Отрывок из книги «Приказано жениться!»

Анастасия задумчиво брела по дороге, стараясь не заляпать грязью подол единственного выходного платья. Оно досталось ей от матушки, несколько раз перешивалось в угоду моде и потому так выделялось своей пестротой против вошедших в моду однотонных платьев-робронов, в которых щеголяли столичные модницы.

Матушкин корсет давил на грудь и неимоверно царапал спину. Каркас юбки, сплетенной из ивовой лозы, так и норовил качнуться, демонстрируя зевакам старые потертые и полностью запылившиеся туфельки на каблучке, который девушке казался очень высоким.

Самой себе она напоминала цаплю, вышагивающую по болоту. Под сальными многозначительными взглядами молодых крестьянских парней Анастасия уже не раз пожалела, что надела это платье с достаточно глубоким вырезом, но не в сарафане же ей являться к императрице российской!

По дороге, обрызгивая прохожих грязью, ездили подводы и кареты, мужики в потных рубахах волочили бревно, напоминая Настеньке муравьев, а саму девушку то и дело толкали спешащие куда-то мужчины в камзолах и напудренных париках. Их белые чулки были заляпаны комьями грязи.

Две дамы, брезгливо поджав губы, старались пройти по доскам, возмущаясь так некстати нагрянувшими дождями. И правда, распогодилось лишь сегодня, и то на низком горизонте зловеще чернели дождевые тучи.
Суомского залива не было видно, но ветер, то и дело налетавший из-за золоченых куполов видневшегося впереди дворца, был пропитан запахом моря.

Настя вздохнула и, подобрав подол, решительно направилась в сторону Питерcхоффского дворца, окруженного причудливой оградой.

Подойдя, девушка с восхищением смотрела желто-белые оштукатуренные столбы с головами львов, в пролетах между которыми была установлена деревянная решетка из четырехгранных пик. За решеткой виднелись тщательно постриженные в виде фигур деревья и кусты, по гравиевым дорожкам с чинным видом расхаживали приближенные государыни императрицы Елисаветы Петровны.

Глядя на изысканные наряды и затейливые женские прически, украшенные цветами и каменьями, Насте стало стыдно и за свое платье, перешитое из матушкиного парадного, и за темные ненапудренные волосы, которые горничная девка смогла лишь уложить в достаточно скромный узел, да выпустить несколько прядей, едва касавшихся плеча их обладательницы.

– Поберегись! – проезжающая мимо карета едва не окатила волной грязи.

Чудом увернувшись, девушка опомнилась, гордо вздернула голову и зашагала к воротам. Не для того Анастасия терпела дорожные трудности, чтобы теперь, глядя на ряженных бездельников, отступать.

 Но с каждым шагом уверенность таяла. Тогда, в имении все казалось очень простым: добраться до Питерсбурха, испросить аудиенцию у императрицы и кинуться ей в ноги, прося милости для отца, заключенного в крепость.

Трудности начались еще в пути. Дороги развезло, и вместо трех дней пришлось добираться пять. Постоялые дворы были переполнены, и одну из ночей пришлось остановиться в крестьянской избе.

Гостье выделили самое лучшее место для сна – на печи, за занавеской, но сын хозяина, у которого резались зубы всю ночь кричал, и девушка не выспалась. Но утром под ворчание верного Петра, Настя упрямо продолжила свой путь на север.

Столичный город встретил девушку свинцово-серым низким небом и сильным промозглым ветром. Подъезжая к заставе, Настя нервничала, что как её признают заговорщицей и поместят к отцу. Но подорожные документы были в порядке, и старая карета беспрепятственно въехала в город.

Затем были поиски постоялого двора, сырые простыни и шумная компания гвардейцев, расположившаяся в питейном заведении на первом этаже. От шума и городской суеты у Анастасии начала болеть голова, и девушка долго ворочалась, пытаясь удобнее устроиться на жестких подушках.

Вдобавок, ночью в столице было так же светло, как днем. Даже сквозь плотно занавешенные окна неяркий сумеречный свет проникал в комнату, словно за окном наступило утро.

Заснула Настя лишь когда золотистые лучи рассветного солнца появились на небе. Пробудившись лишь к полудню, девушка долго лежала, собираясь с силами. Наконец, встала, надела заранее заготовленное платье и направилась ко дворцу Елисаветы Петровны.

Ехать пришлось через весь город. Возможно, в другое время, Настя бы с интересом рассмотрела причудливые здания на Невской першпективе или же полюбовалась золоченым шпилем храма на территории Свято-Апостольной крепости, как игла пронзающим небо, но сейчас девушка слишком утомилась и дорогой, и событиями, предшествующими ее столь внезапному путешествию.

Идти пришлось по весьма дурной, разбитой экипажами дороге, каменные дома вскоре сменились сараями и ледниками, над которыми гордо возвышалось двухэтажное бледно-розовое с белыми колоннами здание.

Около дворцовых ворот, за которыми виделся модный лабиринт из фигурно остриженных кустов, девушку ожидало еще одно испытание: оказалось, государыня императрица уехала в свою летнюю загородную резиденцию – Питерсхофф. Об этом поведала стража, стоящая около кованой ограды, украшенной золочеными двуглавыми орлами.

Настя вежливо поблагодарила солдат, вернулась на постоялый двор и решительным тоном, пресекавшим любое возражение, немедля повелела ехать в Питерсхофф. Глаша, горничная девка лишь всплеснула руками, а Петр пошел запрягать, ворча что-то себе под нос.

Путь прошел достаточно легко, и теперь Настя задумчиво рассматривала ворота в парк, около которых в полосатых бело-черных будках стояли на вытяжку стояли солдаты.

Глядя на них, девушка задумалась, понимая, что погорячилась. Обдумывая свой план, она не рассчитывала на караулы и столь многочисленную охрану государыни. Караульные непременно спросят о цели визита и тогда… в лучшем случае просто прогонят прочь, в худшем же, Настя вполне могла разделить участь своего отца.

– И как же теперь быть? – прошептала девушка самой себе.

Рука потянулась привычно потеребить косу, но волосы были высоко подняты и заколоты на затылке, и даже в этой малости было отказано.

Девушка еще раз кинула задумчивый взгляд на кованые ворота, гадая, что будет, если она использует свою силу. Впрочем, даже если Настя и отведет глаза часовым на посту, в парке слишком много народу, и кто-нибудь наверняка поинтересуется незнакомой девицей и целью визита.

Анастасия вздохнула и собиралась отступить, когда из ворот торопливо выскочил мужчина. Он двигался так стремительно, что девушка не успела отступить в сторону. Столкновение было неизбежно.

 Понимая, что падает, Настя не могла удержаться от испуганного вскрика. Невольно она схватилась за красный отворот мундира. Крепкие руки подхватили девушку за талию, помогая устоять на ногах.

– Сударыня, простите, бога ради!

Настя оказалась крепко прижата к мужскому телу. Ойкнув, девушка смущенно отстранилась, попутно заметив, что гвардеец очень высок. Она едва доставала макушкой ему до плеча.

– Пустое, – Настасье пришлось задрать голову, чтобы рассмотреть своего невольного обидчика.

Он был молод и хорош собой. Военный зеленый с красными отворотами мундир лишь подчеркивал ширину плеч, пуговицы и галуны были вызолочены, а трехцветный шарф на плече украшен серебряными кистями, что говорило об офицерском чине. Значит, дворянин, иных в офицеры не брали.

Напудренный парик контрастировал со смугловатой кожей, будто ее обладатель часто бывал на солнце, впрочем, так оно и было: в гвардии её величества неженок не жаловали. Широкие скулы, прямой нос, чуть длинноват, подбородок упрямо выпирает вперед.

Темные брови, про которые говорят «соболиные», ресницы у гвардейца были тоже темные, но кончики – светлые, точно выгорели, а вот глаза…

Взглянув в них, Настя вздрогнула и невольно попятилась: на нее смотрели глаза волка. Желто-зеленые, с хищным прищуром. Они внимательно следили за девушкой, словно за ланью. Оборотень. Вернее, преображенец. Только они даже в зверином обличье не теряли человеческий разум и легко могли обуздать звериную часть своей натуры.

Преображенский полк. Но если солдаты полка, набранные из крестьян, так и тянули лямку, оставаясь просто людьми, офицеры после таинственного обряда могли оборачиваться в огромных волков, готовых служить государыне до последнего вздоха.

Именно преображенцы в прошлом году и возвели дщерь великого Петра на трон, буквально внеся на руках во дворец, и теперь были обласканы вне всякой меры.

– Вы шли во дворец? – офицер тем временем с интересом рассматривал незнакомку, отмечая грациозность худенькой не по моде фигуры и приятность черт лица.

Невысокая, стройная, темные волосы (на парик не похоже, стало быть, свои) уложены в незамысловатую прическу. Не красавица, и вполне могла показаться обыкновенной, если бы не огромные, на пол-лица серые глаза, сейчас смотрящие на него в некотором испуге.

-Я? – Настя беспомощно огляделась, и судорожно поправила шаль, соскользнувшую с плеча при столкновении, – Да, я действительно шла во дворец.

– Осмелюсь поинтересоваться, зачем?

Анастасия еще раз взглянула на незнакомца и, заметив в его глазах азартный огонек, собиралась резко одернуть его, справедливо указав, что её дела никого не касаются, но вовремя сообразила, что офицер Преображенского полка вполне может провести её мимо всех постов.

– Я шла на аудиенцию к императрице, – Настя постаралась, чтобы голос звучал твердо.

— Вот как? – преображенец еще раз внимательно посмотрел на девушку, та кивнула, подтверждая свои слова.

-Вы могли бы меня проводить? – она набралась смелости и с кокетливой мольбой посмотрела на гвардейца. – Я боюсь, что заплутаю.

В этот момент девушка была сама себе противна, но у нее не было выбора.

-Конечно! – обрадовался тот.

Вообще-то, передав дежурство, он собирался идти в казармы, но не в духе Григория Белова отпускать вот так хорошеньких незнакомок. К тому же звериная часть натуры, его волк, просто наслаждался запахом девушки: чистый, свежий, точно мята у лесного ручья, он кружил голову.

Белов еще раз внимательно осмотрел незнакомку. Девица явно благородного происхождения, это видно и по осанке, и по тому, с каким достоинством она держит себя.

И коли незнакомка так уверенно заявляет об аудиенции, то положенная по уставу челобитная уже рассмотрена князем Черкасовым и передана государыне, а та поставила свою резолюцию. К тому же запах… он так дурманил голову. Волк внутри радостно тявкнул.

– Пойдемте!

Белов галантно, согнул руку, предоставляя девушке возможность взять его под локоть. Настя замялась.

Пройтись рука об руку с незнакомым мужчиной без сопровождения считалось верхом неприличия. Но выбора не было. Девушка еще раз взглянула на гвардейца и решительно положила свою руку поверх его.

– Пойдемте! – сказала она.

Белов тихо усмехнулся, от него не укрылись сомнения, отразившиеся в глазах незнакомки. Гвардейцу вдруг захотелось по-детски поддразнить свою спутницу. Завести в одну из деревянных беседок-галерей, увитых диким виноградом и поцеловать в красиво очерченные губы, но взглянув на огромные серые глаза, гвардеец сдержался. Более того, от таких мыслей он вдруг почувствовал что-то похожее на стыд. Волк тоже прижал уши.

Григорий нахмурился и уже внимательнее посмотрел на девушку, гадая, не ведьма ли. Хотя нет, ведьм оборотни чуяли за версту. К тому же перед ним была явно девица. Не стала бы женщина, столкнувшаяся с мужчиной и оттого невольно прижатая к нему, так краснеть и ахать.

– Пойдемте, – требовательно повторил гвардеец, слегка злясь на самого себя за невнимательность. Он не водил адюльтеров с девицами, предпочитая дам опытных и замужних. Впрочем, слово не воробей, поэтому девицу следовало сопроводить к императрице, после чего можно было вернуться в казармы.

Слегка сдерживая шаг, чтобы не заставлять девушку бежать за ним Григорий, приветливо кивнув часовым, решительно ступил за кованые ворота. По отсыпанной гравием дорожке, направился к новомодному желто-белому дворцу, совершенно недавно отстроенному заново Варфоломеем Варфоломееивичем Рострелли.

Стараясь не запутаться в платье, Настасья еле успевала за своим провожатым. Ивовый каркас раскачивался и больно бил по ногам. Девушка не сомневалась, что поутру там будут синяки, но она не стала просить гвардейца замедлить шаг.

 От волнения сердце стучало сильно-сильно. Настя не могла поверить своему счастью. Первый же встречный с легкостью провел её сквозь многочисленные караулы, которые казались ранее непреодолимой преградой.

В другое время Анастасия с большим удовольствием рассматривала бы сад, деревья и кусты которого были тщательно подстрижены по французской моде, и сам дворец, чьи серые крыши и золотые купола гордо возвышались над зеленью парка. Но сейчас в душе царила тревога, и девушка едва замечала путь, которым вел ее провожатый.

Гравий хрустел под ногами, ветер то и дело приносил брызги от многочисленных фонтанов. Взглянув на один из них, Анастасия невольно покраснела: на постаменте, отлитый из чугуна стоял голый бородатый мужик в короне и с трезубцем.

Чресла чугунного мужика скульптор все-таки прикрыл чугунной же тканью, а вот у несколько статуй из белоснежного мрамора, как мужских, так и женский, такого прикрытия не имели.

– Сие есть Нептун, покровитель морей и мореходов, – раздался над ухом насмешливый голос преображенца. – Отец государыни нашей, Петр Великий весьма почитал сего повелителя водной пучины.

Анастасия поняла, что гвардеец смеется над ней и нарочито вызывающе еще раз взглянула на статую, стараясь не отводить взгляд. Девушка даже остановилась, делая вид, что увлеченно рассматривает фонтан.

– Император Петр желал видеть страну нашу державою морской, – продолжал Григорий, все еще мстительно дразня свою спутницу.

Та кивнула.

– Да, мой отец рассказывал мне о величие императора и его стремлениях… так что не будем зря тратить время, – теперь уже она сама смело подхватила гвардейца под руку, намереваясь идти дальше.

Белов удивленно хмыкнул, но, верный своему слову, повел девушку во дворец.

И если у ворот Григорию удавалось избежать пристального внимания знакомых, прекрасно осведомленных об увлечениях гвардейского офицера, то у стен дворца появление под руку с хорошенькой незнакомкой вызвало оживление и любопытные взгляды. Несколько дам весьма удивленно смотрели на спутницу Григория, картинно приподнимая брови.

Гвардеец сделал вид, что не заметил этого куртуазного любопытства. Зайдя вместе с девушкой во дворец, Белов, держа свою спутницу за руку, умело протолкался среди придворных и, оглядевшись, направился к невысокой полной женщине в зеленом бархатном платье с золотым шитьем.

 Напудренный парик украшали бриллиантовые банты-заколки, а у уголка накрашенных карминно-красным цветом губ красовалась черная бархатная мушка в виде сердца. Пышная грудь дамы так и грозила вывалиться из декольте, украшенного тонкими золотистыми кружевами, а талия была сильно затянута корсетом, отчего её обладательница тяжело дышала.

На плече у дамы Настасья заметила бриллиантовую букву «Е» на муаровой синей ленте. Судя по всему, дама входила в свиту её императорского величества. Фрейлина или, что скорее, статс– дама.

Сердце забилось еще сильнее. Обычаи императорского двора Насте были знакомы лишь по обрывочным рассказам соседей, у кого хватало средств путешествовать в Питерсбурх, да по нелепым воспоминаниям отца, в основном сводившимся к тому, где он играл и пил. С горечью девушке вдруг подумалось, что она гораздо лучше осведомлена о питейных заведениях, чем о традициях столичной знати.

С волнением и тревогой Настя посмотрела на своего провожатого, который смело и в то же время подчеркнуто почтительно склонился над протянутой белой рукой.

– Белов, Белов, вы опять здесь? Государыня ценит ваше рвение, но ступайте домой, отдохните после дежурства! – почти по-матерински пожурила придворная дама молодого преображенца, смотря на красавца-офицера с особой нежностью.

Из-за корсета она говорила с придыханием, растягивая слова.

– Марфа Симоновна, я у ваших ног с нижайшей просьбой, – Григорий, зная о симпатии, которую наперсница императрицы питала к молодым гвардейцам, а особенно к нему самому, заговорщицки подмигнул. – Только в ваших силах помочь мне!

Склонившись к самому уху, он оживленно зашептал что-то статс-даме, указывая на окончательно оробевшую Настеньку.

-Какой же вы нахал! – воскликнула Марфа Симоновна, шутливо ударив его веером по плечу.

Белов ослепительно улыбнулся и развел руками, словно говоря: «Уж, какой есть».

 Статс-дама тем временем оглядела девушку. От ее взора не укрылась ни старое платье, ни волнение, плескавшееся в серых глазах. Очередная провинциалка, бледная и невзрачная, но Белов просит за нее…

Марфа Симоновна украдкой бросила взгляд на статного гвардейца. Он стоял, возвышаясь над толпой, будто позируя. Не всякому было дано столь много: помимо весьма приметной внешности Григорий Белов обладал еще острым умом и благородным происхождением. Один из немногих, кто с честью прошел инициацию в полку, преображенец теперь заслуженно нес караул у личных покоев императрицы. Правда, был у бравого гвардейца один недостаток: любвеобильность. Кобель Белов был еще тот.

Не далее, как третьего дня Марфа Симоновна уже утешала очередную кокотку, лившую слезы о «Милом ее сердцу Гришеньке». Поразительно, при всех своих амурах и огромном количестве разбитых женских сердец, преображенец легко ускользал от уз Гименея.

Последний его длительный роман был с извечной врагиней Марфы Симоновны, этой выскочкой Головиной, в свое время уведшей из-под носа завидного жениха.

Статс-дама усмехнулась, предвкушая ярость этой чванливой дамы при появлении самой Марфы в сопровождении Белова на завтрашнем балу. Одно это стоило помощи преображенцу.

Статс-дама еще раз взглянула на невзрачную девушку. Кольцо-амулет на пальце, сигнализирующее о недобрых намерениях, молчало, и Марфа решилась.

- Как говорите ее имя? – обратилась она к Белову.

 Тот замялся.

- Анастасия. Збышева, – девушка правильно истолковала молчание своего провожатого.

 Статс-дама нахмурилась. Фамилия показалась знакомой, казалось, Марфа слышала ее недавно, но вот где? Так и не вспомнив, она перевела свой взор на Григория и украдкой вздохнула. Оставалось надеяться, что одним балом все не закончится и Григорий останется в личных покоях статс-дамы испить чашечку кофею, который так хорошо готовила Грунечка… А там…

– Ждите здесь, – Марфа Симоновна скользнула за двери.

Настя с волнением следила за ней, потом перевела взгляд на Белова, стоящего рядом. Но преображенец отвернулся, рассматривая какую-то красавицу, стоящую у окна в окружении подруг, и девушка поостереглась задавать вопросы.

Марфа Симоновна вскоре вернулась, её глаза светились предвкушением.

– Государыня изволит вас принять, – не глядя на просительницу произнесла статс-дама.

Пораженная скоростью решения ее вопроса, Анастасия беспомощно посмотрела на гвардейца. Он ласково улыбнулся ей и кивнул: иди, мол, я тебя здесь подожду. Набрав в грудь побольше воздуха, девушка поспешила за фрейлиной, которая тем временем наставляла ее в манерах:

-При входе вам надлежит сделать глубокий реверанс и не заговаривать, пока государыня сама не спросит, после чего кратко изложить ей суть дела: у Елисаветы Петровны времени на просителей мало.

Послушно кивая, Анастасия переступила порог комнаты. От волнения ладони вспотели. Девушка не замечала вокруг ни богатого убранства стен, ни роскоши мебели.

Лишь одно притягивало ее взор: красивая женщина, в платье, затканном золотым шитьем, сидевшая у окна. Поняв, что это и есть государыня, Настя попыталась сделать реверанс, но ноги подогнулись, и она буквально упала на колени. Женщина подняла голову и ласково посмотрела на коленопреклонённую девушку:

– Это вы испрашивали аудиенции?

От того, что императрица заговорила с ней, Настя окончательно потерялась, все мысли разбежались и она могла лишь кивнуть, смотря на государыню своими огромными глазами.

– Признаюсь, вы меня даже заинтриговали, – почти ласково продолжала Елисавета Петровна, которой польстило такое. – Не бойтесь меня, я не кусаюсь! Так что же за срочное дело привело вас?

-Матушка, государыня, – судорожный вздох напоминал всхлип, – прошу вас, помилуйте моего отца, невиновен он!

Императрица удивленно посмотрела на девушку:

– Что?! Какого отца? Как твое имя?

-Збышева я, Платон Збышев – мой отец, – Анастасия покаянно опустила голову, стараясь сдержать так некстати навернувшиеся на глаза слезы

По красивому лицу пробежала гримаса. Сердито нахмурившись, императрица встала, и подошла к Настасье почти вплотную:

– Почему обманом сюда прошла? – теперь голос звучал резко.

-К-каким обманом? – Настя почти оскорбилась и гордо выпрямилась, смотря прямо в голубые круглые глаза государыни. – Я никого не обманывала!

-Марфе моей что наплела?

-Ничего. Я свое имя честно ей назвала, а больше меня никто ни о чем не спрашивал!

Девушка еще хотела что-то добавить, но нервный спазм сжал ей горло. Все отчаяние дней, когда, узнав об аресте отца, Настасья, собрав немудреные накопления, поспешила в столицу с мыслей пасть в ноги к императрице, вновь охватило ее. Отчаяние и страх остаться совсем одной, стать легкой добычей для похотливых соседей, давно имевших виды на плодородные земли Платона Збышева.

С самим отцом отношения не складывались. После смерти матушки, Платон Збышев предпочитал проводить сезон в Питерсбурхе. Там он, как правило, кутил, но долгов особых не делал, всегда вовремя возвращался в имение и давал указания, зачастую противоречащие Настиным. Слуги с барином не спорили, молчаливо признавая правоту молодой хозяйки, к тому же барин быстро забывал о своих наказах и, получив деньги, уезжал в столицу.

Зачем вдруг отцу понадобилось в Питерсбурх на этот раз, Настя не знала. Отец не сказал, а она, заполошная внезапными сборами, не спросила. Лишь покорно помогла собраться, да привычно помахала вслед, стоя на любимом холме.

Весть об аресте пришла через десять дней. Она явилась для Анастасии словно гром среди ясного неба. Привез её все тот же Петр, слуга. Он и посоветовал молодой хозяйке попасть на аудиенцию к императрице, дескать, государыня милостива и над сиротой сжалится.

Насколько Настя знала папеньку, тот никогда в крамоле замечен не был, но в пьяном угаре становился не сдержан на язык, более того, в определенной стадии он становился очень воинственен и мог сказать что-то, что не понравилось бы ни Тайной канцелярии, ни государыне императрице.

Отчего и стояла Настасья теперь на коленях, роняя слезы на платье и не замечая этого. Императрица тем временем в раздражении несколько раз дернула бархатный шнур колокольчика. В комнату то час же вбежала знакомая статс-дама, присев с порога в заученном реверансе.

-Ты что ж это, Марфа Симонова, заговорщикам симпатизируешь! Их дочерей ко мне без спросу водишь? – напустилась на нее государыня.

Фрейлина побледнела и непонимающе захлопала глазами.

– Что ты, матушка, Елисавета Петровна! – залепетала она.

Этого тона совсем недавно надменной дамы хватило, чтобы Настасья пришла в себя. Шмыгнув напоследок носом, девушка решительно посмотрела на императрицу:

-Марфа Симоновна тут совершенно не причем. Она ничего о моем деле не знала. Я… они думали, что я у вас место фрейлины при дворе просить буду.

– Они? – императрица вопросительно посмотрела на статс-даму, – И кто же еще в сией авантюре замешан?

Под понимающим проникновенным взглядом своей государыни Марфа покраснела и прикусила губу.

Настя опустила голову, понимая, что сделала непростительную ошибку. Статс-дама тоже молчала, бросая на виновницу всех ее бед злые взгляды.

– Ладно, – императрица, тяжело вздохнув, встала, подошла к дверям и приоткрыла створку, посматривая в щель на ожидавших ее выхода придворных.

Анастасия напряженно наблюдала за ней. В какой-то момент государыня недоуменно нахмурилась, затем, усмехнувшись, вернулась к окну:

-Так, Марфа, а ну-ка Белова ко мне! А то, что он, как истукан посреди залы замер, часа два назад же с дежурства сменился!

-Но… – попыталась возразить Анастасия, но осеклась под гневным взглядом царственных глаз.

-А ты молчи! – одернула ее дочь Петра Великого, – Совсем срам потеряла! Небось, весь двор видел, как он тебя в приемную вел!

Под правдивой тяжестью ее слов, Настасья опустила голову, все сомнения, терзавшие девушку у ворот, нахлынули с новой силой. Одна, под руку с молодым гвардейцем! О чем только она думала! Хотя… в том положении, в котором оказалась Настя, что думай, что не думай.

-И с колен поднимись, – чуть мягче добавила императрица, – Этим делу не поможешь.

Девушка послушно встала, расправила платье. Руки все еще дрожали. Это не укрылось от Елисаветы Петровны, и она слегка смягчилась.

-Кроме отца есть у тебя кто из родственников?

Девушка покачала головой.

– Нет.

– А мать?

– Умерла родами.

-Поэтому ты за отца просить хотела?

-И поэтому тоже.

-А еще зачем?

-Земля у нас… – Анастасия вздохнула, и уверенно продолжила, – Заложена. Неурожай был, зерно купить пришлось… да крестьян кормить. Узнают ростовщики об аресте – как коршуны налетят! Я когда об отсрочке договорилась, на отца ссылалась, сказала, что в Питерсбурх поехал с купцами договора заключать.

– Думаешь, сможешь расплатиться? – искренне заинтересовалась Елисавета Петровна.

Настя вдруг вспомнила, что про государыню сказывали, что она – рачительная хозяйка, и своими землями всегда сама управляла.

 – Пшеницы да льна в этом году много уродилось, – с разговором на знакомые темы голос сам окреп. – Вызреет, продадим – с долгами расплатимся! Еще и на тот год останется!

– А не боишься, что отец все пропьет-проиграет? – императрица с возрастающим интересом смотрела на девушку, – Или в еще бо́льшие долги залезет? Что тогда делать станешь?

Настя вздрогнула. Слова императрицы прозвучали в унисон ее собственным, далеко не радостным мыслям, терзавшим девушку в последнее время. Елисавета Петровна все ждала ответа, и девушка пожала плечами:

– Тогда в монастырь уйду!

Государыня с сочувствием взглянула на нее. Некогда нищета и угроза пострига висели и над самой Елисаветой, заставляя вздрагивать по ночам, да лить в подушку горькие слезы.

-А чего ж сразу не пошла, а ко мне явиться решила?

– Мне мать Мария так сказала. Петр, слуга мой, когда известия об аресте привез, я к ней за советом обратилась. Думала, сразу на постриг, но она отговорила. Сперва, говорит, попробуй к императрице. Девицей та приветлива и сострадательна была, и сейчас сказывают, не прошло это в ней. Вот я и поехала.

-А мать Мария кто такая, что так обо мне знает?

– Она в девичестве Питерсбурхе жила. Из Волынских. Их всех арестовали и в крепость. Кто после следствия выжил, тех сослали… Кого – в Сибирь, кого – в монастырь, вот и ее тоже. Она как раз приехала, когда у меня матушка умерла, обучать взялась… – терять было нечего, и Настасья говорила, уже не таясь.

-Тяжелое тогда было время, Анна, тетка моя, императрицей боярами объявленная супротив воли отца моего, много зла людям принесла, – императрица вздохнула своим воспоминаниям.

И хотела еще что-то добавить, но на пороге комнаты возник Белов, сделав шаг вперед, как положено по уставу, щелкнул каблуками и замер под пристальным взглядом государыни. Из-за его спины выглядывало встревоженное лицо Марфы Симоновны.

– Ну что, Белов, – императрица села за стол темного дерева с золотой резьбой по бокам и на ножках, и задумчиво посмотрела на ладного гвардейца, – Вижу, позабыл ты слова присяги?

– Никак нет, ваше величество! – гвардеец вытянулся в струнку.

– Как же нет, коли заговорщиков ко мне проводишь, обходя караулы!

– Никак нет! Не вожу.

– Нахал ты, Григорий Петрович! Форменный нахал! – фыркнула Елисавета, кивая на Настю, – А вот эта девица? Знаешь, чья она дочь?

-Никак нет, Ваше Императорское Величество! – от громкого голоса императрица поморщилась.

— Вот ведь луженная глотка, – вдруг пожаловалась она Анастасии, – Их будто по голосу отбирают!

-Никак нет, по росту и происхождению, – отрапортовал Белов, и чуть мягче добавил, – а также по заслугам.

Елисавета Петровна улыбнулась:

– Помню, помню, Белов твои заслуги перед отечеством, молодец! А здесь-то что сплоховал?

– Никак нет, не сплоховал!

– Как же не сплоховал, коли вон, девицу привел. Знаешь, что отец ее в крепости святых апостолов заключен вместе с другими заговорщиками?

-Никак нет, не знал! Но… – гвардеец осекся и внимательно посмотрел на императрицу, отметил едва заметные ямочки на щеках, выдававшие, что в душе государыня уже наслаждается неожиданным представлением, – но и бросить девушку одну без помощи не мог. Не по чести это.

– По чести… эвона как запел! – гроза, судя по всему, прошла, и теперь императрицей двигало любопытство и желание поразвлечься.

Белов это понял и покаянно опустил голову.

– Каюсь, матушка императрица, виноват… надобно было сперва цель визита спросить…

– А ежели, б узнал, то не привел бы? – государыня весело смотрела на гвардейца, тот улыбнулся в ответ, блеснув белоснежными зубами.

– Может и привел бы. Только время бы другое выбрал.

– Ох, Белов, Белов, – покачала головой государыня, – Погубят тебя женщины! Только на той неделе тебя с женой французского посла видели, до этого Головина… Трубецкая, помнится, тоже была… Теперь вот дочери заговорщика Платона Збышева помочь решил…

– Так не сама ж она в заговоре участвовала? – нахально возразил преображенец, – За отца нести ответственности не может. А набраться смелости тебе, государыня наша, в ноги кинуться, не всякая дочь сподобиться!

– И то, правда твоя, – императрица задумчиво постучала пальцами по подлокотнику, – Да, права твоя матушка, жениться тебе надобно! Жена быстро бы отучила тебя незнакомых девиц под белу рученьку во дворец водить!

Григорий лишь тяжело вздохнул, вспоминая последний приезд в отчий дом под Петербургом и разговоры о необходимости его женитьбы, закончившиеся бурной ссорой с родителями.

Отец тогда в сердцах по спине успел сына пару раз нагайкой вытянуть. После чего Гришка лихо прыгнул в распахнутое окно, обернулся волком и убег в родные казармы. А за конем уже своего денщика прислал.

-Да, жена тебе нужна решительная… – продолжила императрица бросила взгляд на Настю, нахмурилась, размышляя над чем-то. Затем голубые глаза насмешливо сверкнули, будто государыня измыслила знатную шутку, – Что ж, Белов, раз так тебе девица глянулась, что сломя голову помогать ей начал, гнева моего не испугался, так тому и быть. Женишься на ней, заодно и за ум возьмешься.

После этих слов в комнате воцарилась тишина. Григорий открыл было рот, чтобы возразить, но натолкнулся на насмешливый взгляд императрицы и понял, что на этот раз пощады не будет. Лицо гвардейца словно окаменело, он вытянулся во весь рост и вновь щелкнул каблуками:

– Как прикажете, Ваше Императорское Величество! Разрешите идти?

– Ступай, ступай, подожди свою невесту в зале. Марфа, ты тоже иди.