролежало здесь с зимы.

Падая, госпожа Мранес ударилась затылком о камень, поэтому потеряла сознание. Очнулась она уже глубокой ночью.

Над головой светили звезды, звенели комары и выли волки.

Госпожа Мранес с трудом села, потирая ушибленный затылок.

Волчий вой повторился совсем рядом, и, пересилив боль, подгоняемая страхом, женщина начала карабкаться вверх по склону. Почва то и дело уходила из-под ног, госпожа Мранес сползала, но упрямо продолжала стремиться к цели. Наконец, она выбралась и, покачиваясь, побрела к дороге. Бежать госпожа Мранес не могла, хотя очень хотела бы: ей казалось, будто вся опушка покрылась горящими желтыми волчьими глазами.

«Сората!» — шептали обескровившие губы, а сердце билось так гулко и часто, что, казалось, вот-вот разорвет грудную клетку.

Госпожа Мранес с трудом добрела до дороги и повалилась на обочине, вручив судьбу небу. Одно она знала точно: если выживет, ни в какой суд и Следственное управление не пойдет, затаится, как мышь в подполе.

 

ГЛАВА 2. Скелеты в шкафу

 

Эллина осторожно пробиралась к проходу вместе с остальными зрителями судебного заседания. В зале царила духота, поэтому вместо веера приходилось обмахиваться выпуском «Жизни Сатии». Эллина купила его из-за Анабель: подруге посвятили целый абзац в статье о недавнем великосветском приеме. Несмотря на то, что госпожа Меда не принадлежала к первому сословию, ее любовник, граф Алешанский, Первый префект Сатии, давно ввел Анабель в высший круг. Их отношения тянулись много лет и постепенно превращались в подобие брака – жизнь по привычке. Боясь, что любовник охладеет к ней, Анабель решила разыграть последнюю карту: родить ребенка. Она перестала заглядывать в аптеку, но пока лишь тоскливо вздыхала – ничего.

Вспомнив о давней «любви» Брагоньера к «Жизни Сатии», Эллина поспешила убрать газету в сумку. Гоэте предстоял неприятный разговор, но она не собиралась сидеть без работы или носить исключительно платья только потому, что это не нравилось любовнику. Подумать только, тот за целых полгода не охладел к Эллине!

Сегодня судили высокопоставленного взяточника. Обвинителем выступал Брагоньер. Он камня на камне не оставил от доводов защиты. Адвокат аж посерел, когда соэр[4](4) предъявил показания свидетелей и протокол последнего допроса обвиняемого. Текст последнего защитник не читал.

Чистосердечное признание снимало все вопросы. Адвокат догадывался, каким способом оно получено. Брагоньер пытал не только мелких воришек, но и высокопоставленных преступников. Вот и теперь ему надоело упорство обвиняемого, и соэр отдал соответствующие распоряжения. Эллина полагала, Брагоньер лично вел допрос в пыточной камере. Эта сторона натуры соэра пугала гоэту, но она молчала, понимая, другим Ольер ли Брагоньер не станет.

Бывшего королевского инспектора приговорили к двадцати годам заключения. Суд не нашел смягчающих обстоятельств, вина была полностью доказана. Чиновник присвоил слишком большую сумму, чтобы рассчитывать на нисхождение. Напрасно жена и дочь осужденного взывали к милосердию Главного следователя Сатии: Брагоньер делал вид, будто не слышит. Поднявшись к судейскому столу, он перекинулся парой слов с вершителями правосудия, затем кивнул наблюдавшему за заседанием из ложи Королевскому прокурору и скрылся в недрах служебных помещений.

Пора!

Эллина протиснулась сквозь толпу спешивших к выходу зрителей и, двигаясь против течения, направилась к месту недавних баталий. Королевского инспектора уже увели. Секретарь собирал документы, прочие участники процесса либо разошлись, либо обсуждали приговор со знакомыми. Эллина заметила в ложе почетных зрителей пару знакомых лиц – она знала их по выходам в свет с Брагоньером и Анабель – и поздоровалась. Разумеется, ее не удостоили ответом.

— Куда? – солдат лениво направил ей в грудь острие палаша. – Сюда нельзя.

— Я к господину Брагоньеру.

— Нельзя, дамочка, — продолжал упорствовать солдат. – Не вы одна к нему рветесь.

Он указал на шумно возмущавшуюся бесчувственностью соэра семью осужденного. Их утешал адвокат, убеждая, еще не все потеряно и можно подать апелляцию.

Эллина посочувствовала им и, чтобы никто не расслышал, шепнула солдату:

— Я госпожа Тэр.

— Сразу бы сказали! – пробурчал служивый и махнул на неприметную дверь в уголке. – Туда, пока господин соэр не уехал. Он надолго не задержится.

Эллина поблагодарила и юркнула в служебные помещения. Она не любила афишировать связь с Брагоньером и каждый раз стеснялась, пользуясь привилегированным положением. И госпожа Ллойда в приемную проведет, кофе с печеньем предложит, и в очереди по личным делам сидеть не надо, и лицензия на работу без всяких проверок.

Гоэта застала Брагоньера у служебного выхода. Он просматривал какие-то документы и, заметив Эллину, кивнул, попросив обождать. Гоэта терпеливо пристроилась у стеночки: работа для соэра важнее всего. Наконец Брагоньер размашисто расписался на паре листов, и, ослабив шейный платок, подошел к Эллине.

— Слушаю вас, – на людях соэр продолжал называть любовницу на «вы». – Опять нечто непонятное вместо одежды… Немудрено, что вас не узнают, госпожа Тэр.

Гоэта вспыхнула и пробормотала:

— Нормальная у меня одежда! Рубашка, брюки… И откуда вы знаете?..

— Откуда я знаю, что вас не хотели пускать? Нашептали. Разберусь. Солдат новичок, еще в лицо не знает.

— И хорошо бы не знал дальше, — вздохнула Эллина. – На Тенистой улице все косятся, намекают, будто мне заказы из-за вас достаются.

— Так докажите обратное. Или вы хотите, чтобы это сделал я?

Гоэта покачала головой и перешла к цели разговора.

Еще на заре их отношений Брагоньер потребовал, чтобы Эллина сообщала ему обо всех передвижениях, еще и охрану приставил. От соглядатаев после шумного скандала удалось избавиться, но обещания никто не отменял.

Заказ обещал стать крупным и прибыльным. От Сатии до поместья заказчика – три дня пути, провести там придется неделю, зато заработок – целых семь лозенов. Еда и кров – за счет нанимателя. Эллина потратила пять медяков на подкуп сына «Белой мышки», трактира, где собирались гоэты, чтобы тот привел важного господина именно к ней, а не за столик конкурентов. Она давно скучала с переводами и, только завидев задумчиво озиравшегося по сторонам на пороге человека, поняла – этот пришел не с мелочами.

Заказчик оказался дворецким крупного землевладельца. Судя по одежде и кольцу на пальце, очень богатого, раз слуги могли позволить себе дорогие вещи.

Зазывно улыбаясь, Эллина отставила в сторону кружку с холодным элем и поправила волосы. Теперь она частенько пользовалась подобным нехитрым приемом привлечения внимания – помогало. Сработало и сейчас.

— Вам нужен гоэт? С радостью помогу. У меня разрешение на право работы четвертой степени и отличные рекомендации.

Эллина затылком чувствовала неприязненные взгляды. Еще бы, ведь она первой заговорила с перспективным клиентом, даже не встав с места. Теперь остальные гоэты надеялись, что Эллина не сойдется с посетителем в условиях и цене.

«Да, пожалуй», — пробормотал дворецкий и примостился за стойкой рядом с гоэтой. Он тоже заказал себе эля, сделал пару глотков и изложил суть дела. Требовалось ненадолго поселиться в замке графа и помочь в решении ряда проблем: найти клад, создать простенькую иллюзию на приеме, а именно, фантом потерянных драгоценностей, которых вдруг хватились дарители, и расшифровать старинный свиток. Попутно, если возможно, за отдельную плату, заказчик желал, чтобы Эллина изобразила его дочь и отказала непутевому кавалеру.

Услышав о маскараде, остальные гоэты сникли и вернулись к прежним разговорам. Эллина оказалась единственной женщиной в «Белой мышке», поэтому заказ без вопросов достался ей.

Теперь, стоя перед Брагоньером, гоэта пыталась убедить любовника отпустить ее. Увы, соэр радости Эллины не разделял. Нахмурившись, он переспросил, правильно ли понял, что гоэта собиралась целую неделю жить неизвестно под чьей крышей и флиртовать с другими мужчинами.

— До чего же вы ревнивы! – со вздохом закатила глаза Эллина. – Могу показать договор: там ни слова о романах, только работа.

— Ты никуда не поедешь.

Гоэта открыла и закрыла рот от удивления. Он назвал ее на «ты» в публичном месте и посмел ограничить свободу передвижения. Это переходило всяческие границы!

— Поеду, благородный сеньор, еще как поеду! — оправившись, с жаром возразила Эллина. – А если вы вздумаете помешать, Следственному управлению придется рассматривать дело о превышении должностных полномочий.

— Госпожа Тэр, вы закончили? – дождавшись, пока она замолчит, спокойно осведомился Брагоньер. – Так вот, данный вопрос мы обсудим позже, а теперь, извините, мне пора.

Поцеловав гоэте руку, соэр удалился. Та осталась стоять и хмуриться, предчувствуя, во что выльется категоричное «нет» любовника. Однако Эллина не собиралась сдаваться и твердо решила сегодня же покинуть столицу.

Брагоньер заехал поздно, когда уже зажигались фонари, и застал гоэту за сбором вещей в дорогу. Разбросав по кровати сменную одежду и нижнее белье, Эллина, насвистывая, отбирала нужное. Рабочая сумка, с накопителями, замызганными конспектами, травами, воском и прочими необходимыми вещами, лежала на стуле.

— Ну, и как это понимать? – скрестив руки на груди, поинтересовался соэр.

— Вы мой муж, господин? – тем же тоном ответила Эллина, на время прервавшись, забрала у Брагоньера сюртук и повесила на стул. – Если голодны, Урсула приготовила отличную отбивную и…

Взгляд соэра заставил замолчать. Эллина поежилась и поспешила отвернуться, но даже спиной продолжала чувствовать острые бледно-зеленые льдинки.

— Эллина, я устал и приехал не для того, чтобы бороться с твоими капризами, — Брагоньер выудил из сумки гоэты договор и развернул его. – Повторять дважды не намерен.

— Я тоже, — Эллина вырвала документ. – Хочешь, чтобы поклялась? Хорошо. Клянусь Дагором и Соратой, что еду не ради любовных приключений. Флисса и кинжалы при мне, постоять за себя сумею. Извини, я не певичка, не актриса, я хочу и буду работать, даже если ты перепишешь на меня все состояние. Потому что я не содержанка, Ольер, и…

Она махнула рукой и, не договорив, продолжила сборы.

— Значит, в столицу ты не едешь? Жаль. Мне казалось, ты расстроилась оттого, что в прошлый раз пришлось остаться в Сатии. Итак, деньги или развлечения?

Гоэта задумывалась, взвешивая все за и против. Заметив, что она колеблется, Брагоньер забрал сумку и кинул на пол. Затем обнял Эллину, приподнял пальцем подбородок и с укором пробормотал:

— С тобой одни проблемы! Опять демонстрируешь характер?

— Просто тебе нужна другая девочка, — гоэта поцеловала Брагоньера и легонько толкнула. – Пусти! Сейчас подогрею ужин и покормлю. Шея не болит?

Соэр промолчал, но Эллина поняла: от массажа он не откажется.

Пока гоэта орудовала на кухне, Брагоньер успел ополоснуться и изучить договор. Нахмурившись, соэр сделал пару пометок на чистом листе бумаги и, прихватив его, спустился вниз.

— Вот этого ты делать не будешь, — Брагоньер ткнул пальцем в записи. – Неустойку я оплачу.

Эллина мельком глянула в лист и рассмеялась:

— Сората, такого ревнивца и деспота нужно поискать! И этот человек говорил мне о низкой самооценке! Хотела бы я посмотреть на того, кто попытается отбить меня. Господин Датеи – чудесное тому доказательство. Только я хвостом не верчу, я работаю, Ольер, поэтому успокойся.

Она чмокнула Брагоньера в щеку и накрыла на стол.

— Ничего, быстренько управлюсь и поеду с тобой в Калеот. Надеюсь, в этот раз не окажется, будто это прием для одного?

— Да, нехорошо получилось, — согласился соэр, — но действия его величества не обсуждаются. Не выволочка – и то хорошо. Даже орден за заслуги перед королевством дали. На прием надену, ты покрасуешься.

— Почему я?

— Потому что женщина. Вы же меряетесь заслугами мужей и любовников.

Эллина улыбнулась и пригласила соэра за стол. Кажется, отпустит: из голоса ушел холод, спина расслабилась. А всего-то требовалось заверить мужчину, что он самый-самый.

После ужина Эллина сделала Брагоньеру массаж шеи: та частенько причиняла соэру неудобства.Соэр постепенно расслабился под ее руками, сбросив с плеч заботы дня. Закончив, гоэта наклонилась, обняла любовника за плечи, и, практически касаясь губами щеки, прошептала: «Ты сердишься?». Брагоньер издал странный звук – нечто среднее между фырканьем и вздохом. Окрыленная молчанием, Эллина наклонилась ниже, ткнулась губами в гладко выбритую щеку и продолжила наступление:

— Ну, нельзя же так!

— Как? – осведомился Брагоньер и снял ее ладони с плеч. – Эллина, сколько раз говорить: не юли! Итак, я внимательно слушаю.

Гоэта вздохнула и обошла соэра, чтобы видеть его глаза. Увы, как обычно, они скрывали мысли и эмоции. Эллина никак не могла понять, сердится ли он или спокоен. Вот и сейчас разговаривает официальным тоном, не поддался на ласку.

— Значит, так, Лина, — Брагоньер взял гоэту за руки, — ты поедешь при одном условии. Нет, даже трех. Первое – возьмешь охрану.

— Но…

— Или охрана, или не поедешь. Сбежишь, найду. Прятаться ты не умеешь, а опыт розыска беглых у меня богатый.

— Это точно, — согласилась Эллина.

Она помнила, как Ольер ли Брагоньер преследовал ее во время истории с Гланером Ашерином. Соэр настиг жертву тогда, когда она уже успокоилась, уверилась, все позади, взял тепленькой в Университете, куда Эллина с большим трудом, обманув преследователей, добралась босой по снегу.

— Поэтому ты согласишься, — с нажимом произнес Брагоньер, коснувшись пальцем краешка губ гоэты. – Условие второе – ты не сбежишь. И не закатывай глаза! А то опять окажешься в лесу рядом с некромантом. И третье – писать обо всех странностях в замке.

Эллина подумала и согласилась. Соэр не шутил, говоря, что иначе она никуда не поедет. Начальник Следственного управления Сатии легко и быстро отдаст приказ не выпускать из города девицу Тэр.

Брагоньер поцеловал любовницу и предложил подняться наверх. Она не стала отказываться и подарила соэру приятное завершение трудного дня.

Когда Эллина проснулась, Брагоньер уже ушел. Он вставал рано, чуть ли не с рассветом, и приходил на работу раньше других сотрудников.

На столе лежала записка на обрывке счета из магазина: «Ты обещала».

Гоэта улыбнулась, потянулась и, наскоро позавтракав, закончила вчерашние сборы. В сумку полетела пара книг по иллюзиям, новенький оберег от кладбищенской нечисти – Эллина купила его специально для поездки – и теплые носки. На дворе, конечно, лето, но всякое может случиться. Поверх них легла флисса. Несмотря на все жизненные уроки, Эллина продолжала носить на поясе только кинжалы. На вопрос почему, она лишь пожимала плечами: «Я женщина, что с меня возьмешь?». На самом деле гоэта не желала мучиться из-за бьющей по бедрам железяки и опасалась косых взглядов крестьян. Смех смехом, но сельчане иногда страшнее ламий,[5](5) мьяг[6](6) и упырей вместе взятых. Они люди старой закалки, не одобрили бы девицу с оружием. А ведь крестьяне – частые клиенты гоэтов.

Зевнув, Эллина набросала записку Урсуле и, взвалив поклажу на спину, спустилась вниз и открыла входную дверь.

— Доброе утро, госпожа.

Гоэта ойкнула и едва не выронила сумки.

У конюшни замерли двое солдат – обещанная Брагоньером охрана. Судя по выражению лиц, мужчины предпочли бы еще немного поспать, а не тащиться неведомо куда с девицей сомнительного вида.

— Он ваш начальник или?..

— Начальник, — вздохнул старший по возрасту и забрал у Эллины сумки. – Мы к Следственному управлению приписаны, целый час вас караулим.

Гоэта сочувственно кивнула и пошла седлать Звездочку.

 

Эллина натянула поводья и сверилась с картой. Кажется, все верно, вон там, внизу, ее встретят и проводят в замок. Во всяком случае, так обещал дворецкий.

Старинный замок графа высился на соседнем холме. Его возвели в те времена, когда Тордехеш еще не превратился в единое государство. Тогда бароны, графы и герцоги творили свой закон и боролись друг с другом за власть. Лоскутное одеяло из фьефов постоянно перекраивалось: сильные уничтожали слабых. Чтобы выжить во время междоусобных войн, строили неприступные замки. В них селись родовитые сеньоры – хозяева окрестных земель.

Башни стремились ввысь, будто силились пронзить небо. Не серые, а темно-коричневые, из местного туфа, они нависали над долиной, напоминая, что и люди, и земля принадлежат графу.

У подножья холма протекала река. Сонная, неторопливая, она питала пару мельниц и деревообрабатывающую мануфактуру. Кроны ив низко нависали над рекой, полоща ветки в воде.

«Красиво!» — протянула Эллина, невольно залюбовавшись открывшимся видом. Раньше ее заносило в менее живописные места, например, леса и болота.

Гоэта убрала карту, искоса глянула на маячивших за спиной солдат, и попросила держаться подальше. Видя, что провожатые не понимают, Эллина пояснила: чтобы все прошло гладко, их не должно быть видно.

— Ничего, остановитесь в деревне, а я ничего не скажу господину Брагоньеру, — подмигнула она и тронула поводья.

Дорога серпантином спускалась вниз. Особо опасные повороты огородили заборчиком, чтобы путники ненароком не сломали шею.

Подножье холма заросло жимолостью. Она цвела, и Эллина любовалась белыми, розовыми и голубыми венчиками.

Запах цветов быстро сменил запах навоза.

Дорогу преградило стадо коров. Гоэте пришлось объезжать их: рогатые буренки не собирались двигаться с места.

Вскоре потянулись деревенские задворки: огороды, выгоны, овины, земляные погреба. Их сменили сараи, коровники и дома.

Главной улицей закономерно стала дорога, проходившая через деревню. Вдоль нее выстроились разнообразные кабачки, зазывавшие посетителей дешевыми броскими вывесками. Судя по количеству питейных заведений, хозяева не страдали от отсутствия выручки. Как выяснилось позднее, каждое воскресенье в деревне проходила ярмарка, и пиво с наливкой лилось рекой.

Эллина остановилась возле единственного на все сельцо постоялого двора. Назывался он «Перепончатый гусь» и заранее предупреждал: не ждите пуховых перин и приготовьтесь к встрече с клопами. Гоэте приходилось ночевать и в таких, но сейчас она спешилась не для того, чтобы снять комнату.

Привязав Звездочку к коновязи, Эллина толкнула покосившуюся дверь и едва не рухнула с порога: пол оказался на добрый фут ниже порога.

За сохранность вещей гоэта не боялась: лошадь сторожили солдаты. Им, наверное, тоже хотелось выпить кружечку-другую, но мешал приказ начальника. Пока Эллина не доберется до места, солдатам не приходилось думать об отдыхе.

Гоэта шагнула к стойке, заказала вишневой настойки и куриные крылышки и обвела глазами обеденную залу. Шестеро мужчин пьют, едят – поди, догадайся, кто из них провожатый. Разумеется, дворецкий не поехал сам, а послал кого-то из слуг.

— Вы Эллина?

Гоэта обернулась на голос. Рядом стоял мужчина крепкого телосложения в расстегнутой алой рубахе. Загорелый, с неправильным прикусом и тяжелой челюстью, он напоминал орка.

Эллина кивнула и осушила стакан с настойкой. Недурна, гораздо лучше заведения. Вон, стойка грязная, вся в пятнах, а в углу какие-то мешки…

— Гоэта?

— Гоэта, гоэта. Подожди, доем, я заплатила.

Мужчина улыбнулся и кинул на стойку горстку медяков. Щедро! Определенно, Эллине уже нравился заказчик.

По дороге до замка гоэта разговорилась с провожатым. Он оказался конюхом, служил у графа десять лет и мог многое рассказать. Например, о фамильном привидении, пугавшем обитателей замка лет сто, если не больше.

Эллина задумалась. Призраки обычно сторожат клады, а ей предстояло найти один из них. Разумеется, дворецкий умолчал о маленьком препятствии, зато оно объясняло щедрую оплату.

— А сам граф, его домочадцы как?

Конюх пожал плечами. Ничего дурного он не мог сказать, дворяне как дворяне. В замке живут только летом – отдыхают на лоне природы.

Эллина проверила: солдаты держались на некотором отдалении, изображая, будто они с гоэтой случайные попутчики. Ее это устраивало: не помешают работе. Хуже нет, когда кто-то путается под ногами!

Неподалеку от замка, рядом со старым каменным мостом, выросла деревня поменьше. Солдаты остались там, справедливо полагая, что граф не выделит для них даже угла на сеновале. Эллина же продолжила путь наверх. Задрав голову, она внимательно рассматривала замок и не только обычным зрением. Лошадь брела шагом, поэтому гоэта могла спокойно погрузиться в тепловую карту мира. После рассказов конюха о призраке, Эллина хотела узнать, как обстоят дела на самом деле.

Над дорогой витало множество энергетических частичек. Все принадлежали людям, что не могло не радовать. Заметила гоэта и духов – как же без них! Вели они себя мирно, держались в отдалении, не работай Эллина столько лет, не заметила бы.

Успокоившись, гоэта вернулась в обычный мир. Как раз вовремя: обеспокоенный ее остекленевшим взглядом, провожатый что-то спросил. Пришлось объяснять, что она не страдает падучей болезнью, а всего лишь магичила.

Провожатый с уважением глянул на гоэту и замолчал.

Эллина гадала, дадут ли ей пообедать или сразу отправят на поиски клада или перевод свитка. Дворяне свысока относятся к простым людям, а ей, кроме статуса любовницы баронета ли Брагоньера, похвастаться нечем.

Сделав еще пару поворотов, они, наконец, оказались у ворот замка. Вблизи тот оказался на редкость живописным: тонул в зарослях жимолости и дикого винограда.

Нападения врагов давно не опасались, поэтому решетка над воротами исчезла, остались только ржавые цепи. Но сами ворота по-прежнему потрясали мощью. Эллина подумала, такие не удержишь никакой магией.

Конюх перебросился парой слов со знакомым стражником – одним из слуг графа, и въехал во двор. Гоэта последовала за ним, увлеченно вертя головой по сторонам. Попутно она смотрела, какие заклинания навешены на стены, и убедилась, хозяева расщедрились на охранные чары.

Двор оказался большим и шумным, с массивным колодцем в центре. Возле него росла старая ива. Ее ствол то ли объели козы, то ли ободрали дети.

Конюх махнул рукой в проезд между двумя службами:

— Там лошадку оставьте.

— А жить где буду? – вопрос собственных удобств волновал Эллину не меньше удобства Звездочки.

— Это не ко мне вопрос, я только встретил.

Гоэта пожала плечами и направилась в указанном направлении. Оказалось, проулок вел на задворки конюшни. Там выгуливали вспотевших лошадей.

Странно, конечно, не по-людски – даже в конюшню с черного хода… Но Эллине было не привыкать к чудачествам заказчиков. Она спокойно спешилась, сгрузила на землю сумки и отдала повод Звездочки мальчишке со скребком.Не зная, что делать дальше, Эллина взвалила поклажу на спину и побрела к жилым корпусам. Не успела она сделать и пары шагов, как ее окликнули и забрали сумки.

Очередной слуга провел Эллину мимо старого заросшего сада к одному из замковых флигелей и объяснил: граф разрешил выбрать любую комнату на третьем этаже. Гоэта поразилась подобной щедрости и, сгорая от любопытства, взбежала вверх по винтовой лестнице.

Оказалось, флигель с основным, господским корпусом, соединял длинный переход, полный пыльных доспехов. Эллина мельком осмотрела его, когда, бросив вещи в комнате, практически полностью занятой кроватью, поспешила на встречу с заказчиком.

Идти пришлось долго. Эллина гадала, как можно не запутаться во всех этих лестницах и коридорах. Зато вид с галерей открывался потрясающий! Гладь реки и цепочкой холмов.

Мимо тянулись парадные залы, пугая гулким эхом и непомерно большими размерами. Убранство соответствовало представлениям о типичных замках – шпалеры, доспехи, гербы, выцветшая настенная роспись и потемневшие портреты в дубовых рамах. Стены либо каменные, либо обшиты деревянными панелями. Тяжелые своды поддерживают столбы с резьбой.

Эллина гадала, сколько призраков обитает среди этого великолепия. Для работы неплохо бы подружиться с ними, только духи – существа на редкость зловредные и презирают магов, особенно гоэтов. Зазеваешься, утащат к себе. Ладили с ними только боевые маги и некроманты. Первые брали силой, вторые – страхом. Да и как не бояться человека, который легко и просто подчинит себе?

Когда Эллина уже устала идти, они миновали очередную лестничную площадку и оказались в жилых покоях замка. Сразу пропал холод, его место заняли звуки и солнечные лучи, падавшие на забытую на столе книгу или штофные обои.

Граф, вопреки ожиданиям, принял Эллину не в кабинете, а в гостиной. Рядом с ним сидела супруга – полная противоположность рослому рыжеволосому мужу. Чуть поодаль пристроился в кресле молодой человек – очевидно, сын. Он пошел в мать – такой же утонченный блондин с пушком на подбородке. Интересно, как выглядит юная графиня, чей облик предстояло принять гоэте?

— Хорошо добрались? – граф вежливо улыбнулся и указал на стул.

— Спасибо, не жалуюсь, благородный сеньор, — Эллина тут же заняла предложенное место.

Начало разговора понравилось, похоже, страхи встретить высокомерного дворянина напрасны.

— Полагаю, вам сообщили условия?

Эллина кивнула, достала договор и протянула графу. Тот, так и не пожелав представиться, мельком глянул на бумагу и подтвердил: дворецкий все указал верно.

— На мою дочь Юлию взглянете позже. Тот человек приедет во вторник. Уж постарайтесь, — он выделил голосом последнее слово, — чтобы он никогда больше здесь не появился. Нужен грубый и решительный отказ.

Гоэта заверила: все сделает в лучшем виде, и попросила рассказать о кладе.

— Это уж вы, голубушка, сами, — вступила в разговор молчавшая до той поры графиня. – Вы ведь гоэта.

Эллина спокойно выдержала презрительный взгляд – а вот и спесивая дворянка – и промолчала. Теперь стало ясно, за что дается столь щедрее вознаграждение.

— Что-то еще? – слово вновь взял граф.

— Пока нет, благородный сеньор. Разве… Когда прием, для которого потребуется иллюзия?

— Завтра. Супруга все опишет.

— Чтобы вышло качественнее, нужны настоящие драгоценности, — заметила Эллина. – Я умею делать иллюзии, но не вещи.

— Будут. Найду какую-нибудь дешевку.

Понятно, боится, что гоэта украдет серьги. Все представители третьего сословия – воры в глазах первого. Сама Эллина, конечно, перебралась во второе, но не далеко ушла от матери-крестьянки. Хотя Брагоньер старательно выбивал из нее простонародные черты, даже нанял учителя, чтобы выправить выговор и манеры любовницы. Заниматься Эллина ненавидела, но с соэром не поспоришь. Он грозился прибавить к этикету уроки танцев. Видимо, Брагоньеру не понравились неуклюжие па любовницы. Эллина ведь предупреждала, но нет, соэр все равно брал ее на великосветские приемы.

Граф дал понять, что разговор окончен, и гоэта поспешила откланяться. За дверью дожидался слуга, который, к великой радости Эллина, повел на кухню обедать.

Подкрепившись, гоэта принялась за дело. Горничную с сережками и описанием пропавших драгоценностей пока не прислали: – гоэта не сомневалась, графиня пошлет вместо себя прислугу, — поэтому оставался клад.

Эллина раздобыла план замка и задумалась, где бы спрятала сокровища. Больше всего ей нравились сад и склеп. Подумав, гоэта решила сначала наведаться к мертвым. Она побаивалась гулять среди могил в темноте.

Слуга глянул на гоэту как на сумасшедшую, но нужное направление указал, посоветовав смотреть под ноги. Совет оказался не лишним: одна ступенька обвалилась, и, зазевавшись, Эллина легко могла оступиться и сломать ногу.

Обойдя склеп, гоэта потрогала все надгробные плиты, проверяя, не сдвинуты ли: не хотелось сюрпризов в виде оживших мертвецов, и присела на корточки с походной сумкой в руках. То самой, куда кидала различные полезные вещи для работы.

Методом тыка клад не найдешь, нужно воспользоваться магическим поиском. Оставалось выбрать, к какому способу прибегнуть. Поиск по энергетическим частицам отметался – неодушевленный предмет. Оставались Большой круг и октограмма Мерхуса. Безусловно, духи дали бы точный ответ, только их вокруг столько, что впору чертить не две, а три охранных линии. Поэтому этот вариант Эллина оставила на потом. Успеет еще повеселить духов. Просьбы у них всегда на грани добра и зла. О приличиях бестелесные сущности тоже мало заботились.

Итак, октограмма Мерхуса. Вероятность успеха – пятьдесят на пятьдесят.

Эллина достала мел и вывела на каменном полу восьмиугольник. Затем вытащила из баночки чистый воск, погрела в руках и смастерила при помощи огнива и зубочистки свечу. Дождавшись, пока она разгорится, Эллина вывела расплавленным воском «розу ветров» внутри октограммы и водрузила свечу в центр рисунка.

Настала очередь лаверики. Трава сама по себе источала дурманящий аромат, а, размятая пальцами, и вовсе заполнила специфическим запахом весь склеп. «Заодно и воздух приятнее стал, — подумала гоэта. – А то одна сырость и тлен».

Постаравшись избавиться от посторонних мыслей, Эллина наклонилась, выдохнула в траву: «Мне нужен клад предков графа» и щедро посыпала огонь лаверикой. Он предсказуемо зашипел, повалил дым, но все шло по плану.

Сосредоточившись, максимально отрешившись от реального мира, Эллина шагнула в октограмму, втянула дурманящий запах и погрузилась в подобие транса. Терпкий аромат лаверики проник через ноздри в горло. Его слегка засаднило, но перед глазами гоэты уже стояла тепловая карта мира.

Ожидаемо аур оказалось мало, все голубые – последняя стадия распада. Они принадлежали слугам, изредка наведывавшимся в склеп с целью уборки. Над могилами тоже стояло свечение, но не живого спектра: от золотистого до голубого, а молочное. Значит, все мертвецы спали мирным сном и вставать не собирались.

Эллина потянулась к воску, мысленно повторила просьбу, позвала клад. Второй рукой она сотворила призывное заклинание. Все, теперь оставалось только встать на колени, положить ладони на линии октограммы и дожидаться ответа. Что гоэта и сделала. Она усердно думала о кладе и читала речитатив Мерхуса, снова и снова, пока сознание не подернулось пеленой, а тело не повело в сторону.

Обрадованная, Эллина поспешила положить руки на «розу ветров», позволив потусторонним силам указать направление – на юг. В голове возникло число – одна вторая. Значит, клад зарыт на юге, в полумиле от склепа. Как и предполагала Эллина, в саду – кажется, до него ровно столько.

Придя в себя, гоэта стерла октограмму и вышла на свежий воздух. После духоты склепа тянуло в сон. А, может, виной всему дурман и плотный обед?

Продышавшись, гоэта начала осмотр окрестностей. Ее интересовало все, что находилось на юге, в полумиле от склепа. Оказалось, это не только сад, но и пара построек. Облазать их не составит труда, а вот с зелеными насаждениями придется попотеть. Землю не простучишь, простеньким заклинанием не проверишь, тут рыть надо или у духов спрашивать.

Преисполнившись энтузиазма, Эллина приступила к осмотру. Она тщательно, не обращая внимания на недовольство слуг, залезала во все потаенные уголки. В одном из них, перепачканную паутиной, ее и обнаружила горничная графини.

— Вам просили передать, — девушка смотрела на гоэту как на чумное создание.

Эллина поблагодарила и развернула платок с сережками и запиской.

— Госпожа строго-настрого велела не терять, — напомнила горничная. – Завтра к трем все должно быть готово.

— Будет, — заверила Эллина и, не удержавшись, добавила: — Хвост опусти. Я, в отличие от тебя, с образованием, и мужик у меня не из кабака, а с королевским орденом.

Горничная вспыхнула, прикусила губу и поспешила уйти. Видимо, гоэта наступила на больную мозоль. Но, если разобраться, она права. Нечего слугам заноситься!

Как и ожидала Эллина, графиня выбрала самое дешевое украшение в качестве основы для иллюзии, зато приложила подробное описание потерянных сережек. Они оказались с кабошонами изумрудов и парой бриллиантов иной огранки. Оправа – золото. Графиня даже набросала схематичный рисунок, что и где располагалось.

Эллина домыслила плетение: она знала по рисункам, как выглядели произведения старинных ювелиров, и решила, что справится. Нужно потренироваться, но раза с третьего-четвертого иллюзия выйдет. Потом нужно будет чуточку поправить, уже при графине, и все, копия драгоценностей на один вечер готова.

Временно отложив поиски клада, Эллина отправилась к себе экспериментировать. С серьгами она провозилась до ужина, а после решила отдохнуть. Болванка получилась, а до ума иллюзию можно довести завтра с утра.

На гоэту никто не обращал внимания, и она спокойно гуляла по замку. Все было внове, и Эллина совала нос во все дыры. После гоэта выяснила, когда закрывают ворота, и съездила в ближайший кабачок – больно понравилась местная наливка. В деревеньке у моста она тоже оказалась не дурна, и Эллина хорошо провела время, даже потанцевала с местными парнями.

Довольная и усталая, она вернулась в замок уже в сумерках, проскользнула в ворота и поставила лошадь в конюшню. Спать не хотелось, и Эллина отправилась в сад. Она решила оглядеться и решить, стоит ли завтра чертить Большой круг. Внутренний голос подсказывал, что стоит, но Эллина все равно надеялась на знак небес.

На траву упала тяжелая роса. Она приятно холодила ноги.

Гоэта неспешно брела по дорожкам, скользила пальцами по листьям кустарников, любовалась цветами. Часть сада предоставили самой себе, и она бурно разрослась, став от этого еще более притягательной. Эллина забралась туда, чтобы послушать цикад, когда вдруг услышала шорох веток. Она инстинктивно замерла, положив руку на один из парных кинжалов.

Некто пришел не со стороны двора, а со стороны стены. Но Эллина доподлинно знала – вторых ворот нет. Странно.

Любопытство заставило гоэту аккуратно отодвинуть ветви. Она увидела спину человека в плаще, который целенаправленно шагал не к окультуренным дорожкам у калитки, а в самые дебри. Двигался незнакомец осторожно и временами оглядывался.

Эллина затаила дыхание, когда взгляд скользнул по ее кустам, но человек не заметил гоэту.

Видимо, наткнувшись на острую ветку, незнакомец тихо выругался:

— Демонам в глотку этого графа!

Градус любопытства Эллины достиг верхнего предела. Она решила проследить за подозрительной личностью. Ворота уже закрыты, стемнело, как же этот человек пробрался в сад и что ему нужно от графа?

Выждав пару минут, Эллина выбралась из-за кустов и прокралась за незнакомцем. Тот пробирался в заброшенный розарий. Гоэта догадывалась, там назначена встреча или припрятана какая-то вещь. Может, даже клад, который она искала.

Пальцы зудели – то ли от волнения, то ли от азарта. Вспомнился наказ Брагоньера: немедленно сообщать обо всем необычном. Эллина собиралась сдержать обещание, но утром, когда узнает больше. Сейчас пока писать не о чем.

Практически стелясь по земле, Эллина добралась до шпалеры роз и притаилась, не сводя глаз с человека в плаще. Тот мерил шагами деревянный пол беседки и в нетерпении поглядывал на огоньки окон замка.

Наконец, послышались шаги.

Эллина замерла, затаила дыхание и на всякий случай присела на корточки.

— Явились? – раздраженно бросил незнакомец в сгустившиеся сумерки. – В следующий раз место встречи назначаю я.

— Да с дочерью беда! – приглушенным шепотом ответил собеседник. Гоэта узнала голос графа. – Влюбилась в оборванца, не желает ничего слушать… Даже гоэту пришлось нанять, чтобы та отвадила от дома паршивца.

Эллина тут же сделала выводы. Целых три. Первый: нужно повысить оплату за крах чужого счастья. Графская дочка явно отказывать кавалеру не собиралась и не обрадуется, узнав, что это сделал за нее кто-то другой. Второй: в замке творятся темные дела. И третий: нужно все разузнать и подробно описать Брагоньеру.

— Меня не интересуют ваши проблемы!

Незнакомец взмахнул плащом и присел на скамью. На мизинце на миг блеснул перстень. Граф с опаской покосился на руку собеседника и остался стоять.

Осмелев, Эллина поднялась и выглянула из-за шпалеры. Свет падал так, что она хорошо видела графа и смутно – незнакомца, только силуэт и сапоги. Обычные такие, грязные, не из кожи ягненка, но аристократ почему-то боялся владельца этой обуви.

— Как наши дела? – осторожно поинтересовался граф.

— Наши? – хмыкнул незнакомец и приглушенно рассмеялся. – Мои только деньги. Я много трачу…

— Сейчас, — граф с готовностью потянулся за кошельком.

Незнакомец встал, забрал деньги и подбросил на ладони, будто по весу оценивая, достаточно ли ему заплатили.

Эллина с жадностью впилась в лицо таинственного некто. Увы, ее постигло разочарование: незнакомец не снял капюшона.

— Мало, — губы человека в плаще скривились.

Он недовольно притопнул ногой и навис над графом. Тот попятился, будто встретился с упырем. У Эллины тоже мелькнула мысль: уж не нечисть ли какая пробралась в сад? Теоретически в Тордехеше еще могли водиться те же оборотни, по бумагам истребленные пятьсот лет назад. Прозевали же власти метаморфа! Но, поразмыслив, гоэта пришла к выводу: перед ней человек.

— Это аванс, — проблеял граф.

Эллина и представить себе не могла, что уверенный в себе, привыкший повелевать человек может кого-то испугаться. Но он боялся! Когда незнакомец вытянул руку, даже отшатнулся, будто от демона смерти.

— Страшно? – улыбнулся человек в плаще и погладил камень на мизинце. – Силы тут достаточно, правильно боитесь. Если хотите осуществить свои планы, милейший, потрудитесь выполнить мои условия.

Теперь гоэта могла поручиться: перед ней темный маг. В юности она тесно познакомилась с некромантом, после судьба свела ее еще с двумя носителями темного дара, поэтому не понаслышке знала, кто это. Увы, в обычные дни они ничем не отличались от простых людей. К примеру, Эллина на свою беду не распознала в Доновере Сейроне черного колдуна. Но когда баланс энергии нарушен, поведение и психика темных разительно меняется. Чем больше диспропорция, тем они непредсказуемее.

Эллина кожей ощущала опасность, исходившую от человека в плаще. Удушливая волна докатилась и до нее, предупреждая: мага сейчас ни в коем случае нельзя провоцировать.

Гоэту тревожил перстень на мизинце и упоминание о силе. Она боялась, что незнакомец – некромант. Именно они носили питавшиеся чужой смертью раухтопазы. Одно прикосновение такого камня может привести к необратимым последствиям.

Если камень полон силы, то некромант недавно проводил ритуал. Эллина невольно сотворила храмовый знак и сглотнула. Перед глазами встал жертвенник, Малис, удивительно спокойно, равнодушно, рисующий пентаграмму, и связанная жертва. Гоэта мотнула головой, отгоняя страшное воспоминание, и вновь сосредоточилась на разговоре.

— Разве вам недостаточно Милеты? – граф пришел в себя и обрел былую уверенность. – Мне кажется…

— О да, помню! – расплылся в улыбке незнакомец. – Детишки. Но они для ваших целей, не моих. Человеческая жизнь, благородный сеньор, — занятная и одновременно такая бесполезная вещь! Мне интересно другое, и вы это прекрасно знаете.

— Власть? – догадался граф и отступил на шаг.

— Надо делиться, — пожал плечами незнакомец. – Мне не нужна корона, не нужна должность – всего лишь вседозволенность. Надоело прятать алтари и бегать от инквизиторов!

Глаза человека в плаще гневно сверкнули, пальцы сжались. Графу на миг показалось, будто тот стал выше ростом.

— Инквизицию упразднят, — поспешил заверить владелец замка. – Вы получите обширную практику.

— И Университет?

Граф кивнул и приложил платок ко лбу.

— Есть один человек, — продолжил он после паузы, — который жаждет с вами познакомиться.

— Какая чудная игра слов! – рассмеялся незнакомец и наконец-то сел. Настроение его вновь изменилось: на смене раздражительности пришло добродушие. Еще одно подтверждению тому, что баланс энергии дал крен в сторону Тьмы. – Со мной обычно жаждут не знакомиться. И кто же он, этот герой? Помнится, вы обвешались дюжиной медальонов из храма Дагора, когда решились просто постучать в мою дверь и поговорить с Майей. А ведь она – невинное дитя.

Граф так не считал, но воздержался от комментариев. Он выполнял чужое поручение и теперь жаждал раз и навсегда покончить со встречами с некромантом. Если бы не старая дружба, граф ни за что бы не связался с темным. Подумав, владелец замка решил даже снести беседку, где теперь сидел некромант: вдруг после него останется какая-то зараза?

— Вот адрес, — граф протянул человеку в плаще сложенный вчетверо лист. – Тут все инструкции. Оставшиеся деньги заплатит он, потому что именно ему нужно… Словом, я ни при чем. Забудьте, что мы виделись!

— У меня долгая память, благородный сеньор, — покачал головой незнакомец, сотворил магический светляк, развернул бумагу и пробежал глазами по строчкам. – Если вдруг обманете…

— Нет! – поспешно выкрикнул граф и тут же прикрыл рот ладонью. Как бы ни услышал кто!

Эллина заерзала, пытаясь разглядеть лицо незнакомца. Другого случая не представится, только пока он читает. Издали удалось разглядеть только узкие губы и высокий лоб, остальное тонуло во мраке.

— Хорошо, я проверю, – магический светляк мигнул и погас, — но если почувствую обман…

Человек в плаще не закончил и выразительно глянул на графа. Тот сглотнул вязкую слюну и кивнул, радуясь, что наконец-то перестал быть посредником в мерзком деле.

Графа мучила совесть. Он сомневался в правильности сделанного выбора и все чаще молился Сорате, прося разрешить противоречия в душе. Но дело сделано, пути назад нет. Оставалось только убедить себя в собственной правоте.

— У меня для вас тоже кое-что есть, — человек в плаще порылся в карманах и извлек подвеску-звезду на обычном кожаном шнурке. – Все, как договаривались. Опробуйте на досуге, но помните: запас энергии расходуется быстро. Перемещения – вещь не простая, а артефакторы нынче перевелись. Пришлось самому доводить до ума.

Граф осторожно забрал из рук незнакомца подвеску, повертел, даже понюхал и надел на шею.

— Изумруды подойдут?

Человек в плаще кивнул и тут же получил бархатный мешочек, полный драгоценных камней. Незнакомец довольно улыбнулся и пожелал графу спокойной ночи и спокойной же долгой жизни.

Сообразив, что темный маг сейчас пройдет мимо нее, Эллина отпрянула и задержала дыхание. Она не ошиблась, плащ незнакомца едва не задел лицо. К счастью, темный маг не обернулся, иначе бы неминуемо увидел Эллину.

Поборов в себе желание проследить, каким образом незнакомец пробрался в замок, гоэта выглянула из-за шпалеры. Граф уже ушел, Эллина осталась одна.

— Ну и дела! – пробормотала она. – Что аристократу потребовалось от темного мага, для чего артефакт, и кто тот таинственный друг?

Выждав для верности еще пару минут, гоэта вернулась к калитке. Добираться до нее пришлось долго, борясь с бурной растительностью. Пару раз Эллина оборачивалась: чудилось, будто кто-то наблюдал за ней. Гоэта замирала, боясь столкнуться с некромантом, но обошлось.

Разумеется, никакой клад Эллина искать сегодня не собиралась, тем более, общаться с духами. Да и бесполезно: мертвые боятся некромантов не меньше живых.Понимая, что не сможет заснуть, выбравшись из сада, Эллина направилась в конюшню, проведать Звездочку.

Стоя у денника, гоэта гадала, стоит ли просить стражников выпустить ее из замка. В итоге не стала, все равно правдоподобного объяснения не придумает. Оставалось прямо сейчас написать письмо Брагоньеру и отправить его с утренней почтой.

Ночь прошла плодотворно. Эллина доделала иллюзию серег и написала длинный подробный отчет о подслушанном разговоре.

Гоэта проспала всего пару часов и, позевывая, отправилась на заре к воротам.

На вопрос стражников, куда она так торопится, Эллина ответила: «Жениху письмецо отправить. Ревнивый и беспокойный он очень» и зашагала по холодной росе к деревне.

Солнце не успело разогнать ночную прохладу, и гоэта дрожала, несмотря на наброшенную на плечи куртку. Сцеживая зевки в кулак, она решала, рассказывать ли солдатам о графе и некроманте, и в итоге не стала. Брагоньер разберется, что к чему, а поднимать шум раньше времени не стоит.

Эллина поспела вовремя. Еще пара минут – и почтовая карета пронеслась бы мимо. Вручив кучеру письмо вместе с дюжиной медяков за пересылку, гоэта вернулась в замок. Работу никто не отменял.

 

ГЛАВА 3. Королевский прием

 

После письма Эллины соэр развел бурную деятельность. Словно пес, почуявший добычу, он начал расставлять ловушки на некроманта, даже сам порывался приехать и допросить графа.

— Не стоило тебе писать, — вздохнула Эллина, украдкой глянув на дверь: вдруг войдет госпожа Ллойда, секретарь Брагоньера, и отвлечет начальника?

— Стоило, — не отрываясь от работы, возразил Брагоньер. Он быстро заполнял оставшиеся пустые графы допросного листа. – Кстати, подпиши.

— Что подписать? – не поняла Эллина.

Она сидела на стуле в кабинете Главного следователя и терпеливо ждала, пока Брагоньер закончит оформлять бумаги.

Гоэта получила от графа обещанный гонорар, даже добилась надбавки за сложность. Наниматель нахмурился, поспорил, но в итоге Эллина добилась своего.

— Свидетельские показания, естественно, — чуть раздраженно ответил Брагоньер. – Думаешь, я просто так с тобой беседовал? Надеюсь, ты ни о чем не умолчала?

Эллина покачала головой. Как же, умолчишь, когда соэр даже о плане сада расспросил! Она пришла в одиннадцать, сейчас уже два часа дня, а Брагоньер все еще не отпустил. И хоть бы рубашку расстегнул: душно же! Но соэр даже сюртука не снял, будто за окном не июнь, а март.

Гоэта вздохнула и выразила готовность подписать все, что угодно.

— Прочитай сначала, — напомнил Брагоньер и протянул протокол допроса. – Если я ничего не упустил, поставь на каждой странице подпись, а в конце напиши: «С моих слов записано верно». Это важно, Эллина.

Гоэта кивнула и пробежала глазами листы с гербовыми водяными знаками. Вроде, все верно, да и не станет соэр ничего приписывать: кодекс чести не позволит.

Эллина потянулась за пером и быстро поставила подписи в нужных местах.

— Что теперь? Начнешь расследование, и мы не поедем в Калеот?

— Не до балов теперь, — Брагоньер забрал бумаги, проверил, все ли оформлено, как полагается, и убрал в папку. – Некромант – это серьезно. Мой долг – поймать его.

— Тогда зачем обещал? – обиделась Эллина. – Как всегда, работа превыше всего. Вечером тебя не ждать?

— Почему не ждать? – не понял соэр.

— Потому что ты сегодня же кинешься выяснять связи графа с темными. Вернешься через месяц, еще столько же потратишь на пытки, допросы… Самое время взять еще один заказ и смотать на край земли.

— Лина, работа – это работа, а…

Он замолчал и поднял глаза на Эллину. В них читалось удивление.

— Мне показалось, или ты обиделась?

Гоэта промолчала. Можно подумать, другая бы не обиделась! Обещал – и обманул.

— Эллина, это всего на неделю.

Гоэта продолжала упорно молчать, только пару раз вздохнула. Взгляд буравил сложенные на коленях руки. Ей хотелось в столицу, хотелось на бал, а не сидеть одной и переживать, вернется ли Брагоньер живым после встречи с некромантом. Отсиживаться за спинами других он не умел, обязательно будет присутствовать при задержании.

Огорчало и то, что при всей любви, соэр работу ставил выше Эллины. Взял короткий отпуск – и тут же заявил, что никуда не едет. Господин Ульман, заместитель Брагоньера, и дня не просидел в кресле начальника.

Уголки губ Эллины непроизвольно плаксиво опустились. Снова вспомнились прежние опасения и сомнения. Любовница и любимая – разные вещи, а Брагоньер ради Эллины не желал отдать дело другому. Можно подумать, в Тордехеше всего один инквизитор! Граф живет в другой области, вот пусть им и занимается местное Следственное управление.

— Удачного дня! – Эллина встала и направилась в двери.

Настроение окончательно испортилось, требовалось развеяться. Пожалуй, никто, кроме Анабель, лучше не справится с этой задачей.

— Эллина, я тебя не отпускал, — напомнил соэр.

— Так отпусти.

Брагоньер встал из-за стола, подошел к Эллине и усадил обратно на стул. Помедлив, накрыл ее пальцы ладонью и пообещал, они поедут в Калеот. Гоэта видела, Брагоньер хотел, чтобы она возразила, поняла, сейчас не время для развлечений, но Эллина не стала. Она напомнила о вреде постоянной работы и заверила, и без соэра некроманта прекрасно поймают.

— Или я никогда больше тебе ничего не расскажу, — мстительно закончила Эллина.

— Шантаж – не лучшее решение, — заметил Брагоньер и потянулся в карман за кошельком. – Но я обещал, а обещания надлежит держать.

— Вот, — оставив себе пару чекушек, он отдал остальное гоэте, — пройдись по магазинам, купи себе что-нибудь, платье закажи. Или, если хочешь, в столице по меркам сошьем. Леди ли Брагоньер подскажет хорошую портниху, та уложится к сроку.

При мысли о матери соэра у Эллины засосало под ложечкой. Она помнила, как леди отнеслась к ней в прошлый раз: вежливо, но всячески подчеркивая дистанцию между ними, и догадывалась, та не изменит отношения. Одно дело – дворянка, другое – гоэта, которую пригрел в постели сын.

— И вечером ты ночуешь у меня, — вновь погрузившись в работу, заметил Брагоньер.

— Зачем?

— Кухарку жалко: она так старается, а я мало ем, ты знаешь. И до Управления от моего дома гораздо ближе. Мне нужно передать дела, подчистить «хвосты», подписать кучу бумаг… Но тебе это неинтересно, иди.

Эллине не нужно было повторять дважды. Она убрала кошелек, попрощалась и скрылась за дверью.

Гоэта опасалась, Брагоньер передумает, в последний момент оставит записку, что они никуда не едут. Так бы, наверное, и вышло, если бы не письмо. Его принесли с утренней почтой, когда Эллина завтракала. Соэр уже ушел, и гоэта сидела в столовой одна. Вышколенная прислуга по приказу хозяина называла Эллину госпожой и выполняла любые желания. Гоэта каждый раз ощущала неловкость, когда ей отодвигали стул или прислуживали за столом.

Белый конверт с тиснением и гербовой печатью наводил на мысли, что письмо адресовано не Главному следователю, а баронету ли Брагоньеру. Эллина побоялась вскрыть его и оставила лежать на подносе.

За ужином выяснилось: это приглашение на Летний бал. И не просто приглашение, а подписанное королем. Соэр гадал, зачем его величеству потребовалось заниматься подобными мелочами, и предположил, что король желал дать какое-то личное поручение. Это настораживало: обычно монарх передавал просьбы через секретаря или Тайное управление. Сольман, друг Брагоньера, возглавлявший это ведомство, частенько служил посредником между соэром и его величеством Донавелом. Магическая связь позволяла беседовать, не покидая кресел кабинетов и не опасаясь быть подслушанными.

Эллина обрадовалась, а Брагоньер нахмурился.

— Послезавтра уезжаем, — сухо сообщил он и налил себе коньяка. – Если сказано приехать десятого, нужно приехать десятого. С платьем что?

— Надену одно из старых, — пожала плечами гоэта.

— Ты собираешься меня опозорить?

— Так его в столице никто не видел, — оправдывалась Эллина. – Или в высшем свете принято каждый раз выкидывать огромные деньги на тряпки?

— Сколько раз повторять: от облика женщины зависит уважение к мужчине, — назидательно заметил Брагоньер, грея бокал с коньяком в ладонях. – Ты будешь первой красавицей, и это не обсуждается.

— Буду, — с готовностью согласилась гоэта. – Надену бриллианты. Те самые, которые в банке храню. Страшно, они дороже меня, но красота требует жертв.

Соэр довольно кивнул, сделал глоток и расслабился. Эллина же непроизвольно подметила: Брагоньер сильно нервничает, и тоже забеспокоилась. Своими тревогами Брагоньер, разумеется, не поделился, утром тоже поговорить не удалось, а вечером соэр снова излучал ледяное спокойствие.

 

Ради путешествия заложили экипаж. Гоэта и не знала, что у соэра таковой имеется. Она привыкла видеть Брагоньера в седле, сама тоже передвигалась по стране верхом, а теперь оба ехали с комфортом.

Рессорный экипаж полнился коробками. Все они принадлежали Эллине. Она взяла все, что накупила, но не носила в обыденной жизни. Теперь же предстояло соответствовать любовнику и изображать блистательную даму. Но эту роль гоэта собиралась играть только в Калеоте. В дорогу она оделась скромно: в одну из юбок и блузок, мотивировав свой выбор удобством. Брагоньер, вопреки опасениям, возражать не стал, даже не нанял служанку. Знал, гоэта не воспользуется ее услугами в пути.

И вот Эллина сидела в гостинице и ждала, когда вернется соэр. Ждать, как показывала практика, иногда приходилось долго: Брагоньер даже в дороге продолжал работать. Гоэта уже привыкла к стопкам бумаг, в которые нельзя заглядывать, бодрствованию любовника допоздна и его: «Спи, я не скоро». Вот и теперь, стоило остановиться в гостинице, как Брагоньер ушел в местное Следственное управление. И не просто ушел, а надев инквизиторский перстень. Эллина вздохнула, гадая, заснет ли до того, как Брагоньер вернется. В прошлый раз не дождалась.

Чтобы скоротать время, Эллина решила помыться. Брагоньер снял самый лучший номер, двухкомнатный, с видом на Ратушу, и обслуга по первому требованию наполнила ванну.

Гоэта нежилась в пене, когда услышала, как хлопнула дверь. Решив не мешать соэру, Эллина спокойно домылась, промокнула волосы, накинула рубашку и прошла в спальню. Не удержавшись, заглянула в совмещенную с кабинетом гостиную. Брагоньер что-то читал. Выражения лица гоэта не видела: соэр сидел к ней спиной.

Мокрые волосы холодили спину и слегка завились от влаги. Эллина украдкой отжала их и поправила, чтобы не падали в глаза. Ее терзало любопытство: чем же так занят Брагоньер, раз даже не поинтересовался, где она?

Гоэта протопала босыми ногами по полу, подошла к соэру и шепнула:

— Можно посмотреть?

— Нет, — Брагоньер тут же закрыл проштампованные печатью Следственного управления листы рукой, не дав прочитать ни строчки. Он слышал шаги, знал, что в номере никого, кроме Эллины, нет, поэтому не удивился и не испугался. – Я постараюсь управиться за полчаса. После поужинаем.

— Я уже поужинала, не торопись. Только ляг, пожалуйста, пораньше, а то твоя мать решит, будто это из-за меня.

— То есть?

Брагоньер обернулся. Второй вопрос замер на языке. Соэр медленно скользил взглядом по телу Эллины, от распущенных волос до кончиков пальцев, и неизменно останавливался на бедрах, едва прикрытых рубашкой. Она неожиданно заставила позабыть о донесениях по делу некроманта и задуматься совсем о другом.

— Что-то не так? – Эллина смутилась и заерзала, одергивая полы. – Это из-за рубашки? Неприлично, да? Вдруг войдет прислуга и всякое такое… Просто ничего другого под рукой не было… Если хочешь, я сниму.

Взгляд Брагоньера снова обратился к бумагам, но строчки прыгали, а соэра тянуло обернуться к необыкновенно притягательной гоэте. Хотелось скользнуть руками под рубашку и… Воображение живо дорисовало то, что он там найдет. Соэр отогнал вредные мысли и попытался сосредоточиться. Вышло ровно на минуту, по истечении которой Брагоньер сдался и обернулся, продолжив раздевать Эллину взглядом.

— Снимешь, конечно, но не сейчас. Просто не ожидал такого. Необычно и, признаться, сильно мешает работать. Даже подумываю: а не отложить ли на завтра?

Эллина удивленно подняла брови и внимательно осмотрела Брагоньера, даже пощупала ему лоб. На резонный вопрос, чем вызвано столь странное поведение, гоэта уклончиво ответила:

— Ты ничего не пил? Коньяку больше обычного, эликсиры, порошки?

Брагоньер нахмурился и потребовал пояснить. Эллина промолчала и направилась в спальню.

— Эллина Тэр, что я пил и как это связано с твоим странным поведением? – остановил ее окрик соэра.

Тот встал и решительно направился с ней с намерениями, далекими от любовных утех.

Реакция Эллины вновь удивила Брагоньера. Она с облегчением вздохнула, прошептала: «Не пил!» и,извинившись, попыталась сбежать. Однако соэр не собирался так просто сдаваться. Брагоньер взял Эллину за подбородок и, принуждая смотреть в глаза, потребовал все объяснить. Гоэта смутилась, попробовала отделаться туманными фразами, потом и вовсе попросилась в туалет, но соэр стоял на своем, упрямо повторяя прежние вопросы. Он насквозь видел все отговорки Эллины и не верил ни единому слову.

— Просто не может тебя женщина отвлечь от работы, — наконец, сдалась гоэта. – На меня ты тоже обращал внимание только после коньяка. Скажем так, в плане объекта женского пола. Не тот темперамент, чтобы вдруг от одной рубашки завестись, соблазнить тебя невозможно.

Брагоньер усмехнулся, отпустил ее подбородок и покачал головой:

— Сказано четыре предложения, а записать можно сто. На допросах лучше молчи, иначе сразу всплывет все, что не договариваешь. И ты не в первый раз провоцируешь меня, а потом удивляешься результату. А теперь сядь, я должен дочитать.

Соэр вернулся к столу, а гоэта предпочла выйти из кабинета.

Эллина успела высушить волосы, сменить десятки поз на постели, прочитать две главы из захваченной в поездку книги, а Брагоньера все не приходил. Вновь заглянув в кабинет, гоэта убедилась: соэр с головой ушел в работу.

— Это о некроманте? – скучая, Эллина попыталась вовлечь Брагоньера в разговор.

Соэр не ответил, только, не оборачиваясь, махнул рукой: иди.

— Ты когда ляжешь? Мне рубашку снимать? – игриво поинтересовалась гоэта.

Брагоньер вновь проигнорировал вопрос, что-то быстро строча в блокноте. Губы его беззвучно шевелились.

Вздохнув, Эллина поняла, что засыпать придется к книгам: служебное рвение отбило у любовника охоту к постельным утехам. Надо было сесть тогда на колени, поцеловать, отодвинуть эти бумаги – но утерянной возможности не вернуть.

Гоэта не страдала, частенько ночуя одна, не строила планов на этот вечер, просто сейчас Брагоньер открыто пренебрег ей ради работы. Придет под утро, просто ляжет рядом и заснет. Даже не обнимет, не извинится – он вообще почти никогда не извинялся. А Эллина хотела ему приятное сделать, снять напряжение после утомительной работы.

Гоэта расстроено засопела и поплелась обратно в спальню с твердой уверенностью, что никогда не займет первое место в сердце Брагоньера. А занять хотелось. Поверив в любовь соэра, Эллина вновь воскресила в душе мечту о прекрасном принце, ласке и нежности. Увы, Брагоньер обладал совсем другим складом личности и делал все совсем не так, как положено любящему мужчине. Иногда гоэте казалось, нужно чтобы ее снова кто-то убил, чтобы соэр оттаял.

— Если хочешь, чтобы скорее освободился, бери стул и помогай, — подал голос Брагоньер. – Я стану диктовать, ты запишешь.

Он торопливо сложил в стопку просмотренные бумаги и убрал в папку. На столе помимо нее остался лишь блокнот. Брагоньер придерживался безукоризненного порядка в делах, никогда не оставлял на виду, пусть даже на пару минут, то, что не предназначалось для чужих глаз. К последним соэр относил даже подчиненных.

Эллина покорно подошла и села, поджав ноги, ожидая указаний. Они последовали незамедлительно, но прежде Брагоньер взял с гоэты слово молчать.

— Ольер! – возмутилась гоэта. – Неужели ты думаешь, будто я…

— То, что я доверяю тебе, не означает, что можно проявлять халатность, — возразил Брагоньер. – Я и так всего лишь прошу дать слово, а не подписать соответствующие бумаги.

— Давай!

Эллина потянулась к письменному прибору, выдрала из блокнота чистый лист и начала писать: «Я, нижеподписавшаяся Эллина Тэр, проживающая в Сатии, на Тенистой улице, дом...». Брагоньер отобрал бумагу, смял и бросил в мусорное ведро. После одарил гоэту долгим, немигающим взглядом, и посоветовал не повторять подобных фокусов впредь. Эллина кивнула. Такие, как сейчас: холодные, бесстрастные, пронизывающие, — глаза Брагоньера вызывали желание согласиться со всем, чего бы он ни хотел.

— Итак, слово, — напомнил соэр.

Водянистые зеленые глаза вновь обрели нейтральное выражение. На миг в них даже мелькнуло тепло.

Эллина охотно поклялась Дагором, что тайна блокнота Брагоньера умрет вместе с ней. Соэр кивнул, посоветовал впредь в общении с ним ограничиться честным словом, и начал диктовать.

За час гоэта успела записать целый ряд соображений и набросать черновики пары писем. Брагоньер ходил по комнате, размышляя вслух, а Эллина бережно и быстро переносила его мысли на бумагу. Гоэту одолевала зевота: сказывалась утомительная дорога, но она мужественно боролась со сном.

— Все, хватит, — руки соэра легли на плечи. – Остальное я сам и завтра. Ты все еще ждешь?..

Брагоньер провел пальцем по щеке Эллины. Гоэта запрокинула голову, пытаясь заглянуть ему в глаза, и заработала скупой поцелуй.

— Как у вас с самооценкой, госпожа Тэр? До сих пор считаете грудь некрасивой?

Пальцы Брагоньера скользнули под рубашку. Эллина охотно ответила на ласку и безропотно позволила перенести себя в спальню.

Наутро гоэта встала невыспавшейся, но довольной. В том числе, и тем, что соэр не учинил ей допрос на постельную тему. Она имела глупость в свое время честно ответить на деликатный вопрос и теперь расплачивалась за откровенность.

Весь следующий день Брагоньер сосредоточенно работал, чтобы, по его словам, успеть уладить дела до столицы. Соэр заверял Эллину, что в Калеоте будет уделять внимание только ей, но она улыбалась и не верила.

— Ольер, я тебя знаю. Ты не из тех, кто любит светские беседы и предпочтет женское общество государственным делам. Ничего, я сама себя прекрасно развлеку.

Брагоньер пожал плечами:

— Как пожелаешь. Я полагал, тебе приятны ухаживания.

 

На этот раз Эллина не сдерживала эмоций при виде Училища в предместье Калеота. Воспоминания захлестнули ее, и она щедро делилась ими с Брагоньером. Он, впрочем, не проявлял особого интереса к студенческим будням, а потом и вовсе попросил успокоиться.

— Эллина, нас может увидеть кто-то из знакомых. Вспомни, пожалуйста, уроки хороших манер, говори тише и не забывай, кто ты есть.

— Твоя любовница, — с готовностью ответила гоэта и, вздохнув, оправила платье на груди. – Я все помню, ты еще полтора года назад объяснил.

Она намекала на инструктаж, полученный от Брагоньера во время охоты на Гланера. Тогда, чтобы попасть на бал в Ратуше и помочь схватить метаморфа, гоэтаиграла любовницу соэра. Кто бы мог подумать, что вскоре вымысел превратится в действительность!

На последнем постоялом дворе Эллина переоделась и теперь радовала глаз Брагоньера одним из выбранных по его вкусу платьев.

Когда экипаж подкатил к старинному особняку на тенистом бульваре, сердце гоэты часто забилось. Ей предстояло вновь предстать перед леди ли Брагоньер. Эллина помнила отношение к себе сестры соэра, графини Летиссии Сорейской, и догадывалась, что мать любовника отнесется к ней столь же холодно. Возможно, даже еще прохладнее, нежели во время их первой встречи.

Выйдя из экипажа, гоэта остановилась на нижней ступеньке, вглядываясь в герб над дверьми. У них уже замер в поклоне слуга, двое других помогали кучеру разгружать вещи.

Отсюда, с крыльца особняка Брагоньеров, виднелись башни королевского дворца. Подумать только, всего через пару дней Эллине предстояло танцевать там! От этого ноги подкашивались еще больше: гоэта боялась опозорить любовника.

— Пойдем, — Брагоньер ухватил Эллину под руку и повел к двери.

Пальцы вольготно лежали на локте гоэты, показывая, что соэр не случайный знакомый.

Слуга у дверей склонился в поклоне:

— Добро пожаловать, благородный сеньор.

— Леди ли Брагоньер дома?

— Леди только что вернулась с прогулки.

Брагоньер кивнул и позволил Эллине первой войти в сумрачной холл. Тут все осталось как прежде, только хозяйка дома не встречала гостей на лестнице.

— Мы будем спать в разных комнатах – так положено, — соэр снял перчатки и отдал слуге. – При матери можешь называть меня по имени, но на «вы». Постарайся контролировать эмоции, не говори без надобности. Слуги в полном твоем распоряжении. Понадобится купить что-то дорогостоящее – запиши на мое имя, потом оплачу. Поговори с леди ли Брагоньер о дворцовом протоколе и научись, наконец, делать нормальный реверанс!

Краски поездки в столицу, столь красочно рисовавшейся в Сатии, разом поблекли. Пригорюнившись, Эллина кивнула и последовала за Брагоньером вверх по лестнице. Как дрессированной собачке, гоэте предстояло показать то, чему она научилась за полгода. Соэр – строгий экзаменатор, он не поставит высший балл. Невольно вспомнилась охота за Гланером. Тогда Эллина служила приманкой, но пользовалась куда большей свободой. Изображать любовницу и быть ею – разнее вещи. Никто уже не позволит гоэте тихо отсидеться в буфете.

— Ольер, ты приехал? Потребовалось воля монарха, чтобы я вновь тебя увидела.

Подняв глаза, Эллина увидела знакомую худощавую фигуру. Леди ли Брагоньер, по-прежнему в черном, не изменившая вдовьему наряду, степенно спускалась к сыну. Величественная, будто королева, хозяйка дома невольно внушала трепет. Прошедшие полтора года никак не сказались на ее лице, оно будто застыло вне времени – уже не молодое, но и не старушечье. Наверное, его заморозил холод глаз. Точно такие же достались по наследству Брагоньеру.

Оставив Эллину, соэр, не торопясь, поднялся к матери и склонился над ее рукой. Леди ли Брагоньер чуть заметно улыбнулась и перевела взгляд на гоэту. Не дожидаясь напоминаний, Эллина поздоровалась и присела в реверансе.

— Так это и есть та женщина, Ольер? – в голосе леди ли Брагоньер сквозила неприязнь, но хозяйка дома тщательно ее скрывала.

— Да, это Эллина Тэр. Вы уже знакомы.

Эллина молила, чтобы соэр подошел к ней, встал рядом, но он остался подле матери.

— Кажется, она гоэта… — взгляд леди ли Брагоньер пристально осмотрел гостью с головы до ног. – Напомни, из какой она семьи. Кто ваши родители, госпожа Тэр?

Эллина упорно молчала, предпочитая показаться невежливой, нежели опозориться. Пьяница-отчим вобьет последний гвоздь в крышку ее гроба. Гоэта его сто лет не видела, но догадывалась, после смерти матери тот окончательно опустился, пропил то немногое, что досталось в наследство от жены.

— Они умерли, благородная сеньора, — когда молчание стало совсем неприличным, тихо ответила Эллина.

Это истинная правда: ни отца, ни матери уже нет в живых.

— Они были из второго сословия? – не унималась леди ли Брагоньер.

— Именно так, — предупреждая ответ Эллины, подтвердил соэр. – Они из провинции, торговцы. Но, полагаю, не стоит бередить в госпоже Тэр грустные воспоминания. Утрата еще свежа.

Эллина благодарно взглянула на него.Она догадывалась, как скривилась бы леди ли Брагоньер, узнав о крестьянской крови матери любовницы сына и неудачных попытках завести собственное дело отца-мещанина. Отчим не лучше – Эллина постоянно вытаскивала его из кабачков.

— Добро пожаловать, госпожа Тэр, — хозяйка дома одарила Эллину вежливой улыбкой. – Чувствуйте себя, как дома. Надеюсь, вам понравится в Калеоте.

— Я тоже надеюсь, благородная сеньора.

Леди ли Брагоньер кивнула и попросила сына на пару слов. Гоэта догадывалась, о чем, вернее, о ком пойдет речь.

В отведенную ей комнату Эллину проводил слуга.Горничная уже разбирала сундуки с вещами. Она предложила гоэте принять ванную. Эллина не отказалась: хотелось смыть с кожи не только дорожную пыль, но и взгляд леди ли Брагоньер.

Соэр зашел к гоэте перед обедом. Заметив грустное выражение лица Эллины, спросил, в чем дело. Гоэта честно призналась и выразила опасение, что леди ли Брагоньер не примет ее.

— Будь вежлива, об остальном не думай, — соэр присел в кресло, наблюдая за тем, как Эллина закалывает волосы. Той хотелось исправить произведенное на хозяйку впечатление и выглядеть не провинциальной безродной девицей. – Да, мать полагает, мне следовало быть разборчивее, но я не выбирал, ты знаешь.

Эллина вздохнула и уткнулась носом в затылок Брагоньера, прошептав:

— Мать всегда важнее, не так ли?

— Если хочешь знать, чью сторону я приму, если вы поссоритесь, то ничью. Но, надеюсь, ты проявишь осмотрительность.

Гоэта поправила ворот рубашки Брагоньера и выпрямилась. Помолчав, она спросила:

— О чем вы разговаривали? Она меня оценивала, да? На ее месте я тоже бы не поняла, почему ты так продешевил.

Эллина бросила взгляд в зеркало: оттуда на нее смотрела хорошенькая женщина в летнем платье с кружевным лифом. Но она не стала ни благородной дамой, ни талантливой магичкой, ни юной прелестницей, ни первой красавицей Тордехеша. Ей уже скоро тридцать шесть лет, за плечами нелицеприятная биография, множество мужчин – неудачных попыток свить семейный очаг, и друг, он же бывший возлюбленный-некромант. Все это не тайна за семью печатями, никакими платьями и драгоценностями не скроешь. С такой спят, но не представляют матери, пусть даже как любовницу.

Гоэта сделала вид, будто никак не может застегнуть сережки. На самом деле она пыталась заставить себя улыбнуться. Леди ли Брагоньер в одночасье вернула Эллину с небес на землю.

— Снова устраиваешь проверку? — покачал головой соэр, подошел и легко защелкнул оба замочка. – Прости, я не считаю нужным афишировать чувства, достаточно того, что ты о них знаешь. И я не собираюсь повторять, что люблю. Хватит одного раза.

— Я и одного-то не слышала, — чуть слышно вздохнула Эллина.

Если бы он сказал! Но нет, одни намеки, предложение стать любовницей, спасения от смертельной опасности – и полнейшее молчание о чувствах. То ли Брагоньер не умел их выражать, то ли не считал нужным.

— Эллина, — соэр развернул гоэту лицом к себе, — чем моя мать страшнее высшего общества Сатии? Оно не смущало тебя еще до знакомства со мной. В чем дело?

— Она твоя мать, — опустив голову, пробормотала Эллина. – Это совсем не то. И одно дело, когда смотрят и оценивают подругу, и совсем другое – меня.

Брагоньер промолчал и отошел.

Гоэта в последний раз поправила прическу и, убедив себя, что любовница не невеста, воспрянула духом. Право слово, нашла, чего бояться! Вот если бы соэр сделал ей предложение, леди ли Брагоньер Эллину бы поедом ела и со свету сжила. А так просто покривит нос и забудет.

Постель же не брак, тут от женщины другое требуется, а происхождение не столь важно.

 

 

Эллина вымученно улыбалась, вцепившись в руку Брагоньера. Тот неодобрительно посматривал на нее и пару раз сделал замечание: «Не дрожи!». Гоэта кивнула и попыталась не обращать внимания на косые взгляды знатных дам. Перешептываясь, они пристально следили за неизвестной девицей, подцепившей баронета. От любопытных глаз не укрылось ничего: ни подвернувшаяся нога, ни робость, ни цепкие пальцы на локте Брагоньера. Все это тут же обсуждалось, причем так, чтобы Эллина слышала. Все знали, она не дворянского происхождения, поэтому не было нужды отходить в сторонку, чтобы посплетничать.

Единственное, в чем гоэту не могли упрекнуть – это отсутствие вкуса. Платье сидело идеально, подчеркивая то, что надлежало подчеркнуть, и скрывая то, что надлежало скрыть.

Бриллианты в ушах и на шее вызывали зависть. Серьги выбирала по просьбе Брагоньера сестра, и Эллина недаром шутила, что они стоили больше нее. Продав их, гоэта обеспечила бы себе безбедное существование на долгие годы. Колье принадлежало матери соэра. У Эллины не нашлось достойной пары к серьгам, а покупать что-либо оказалось поздно.

Гоэте вспомнился жемчуг, который она надела на прошлый прием в Калеоте. Тогда леди ли Брагоньер уверяла, будто Эллине к лицу этот камень, теперь же говорила то же о бриллиантах. Даже выражения лица и фразы не изменились.

Дворец произвел на гоэту неизгладимое впечатление. Даже бал в столичной Ратуше не шел ни в какое сравнение с королевским приемом. Везде позолота, свет, паркет, по которому страшно ступать, слуги, такие важные, что их легко спутать с гостями. И весь цвет Тордехеша – сплошь аристократия. Немногие представители второго сословия, которых пригласили на бал, держались в стороне, обособленно.

На приемах, на которых прежде бывала Эллина, гостей встречали хозяева дома, а если приглашенные опаздывали, они сами проходили в бальную залу. Тут же экипажи по одному подъезжали к залитому огнями дворцу. Лакеи ловко откидывали подножки, распахивали дверцы, и блистательные вельможи поднимались под руку со спутницами по ковровой дорожке. Им предстояло миновать вестибюль и преодолеть пролет широкой беломраморной лестницы.Затем церемониймейстер торжественно объявлял имена гостей, распахивались позолоченные двери, и новоприбывшие под перекрестными взглядами «сливок» высшего света подходили к тронному возвышению, чтобы засвидетельствовать свое почтение Его и Ее величеству.

Встреча с монаршей четой пугала Эллину до дрожи в коленях. Гоэта боялась опозориться. Проклятый реверанс по-прежнему выходил плохо, а тут еще каблуки… Не так посмотришь, не то скажешь, не так поцелуешь руку – и все, опала. Эллина понимала, на этом балу она не сама по себе, а любовница Ольера ли Брагоньера – значит, от ее поведения зависит и его судьба.

— Ах, здравствуйте, милейший Ольер! – Дорогу им преградила дама, по виду – ровесница Брагоньера. Ее наряд стоил не меньше, а то и больше платья Эллины. – Вы нас совсем забыли, совсем не жалуете наше скромное общество!

— Увы, работа удерживает меня в Сатии, герцогиня, — соэр склонился над затянутой в перчатку рукой. – Но, уверен, у вас нет недостатка в гостях.

Герцогиня улыбнулась и стрельнула глазами по Эллине. Не зная, как поступить, та присела в реверансе.

— А что это за милое создание? Представьте меня вашей спутнице.

— Ее светлость герцогиня Амалия ли Орето, в девичестве вторая графиня ли Солаш, супруга двоюродного брата его величества.

Гоэта еще раз присела в реверансе и пролепетала: «Очень приятно».

— Рада видеть вас в женском обществе, Ольер, — герцогиня жестом подняла Эллину. – Позвольте ненадолго похитить вас. Супруг хотел бы узнать одну вещь и послал меня за вами.

— Надеюсь, не государственную тайну?

— Ах, нет, об этом писали в газетах…

— Хорошо, — кивнул Брагоньер, бросив косой взгляд на Эллину. – Но прежде засвидетельствую свое почтение его величеству.

— Конечно, конечно, это прежде всего.

Герцогиня удалилась, и гоэта перевела дух. Брагоньер вновь взял ее под руку и повел к трону, на котором восседала венценосная чета.

Король Донавелли Аризис, крепкий мужчина средних лет с короткой бородкой, о чем-то переговаривался с женой – полноватой блондинкой в голубом. Брагоньер терпеливо ждал, пока монарх обернется и обратит на него внимание. Когда взгляд короля, наконец, обратился на пару у ступеней тронного возвышения, соэр низко поклонился и пожелал долгих лет жизни Донавелу и его супруге.

Эллина предпочла промолчать и сосредоточилась на реверансе.

— Видимо, чтобы заставить вас приехать, надлежало самому подписать приглашение, — король встал и спустился к Брагоньеру. – Ну, что слышно о некроманте?

— Предприняты все необходимые меры, ваше величество, скоро он будет пойман. Я лично позабочусь.

— Боюсь, что нет, — покачал головой король и поспешил добавить: — Нет, я не сомневаюсь в ваших способностях, иначе бы не подписал указ о награждении, но просто этим некромантом займетесь не вы.

— Но, ваше величество, — взгляд Брагоньера стал жестким, — дело начато мной. Вы полагаете, я не оправдаю доверия?

Соэр смотрел прямо в глаза королю. Губы едва заметно сжались, на лице читалась решимость отстаивать свою точку зрения до конца.

Донавел молчал, обдумывая ответ. Сколько король знал Брагоньера, ни разу не видел выражения подобострастности на его лице, всегда либо холодная отстраненность, либо властная надменность. Соэр одинаково реагировал и на поощрения, и на самую жесткую критику, мог поставить на место чиновника любого ранга, решившего покомандовать, не имея на то права. Знал Донавел и то, что обязанности инквизитора Брагоньер исполнял безупречно, истово ненавидя темных. Поэтому сомневаться в его компетентности не приходилось.

— Мое доверие вы заслужили, получив перстень инквизитора. Прошло много лет, но я ни разу не пожалел о своем решении. Полагаю, я ответил на ваш вопрос?

— Безусловно, ваше величество, однако мне до сих пор непонятно…

— Просто вы устали, Брагоньер, а уставшие люди иногда допускают ошибки.

— Ошибок не будет, — отчеканил соэр. – Не пройдет и месяца, как на стол вашему величеству лягут необходимые сведения.

— Я знаю, — мягко улыбнулся король и положил руку на плечо Брагоньера. – Просто нельзя так пренебрегать здоровьем. Вам давно пора в отпуск. Или вы не доверяете Сатийскому следственному управлению? Пусть поработают подчиненные, а вы проведете время с вашей милой спутницей.

— Я не нуждаюсь в отдыхе, ваше величество, — категорично возразил соэр.

— Когда вы в последний раз брали отпуск?

Брагоньер промолчал. Он предпочитал работать семь дней в неделю триста шестьдесят пять дней в году. Иногда, редко, когда выдавался тихий месяц, навещал мать, но и во время поездок продолжал зорко следить за работой Следственного управления.

— Вот видите, — с укором заметил Донавел. – Мне доложили: одиннадцать лет назад. Непозволительно, Брагоньер! Вы берете отпуск. Это приказ.

Соэр склонил голову в знак повиновения. Он мог оспорить решение любого человека, кроме короля.

— А теперь я хочу из первых уст узнать, что за граф замешен в этой скверной истории.

Король увел Брагоньера, и Эллина осталась одна. Она не знала, что делать. Если бы король или королева отпустили ее, гоэта бы отошла к столу с напитками, но о ней забыли. Ее величество болтала с одной из придворных дам и, казалось, не замечала Эллину.

Постояв так пару минут, гоэта решилась спросить, можно ли идти. Королева обернулась и растерянно глянула на Эллину, будто силясь вспомнить, что та здесь делает, потом поманила к себе. Гоэта покорно поднялась и поцеловала протянутую руку.

— Не ожидала увидеть инквизитора с дамой. Признайтесь, как вы обольстили баронета?

Эллина отделалась уклончивым ответом:

— Мы работали вместе, ваше величество.

— Служебный роман – как это прекрасно! Надеюсь, увидеть вас на зимнем балу в платье иного фасона.

Гоэта смутилась и попыталась оправдаться: до Сатии мода доходит с некоторым опозданием.

— Ах, я не об этом! – взмахнула руками королева и, наклонившись, прошептала: — Если уж баронет завел любовницу, то либо вы располнеете в талии, либо он, наконец-то, на ком-то женится. Я ставлю на вас, милая. Не подведите!

— Постараюсь, — залившись краской, пробормотала Эллина.

Брагоньер никогда не говорил о детях, холодно относился к новостям о чьей-то беременности и предпринимал все необходимые меры, чтобы любовница не понесла. Эллина не возражала, наоборот, радовалась такой сознательности. И тут королева говорить, что буквально через пару месяцев соэр захочет обзавестись незаконнорожденным потомством. Ольер ли Брагоньер, собиравшийся после пятидесяти жениться с одной единственной целью: произвести на свет наследника! Разумеется, соэр Эллине этого не говорил, но она сама знала и понимала, иначе и быть не может. Знала и то, что родные Брагоньера ратовали за скорейший брак, намекали, тому давно пора, не стоит тянуть до последнего, и то, что соэр осуждал беспечность дворян, плодивших бастардов.

На этом королевская аудиенция закончилась, и гоэта с чистой совестью смогла выпить шампанского. После него волнение ушло, и Эллина с радостью согласилась потанцевать с незнакомым кавалером. Брагоньер все не возвращался, а отказывать себе в удовольствии гоэта не собиралась.

Соэр появился, когда Эллина закончила третий тур вальса и, окончательно освоившись на балу, ела мороженое и болтала с новым знакомым о столичной жизни. Ей все было в новинку, и рассказчик охотно этим пользовался, чтобы привлечь интерес собеседницы.

— Спасибо, что развлекли мою даму, — Брагоньер тут же обозначил права на Эллину и встал рядом.

Мужчина разочарованно вздохнул, недовольно покосился на соэра, но смолчал. Приколотый к парадному сюртуку орден свидетельствовал о том, что с Брагоньером лучше не связываться.

— Как прошла беседа с королем?

Гоэта всматривалась в мрачное лицо соэра и пыталась понять, что же так вывело его из себя. На ее памяти он всегда оставался спокоен.

Брагоньер неохотно признался:

— Отправил в отпуск. И это тогда, когда в Тордехеше объявился некромант!

— Но ты же не один на весь Тордехеш, — попробовала возразить Эллина. – И тебе действительно не помешает отдохнуть.

— Мне лучше знать, что мне не помешает, — отрезал соэр. – Но раз его величеству угодно, я выполню приказ. Пусть даже он абсурден и во вред королевству.

Брагоньер тут же взял в себя в руки, скрыв эмоции под привычной маской ледяного спокойствия, и повел Эллину танцевать. Хорошее настроение к нему так и не вернулось, поэтому двое излишне наглых дворян, пожелавших близко познакомиться с гоэтой, натолкнулись на грубый ответ соэра и предпочли ретироваться.

Заметив графа Алешанского, Эллина подошла, чтобы поздороваться. На этот раз он приехал с супругой, но Анабель Меда тоже блистала туалетами на королевском балу. Подруга сама нашла Эллину, восхитилась ее украшениями и посетовала, что Брагоньер не любит светские увеселения.

— Даже теперь, когда с ним такая красавица, сидит и что-то пишет. Разве так можно?

Гоэта кивнула, соглашаясь, хотя знала, что Брагоньер покинул ее по уважительной причине: он составлял распоряжения на время своего отсутствия.

 

ГЛАВА 4. Тьма за спиной

 

Широко распахнув полные ужаса глаза, Сирил смотрел на женщину в свободном синем платье. Напевая веселый мотивчик, она мыла ножи. Казалось бы, ничего особенного, но вода в тазу потемнела от крови, а женщина всего пару минут назад стояла там, где кричала Аника. Стояла и делала страшные вещи, пока тот, другой, благодетель, сидел на поваленном дереве и лениво давал указания, как именно резать. И взгляд у него казался таким… безумным, что ли. Сирил даже не думал, что у людей такие глаза бывают. Как у демона, которыми пугали воспитательницы. И пальцы как у паука: скрюченные, цепкие. Сирил вспоминал, как те же руки мимоходом гладили по голове – совсем другие. Он не вытерпел, сбежал, опасаясь, что его тоже положат на камень и начнут резать.

Сирила била дрожь, даже зубы стучали. Майя этого не замечала. Опьяненная чужой силой, преисполненная странного физического влечения, она тщательно мыла ритуальные ножи и мечтала о той минуте, когда окажется в кровати с некромантом. Майя хотела жесткого обладания, поцелуев, срывавших с губ крики боли, и бесконечного блаженства от ощущения конкретного мужчины внутри. Баланс ее энергии тоже сместился, хотя она, по сути, только подготовила девочку к ритуалу. Учитель же и вовсе вернется полным тьмы. Майя окажется рядом, подарит освобождение. Порой она не знала, что ей нравится больше: некромантия или принадлежать Эльесу без остатка. Майя ненавидела всех женщин, которых он покупал или насиловал после ритуалов. Физическая близость помогала вернуть ясность мысли и уравновесить Свет и Тьму внутри некроманта. Как и любой черный маг, он становился безумен и смертельно опасен, накопив определенное количество темной энергии. Майя не раз видела Эльеса на грани, на пике могущества, и даже она боялась его в такими минуты.

На улице что-то полыхало, будто разразилась гроза. Но Сирил точно знал, небо ясно, зато Аника и Петер никогда не вернутся. Их увел человек с перстнем на мизинце, тот самый, который забрал из приюта и поручил заботам Майи. Та детей недолюбливала, постоянно шпыняла старших и ворчала на крикливых младенцев, а мэтр Карен, как просил себя называть мужчина, кормил конфетами. Только смотрел странно. Порой Сирилу казалось, будто мэтр мертв: не бывает у человека такого отсутствующего взгляда.

Они жили в одиноком домике на опушке леса. Мэтр Карен позволял детям гулять под присмотром Майи, собирать ягоды, играть в догонялки. Сначала Сирил решил, будто их усыновили, но потом понял, что ошибся.

Все началось с Петера. Мэтр Карен разбудил его поздно вечером, перекинул через плечо и вынес на улицу. Выглядел он странно: весь в черном, за поясом – острый нож. Тот самый, который мыла сейчас Майя. Сирил родился любопытным мальчиком и решил проследить, куда забрали Петера. Как любой приютский ребенок, он не доверял людям, хотя тут едва не привязался к мэтру Карену. Тот всегда говорил мягко, не ругал, даже сдержанно улыбался Анике, доверчиво протягивавшей в подарок веточку с ягодками. Только в город никогда не брал, по имени не называл и людям не показывал. Петер же и вовсе считался любимчиком мэтра. Тот разрешил как-то карапузу вскарабкаться себе на колени и полистать газету. Разумеется, Петер читать не умел, ему нравилось шелестеть листами и разглядывать картинки.

— Майя, найди ребенку книгу, — распорядился в тот вечер мэтр. – Такую, какую не жалко. Только ничего страшного!

— Стоит ли тратиться? – напоминавшая хищную птицу женщина стояла в дверях кухни, уперев руки в бока. Рыжеватый локон спускался на плечо, превращая ее в глазах детей в ведьму.

— Их надо чем-то занять, нельзя сразу всех, — пояснил мэтр Карен и усмехнулся. – Обычно женщины любят детей, а ты ненавидишь. От своих сама избавляешься?

— Я не довожу до их появления, — улыбнулась Майя, подошла и, не стесняясь ребенка, поцеловала учителя в губы. – Но если тебе захочется,я рожу.

— Потом, — вернул улыбку мэтр. – Не беспокойся, я наполню твой живот жизнью и прослежу, чтобы плод развился.

Сирил, вместе со всеми слушавший этот странный разговор, понял ровно половину. Пусть приютские дети и осведомленнее сверстников в подобных вопросах, трудно в пять лет сообразить, почему стонет по ночам Майя.

И вот Петера унесли. Спустя пару минут за мэтром Кареном тенью скользнула Майя. Когда она проверяла, спят ли дети, Сирил старался дышать реже и сопел. Дело нехитрое, в приюте он частенько обманывал нянечек.

Выждав немного, мальчик откинул край одеяла и осторожно сполз с топчана на пол. Аника так и посапывала у стеночки. Сирил на цыпочках прокрался к двери, приоткрыл ее и выглянул в душную июньскую ночь. До него долетел шепот голосов. Беседовали мэтр Карен и Майя, вроде, на тордехешском, но Сирил ничего не понял. Потом и вовсе пошла какая-то абракадабра. Мальчик решил подобраться ближе, когда темноту прорезал сдавленный крик. Петер! Расшибив коленку о попавший под ноги сук, Сирил побежал через жгучую крапиву на крик и замер, увидев мэтра Карена с ножом в руке. Он навис над камнем, который дети принимали за стол. Обнаженный, привязанный за руки и за ноги Петер дергался внутри пульсировавшего светом рисунка: пентаграммы, вписанной в овал и три треугольника. А мэтр Карен безжалостно резал его, будто поросенка. Майя же, распустив волосы, рисовала на тельце кровью непонятные знаки и нараспев читала заклинание.

Сирил не выдержал, не досмотрел, опрометью кинулся прочь и еще долго не мог прийти в себя. Взрослым соврал, будто приснился кошмар.

В ту ночь за дверью спальни долго стонала Майя. Сирил решил, будто ее тоже убивали, но нет, утром она ходила такой счастливой, даже приголубила детей.

И вот теперь Аника…

— Ну, что вылупился, крольчонок? – Майя, наконец, заметила мальчика. – Ножичек нравится? Скоро познакомишься. У Эльеса рука легкая, лучше врача.

— Спать пошел! – рявкнула она.

Сирил, спотыкаясь, кинулся в комнату и забился под топчан.

Бежать! Эти люди не любят их, это не папа и мама.

За окнами загрохотало. Полыхнуло так, что Сирил зажмурился.

Через пару минут громко хлопнула входная дверь, и мэтр Карен прорычал:

— Майя, прибери там.

Женщина кивнула и бочком проскользнула мимо учителя. Тот зыркнул на колыбельки с орущими младенцами и, нахмурившись, коснулся лба каждого камнем перстня. Дети тут же затихли.

— Двое сопляков твои, — крикнул в ночь мэтр. – Надоели!

Майя тут же возникла на пороге и, приплясывая, унесла застывшие тельца. Наконец-то она избавится от докучливого плача!

Сирил сжался. Неужели его сейчас тоже выволокут на улицу и зарежут!

Взгляд мэтра Карена скользнул по топчану, на губах расцвела кривая улыбка. Некромант шагнул к грубому ложу и, присев на корточки, ловко выдернул за ногу Сирила. Тот кричал, кусался, но стоило мэтру Карену посмотреть в глазах, сразу затих, сжавшись в комок.

— Спать! – приказал некромант. – Радуйся пока, что живой. Может, — цепкие пальцы ухватили подбородок, — я перед смертью даже один фокус покажу. Тебе понравится.

Мэтр Карен отпустил мальчика и устало опустился на стул. Слишком много ритуалов отъема силы подряд, но некромант чтил договор. В конце концов, мэтр Карен получал гораздо больше, чем аристократы, и в любой момент мог прижать их к ногтю. А еще эта кровь, которую, вспоров тельца, сейчас тщательно собирала Майя. На целебные цели шла только младенческая, а с грудничками одна морока.

— Вот, — на стол перед мэтром Кареном встала еще теплая склянка.

— Стерилизовала? – некромант пристально, не мигая, уставился на Майю.

Та кивнула и, обиженная недоверием, фыркнула. Ладно, если бы только поступила в ученицы несмышленой темной девчушкой, так ведь не один год вместе во всех смыслах этого слова. Майя хорошо помнила свой первый раз: как у многих, прямо на жертвеннике, после вызова демона и создания парочки зомби для преследовавших по пятам солдат. Сначала боль, а потом гордость оттого, что ей, четырнадцатилетней соплюшкой, владеет такой маг. И во второй раз, случивший тем же вечером, Майя уже испытала удовольствие.Люди назвали бы их поведение аморальным, обвинили мэтра Карена в растлении малолетних, но темные мыслили иначе. После первой крови и появления груди девочка считалась взрослой и могла вступать в сношения с мужчиной.

Майя с презрительной усмешкой вспоминала себя в тот год. Она совершенно ничего не смыслила ни в магии, ни в постели, ни в женских хитростях, даже забеременела, опьяненная новыми ощущениями. Учителю ничего не сказала: запретил бы колдовать, а уехала на недельку к матери и решила проблему. Вместе с оплеухами родительница надавала полезных советов, и мэтр Карен все реже посматривал на других девиц, когда хотел развлечься или восстановить баланс. С тех пор минуло десять лет.

— Сама отвезешь графине, — буркнул некромант. – И плату не забудь взять!

— И чары наложу, и отвезу, и попугаю, — улыбнулась Майя и скользнула на колени к мэтру Карену. – Устал?

— Я прекрасно знаю, чего ты хочешь, — издал короткий смешок мэтр Карен, — но сегодня нет. У меня встреча, по дороге девочку найду. Не завидуй ей, не надо, бедняжке туго придется. Ну, давай, не трать время зря. Рассвет не за горами, а тебе нужно успеть обернуться. Артефакт возьми. Зарядила, надеюсь?

Майя кивнула и неохотно сползла с колен некроманта. Готовить зелье для молодящейся графини не хотелось, но жизнь приучила делать не только приятные вещи.

Мэтр Карен обернулся к топчану, заметил стриженую голову Сирила и вскинул руку, гадая, стоит ли усыпить мальчонку. Тот замер, подняв плечи, съежился: Сирил принял замах для посыла заклинания за замах для удара. Видя, что мэтр Карен не спешит бить, мальчик торопливо залез под одеяло и притворился спящим.

— Так-то лучше, — скривился некромант и потянулся за кувшином. – Ненавижу детей!

Влив в себя кружку бодрящего напитка, мэтр Карен оделся и ушел. До города – три мили, а там у него и дом, и экипаж с парой гнедых, купленный для роли аристократа. Как, впрочем, и это жилище у леса. Настоящий дом некроманта находился далеко отсюда, на Рейсвитских болотах, где бы покой не потревожили инквизиторы. Туда стекались многие темные, прячась от пламенной нелюбви властей. Впрочем, мэтр Карен, в отличие от многих некромантов, не вел замкнутый образ жизни и рисковал, изображая добропорядочного доктора в тихой сонной Уклии. Мага не мог: пришлось бы наведаться в Лицензионную контору – место, где любой выявил бы темную суть соискателя лицензии. Но липовый диплом Университета мэтр Карен себе сделал и хранил в столе – на всякий случай. Подделку определили бы только в лаборатории Следственного управления.

Майя же заканчивала работу с кровью. Пара заклинаний, алмазная пыль, и стоимость склянки превысила годовой доход мага средней руки. Остальное надлежало сделать уже графине, строго в соответствии с выданной во время первой встречи инструкцией. Однако богатая стареющая покупательница не знала, что действие снадобья не вечно, и с каждым разом требуется все большая доза. Не догадывалась графиня и об истинной плате за желаемое: она по частям продавала душу демонам. С одним из таких Майе предстояло переговорить перед уходом. Разумеется, с образом: с физически присутствующим в этом мире демоном мог справиться только мэтр Карен.

Майя с уважением взирала на перстень учителя, который тот обычно маскировал под печатку. Сколько же силы заключено в раухтопазе цвета жженого сахара? Может, когда-то и она, Майя, получит схожее кольцо, но сначала придется доказать, что сильнее первобытной силы хаоса и смерти. Пока же Эльес запрещал даже касаться перстня.

Чтобы умаслить демона, Майя прихватила второй сосуд с кровью, собранной с жертвенника, и краюшку хлеба и скрылась за дверью.

Сирил всхлипнул и осторожно высунулся из-под одеяла. Его трясло, глаза наполнились слезами. При всей своей недоверчивости, мальчик тянулся к мэтру Карену, проявившему к нему хоть толику тепла, а некромант оказался злее воспитательниц. Те лупили, ставили в угол, но не убивали. И пусть юный мозг еще не осмыслил до конца слово «смерть», зато Сирил хорошо знал, что такое боль и кровь.

Майя же поставила дары на наскоро протертый жертвенник и вывела углем новый рисунок. Снова геометрический: два треугольника, вписанные в круг.

Сосредоточившись, Майя широко расставила ноги, заняв устойчивую позу, и вскинула руки. Заклинание призыва визуального образа демона надлежало произносить четко, уверенно и громко: «Aku nggusah sampeyan Pendhaftaran pikiran gambar punika, peteng, amarga menyang brink donya…»

Линии загорелись огнем и, наконец, взорвались стеной пламени. Оно слизало дары, являя образ: абсолютно черного хвостатого демона с тремя рогами.

Сначала последовал обмен приветствиями. Демон силился прорваться в этот мир, Майя его не пускала. Он рычал, сыпал ругательствами, рыжеволосая ученица некроманта не оставалась в долгу.

После пришло время для разговора.

Изображение демона подрагивало, бледнея, но Майя знала, так тот выказывает согласие выслушать. Она попросила молодости и красоты для графини. Цена сделки – энергетические частички души аристократки. Один глоток – сгусток таких частичек, размером в кулак. Демон согласно кивнул, и Майя, обезопасив себя щитом: даже проекция демона опасна, поставила баночку с видоизмененной кровью младенцев на пересечение линий рисунка. Она накалилась добела, а потом мгновенно остыла, мигнув синим цветом. Готово, цена заплачена, средство получено.

Демон исчез, рисунок погас. Майя стерла следы ритуала, выбросила остатки плоти после жертвоприношения диким зверям и вернулась в дом за плащом и артефактом переноса. Она привычно активировала его и исчезла, оставив Сирила в темноте глухой ночи страшиться своей скорбной участи. Но мальчик не стал дожидаться, пока мэтр Карен распнет его на алтаре. Сначала Сирил подергал дверь и, убедившись, что та заперта, приставил стул к окошку.

Щеколда поддалась не с первого раза. Сирилу пришлось встать на цыпочки, чтобы дотянуться до нее. Толкнув створки окна, мальчик буквально вывалился на землю, кое-как встал и, подгоняемый страхом, побежал прочь, к людям, подальше от этого страшного дома. Он последний, больше приютских детей не осталось, всех убили.

 

                                                 *         *         *

 

Берта, позевывая, отправилась выливать за околицу помои. День выдался тяжелым но, наконец, закончился. Осталось воздать должное Дагору и Сорате, и можно отправляться спать. Летнее время всегда переполошное, зато зимой можно бездельничать, а не стучать зубами от голода и холода. Вот Берта и не разгибала спины, вопреки настойчивым просьбам невестки, не желала продать ферму и зажить вместе с сыном и внуками в маленьком домике на окраине. Женщина город не жаловала. Ярмарка, лавки – это одно, а жить – увольте. Только тяжело стало после смерти мужа, приходилось поденщиков нанимать: много ли толка от женщины с ребенком? Опять-таки барон поборы увеличил. Не иначе, на бриллиантовую диадему жене не хватает. Королевские сборщики налогов тоже в стороне не остались, не забывали заглядывать.

Еще раз зевнув, Берта, не глядя, сыпанула корма птице и собиралась вернуться в дом, когда услышала тихое повизгивание. Сначала она решила, будто это щенок, но, посветив фонарем, убедилась – ребенок. Чумазый мальчик лет пяти. При виде нее он вздрогнул и прижался к забору.

— Да чей же ты! – всплеснула руками Берта.

Ребенок буравил ее недоверчивым взглядом и молчал.

— Есть хочешь?

Берта присела рядом на корточки и потянулась к грязному личику. Мальчик шустро увернулся и попытался сбежать. Не смог: нога подвернулась. Упав, он заголосил: «Не убивайте меня, тетенька, я невкусный!».

Женщина охнула и вплеснула руками. Взгляд поневоле тревожно обвел темноту: не блеснут ли глаза мьяги или другой нечисти. Кто ж еще мог так напугать ребенка? Хоть места и считались относительно спокойными, Берта побоялась бы идти в овраги одна, да еще ночью, а мальчик, судя по виду, только что оттуда. Где еще глина есть? Только в оврагах.

Берта поставила фонарь на столбик и наклонилась к мальчику. Постаралась широко дружелюбно улыбнуться, чтобы внушить доверие. Он как дикий, ласки боится. Когда Берта погладила по голове, вздрогнул.

— Не бойся, малыш, я хорошая тетя, у меня вкусные пирожки есть. Любишь пирожки?

— А с чем? – сверкнул глазами мальчик.

— С яйцом и печенкой. Свежие.

У Сирила, а это именно его занесло на ферму, потекла слюна. С одной стороны, он боялся незнакомой женщины, с другой, жутко хотел пирожков. В итоге победил желудок. Мальчик позволил поднять себя на ноги и осветить фонарем. Берта то и дело охала, причитая, какой он худенький, «одни глязенки», оборванный, весь в синяках. А Сирил думал о пирожках. Скоро два дня, как он ничего не ел, питался только тем, что нашел в лесу.

Подхватив мальчика подмышки одной рукой, Берта другой взяла ведро и фонарь и поспешила к дому. Там нагрела воды и, вопреки протестам, вымыла Сирила. Потом, завернув в полотенце, как обещала, накормила и попробовала расспросить. Мальчик дичился, только имя свое назвал, хотя не стеснялся есть, жадно вгрызался в пирожки.

От этой женщины пахло не так, как от Майи, — не приторными духами, а молоком. Из этого Сирил сделал вывод, она другая, только лучше или хуже, пока не знал. Мэтр Карен тоже угощал сладким, тоже приятно пах травами, а делал страшные вещи.

— Что ж мне с тобой делать, горемычный? – вздохнула Берта и погладила Сирила по голове.

У нее дочка чуть старше мальчонки, поздний ребенок. Не ждали, да вот вышло, когда зажал муж после покоса. Может, себе оставить? По всему видно, сиротинка горемычная. А Берте радость, она всю жизнь второго мальчика хотела, но не вняла просьбам Сората: то пусто, то девчонка. Все теперь разлетелись по свету, одна Эльга осталась.

Берта покосилась на Сирила. А ничего мальчик, даже на нее чем-то похож: тоже светленький. Вырастет помощник, не чета Ахаву. Тот наплевал на отцовскую память, на ферму, в город подался на заработки, там и женился на торговке рыбой. На разведенной, с дитем! Что ж такого натворила, раз муж не поленился брак расторгнуть, пошлину уплатил?

Сирил немного успокоился, хотя для себя твердо решил: спать сегодня не ляжет. Всю прошлую ночь он провел в страхе, вздрагивал от каждого шороха, все боялся, вытянется из кустов рука мэтра Карена, перекинет через плечо и унесет на камень, чтобы выпустить всю кровь. В результате после мытья в теплой воде и сытного ужина Сирил заклевал носом. Берта уложила его с собой, обняла и умилилась, когда мальчик прижался к груди. Намучился, устал.

В доме погас свет, воцарилась тишина.

Собака не отреагировала на появление чужака. Подняла морду и тут же положила обратно на лапы: сонный порошок, развеянный по ветру, сработал на славу. Некромантка всегда пользовалась им, чтобы не рисковать. Не любила она шума – главного врага темных магов.

Майя размяла усталую спину и перелезла через забор. Ноги гудели от долгой прогулки, но лошадь без ведома учителя не возьмешь, пришлось шагать пешком. Вспомнились наивные обыватели, которые полагают, будто бы маги только с помощью артефактов перемещаются. Если бы! Такими дорогими вещами на мелочи не размениваются, да и несовместимы они с поисками, где нужно постоянно местность прочесывать.

Впереди, фермерский дом. Можно напроситься на ночлег и расспросить о беглом мальчишке. Поисковое заклинание привело сюда. Легче, конечно, уточнить у духов, но Майя рассчитывала справиться без них. Октограмма Мерхуса достаточно точна, сообщает и направление, и расстояние. Всего-то надо обойти местность по периметру в милю. Главное, успеть до возвращения учителя. Эльес рассвирепеет. Не уследила за мальцом! Но ничего, Майя его найдет и сама проведет ритуал. Сосуд она прихватила, энергию соберет, следы заметет. Подходящее место для алтаря тоже найдется: в любом лесу есть камень или поваленное дерево. Нет, Эльес, конечно, тоже накажет, но не так. Может, просто подвесит на притолоке и пройдется по мягкой точке ремнем.

Несмотря на то, что Майя уже выросла, учитель продолжал наказывать, как прежде, повторяя, что пока она не маг, а вроде студентки. Но больше всего Майя страшилась не ремня, грязной работы и избиения, а того, что Эльес не позволит восстановить баланс энергии, заставит медленно, но верно сходить с ума, теряя человеческую сущность. В отличие от учителя, девушка обращать это состояние во благо не умела, управлять собой тоже. Да и, что таить, Майя нуждалась в ласках учителя, чем тот без зазрения совести пользовался, смеясь, повторяя: «Любая слабость может погубить тебя, учись от них избавляться».

Нога угодила в навоз. Майя выругалась и едва не прокляла всю местную скотину. Новые туфли, между прочим: не в обносках же на встречу с графиней идти? Однако одно дело – стучать каблучками по паркету, выбивая лишний лозэн из молодящейся красавицы, и совсем другое – вышагивать по пересеченной местности.

Осветив путь магическим светляком, Майя решительно направилась к дому. Заведенная по привычке за спину рука крепко сжимала кинжал. Некромант всегда готов к нападению, готов нанести удар, а потом закрепить его заклинанием. Майя умела бить прямо в сердце, практически никогда не промахивалась, как бы неожиданно и кто бы ни вставал на ее пути.

Глаз уловил какое-то движение слева. Майя замерла и вторично выругалась. Всадник! Принесла же его Грань! Можно, конечно, навсегда отвадить, вся нечисть к услугам некромантки, но та предпочла обождать. Она пригнулась, чтобы не заметили, и, хоть не верила в Дагора, сложила пальцы в храмовом жесте.

Всадник подъехал к самому дому, спешился и постучался.

Майя нахмурилась. Только постояльцев ей не хватало! С другой стороны, что мешает расспросить о мальчике завтра? Можно немного поколдовать над внешностью и предстать перед хозяйкой в образе безутешной матери, разыскивающей единственное дитя.

Эллина же забарабанила в дверь сильнее. Она не собиралась ночевать на улице, на постоялый двор же не желала обращаться по известным причинам. Имея в любовниках Главного следователя Сатии, да еще инквизитора, поневоле задумаешься, не расскажет ли хозяин о твоих передвижениях. Брагоньер не придет в восторг, когда узнает о самовольной отлучке. Он строго-настрого запретил брать заказы и отбыл в местное Следственное управление, искренне полагал, будто Эллина поедет любоваться на местные красоты, а гоэта вместо этого искала очередную пропажу. На этот раз невесту. Это только на первый взгляд звучит дико, в Тордехеше девушек частенько умыкали из отчего дома или прятали от неугодного семье жениха.

Добраться до городка, где остановился Брагоньер по пути в курортную Трию – скрепя сердце, соэр поехал-таки в отпуск: с королем не поспоришь, — Эллина до утра не успевала, поэтому решила заночевать на ферме. Темноты гоэта не боялась, но ругаться предпочитала на свежую голову.

Хозяйка встретила гостью неласково. Берта уже заснула, а тут явился неизвестно кто посреди ночи, перебудил и напугал детей.

— Постоялый двор там, — невежливо послала визитера в темноту фермерша и собиралась захлопнуть дверь, но помешала ловко подставленная нога гоэты.

— Откуда такой выискался? — недовольно пробурчала Берта и только сейчас сообразила, перед ней женщина.

Воспользовавшись замешательством хозяйки, Эллина проскользнула внутрь и нагло попросила позаботиться о Звездочке. Гоэта давно усвоила главное правило: мямли ночуют на улице и живут впроголодь. Будь настырнее, не гнушайся крепкого словца – и заработаешь нехитрое счастье работника магических услуг. Конкуренция ведь бешенная, ради заказа гоэты друг другу пакости делают.

— Звездочка — это кто? – нахмурилась Берта. После сна она туго соображала.

— Моя лошадь, — простодушно улыбнулась Эллина. – Она там, к столбику привязана. Можно просто накормить и напоить, а в стойло не заводить. Я заплачу. За койку для себя т тоже. Сколько скажете.

— Да кто ты вообще такая?! – обычно добродушная Берта взвилась. — Нашла служанку, аристократка!

Гоэта невольно прикусила губу. А ведь и точно, Брагоньер привил некоторые манеры своего круга. Хотя, безусловно, до умения любовника командовать людьми Эллине далеко. И хвала божественным брату и сестре, такого бездушия гоэта себе не желала.

— Я магичка, — немного приврала Эллина.

Скажет – гоэта, фермерша презрительно скривится.

Рот Берты сложился в форме буквы «о». Она почтительно посторонилась и вышла во двор, чтобы глянуть на лошадь. И только сейчас вспомнила: собака не лаяла. Нахмурившись, фермерша обернулась к Эллине и поинтересовалась почему.

— Чары же, — с важным видом ответила гоэта, а сама задумалась. Возможно, собака спит, а, возможно… Нужно проверить.

Эллина замерла, погрузившись в прострацию. Перед глазами возникла тепловая карта мира. Гоэта осторожно послала поисковый импульс, внимательно вглядываясь в цвета энергетических частиц. Хотела было вернуться к перепуганной Берте – и нащупала нехороший след. Черные рваные края, подозрительный холодок вместо тепла. Точно так же выглядел на энергетическом уровне Малис.

Вынырнув обратно, в вещественный мир, Эллина моргнула и, нахмурившись, еще раз потянулась к странному месту. То ли существо почувствовало, что его обнаружили, то ли еще что, но оно пришло в движение. К счастью, в противоположном ферме направлении.

— Вам бы попросить власти местность проверить, — посоветовала гоэта. Рука сама собой потянулась к одному из кинжалов на поясе. Хотя, что они могут противопоставить некроманту или одному из его созданий? Эллина точно не знала, кто там, но явно нечто полнилось мертвой энергетикой. – Темные завелись.

Берта схватилась рукой за сердце и сползла на пол.

— Так вот кого он боялся! – сорвалось с губ.

— Кто? – уцепилась за ее слова гоэта.

Она уже жалела, что не осталась скучать в гостинице. Может, Брагоньер и прав, куда Эллина ни поедет, везде умудрится найти неприятности. Да если бы мелочь какую, вроде грабителей, так вечно то убийцы, то темные. Последних гоэта знала слишком хорошо, чтобы мечтать встретиться вновь. Грешным делом она мысленно порывалась сначала распрощаться с хозяйкой и протрястись остаток ночи в седле, но раздумала. Гоэты обязаны помогать населению, а не бежать, словно крысы.

— Сирил, мальчик мой. Он все кричал, будто съесть его хотят, убить, а это только ведьмы и могут.

Эллина кивнула и изъявила желание расспросить мальчика. Берта сначала артачилась, а потом согласилась: сказался авторитет мага. Гоэта даже документами перед носом помахала, не дав рассмотреть, какая степень написана в разрешении на работу. Увы, не высшая, первая. Впрочем, она и для большинства магов недостижима, не то, что для их младших коллег. Четвертая – высший предел. Эллина бы и ее не получила, если бы не прельстила Ольера ли Брагоньера.

Сирил долго не хотел просыпаться, а когда, наконец, сообразил, что его кто-то трясет, завопил и замолотил по воздуху руками.

— Не хочу к нему, он плохой! – голосил мальчик, продолжая брыкаться. Глаза спали – две узкие щелочки. – Он Анику убил! Ножом в сердце, а потом по животу-у-у!

Крик превратился в плачь. Берта подхватила испуганного ребенка на руки и принялась успокаивать. Эллина же стала темнее тучи.

— Кто убил Анику, зачем? – она старалась говорить тихо и мягко.

— Он ее по животу, а потом много крови, — продолжал всхлипывать Сирил, уткнувшись лицом в грудь Берты. – А он еще раз и еще… И Петера тоже..

Мальчик окончательно зашелся плачем. Берта бросила взгляд через плечо и мотнула головой: не надо, мол, ребенка мучить. Эллина и не собиралась, она уже все поняла. У гоэты засосало под ложечкой, безумно захотелось достать волшебную палочку и опутать дом защитными чарами. Некромант, безусловно, их взломает, но лучше хлипкая защелка, чем дверь нараспашку.

— Все окна закройте, — приказала гоэта. – У вас тут темный маг, и он пришел за мальчиком. Если быть точнее – некромант.

Берта вскрикнула и побелела. Еще крепче прижав к себе Сирила, она затравленно огляделась и взмолилась: «Помогите, госпожа магиня, в долгу не останусь!». Эллина кисло улыбнулась. Сюда бы пару боевых магов, только где их возьмешь? Идея заночевать на ферме окончательно потеряла привлекательность, но и там, на улице, не безопаснее. Если некромант стоял так близко, то, несомненно, видел, как подъехала гоэта. Значит, не выпустит.

Оставив хозяйку с детьми – простоволосая Эльга тоже тряслась со всеми, — Эллина отправилась в сени. Там кое-как высвободила уголок и занялась нелюбимым делом – построением Большого круга. Гоэта опасалась, любое поисковое заклинание соврет, даже октограмма Мерхуса. Сильный маг, а хлипеньких некромантов не бывает, легко исказит чары, недаром темных не могли полностью истребить столько лет. Те банально становились невидимыми для магии, уходили буквально из-под носа.

Эллина мелом вывела два круга, один в другом. Внешний – волнистый, внутренний – ровный, замкнутый. В центр рисунка лег ботинок. Оставалось надеяться, духи не обидятся, но другого указателя под рукой нет. Стороны света гоэта обозначила символами на полу.

Брать накопитель не хотелось, но, поколебавшись, Эллина решила, ситуация критическая, можно использовать. Обидно, конечно, сразу перед отъездом из Калеота купила и уже потратила. Деньги брала, к слову, из своих средств, а не из тех, которые давал Брагоньер. Гоэта невольно хихикнула, представив лицо любовника при виде небрежно брошенного на кровать платья, корсета и чулочек. Картина под названием: «Любовница не ждала так рано». Интересно, стал ли соэр заглядывать в ванный закуток, прислушиваться или сразу закрыл дверь, чтобы не мешать? Потом резко стало не до смеха. Брагоньер запретил гулять без охраны, а Эллина сбежала, да еще работать. В том самом мужском наряде, который заставлял соэра презрительно поджимать губы.

Гоэта выкинула из головы лишнее и сосредоточилась на деле. С духами у нее никогда не складывалось, как, впрочем, у любого другого представителя ее профессии. Призраки не признавали гоэтов магами и всячески издевались. Хотели – ответят, помогут, нет – уйдут, а то и к себе уволокут. Поэтому Эллина дважды проверила, замкнула ли контур. Если Брагоньеру придется в третий раз ее с того света вытаскивать, он с ума сойдет.

Убедившись, что все в порядке, гоэта сжала базовый накопитель магической силы – единственно доступный чародеям до третьего уровня, и сосредоточилась на призывном заклинании. Перед глазами, как живая, стала волнистая линия на полу. Активированный накопитель согрел руки золотистым свечением. На коже расцвели цветочные узоры, пальцы переплелись с сияющими нитями положительной энергии. Эллина знала разницу между ней и мертвой, отрицательной: будучи еще несмышленой выпускницей Училища, попросила Малиса позволить подержать его накопитель. Некромант дал, но предупредил, чтобы не подносила к сердцу. Отрицательная энергия морозила, будто кровь в жилах стыла. И рисунков на теле не появлялись, только кожа белела.

Подпитавшись силой, Эллина дезактивировала накопитель и мысленно вывела в пространстве безвременья руну призыва. Потом смело нырнула прочь от вещественного мира, в измерение без конца, формы и цвета, туда, где обитали духи, и позвала их. Слова серебряной пылью разлетелись во все стороны. Оставалось надеяться, местность не пустынна, и духи тут водятся.

Водились.

Защитный контур дрогнул, но не порвался от удара белесого плотного комка. Тот на поверку оказался агрессивно настроенным духом. Вскоре к нему присоединился другой, и вот уже две души отчаянно пытались добраться до Эллины. Мертвые все такие – ненавидят живое. Побушевав, призраки успокоились, и гоэта сумела задать вопрос. Ее интересовало, ушел ли некромант.

— Сама узнай, магичка!

До боли знакомый ответ, но Эллина не сдавалась и задала вопрос снова.

Один дух гордо удалился, другой остался. Бесформенное нечто цвета молока пугало, но гоэта старалась не показывать виду. Любая слабость – и все, контакт потерян.

Интересно, чего же потребует призрак? И почему он не желал принимать слепок облика при жизни? Даже ушедшие на перерождение сохраняют его в памяти и оставляют частичку в этом мире. Правда, работать с ними способны только некроманты.

— Ну, что сделать? – понуро осведомилась Эллина.

Она устала, хотела спать и не желала тратить время на привычные ритуалы.

Дух задумался, а потом огорошил:

— Расскажи, что вокруг происходит.

Понятно, значит, давно умер.

Гоэта бегло поведала последние новости, присовокупила пару сплетен и замерла, в ожидании ответа.

— Она ушла на юг, — процедил призрак. – В городке ночует.

Неожиданная доброта для духа! Обычно они только подталкивали в нужном направлении, а тут развернутый ответ, и просьба приличная. Это не танец с ножами или поцелуи покойников. Фантазия у духов богатая и часто извращенная. Оно и понятно – цель поиздеваться над живыми.

Ясно, значит, нужно скорее уезжать. Дух говорил «она», хотя мальчик поминал «его, убийцу некой девочки», – значит, некромантов двое, и один из них женщина. Эллина в первый раз встречала некромантку, но не сомневалась, та не лучше коллег мужского пола.

Поблагодарив за помощь, гоэта дождалась, пока призрак исчезнет, и, убедившись, что ей не грозит никакая опасность, вернулась в реальный мир. Эллина стерла с пола рисунки и поспешно вернулась в комнату. Нужно немедленно уезжать, без властей нечего и думать, чтобы бороться с некроманткой.

— Ну? – с порога набросилась на гоэту Берта.

— Плохо, — не стала скрывать Эллина. – Нужны боевые маги.

— А вы? – разочарованно протянула фермерша.

Сердце сжалось от дурного предчувствия. Берта прижала к животу головы детей и начала молиться. Только Дагор отведет беду, если даже заезжая магиня бессильна.

— Я бытовик, — почти не покривила душой Эллина.

Рыпнулась и тут же затихла совесть. Впервые на гоэту смотрели снизу вверх, с уважением, зачем же низвергать себя с пьедестала?

— Но вы не волнуйтесь, — поспешила успокоить гоэта, — вы соберетесь, оденетесь, и я провожу вас до ближайшего гарнизонного поста.

— Спасибо, только как скотина-то? – Берта нерешительно огляделась по сторонам. Покидать насиженное место и бежать неведомо куда посреди ночи не хотелось.

— За ней присмотрят.

Если лгать, то уверено. Да и вдруг повезет, и солдаты таки зададут корму животинкам. А уж если дать полчекушки капралу, а то и вовсе обойтись медяками, точно покормят. Карманных денег у Эллины много, Брагоньер каждый месяц дает на булавки, можно сделать доброе дело.

Перед тем, как открыть дверь, гоэта еще раз проверила окрестности. На этот раз искала конкретного человека и не пожалела лаверики. Некромантка действительно ушла спать, а не бродила вокруг фермы.

Звездочка наотрез отказывалась покидать двор. Она успела задремать, а тут хозяйка снова понукала идти куда-то, да еще нести на спине мальчика. Он Звездочке не нравился больше всего: хныкал и молотил ногами. Со страха, но лошадь от этого спокойнее не становилась. Эллина радовалась, что конская холка нечувствительна к боли, а то бы Звездочка озверела от попыток выдрать клоки гривы.

— Может, обойдется? – с надеждой спросила Берта. – С утра скотину надо покормить, подоить, на выпас выгнать, а еще куры…

— Не обойдется, — вздохнула Эллина. – Некромант всех убьет. Он нашел мальчика и теперь не оступится.

— А там, куда едем, разве не найдет? – фермерша поежилась и прочитала короткую молитву.

Гоэта не стала углубляться в тонкости и соврала:

— Нет.

Ферму покидали спешно. Как у всякой фермерши, в хозяйстве Берты нашлась лошадь. Ее быстро навьючили всяким скарбом. Поверх, охая, взгромоздилась владелица вместе с Сирилом: она забрала его у Эллины. Та не возражала: пусть фермерша сама успокаивает мальчика, заодно и Звездочка нервничать перестанет. Все оглохли от его плача. Эльга же девочка тихая, проблем не доставит. Впрочем, оказалось, капризничал Сирил только у Эллины, у Берты же быстро успокоился. И то хорошо: меньше шума.

Ехали так быстро, как могли. Время подгоняло, заставляло то и дело просматривать тепловую карту нематериального мира. Но некромантка проявила беспечность: не приставила никого следить за фермой, и сама ушла до утра.

Эльга пригрелась на груди Эллины и задремала. Позевавшая гоэта тоже мечтала о сне, но вынуждена была делать три дела одновременно: управлять лошадью, держать ребенка и следить за дорогой. По мнению Эллины, двигались слишком медленно, но, увы, быстрее не позволяли обстоятельства. Это гоэта привыкла нестись галопом, а Берта ездила в седле только рысью. А еще дети, поклажа… «Пожалуйста, пусть рассветет попозже!» — молила Сорату Эллина. Она понимала, одно поисковое заклинание – и все, ловушка захлопнется. Темная магиня тоже наверняка верхами, а даже если нет, то к ее услугам все демоны, духи, кладбища и звери. При желании они легко задержат беглецов. А уж если при некромантке артефакт переноса, то проживет честная компания всего пару минут.

Горизонт медленно серел.

Не выдержав, Эллина поторопила Берту и стегнула Звездочку. Та встрепенулась и из последних сил перешла на прибавленную рысь.

Сердце бежало впереди лошади. Гоэта нервничала все больше и больше. Она заметила изменения тепловой карты и гадала, долго ли вокруг будет царить ровное молочное свечение. Оно характерно для мирных мертвецов. Значит, рядом кладбище – смертельная опасность в сложившейся ситуации. Вынырнув в реальный мир, гоэта убедилась, так и есть – слева тянулся погост.

— Нет, порой Ольер прав, — вздохнула Эллина. – Сидела бы в номере, никуда не вляпалась бы. Но скучно же, как он ни понимает? И новый накопитель мне на что покупать?

— Ты не должна работать, — спародировала гоэта интонации Брагоньера. – Я даю деньги, этого достаточно. Заодно перестанешь общаться со всяким сбродом и научишься вести себя, как положено женщине.

Увы, в этом вопросе они с соэром не достигли взаимопонимания. Эллина жаждала свободы – Брагоньер ее этой свободы лишить и превратить в любовницу, чья единственная задача – сиять, благоухать и ждать мужчину с работы.

С первыми лучами солнца показались крыши города. И не только они – по дороге скакал вооруженный отряд. Впереди порхал магический светляк, пущенный, очевидно, всадником в черном плаще с пурпурным кантом. Боевой маг.

Эллина застонала. Она поняла, кого искали. Странно, что Брагоньера не видно. Не в его правилах сидеть в номере, а не участвовать в погоне за беглянкой. Значит, уехал с другим отрядом. Зная соэра, зашел с тыла. Гоэта натянула поводья и медленно обернулась. Взгляд упал на кладбище, к счастью, тихое, без поднятых некроманткой зомби. Хотя, наверное, вон те всадники, скачущие прямо по полям с востока, пострашнее будут.

Гоэта передала Эльгу ничего не понимающей Берте и коротко сказала, кивнув на сбавивших темп солдат: «Они вам помогут, только магу обязательно о некромантке расскажите».

Из двух зол выбирают меньшее. На людях Брагоньер ругать не станет, значит, нужно держаться ближе к магу. Пусть уж презрительно косится. Маги, они гордые, гоэтов за людей не считают.

Нацепив на лицо беззаботную улыбку, Эллина поравнялась с отрядом и невинно поинтересовалась:

— Господа, вы случайно не меня ищите? Госпожа Эллина Тэр к вашим услугам.

Капрал выругался, маг одарил тяжелым взглядом и тоже прошелся по беззаботным девицам, отрывающим людей от работы.

— Делать мне больше нечего, как всяких искать! – буркнул он, окинув брезгливым взглядом.

— Инквизитор прикажет, и мышь найдете, — не выдержав, огрызнулась Эллина. – Собственно, свободны, я нашлась, господин Брагоньер сейчас подъедет. А в окрестностях некромантка бродит, вон того мальчика, — она указала на Сирила, — ищет. – Его в жертву принести хотели, а он сбежал.

Выражение лица мага тут же изменилось. Исчезла презрительная усмешка, ее сменила сосредоточенность. Он подробно выпытал все, что удалось узнать Эллине, и подъехал к Берте и дрожащим ребятишкам. Гоэта вздохнула с облегчением: одной проблемой меньше.

— Госпожа Тэр, вам не кажется, это переходит все границы? – вместо приветствия услышала от любовника Эллина. В ледяном тоне сквозила ярость. – Вы хотя бы осознаете, что натворили?

— Ничего особенного, — пожала плечами гоэта. – Сбежала от охраны и пропала. Но по уважительной причине: работала. Могу копию договора показать. Или опять ревность, господин Брагоньер?

Она попыталась уйти от скользкой темы, но соэр не позволил.

— Какая ревность, госпожа Тэр, — раздраженно отмахнулся он, — речь о вашей безопасности. Если вы забыли некоторые обстоятельства, после я вам напомню. А теперь извинитесь перед людьми, которых вы подняли с постели.

Эллина упрямо мотнула головой и, пожелав всем спокойной ночи, гордо пустила Звездочку рысью в сторону города.

— У вас появился характер, госпожа Тэр? – конь Брагоньера ожидаемо тут же догнал любовницу. Конечно, он не чета Звездочке. Последнюю соэр категорически не желал брать, но Эллина настояла, чтобы лошадь привезли в Калеот. Блажь? Да, но нельзя же пользоваться конюшней баронета для личных целей. – Хотя вы всегда отличались упрямством.

— Как и вы, благородный сеньор, — парировала гоэта. – Вы запрещаете работать, приходится выискивать средства не превратиться в копию Анабель Меда.

— Не беспокойтесь, я лишу вас этих средств, — пообещал соэр. Водянистые зеленые глаза буравили собеседницу, вызывая чувство дискомфорта. – Вы спутница уважаемого человека, а не бродяжка.

— Большое спасибо! – оскорбилась Эллина. – Господа маги нас унижают, теперь и вы. А насчет спутницы вы погорячились, я всего лишь ночное развлечение. Надеюсь, приятное.

— Эллина! – не выдержав, повысил голос Брагоньер и, ухватив за локоть, зашипел: — Не устраивайте сцен на людях, поверьте, мне хватает проблем. И признайте, наконец, что поступили дурно. Взрослый человек обязан нести ответственность за поступки. Я запретил ездить куда-либо без охраны, не из пустой прихоти, заметьте, а вы?

Взгляд обжигал, и Эллина не выдержала, сдалась под напором профессионального мастера выбивания признаний.

— Я не права, простите. Но в оправдание я узнала нечто важное. Вам как инквизитору положено знать.

Все равно придется сказать. Эх, прощай, отпуск!

Брагоньер мгновенно напрягся, как охотничья собака, почуяв зверя, и сухо деловито осведомился:

— Что именно? Где?

Эллина рассказала и с надеждой вгляделась в лицо соэра. Нахмурился, покусывает губы – значит, хочет начать расследование, но мешает приказ короля.

— И после этого вы еще спрашиваете, зачем вам охрана? – после минутного молчания выдал Брагоньер. – С этого дня от меня ни на шаг! И если вас интересует Трия, мы туда едем. Его величество выразился однозначно, нарушить приказ я не могу. Две недели в вашем распоряжении, госпожа Тэр, а дальше отправлю магическим путем в Сатию.

— А сами развлечетесь допросом некроманта, — скорчив кислую мину, добавила Эллина.

— Это моя работа, — пожал плечами соэр. – Сегодня же я позволю поработать вам. Раз уж вы считаете себя… Словом, просто так прощать ваше самоволие не собираюсь.

Гоэта обомлела, а потом напомнила себе: примерно так состоялась их первая близость. Брагоньер привык говорить прямо. Но все равно, странная замена выговору и лекции на тему поведения порядочной особы. С другой стороны, так Эллина быстрее заслужит прощение, не придется неделями уговаривать Брагоньера простить.