Отрывок из книги «Асфоделия. Суженая смерти»

Глава 1

 

Звонок в дверь раздался неожиданно, пусть и был ожидаем.

Долгий, настойчивый, он пиликал и пиликал без умолку, словно палец незваного визитёра намертво приклеился к кнопке.

Стиснув зубы, я пошла открывать.

Явлению соседки из квартиры этажом ниже, под моей, я не удивилась, хотя выражение насупленного лица её ничего хорошего не сулило.

– Здравствуйте, – поздоровалась я, понимая прекрасно, о чём пойдёт речь.

– Здравствуйте, Елена, – голос соседки, негромкий, но исполненный требовательных, недовольных ноток, радовал ещё меньше.

– Алёна, – поправила я с усталым вздохом.

– Что?

– Моё имя. Алёна, не Елена. По паспорту.

Соседка равнодушно передёрнула плечами, подчёркивая, что ей глубоко без разницы, как меня назвали родители, и скрестила руки на груди.

– Вам заменили трубу?

– Да, вчера, – подтвердила я.

– А возмещать ущерб за испорченный потолок вы собираетесь или как? У меня двое детей и деньги на меня не падают с неба…

Она говорила что-то ещё в том же духе, наполовину трагичном, наполовину обвиняющем, о нуждах родных кровиночек, вопрошала риторически, как поступила бы я в подобной ситуации, а я чувствовала лишь, как всё холодеет внутри.

Труба, будь она неладна, потекла неделю назад, днём, в моё отсутствие. Вернувшись домой и обнаружив под ванной исходящее паром озерцо, я в спешке перекрыла воду, ликвидировала лужу, вызвала сантехника и узнала, во сколько обойдётся замена. Последующие дни прошли в обществе кастрюлек для подогрева холодной воды и в мучительном размышлении, где взять деньги и кому надёжнее их отдать – местному ЖЭКу или частному мастеру.

Думала ли я о возможности залива соседей снизу?

Думала, конечно.

Говоря откровенно, с ужасом ждала их визита в первые дни.

Но соседка объявилась лишь через неделю, когда вопрос был почти решён, а я взлелеяла робкую надежду, что обошлось.

Кто же знал, что у них натяжные потолки?

В первый её визит разговор о возмещении ущерба даже не вёлся, женщина заверила, что никаких соответствующих актов составляться не будет, и ограничилась напоминанием о необходимости разобраться с прохудившейся трубой в кратчайшие сроки, покуда не случилось чего-то совсем печального.

И вот в ванной комнате красовались новенькие трубы, с немалой для меня суммой я попрощалась, стараясь пореже думать, на что жить до ближайшей зарплаты да с этакой проплешиной в отложенных деньгах. Что до соседки и её потолка, то они и сами о себе напомнили.

– Сколько? – перебила я.

Кто знает, может, она долго ещё будет то ли к совести моей взывать, то ли давить морально. Да и использование детей главным аргументом в спорной ситуации раздражало изрядно. Словно рожают лишь чтобы впоследствии прикрываться собственными отпрысками, будто щитом, и ими же бить по головам несогласных.

Сумма оказалась невелика.

Сравнительно.

Деньги я отдала сразу.

И замечание по поводу тона сделала.

Зря, наверное. Не полагала же я в самом деле, что дама пойдёт на попятный, сошлётся на расстроенные досадным происшествием нервы и смягчится хотя бы на пару градусов? Свой потолок, он как-то к телу ближе.

Получив неубедительные заверения, что на том мы разойдёмся, я закрыла за удалившейся соседкой дверь, вернулась в комнату и замерла перед распахнутым окном, глядя на листву деревьев во дворе, чуть тронутую первым дыханием осени, и пёструю детскую площадку. По дороге вдоль дома напротив мельтешили люди, спешащие кто на автобусную остановку неподалёку, кто с неё. Я глубоко вдохнула прохладный вечерний воздух, поёжилась, недовольная что разговором, что собой, что ситуацией в целом.

Денег, считай, нет. Гарантий, что соседка не начнёт по каждой неприятности, приключившейся с её потолком, бегать ко мне и ссылаться на мою трубу, тоже. Ругаться с посторонними людьми и отстаивать свою точку зрения я не умею, да что там, у меня убедительно высказаться получается далеко не всегда.

И вообще, на какого среднестатистического простого человека без связей и прочих благ деньги с неба падают?

Бледное небо над крышами многоэтажек внезапно озарила яркая вспышка, вдали раскатисто загрохотал гром.

Гроза? В сентябре?

Перед глазами вновь полыхнул белый свет, на сей раз ближе, резче, ослепляя до боли в глазах. Затем наступила тьма.

 

* * *

 

– Говорят, она так рыдала, бедняжечка, так рыдала, что даже каменные сердца стражей Его императорского величества кровью обливались… и всё матушку свою звала, горемычная…

– А я слыхала, что она всякие кары небесные на голову Его императорского величества призывала, да такие, за какие иной люд прямиком на виселицу отправляют…

– Заткнись, дура!

Я приходила в сознание медленно, неохотно, словно через силу. Мысли путались, не торопясь складываться во что-то связное, и нестройный хор чужих голосов звучал фоном, этаким бормотанием телевизора, досадным, однако всё же не настолько раздражающим, чтобы поискать пульт и выключить звук.

– И то верно, голова дурная и язык что помело! Благородных франнов на виселицах не вешают, не по чести им это… им на плаху дорога, под топор али яду принять дозволяют…

– Так не из франнов же она.

– Кровь благородная, значит, из франнов.

Говорили женщины, тем недовольным, срывающимся шёпотом на повышенных тонах, что вот-вот рисковал перейти в нормальную речь средней громкости. И стояли где-то поблизости, явно не задумываясь, что могут кого-то потревожить своими бурными обсуждениями.

Хотя мне уже жаль эту несчастную, кем бы она там ни была.

– Из франнов или нет, да только дурное это дело, ох, дурное, островитянку нечестивую на земли наши, благодатью Четырёх осенённые, везти.

– Как боги решат, так и будет. Нам ли деяния божьи судить?

– И жребий на неё пал, всё честь по чести…

Подобно сознанию, тело слушалось вяло, с трудом. Я понимала, что лежала на мягком, укрытая сверху то ли лёгким одеялом, то ли и вовсе простынёй. Под головой явно подушка, посему логика намекала ненавязчиво, что лежала я на кровати.

На широкой кровати – я шевельнула рукой, передвинула её и конечность моя, к немалому удивлению, ничего по дороге не задела, не упёрлась в стену, не свесилась с края, но осталась возлежать на перине.

Вот уж что точно не могло поместиться в мою однушку, так это двуспальная кровать. Вернее, поместилась бы, но превращать единственную комнату в будуар не хотелось.

И откуда взялись говорившие? На врачей скорой не похоже, да и кто её вызвал бы? Жила я одна и случилось что, хватились бы не сразу.

– Глядите-ка, просыпается, кажись, – прокомментировал кто-то, и голоса смолкли разом.

Послышались осторожные шаги, шорох одежды и я ощутила, как на меня смотрят. Все.

Пристально. Выжидающе. И с явной опаской.

Глаза я открыла. Поморщилась, чувствуя, как бьёт по ним свет, оказавшийся с непривычки слишком ярким. Подняла тяжёлую руку, пытаясь заслониться. И отметила странность.

Какую именно?

Не знаю.

Она, странность, просто была, и всё. Тревожащая смутно, но неясная.

Фигуры, кажущиеся на фоне слепящего этого света тёмными силуэтами расплывчатых очертаний, обступили кровать, загомонили наперебой, о чём-то спрашивая, что-то предлагая. Я попробовала передвинуться, приподняться повыше, удивляясь, до какой степени тело моё стало непослушным, слабым, будто после долгой болезни.

Или длительной попойки.

Днём я не пила ничего крепче кофе, ела то же, что и обычно, и хозяйка натяжных потолков не приносила мне пирожков со слабительным или ещё какой дрянью сомнительной.

Тогда почему так паршиво? Или это странное состояние результат потери сознания? Прежде как-то не доводилось в обмороки падать либо получать удар такой силы, чтобы выключалось сознание.

Одна из фигур склонилась ко мне, загораживая свет, и я наконец различила женское лицо, круглое, немолодое, обрамлённое тёмными с проседью волосами, выбивающимися из-под белого чепца… подобный которому я видела разве что в исторических фильмах да на картинках.

– Чего желает благородная фрайнэ? – осведомилась она с заискивающей улыбкой и я поняла главное.

Я ещё не очнулась. И вижу престранный, причудливый то ли сон, то ли галлюцинацию.

Надо очнуться. Попробовать прийти в себя, выбраться из бредовых этих игр воспалённого разума.

Я отвернулась, зажмурилась крепко-крепко. Голоса смолкли как по команде. А теперь я открою глаза и увижу свою квартиру, слегка поблёкшие обои, потолок, люстру…

– Фрайнэ? – повторила женщина, и не думая никуда исчезать.

Что за имя дурацкое – Фрайнэ?

Или это обращение такое?

Я опустила руку, огляделась. Ещё с полдюжины женщин и девушек окружали и впрямь широкую кровать, рассматривали меня с настороженным, опасливым любопытством. На каждой такой же чепец и закрытое чёрное платье, наверняка длинное, пусть из нынешнего моего положения этого не видно. По углам кровати резные столбики с подвязанными белыми занавесками, сверху балдахин. Взгляд скользнул ниже, на контуры собственного тела под одеялом, на обнажённую руку, лежащую поверх его вышитого края, на длинную светлую прядь, спускавшуюся с плеча на грудь.

Никогда в жизни мои волосы не отрастали на такую длину, да я и не стремилась к косе до пояса.

И нынешний оттенок их отличался от золотистого блонда.

Двумя пальцами подцепив прядь, я поднесла её к самым глазам, повернула так и этак, дёрнула и ойкнула от боли.

Они… мои?!

С трудом приподнявшись на локтях, перебралась выше по подушке, вновь оглядела незнакомые лица вокруг. Открыла рот, но выдавить смогла лишь жалкий бессвязный сип. Попыталась прочистить горло – лучше не стало. В нарастающей панике осмотрела руки, видимую часть длинных волос тёплого карамельного оттенка, провела кончиками пальцев по собственному лицу. Наверное, в том странность и заключалась – руки казались похожими, но они не мои, по крайней мере, не те, что были с утра. Волосы другие – у меня отпущены чуть ниже плеч, к тому же окрашенные. И лицо… я не могла сказать, что оно собой ныне представляло, просто понимала с пугающей ясностью, что и оно отличалось от того, что я привыкла видеть в зеркале.

– Чегой это с ней? – шёпотом вопросила совсем молоденькая девушка, фактически подросток.

– Никак, умом повредилась, бедняжечка…

– Али вселился кто… сказывают, на островах есть такие одержимые, что духов в себя добровольно впускают…

Мне нужно зеркало.

Срочно.

И ещё очнуться вот прямо сейчас, что было бы вовсе идеально.

Откинув одеяло, я попыталась слезть с кровати. Площадь её виделась бесконечной, я физически ощущала, с какой неохотой повинуется неповоротливое, непослушное тело, превращая путь до края постели в подъём на Эверест без специального снаряжения. Кровать неожиданно высока и, ко всему прочему, водружена на покрытый ковром помост.

С кровати я чуть не упала.

На краю помоста запнулась и не полетела кубарем на пол сугубо благодаря столбику, в который успела вцепиться обеими дрожащими руками.

Тело упрямо не желало подчиняться. Слабое, одеревеневшее словно, оно и двигалось так же, будто кукла на перепутавшихся верёвочках, рвано, вяло, бессистемно. Голова кружилась, мир поплыл, как только я попробовала утвердиться на своих – или не вполне своих – двоих. Меня качало, заносило и мотало из стороны в сторону, точно алкоголика из соседнего подъезда, коего я за всё время с переезда и трезвым-то ни разу не видела. Женщины помогать не спешили. Наоборот, едва я кое-как, неровно ставя босые ступни, на подгибающихся ногах спустилась с помоста, шарахнулись от меня, словно от чумной, охая, ахая, причитая и делая непонятные жесты.

Зеркало, зеркало…

Зеркало не находилось. Зато обнаружилась дверь, и я по безумной кривой траектории рванулась к ней. Массивная створка распахнулась лишь раза с третьего… а может, и четвёртого… меня мотануло назад, но возвращаться в постель не хотелось, и я с упорством, достойным, подозреваю, лучшего применения, бросилась вперёд, не иначе как чудом вписавшись в двоящийся проём. По ту сторону порога тянулся коридор, широкий, длинный, более сумрачный, с каменными стенами и стражами слева и справа от двери. Я проскочила к противоположной стене, опасливо оглянулась на стражу с пиками, однако те, подобно женщинам из спальни, даже не дёрнулись в мою сторону.

Зеркало…

Нет, к чёрту зеркало, мне нужен выход из этого кошмара! Какая-нибудь условная дверь, открыв которую, я очнусь, и всё-всё будет по-прежнему.

Требующая ремонта квартира.

Новые трубы.

Не самая высокооплачиваемая работа.

Сестра, которая звонит только тогда, когда ей что-то требуется.

И жизнь. Какая ни есть, но моя!

Повернувшись, я пошла. Не знаю, куда, лишь бы идти, лишь бы двигаться, лишь бы сбежать… плевать, что шатает и к полу кренит, аки берёзку на ветру. Плевать, что стены плывут и ощущение такое нехорошее, что я вот-вот рухну прямо здесь… Непривычно длинные, спутавшиеся волосы лезли в лицо, подол тонкой белой сорочки до пят мешался, пол неприятно холодил ступни.

Затем я во что-то врезалась.

Столкновение оказалось фатальным. Ноги немедля подкосились, и я поняла, что всё-таки падаю.

– Фрайнэ? – произнёс мужской голос где-то над моей макушкой.

Нет, не упала, но зависла в воздухе…

Не зависла.

Чёрный силуэт, так некстати возникший на моём пути, удерживал меня, не позволяя распластаться на полу. Я запрокинула голову, однако рассмотреть лицо мужчины не удалось, оно растеклось в бледное неидентифицируемое пятно, обрамлённое тёмной рамкой волос и одежды.

– Что с вами, фрайнэ? – повторил незнакомец обеспокоенно.

Я просипела нечто нечленораздельное и вновь провалилась во тьму.

 

* * *

 

На сей раз было тихо.

Тихо настолько, что я даже усомнилась, что очнулась вовсе.

Но вместе с сознанием вернулось ощущение тела, по-прежнему слабого, неповоротливого, словно после длительной болезни.

Я открыла глаза.

Кровать всё та же.

Комната тоже.

И неряшливые лохмы чужих волос на подушке и одеяле.

Только женщины исчезли, оставив вместо себя одну-единственную девушку, сидевшую с шитьём на кушетке возле окна. Она подняла голову на звуки, повернулась ко мне. Одета в такое же чёрное платье, светлые вьющиеся прядки выбивались из-под белого чепца. На вид совсем юная, и двадцати ещё нет, поди… Широко распахнутые синие глаза и чуть вздёрнутая верхняя губа, открывавшая немного неровные зубы. Девушка отложила шитьё, вскочила торопливо и, метнувшись к кровати, присела.

– Чего изволит благородная фрайнэ?

Всё-таки обращение.

– Я-а-а… – выдавила я хрипло.

Кхекнула раз-другой в попытке прочистить горло.

– Фрайнэ желает попить? – предположила девушка, выпрямившись.

За неимением лучших идей я кивнула.

Девушка отошла к столику у стены, наполнила чашку без ручки, поднялась на возвышение и подала мне. С трудом сев, я дрожащими руками вцепилась в тару, поднесла к губам и сделала несколько судорожных глотков. Холодная жидкость обожгла горло, и я отчего-то не сразу опознала в ней обычную воду. Девушка предупредительно поддерживала чашу и убрала, едва я отвернула лицо и откинулась на подушку.

– Фрайнэ ещё слаба, – то ли спросила, то ли констатировала девушка.

И фрайнэ вовсе не фрайнэ на самом деле и понятия не имеет, как выбираться из этого затянувшегося кошмара.

– Но фрайн Шевери настаивает на немедленном отправлении…

– Ку… к-куда? – прохрипела я.

Вроде и понимаешь, что произнесла это я, и в то же время не можешь взять в толк, почему собственный голос звучит столь престранно, будто впервые услышанный в записи.

– В столицу. Все избранные уже прибыли, ждут лишь вас.

Избранные? Этого ещё не хватало… если скажут, что я и мир спасти должна, в бубен дам и в самоволку уйду.

Девушка внезапно вздрогнула и снова присела, потупилась.

– Нижайше прошу прощения, фрайнэ, я не назвалась сразу… Я Кили, милостью Его императорского величества назначенная вашей служанкой, и буду при вас весь срок вашего пребывания в столице и во время путешествия по землям благословенной Империи. Назначенный вам светлый рыцарь уже прибыл и ожидает представления.

Понимаю, что говорит Кили.

И очевидно, что она понимает меня.

Но слова её кажутся набором узкоспециализированных терминов, в которых не смыслишь, будучи далека от темы.

Его императорское величество, рыцари, служанки…

Кто-нибудь, верните меня обратно в двадцать первый век!

В дверь постучали. Резко, настойчиво, так, что вздрогнули уже мы обе.

Кили повернулась было к створке, однако та распахнулась без участия девушки, пропуская в комнату темноволосого мужчину в чёрной одежде.

– Фрайн Шевери! – Кили бросилась ему наперерез, сделала суетливый книксен и попыталась преградить нежданному визитёру дорогу. – Прощения прошу, но фрайнэ ещё не готова!

– Сколь вижу, она уже пришла в себя, а дела отлагательств не терпят, – мужчина обогнул служанку, встал в изножье кровати и отвесил поклон. – Фрайнэ Асфоделия, моё почтение.

Асфоделия?

Ну и имечко.

– Приношу свои извинения за бесцеремонное вторжение, однако нам не терпелось узнать, как вы себя чувствуете, стало ли вам лучше?

– Фрайнэ ещё слаба, – робко повторила Кили.

– Вы можете продолжить путешествие на борту барки, – замечание служанки фрайн Шевери проигнорировал и посмотрел на меня оценивающе, с тем непреклонным выражением, плохо прикрытым маской показной доброжелательности, с каким моё начальство навешивало на сотрудников сверхурочную работу. – Она в известной мере удобна, надёжна, быстроходна… быть может, не особо вместительна и лишена некоторой доли привычного вам комфорта, но на ней мы скорее доберёмся до столицы, нежели наземным кортежем.

Отказ начальством не приветствовался.

Благородный фрайн тоже едва ли его принял бы.

И попытки объяснить, что я вообще не местная и ничегошеньки не понимаю, успехом точно не увенчаются.

– Ситуация может показаться вам глубоко оскорбительной, даже скандальной, – голос Шевери вдруг обрёл обманчивую мягкость, вкрадчивость профессионального увещевателя. – Но, к сожалению, нам следует поторопиться вне зависимости от обстоятельств и сделать всё, что в наших силах, дабы прибыть ко двору… хотя бы с небольшим, допустимым опозданием. После всего, что произошло недавно… – мужчина выдержал короткую, явно отработанную паузу и добавил: – Проявите благоразумие, фрайнэ Асфоделия.

И почему захотелось запустить в него чем потяжелее? Знать не знаю, что тут недавно произошло, на что старательно намекает этот типчик, однако сам факт намёков в адрес не вполне здоровой, беспомощной женщины раздражал.

– Барка будет готова через час, – уведомил Шевери, небрежным движением склонил голову и направился к двери. – Рыцарь представится вам сейчас.

– Но фрайнэ не может принять… – встрепенулась Кили.

– Фрайнэ примет, – тоном, возражений не терпящим, перебил Шевери. – Представление займёт несколько минут, оставшееся же время вы сможете уделить сборам, что, несомненно, будет более полезно, нежели бесчисленные переодевания по разным поводам, – и мужчина скрылся за створкой.

– О, Четверо благодатных! – Кили заметалась по комнате. – Не иначе как демоны забрали его разум, коли предлагает благородной фрайнэ назначенного рыцаря принимать в неподобающем виде…

Я осмотрела себя. Права девочка, вид непотребный: волосы нечёсаные, спутанные и мыли их в последний раз отнюдь не вчера и не позавчера, одеяло сползло в район живота, грудь неприлично просвечивала сквозь ткань сорочки, лицо наверняка бледное и помятое, не говоря уже о нечищеных зубах и отсутствии свежего макияжа.

А есть ли здесь привычные мне удобства?

Кили выудила откуда-то вышитую шаль. Я наклонилась вперёд, чтобы девушке удобнее было набрасывать шаль мне на плечи, затем села ровнее. Кили переложила подушку повыше, перекинула волосы мне на спину, концы шали спустила на грудь и поправила одеяло.

– Видят Благодатные, стыд-то какой, – пробормотала девушка, обозревая меня взором, говорившим красноречиво, что сильно лучше не стало.

В дверь постучали снова, на сей раз тише, спокойнее. И вошёл второй гость, лишь когда Кили открыла створку, не раньше, будто всё это время только и ждал, пока мы закончим хаотичную попытку придать мне подобие респектабельности. Отчего-то, заслышав слово «рыцарь», я ожидала увидеть мужчину при средневековом оружии и в доспехах, но вошедший оказался одет в коричневые штаны и куртку, без колюще-режущего металлолома в пределах видимости. Занял место Шевери, поклонился, затем обогнул кровать, встал сбоку от меня и вновь поклонился, пока я, не таясь, разглядывала визитёра за номером два.

Короткие чёрные волосы, тёмно-карие глаза. Лет тридцать, наверное. Внешность, я бы сказала, обычная, не смазливый красавец и не брутальный мачо, но в то же время ничего отталкивающего, откровенно непривлекательного. Мимо такого запросто можно пройти, не обратив внимания, зато если подружка похвастается его фотками в качестве своего нового кавалера, то присмотришься невольно и подумаешь, а ничего так мужчинка.

– Фрайнэ Асфоделия, – рыцарь наконец выпрямился, глянул на меня, стараясь не замечать ни моего положения, ни вида. – Моё имя Тисон Шевери…

Ещё один? Они делением размножаются, что ли?

Вероятно, моё удивление отразилось на лице слишком уж явно, потому что рыцарь нахмурился и счёл нужным уточнить:

– Фрайнэ Асфоделия, вы уже имели честь принимать моего брата, фрайна Эветьена Шевери.

Родственники, значит.

– Милостью Его императорского величества и властью главы ордена Рассвета я назначен вашим рыцарем и буду при вас весь срок вашего пребывания в столице и во время путешествия по землям благословенной Империи.

Благородная дама без горничной никуда, это-то я понимаю. Но рыцарь ей зачем?!

– Клянусь защищать вас от всякой напасти, оберегать ваш покой в час рассвета и заката и хранить вашу честь, как свою, – продолжил Тисон торжественным тоном, с совершенно серьёзным выражением и почтительно потуплённым взором, пока я потерянно хлопала ресницами и пыталась осмыслить услышанное.

Ладно защита, но сохранность чести?! Девичьей, надо полагать?

Мужчина поднял на меня глаза, посмотрел выжидающе.

– Нужно ответить: «Я, фрайнэ Асфоделия, принимаю вашу клятву, светлый рыцарь», – подсказала Кили.

– Я-а-а… – я сглотнула и попробовала снова. Сплю я или как, но я должна уметь управлять что телом этим, что голосом. – Я… фрайнэ Асфоделия… принимаю вашу клятву… светлый рыцарь.

– Благодарю за оказанное доверие, фрайнэ Асфоделия – откликнулся Тисон. – Клятва произнесена и принята в присутствии свидетелей и остаётся нерушимой до окончания срока вашего пребывания в столице благословенной Империи. Вы готовы к отбытию?

– Фрайнэ ещё слаба, но фрайн Шевери настаивает на отъезде, – пожаловалась Кили.

– К сожалению, он прав, – мягко возразил рыцарь. – Необходимо отправиться в путь как можно скорее. Фрайнэ Асфоделия.

Засим Тисон откланялся.

Кили скорбно вздохнула и тоже шагнула к двери.

– Кили, – окликнула я.

– Не тревожьтесь, фрайнэ, я только других служанок позову и сей же час вернусь…

– Зеркало, – произнесла я как можно чётче. – Здесь есть зеркало?

– Есть.

– Подай, пожалуйста.

Зеркало было обычным. Небольшое, овальной формы, в серебристой раме с узором и ручкой. Вручив мне требуемое, Кили умчалась за подмогой, а я наконец получила возможность посмотреть на себя.

Или на неё, эту Асфоделию.

Она миленькая. Не красавица, но хорошенькая и общая бледность, помятость и маска мрачной настороженности впечатление не портили. Нежная кожа с россыпью веснушек, курносый нос, по-детски округлые щёчки, пухлые губы того аккуратного, идеального очерка, что даётся матерью-природой. Глаза переменчивого оттенка моря, что в зависимости от освещения мог казаться и серьёзным синим, и грозовым серым, и игривым зелёным.

И, подобно Кили, она юна.

Всяко моложе меня.

Мне почти тридцать три – оставалось меньше месяца до дня рождения, – и меня устраивала моя внешность. Я тоже не красотка записная, однако ж симпатичная, по крайней мере, так говорили и окружающие, и зеркала, и сравнение с другими. Несмотря на некоторые мелкие недостатки – а кто из нас идеален? – я нравилась сама себе и не горела желанием менять что-либо на лице или в фигуре. Никогда не жаждала вот так взять и омолодиться в одночасье!

А тут…

То ли сон, то ли бред и какая-то девчонка со странным именем, которую везут в неведомую столицу, и меня вместе с ней.

И я не знала, удастся ли проснуться.

 

 

Глава 2

 

В дорогу меня собирали, словно обожаемое дитятко перед выходом на полную бесчисленных опасностей улицу. Крутили, вертели, будто куклу, тщательно обматывали слоями ткани, то ли максимально скрывая тело, то ли опасаясь, как бы вверенная заботам давешней группе женщин благородная дама не простудилась. Я терпела молча, не возражая, не споря и никак не комментируя. Туалетные процедуры наспех, волосы расчесали и убрали под широкий капюшон плаща, после чего меня под белы рученьки вывели из спальни, а там и из замка. Каменная громада в три этажа высотой заслоняла клонящееся к закату солнцу и бросала широкую тень на двор, заключённый в кольцо крепостных стен, порождая неприятное мрачное чувство. Через распахнутые ворота виднелся кусочек луга по ту сторону стен, пересечённый утоптанной дорогой.

Небо бледно-голубое.

Солнце – слепящий белый диск.

Трава зелёная.

Листва, полагаю, тоже.

Никакой инопланетной экзотики.

На свежем воздухе оказалось прохладнее, чем я ожидала, и длинный плотный плащ без рукавов пришёлся кстати. Сопровождавшие меня женщины по пути отсеялись по одной, последняя с суетливыми поклонами оставила нас с Кили посреди двора и была такова. Даже с поддержкой передвигалась я не шибко быстро, стоять получалось и вовсе лишь с опорой в виде тонкой руки Кили, голова периодически кружилась и, ко всем прочим радостям жизни, начало подташнивать. Скорее всего, надо просто поесть нормально, я понятия не имела, когда Асфоделия ела в последний раз, но ноющая пустота в желудке и общее состояние говорили сами за себя. Странно, почему мне не предложили перекусить? Или надо было попросить?

Приказать?

И почему крепнет подозрение такое нехорошее, что от Асфоделии хотят избавиться поскорее?

Прохаживавшиеся по двору мужчины с явным любопытством рассматривали меня, однако стоило кому-то из них перехватить мой взгляд, как он отворачивался поспешно, точно застигнутый за чем-то неприличным. И единственные, кто не удостоил вниманием мою персону, это братья Шевери, спорящие вполголоса в нескольких метрах от нас.

– …слишком рискованно.

– Задерживаться будет ещё рискованнее. Особенно после того, как эти вести дошли до Его императорского величества.

– Но лететь ночью?

– Добавим подсветки. Поверь, лишняя перегоревшая огнёвка обойдётся дешевле императорского гнева за недостаточную расторопность, – Эветьен наконец обернулся к нам и Тисон следом.

Теперь, когда братья стояли рядом, сблизив головы, схожесть их стала заметнее, очевиднее. Эветьен старше, черты его лица тоньше, можно даже сказать, благороднее, глаза и волосы светлее. Тисон выше ростом, шире в плечах, лицо грубее, менее располагающее по сравнению с братом, но взгляд мягче, спокойнее, в то время как Эветьен не скрывал недовольства, что присутствием моим, что самой необходимостью возиться с какой-то болезной девицей. Секунда, и раздражение исчезло под маской благожелательной любезности, только глаза остались холодны почище морозилки.

– Барка готова, ждём лишь вас, фрайнэ. Извольте подняться на борт, – Эветьен небрежным жестом указал на ворота.

Я крепче стиснула руку Кили, и мы пошли.

Медленно пошли.

Эветьен развернулся и первым покинул двор, скрывшись в густой тени ворот. Тисон же с минуту обеспокоенно наблюдал за нашим черепашьим шагом, затем приблизился, решительно отстранил Кили, подхватил меня на руки и последовал за братом. Вскрикнув от неожиданности, я в наполовину инстинктивном порыве попыталась высвободить свои руки, дабы вцепиться в рыцаря, но запуталась в складках плаща и ограничилась прижиманием к широкой мужской груди.

– Так будет скорее, – пояснил Тисон.

Я кивнула, обозначая, что возражений не имею. Капюшон от рывка сполз, улучшив обзор, и поправлять его я не стала тем более.

Кили плотнее зажала между локтём и боком длинную тряпичную сумку, висевшую на плече девушки, и  побежала за нами, опасливо оглядываясь на оставшихся во дворе, словно ожидала удара в спину.

Познания мои о кораблях, тем более старинных, отличались завидной скудностью, но я смутно помнила, что есть барк, он вроде с парусами, и есть баржа – те и в наше время плавали по рекам и каналам, перевозя грузы. Однако что такое барка?

Плоское деревянное судно размерами, пожалуй, немного больше обычного автобуса. Мачт с парусами нет, вёсел, впрочем, тоже, и стояло оно прямо на земле перед крепостной стеной, зафиксированное традиционным якорем, сброшенным в траву и оттого смотревшимся на редкость инородно. Я даже шею вытянула, оглядывая местность в поисках реки, озера, канала… да хоть какого-то водоёма.

А потом вспомнила случайно подслушанную часть разговора.

– Оно что, летает?! – выдохнула ошалело.

– Да, – подтвердил Тисон и уточнил с удивлением: – Разве вы не видели подобные ей суда прежде? Острова славны своими воздухоплавателями.

– Э-э…

– Не тревожьтесь, барка безопасна и поднимается лишь на малую высоту.

О-о, я уже чувствую облегчение!

Возле трапа Тисон притормозил, пропустил Кили вперёд и с лёгкостью взошёл по деревянной доске с узкими перекладинами поперёк. Не иначе как в приступе паники я сумела-таки выпростать одну руку, вцепилась в куртку мужчины и зажмурилась. Может, на деле всё не так страшно, но когда с тобой на руках поднимаются по какой-то хлипкой, прогибающейся под двойным весом дощечке без перил, поневоле испугаешься за свою сохранность. Глаза открыла, только когда рядом раздался шелест ткани.

И натолкнулась на взгляд Эветьена, взиравшего на брата с бесконечным изумлением, будто тому даже дышать на меня не следовало, не то что касаться. Ну не заразная же я? Или ношение девушек на руках здесь приравнивается к покушению на честь девичью?

Тисон невозмутимо поставил меня на ноги перед белым шатром на палубе и поддержал, пока я неловко, рискуя запутаться в полах плаща и длинном платье, проходила под поднятым Кили пологом.

– Спасибо, – я обернулась к Тисону, выдавила благодарную улыбку.

Он скупо улыбнулся в ответ, Кили нырнула за мной и полог отпустила. Почти всё небольшое пространство шатра занимало низкое широкое ложе, усыпанное разноцветными подушками, и лишь сбоку от входа притулились круглый столик с заткнутым графином и кубком, табурет да подставка-треножник со сферой, вспыхнувшей вдруг ярким светом. Я отвернулась и рухнула на ложе. Кили коснулась ножки подставки, и свет стал бледнее.

– Прошу прощения, фрайнэ… – начала девушка, но я только отмахнулась.

– Носишь островитянку на руках? – долетел снаружи голос Эветьена, негромкий, неожиданно насмешливый. – Разве устав ордена не запрещает контактов с женщинами?

– Ты сам настаивал на немедленном отправлении. Так чего же ты ждёшь? – парировал Тисон.

Хмыканье.

Удаляющиеся шаги.

Кили немного суетливо запихнула сумку куда-то сбоку от ложа и занялась моей персоной: помогла устроиться с максимальным удобством, подложила подушки под спину, поправила одежду.

– Не беспокойтесь, фрайнэ, славные рыцари Рассвета дают обет безбрачия и не смеют касаться женщины, оттого их избирают хранителями и защитниками для дев жребия…

– Меня-то он точно коснулся, – заметила я справедливости ради.

– Рыцари Рассвета не смеют касаться женщин, но могут к ним прикоснуться… просто прикоснуться, в том запрета нет. Поэтому и для вашей чести урона нет. Рыцарь Шевери вам помог, и никто дурного не помыслит. Он может быть при вас почти неотлучно, сопровождать вас всюду до поры, пока Его императорское величество не изберёт вас своею суженой.

– А если не изберёт?

– Тогда вы вернётесь домой, в родные края, а рыцарь – в храм рассветный, – Кили примостилась на табуретку, поглядывая на меня с настороженным удивлением. – Я думала, об этом всем известно, даже на островах. 

Я откинулась на подушки, закрыла глаза. Снаружи доносились выкрики, короткие отрывистые команды, шаги, стук и натужный скрип дерева. Барка дрогнула, пришла в движение, и я честно постаралась не представлять, как это корыто – а именно на большое корыто оно и походило, – отрывается от земли, поднимается в воздух и куда-то летит.

Получается, я – невеста?

Или, вернее, вывезенная на смотрины девица.

Правда, как-то странно вывезенная. Ни родителей, ни прочих членов семьи, ни собственной прислуги. Одна горничная и рыцарь-телохранитель, да и те назначены правителем.

А может, я сиротка-бесприданница? И как много королей во все времена женились на бедных девицах с сомнительной родословной?

Дева жребия… Значит, кандидаток выбирают посредством некоего жребия и вряд ли девушка имеет возможность вежливо отказаться от высокой чести. Все избранные на месте, одна я где-то прохлаждаюсь… впрочем, если меня везли с островов – теперь срочно нужно не зеркало, а карта! – то наверняка путь был неблизкий. И что и когда случилось с Асфоделией? Сколько времени она провела в постели, прежде чем очнулась… вернее, очнулась уже я?

Уйма вопросов и половину не задашь – не поймут, почему Асфоделии неизвестны элементарные вещи, как уже не понимает Кили.

Сообщать об истинном своём происхождении по-прежнему виделось идеей не самой рациональной.

Память при мне исключительно моя и никаких подсказок от настоящей Асфоделии, никаких ценных знаний местной жительницы в ней не завалялось.

Надежда на то, что там, в привычном нормальном мире, меня найдут, приведут в чувство, реанимируют… в общем, сделают так, чтобы я очнулась, таяла с каждым часом. Даже если бы я нынче не находилась в чужом теле, а лежала без сознания на полу своей квартиры, то всё равно хватятся меня нескоро.

Это если со мной что-то случилось. А если мы с Асфоделией местами поменялись, как в фильмах? Я проснулась здесь, она там…

Мысль не радовала. Неприятно предполагать, что кто-то может пользоваться твоим телом, пока ты сама… разгуливаешь в чужом.

Может, я всё-таки сплю? Или в кому впала?

– Фрайнэ Асфоделия? – вторгся в вялые размышления голос Тисона.

Я открыла глаза. Кили вскочила, отодвинула полог.

– От побережья до столицы лететь около пятнадцати часов, – с поклоном отчитался рыцарь. – Остановка будет лишь одна, примерно через четыре часа, во время которой вы сможете сойти на землю. На ночь барка не останавливается, поэтому ночевать придётся на борту.

– Придётся так придётся.

– Я предупрежу, когда придёт час посадки.

– Хорошо, спасибо.

Нужно что-то делать с речью. Судя по выражению на лицах Тисона и Кили, говорю я не совсем то и не так, как следовало бы.

Рыцарь снова поклонился и собрался было отступить, давая служанке возможность задёрнуть полог, но я резко села, отчего закружилась голова, и ухватила Кили за свободную руку, останавливая.

– Простите, а… – никогда бы не подумала, что может быть столь сложно сформулировать простой вопрос для человека, вроде как говорящего на одном с тобой языке. Но родниться с голодом хотелось ещё меньше, чем пытаться сложить речь, приемлемую для местных жителей. – А… кормить будут сугубо во время остановки? То есть я хотела сказать, будет ли ранний ужин или… какой-то перекус до остановки? То есть я не хочу никого беспокоить, но… я давно не ела и… наверное, поэтому так хреново… то есть паршиво… то есть плохо себя чувствую…

– К сожалению, на барки не берут достаточного запаса провизии, поскольку судно не рассчитано на длительные путешествия… – Тисон бросил на Кили взгляд строгий, неодобрительный, пеняющий откровенно за этакий недосмотр.

– Пожалуйста… Я и на корочку хлеба согласна, – ляпнула я.

Выражение рыцарского чела стало непередаваемым.

– Я посмотрю, что можно сделать, – заверил Тисон и ушёл.

– Ох, фрайнэ, что же вы в замке фрайна Делени не велели подать вам кушаний? – Кили отпустила полог и вернулась на табуретку.

А что же деву бледную, невесть сколько провалявшуюся в постели, с похвальной скоростью подняли с кровати, одели и выставили за порог? Должны же в этом мире быть хоть какие-то врачи и если они есть, то почему меня никто не осмотрел по пробуждению, не удостоверился, что я в относительном здравии и подлежу транспортировке? Или за оное высококлассное обслуживание нужно благодарить торопыгу Эветьена?

Вернулся Тисон на удивление быстро. Принёс толстый ломоть хлеба, несколько кусочков сыра и яблоко. На сказочную королеву-отравительницу рыцарь не походил, посему я с искренней благодарностью приняла подношение, соорудила из хлеба и сыра бутерброд и впилась в него с жадностью вампира, соскучившегося по свежей кровушке. Тисон тактично удалился. Кили с каким-то священным ужасом наблюдала за моей трапезой и щедро сыплющимися на одежду крошками.

– Ой, прости, – спохватившись, я отломала часть от бутерброда, благо что хлебный кусок размеров приличных, и протянула девушке. – Будешь?

– Что вы, фрайнэ, нельзя мне…

– Тебе нельзя есть?

– Можно, но…

– Тогда бери, – я почти насильно сунула в руки Кили кусок и продолжила расправляться с оставшейся частью.

Отсутствие ножа затрудняло делёжку яблока, да и Кили жевала бутерброд с таким видом, словно это я злая королева, вознамерившаяся уморить бедную падчерицу путём добавления яда в еду. Поэтому, поразмыслив чуть, фрукт я съела сама. В графине на столике обнаружилось красное вино, правда, преотвратное на вкус и к распитию не располагающее.

Махнув рукой на манеры, стряхнула крошки на ковёр, служивший в шатре полом, плотнее закуталась в плащ и откинулась на подушки. Кили молчала, время от времени настороженно поглядывая на меня. Ни рыцарь, ни его брат больше не торопились осчастливить меня своим присутствием, возможности любоваться пейзажем не предоставили. Барка летела ровно, плавно, я не ощущала её хода, а внутреннее пространство шатра, тесное, замкнутое в кольцо белых полотняных стен, создавало иллюзию, будто мы по-прежнему на земле и вовсе никуда не движемся. Мысли текли лениво, вопросы без ответа сменяли друг друга в нестройной очереди, и вскоре я сама не заметила, как заснула.

 

* * *

 

Разбудила меня Кили. Барка заходила на посадку, в процессе поскрипывая натужно и кренясь ощутимо то на один борт, то на другой. Надо же, а по воздуху двигалась бесшумно, мягко, словно подкрадывающаяся кошка.

Местом остановки оказался монастырь.

Женский.

За время полёта солнце полностью скрылось за линией горизонта, и принявшая смену ночь набросила на мир плотный покров сумерек, рассыпала по чёрному небосводу пригоршню крупных звёзд. Барка приземлилась во внешнем дворе, на расчищенной, освещённой факелами площадке перед воротами монастыря, где и осталась вместе с членами экипажа и фрайном Шевери. Благородной фрайнэ, её служанке и рыцарю Рассвета дозволялось пройти во двор внутренний, спрятанный надёжно за высокими каменными стенами, по толщине и виду не уступавшими крепостным при замках. Мать-настоятельница лично вышла к гостям и рассыпалась в приветствиях, божественных напутствиях и уверениях, какая это честь – принимать в скромной обители благословенной Тейры Дарующей саму деву жребия и верных её спутников.

Правда, пылкая речь адресовалась исключительно Тисону, поскольку мать-настоятельница, женщина немолодая, невысокая, с покрытой головой и в строгом чёрном платье, похожем на облачение средневековых монахинь, демонстративно смотрела лишь на рыцаря, игнорируя и Кили, и меня. И если отношение к служанке я могла понять, то реакция на Асфоделию настораживала. Нет, украдкой-то на меня поглядывали и мать-настоятельница, и сопровождающие её женщины, но прямого и уж тем более ответного взгляда избегали все. Порой и вовсе хватались за круглую пластину с вырезанным на тёмной поверхности знаком, висевшую у каждой поверх платья, и, потупившись, начинали едва заметно шевелить губами.

После вступительной речи нас с Кили проводили в отдельную комнату с голыми каменными стенами, скромно обставленную даже на мой вкус. Предоставили всё необходимое, дабы я могла освежиться после дороги, затем отвели в небольшую столовую на поздний ужин, попирающий все представления о полезной, здоровой и низкокалорийной пище.

Потом обратно, не иначе как сходить на дорожку.

И с наилучшими пожеланиями всех благ от Тейры Дарующей выставили вон, на холод ночи.

Экипаж и пассажиры поднялись на борт и барка тяжело, неповоротливо взлетела. В воздухе выровнялась, повернулась, ложась на курс, и вновь пошла плавно. Меня вернули в шатёр, где надлежало сидеть до конечной, и я честно попыталась вздремнуть.

Не получилось.

Укрытая меховым покрывалом, я лежала на ложе среди подушек, но сон не спешил явиться и помочь скоротать время до рассвета. Кили, притушив сияние сферы, сидела на табуретке, однако откровенно неудобная, скрюченная поза не помешала девушке уснуть. Я слышала мерное её посапывание, видела в полумраке, как светловолосая головка в чепце клонится на худенькое плечо.

Вроде бы указаний, что деве жребия категорически нельзя покидать шатёр, не поступало. А что не запрещено, то разрешено.

Осторожно, стараясь не потревожить Кили, я откинула угол покрывала, спустила ноги с ложа, нащупывая туфли. Наклонилась, влезла в обувку, поморщилась – кожаные туфли на низком толстом каблучке были по ноге, но отличались раздражающим неудобством. К тому же я всё пыталась по привычке разделить их на левую и правую, хотя при ближайшем рассмотрении выяснилось, что одна туфля от другой ничем не отличалась. Затем я встала и выскользнула за полог. Голова не кружилась, слабость отступила и в целом чувствовала я себя вполне удовлетворительно.

Барка представляла собой… всё-таки именно корыто, деревянное и похожее на то, у которого осталась несчастная старуха из известной сказки. Сзади надстройка сродни рулевой рубке, подсвеченная изнутри фонарём, на прочей части единственной палубы шатёр и низкие, тянущиеся поперёк скамейки. В рубке маячила одна-две фигуры, пара скамеек ближе к носу занята полудюжиной гомонящих мужчин, может, охрана, может, экипаж корабля, а может, те и другие вместе. Они сидели кружком, то ли бурно обсуждая нечто важное, то ли играя азартно во что-то. Я склонялась ко второму варианту. На самом носу укреплена сфера, похожая на ту, что освещала шатёр, только больше, и одним боком горела она ярче, озаряя путь перед баркой этакой экзотической фарой. Бок же, повёрнутый к палубе, светился слабее, рассеянно, чем ближе к рубке, тем бледнее. По обеим сторонам проносилась тьма, не позволяющая рассмотреть ничего толком, и лишь сфера выхватывала чёрные кроны деревьев да стелющуюся впереди дорогу.

Компания не обратила на меня внимания, и я прошла к борту, неожиданно высокому, на уровне моей груди. Нерешительно потрогала полированное дерево, ощутила, как лица коснулся ветерок, словно я стояла у открытого окна в движущемся автобусе. Интересно. На самой палубе, особенно если отступить на шаг-другой к середине, ветра нет, буквально штиль полный, хотя летела барка не так уж и медленно…

– Фрайнэ Асфоделия.

Твою ж…

Вздрогнув, я схватилась за сердце, покосилась на бесшумно приблизившегося Тисона. И откуда только взялся?

Или бдит рядом, дабы на честь и прочие части тела подопечной никто не покусился?

– Что вы здесь делаете? – вопросил рыцарь тоном строгого воспитателя.

– Решила воздухом свежим подышать на сон грядущий, – отозвалась я.

– Вам не следует покидать шатёр без нужды…

– А может, у меня как раз нужда приключилась?

– Тогда вам следует обратиться к вашей служанке, она принесёт всё, что необходимо.

Включая ночную вазу?

Впрочем, почему нет? Биотуалет тут вряд ли успели изобрести.

– Мне не спится, – призналась и, привстав на цыпочки и вытянув шею, попыталась наклониться вперёд.

– Что вы делаете?! – Тисон вдруг цапнул меня за руку выше локтя и рывком оттащил от борта.

– Хотела вниз посмотреть… – я повернулась к мужчине, глянула в обеспокоенное, настороженное лицо.

– И нарушить защитный покров?

– Покров?

– Когда барка набирает ход, над ней образуется покров, защищающий пассажиров от внешних воздействий.

Так вот почему на палубе тихо…

– Попытка нарушить его изнутри приводит к сбросу скорости и остановке.

– Простите, я не знала, – растерялась я.

– Не знали? – повторил Тисон с характерной недоверчивой интонацией человека, столкнувшегося с внезапной неосведомлённостью собеседника в вещах элементарных, естественных если не для всех, то для большинства точно.

Угу, я-то не знала. Но Асфоделии наверняка должен быть известен сей нюанс.

– То есть я… забыла, – попробовала я исправить ситуацию. – Из головы вылетело.

Тисон разжал пальцы, огляделся и шагнул почти вплотную ко мне, загораживая собой свет от сферы.

– Понимаю, вы напуганы и меньше всего хотели удостоиться этой чести, пусть бы и принято полагать её высокой, желанной для всякой незамужней фрайнэ в Империи.

Рыцарь говорил негромко, сочувственно, мягко.

Как с ребёнком.

Или не вполне здоровым взрослым.

– Вы оторваны от семьи, родных и всего, что дорого вашему сердцу, что окружало вас с детства. Вам пришлось отправиться в чужие края, в обществе незнакомцев, не ведая, что ждёт вас там, в далёком городе, где вы никогда прежде не бывали и, может статься, не желали побывать. К сожалению, вести о случившемся на Сонне разошлись быстро… быстрее, чем следовало ожидать… и достигли ушей не только Его императорского величества, но и многих других. Вас… опасаются, а чужой страх порой пугает не меньше его источника. Однако вам самой нечего бояться, вы под защитой, никто не посмеет вас оскорбить словом или делом, причинить вам вред. Как бы ни была велика ваша печаль и тоска по дому, нет нужды пренебрегать заветами Четырёх и обрывать нить своей жизни вопреки их воле.

Поначалу я даже не поняла, к чему он клонит, о чём вещает столь проникновенно, глядя мне в глаза с уверенным, настойчивым участием доброго дяди психиатра. А потом сообразила.

– Ты… вы что, решили, будто я собралась… того… за борт прыгнуть? – опешила я.

Решил.

Ничего не ответил, но по глазам вижу, что именно о таком радикальном способе разрешения жизненных неурядиц Тисон и подумал.

– По-вашему, я совсем куку… сумасшедшая? – я отступила от спасителя моей заблудшей души. – Или настолько отчаялась?

– Юные фрайнэ впечатлительны…

– Глупы и легкомысленны, как положено малолетним дурочкам, – подхватила я.

Похоже, некоторые вещи не менялись независимо от мира. Может, для того рыцарей и приставляли к девам жребия – дабы избранная от радости такой великой не самоубилась, прежде чем пред очами жениха потенциального предстанет?

Кстати, что собой жених представляет? Почему невесту правителя избирают посредством какого-то жребия, а не старым добрым путём поиска политически выгодного союза?

– Я говорю об ином, – возразил Тисон.

– А ещё вы упоминали, что барка не поднимается на большую высоту, – и освещённая сферой часть перед носом корабля это подтверждала. – И если я сигану за борт, то рискую не столько убиться, сколько покалечиться, вероятно, без возможности восстановления. Думаете, мне оно надо? – раздосадованная малоприятным предположением, я глубоко вздохнула в попытке успокоиться, поправила сбившийся за спиной плащ и повернулась к шатру. – Пойду-ка я спать, пожалуй. Доброй ночи.

– Доброй, фрайнэ Асфоделия.

Идти до импровизированной опочивальни было всего ничего, какая-то пара-тройка метров, но и на этом пути поджидал сюрприз. Старший Шевери маньяком-убийцей вынырнул из густой тени сбоку от шатра, и на сей раз я не сдержалась.

– Твою ж дивизию!

Обычно я не матерюсь и лексику, заменяющую совсем уж нецензурную, употребляю редко, но тут… другого выражения на ум не пришло.

– Фрайнэ Асфоделия, – Эветьен посмотрел на меня с исследовательским интересом.

Понял ли, что у меня с языка сорвалось?

И что фрайн тут делает? Тоже следит на случай, ежели вдруг братец недоглядит?

– Фрайн Шевери, – кисло откликнулась я.

– Позвольте заметить, фрайнэ Асфоделия, что час для прогулки не самый подходящий.

– Я уже иду спать.

– Прекрасно. И постарайтесь больше не покидать шатёр до прибытия в столицу.

Наверное, стоило промолчать и последовать настоятельной рекомендации, то бишь затвориться в шатре и носа оттуда не казать, но так, увы, со мной случалось: немела где не надо и, наоборот, говорила тогда, когда предпочтительнее было бы прикусить язык и не нарываться.

– Почему? Я дева жребия или арестант, сопровождаемый под конвоем в место заключения?

Эветьена мой тон, раздражённый, вызывающий, не смутил. Мужчина глянул поверх моего плеча, убеждаясь, что из свидетелей поблизости только брат, и усмехнулся снисходительно.

– Его императорское величество чтит выбор жребием, каким бы тот ни был. К тому же служители Четырёх наперебой уверяют, что четвёртый выбор священен и потому угоден богам и удачен…

Судя по усилившемуся оттенку презрения в усмешке, Эветьен этим самым служителям верил куда как меньше.

– …но порядковый номер не меняет вашего происхождения и не умаляет всего, что вы сотворили на Сонне. Более того, об этих ваших действиях в той или иной степени известно многим. Слишком многим. Поэтому вернитесь в шатёр и не тревожьте людей без нужды.

Не знаю, зачем я обернулась.

Но обернулась.

Мужчины на скамейках, привлечённые голосами, притихли и играть прекратили и ныне лишь поглядывали на нас с уже знакомой опасливой настороженностью. Я отвернулась и поскорее нырнула под зыбкую защиту стен шатра.

– Фрайнэ! – Кили подскочила с табуретки, заполошно хлопая ресницами. – Вы выходили? Зачем?! Если вам что-то потребуется, вам стоит только велеть и…

Я неэлегантно плюхнулась на ложе, скинула туфли. Ещё немного, и я сама поверю, что я тут главный маньяк.

– Кили, – перебила я излияния служанки, – сколько уже раз проводился этот отбор… тьфу, жребий на будущую невесту императора?

– Три… четыре, – пролепетала девушка растерянно.

– Четыре – это вместе с последним? Я имею в виду, считая тот, с помощью которого избрали Ас… меня?

– Да, фрайнэ.

– Тогда поправь, если я ошибаюсь. То есть прошло уже три отбора… ладно, выбора жребием и ни одна кандидатка императору не приглянулась?

Да и плевать, что подумает Кили о странной островитянке, не знающей, кто ходил в невестах монарха. В конце концов, Асфоделия не столичная барышня, даже не жительница континента и не обязана знать в подробностях, что происходит где-то там, далеко-далеко от неё и её мирка.

– Ох, фрайнэ, неужели на островах о том не ведают?

– Просто ответь… пожалуйста, – с нажимом попросила я.

– Так не бывает, чтобы ни одна из избранных не становилась суженой Его императорского величества, – Кили опустилась обратно на табуретку. – Когда приходит срок, жребий избирает четырёх благородных фрайнэ, по одной с четырёх сторон Империи. Их призывают в столицу ко двору, где им надлежит предстать пред Его императорским величеством или Его императорским высочеством, смотря по тому, чей срок пришёл… и Его императорское величество избирает из них ту, кого назовёт своею суженой. Пред ликами Четырёх и свидетелями они приносят брачные обеты и становятся мужем и женою.

– То есть девушек четыре, и император в любом случае выбирает только из них независимо от предпочтений личных и политических?

– Если жребий избрал дев, то и Его императорское величество должен назвать суженую…

– И отказаться нельзя, даже если ты император?

– Нет, что вы, фрайнэ! Жребий исполняет волю Четырёх, а кто осмелится оспаривать деяния божьи?

Подозреваю крепко, желающие оспорить и в этом мире водились в достаточном количестве.

– Хорошо, избранных привозят ко двору, император выбирает и женится, – продолжила я складывать пазл. – Значит, нынешний император был женат… уже три раза?

– Да, фрайнэ.

– И в стране было три императрицы?

– Нет, фрайнэ. Супруга Его императорского величества примет венец Её императорского величества лишь после рождения первенца.

– Выходит, ни одна из трёх жён императора не успела забеременеть?

– Не дала им Тейра Дарующая милости своей…

– И что с ними стало?

– Неисповедима воля Четырёх, – Кили вдруг сжалась, ссутулилась и взгляд отвела. – Каждую принял в объятия свои Айгин Благодатный…

– То есть они что… умерли?

Девушка кивнула.

– Все три?

Новый кивок.

Мать моя женщина…

– Сколько же лет императору?

– Его императорское величество зрелый муж, – вопрос о возрасте Кили расценила по-своему. – Не подумайте, фрайнэ, он вовсе не стар, но силён как бык, крепок, словно дуб, и хорош собою, подобно лукавому менестрелю, клянусь Авианной Животворящей!

Ну да, правитель целой империи, мужчина в расцвете сил и возможностей, предположительно привлекательный внешне, и уже трижды вдовец. Причём непонятно, что стало с почившими жёнами, ведь не могли же все три быть девицами настолько слабого здоровья, чтобы тут же заболеть и умереть в одночасье?

Похоже, меня везут прямиком к Синей бороде местного разлива.

 

 

Глава 3

 

В столицу барка прибыла утром. Разумеется, экскурсию по городу мне не устроили и местные достопримечательности не показали, да что там, я даже городских крыш не увидела. Из места временного заключения… тьфу, из шатра меня выпустили, только когда корабль приземлился во дворе столичной императорской резиденции. Мы с Кили в компании братьев Шевери проследовали во дворец, мрачный, трёхэтажный, с узкими стрельчатыми окнами и внушительной каменной башней, поднимающейся по другую сторону здания. Недолгое блуждание по бесчисленным коридорам, просторным галереям и гулким холлам закончилось в спальне, на пороге которой мужчины нас покинули, сдав на руки здешним служанкам. В отличие от своих коллег из замка Делени, с моей страшной-престрашной особой церемонились они куда меньше. Меня раздели, усадили в ванну – наличие хоть какого-то водопровода и собственно ванной комнаты порадовало несказанно – и, нисколько не интересуясь моим мнением, принялись за дело.

Тщательно вымыли от макушки до пяток, отдельное внимание уделив волосам.

Устроили сеанс депиляции. Хорошо хоть, обошлись без интимных стрижек и экзотики вроде полного выщипывания бровей и сбривания волос выше линии роста для придания лбу должной открытости. 

Обтёрли, высушили потемневший от воды тяжёлый каскад.

Одели, причесали, накрасили и надушили. То ли в моде была естественность, то ли юным девушкам не полагалось сильно краситься в принципе, во всяком случае, с макияжем горничные не усердствовали, и отражение в зеркале выглядело вполне прилично и по меркам современного мира. Причёска незамысловатая, большая часть волос осталась свободно распущенной по плечам и спине. Белое платье ей под стать – длинное, простое и мало похожее на средневековые дамские наряды, по крайней мере, в том виде, в каком я их себе представляла. Чуть-чуть поменяй фасон, углуби декольте, отрежь рукава и сможешь почувствовать себя дебютанткой на первом балу. Конечно, никто не утверждал, что здесь всенепременно должен быть антураж, соответствующий условным средним векам на Земле, но и до викторианской Англии этому миру было явно ещё далеко.

Зато корабли летали.

И сферы светились.

А вот дракона нет ни одного. Непорядок.

– Не тревожьтесь, фрайнэ, – заговорила Кили, едва служанки закончили и удалились. – Новые платья скоро будут готовы, и вы сможете предстать перед Его императорским величеством как должно.

– Девам жребия, помимо камеристки и персонального рыцаря, ещё и новый гардероб положен? – уточнила я наполовину в шутку.

А жутковато выглядит: в зеркале отражается чужое лицо, голова повторяет каждое твоё движение, губы шевелятся и незнакомый голос произносит всё, что произносишь ты.

Бр-р!

Стоящая позади меня Кили смутилась, потупилась.

– Нет, но…

– Что – но? – я потянулась через туалетный столик к зеркалу, нахмурила лоб.

Скривила губы.

Затем улыбнулась.

Прищурилась.

Рожицу скорчила.

Подмигнула сама себе.

Всё равно жутковато.

– Так вас, фрайнэ, как забрали на стрелу, так и… увезли.

– Куда, на континент?

– Да, фрайнэ…

– Без багажа? То есть у Асфо… у меня с собой ничего нет? Собственной одежды, личных вещей?

– Посланники Его императорского величества всегда дозволяют избранным девам собрать всё в дорогу, но тут… вы же… говорят, вы будто разума в единый миг лишились, будто вселился в вас кто и… – Кили поджала губы, словно пытаясь удержать готовые сорваться замечания, и спешно отошла в сторону, выйдя из поля моего зрения в отражении. – Аудиенция у Его императорского величества назначена на час пополудни, поторопиться надо.

Ладно, значит, поторопимся.

Я встала из-за столика, Кили провела контрольную оценку моего внешнего вида, поправила где локон, где складку. Я нет-нет да бросала взгляд в зеркало, изучая не только лицо Асфоделии, но и фигуру. Округлые бёдра, тонкая талия и размер груди не слишком большой, заставлявший присматриваться внимательнее к данной части тела и гадать, сильно меньше она того, что было у меня, или на самом деле не очень? Как-никак, тяжело сравнивать собственные, ныне отсутствующие формы с новыми для тебя, да ещё со столь специфической точки зрения попаданки в чужое тело.

И сколько ей всё-таки лет?

Надеюсь, хотя бы восемнадцать уже есть.

Наконец в сопровождении Кили я отправилась на аудиенцию.

Или не совсем.

Вопреки ожиданиям, новое путешествие по лабиринту дворцовых переходов привело не в тронный зал, или где там положено потенциальных невест принимать, а в просторное помещение, которое я бы, пожалуй, назвала гостиной. По разным сторонам комнаты сидели три девушки: одна на стуле возле неразожжённого камина, вторая в кресле рядом со столиком и третья на кушетке в оконной нише. При стуке открываемой створки все три повернули головы к двери, жадные, нетерпеливые девичьи взоры скрестились на новоприбывшей, отчего ей, то есть мне сразу захотелось сбежать отсюда без оглядки.

– Прошу вас, фрайнэ, подождите здесь, я скоренько вернусь, – шепнула Кили.

Дверь с тихим хлопком закрылась за моей спиной.

Я оглядела комнату заново, повнимательнее. Больше никого, лишь я да три девицы… под окном, правда, только одна, ну это так, лирическое отступление. Каждая изучала меня цепко, придирчиво, с настороженным интересом женского коллектива, осчастливленного явлением новенькой молодой сотрудницы и теперь гадающего напряжённо, придётся ли дружить с ней или против неё?

Первой отвернулась хрупкая блондинка у камина. Потупилась, нащупала среди складок на юбке круглую пластинку, висевшую на поясе, и сжала.

Шатенка на кушетке хвататься за кругляшек не стала – или у неё его не было – и просто вернулась к созерцанию пейзажа за окном.

И только третья девушка, темноволосая и темноглазая, продолжила рассматривать меня без стеснения, с брезгливым любопытством.

– Избранная с островов, полагаю? – осведомилась она тоном недовольным, не сулящим ничего хорошего.

На всякий случай я кивнула.

– И из-за какой-то нечестивой островитянки нас заставляют ждать, будто прачек распоследних? – девица прибавила и громкости, и градуса недовольства. – Я дочь фрайна Витанского, я жду только Её императорское величество, а она, – надменное движение подбородком в мою сторону, – пока ещё не императрица и даже не суженая Его императорского величества.

– Можешь повторить свою жалобу Его императорскому величеству, Брендетта, – меланхолично отозвалась девушка у окна, не поворачивая к нам головы. – Уверена, он с удовольствием её рассмотрит.

Найдя свободный стул у стены, я бочком отступила к посадочному месту и птичкой на жердочке притулилась на краешке. Заметила, как беззвучно шевелятся губы светловолосой, и заподозрила, что она шепчет молитву.

Подобно монахиням из монастыря, где мы останавливались.

Неужели Асфоделия успела наворотить таких дел, что теперь при виде неё надо немедля к богам обращаться?

– А не ошибся ли жребий? – не унималась Брендетта. – Что-то не похожа она на франну, скорее на послушницу монастырскую из араннов.

При упоминании божественных обителей блондинка перестала молиться и глянула сначала с суеверным ужасом на меня, затем с праведным укором на Брендетту.

– Ах, Нарцисса, не смотри на меня так. Всем известно, что эту островитянку привезли на наши земли, словно нищенку или монахиню, едва ли не в одном исподнем.

Принято у них, что ли, девочек в честь цветов называть?

– Аргейские острова являются частью Благословенной Франской империи вот уже неполных три столетия, – снова вмешалась девушка у окна.

– Всё одно они предатели, бунтовщики и иноверцы, только и думают, как бы клятву сюзерену нарушить, – возразила Брендетта. – Так отец мой говорит.

– Если ты об островном восстании в прошлом веке, то справедливости ради стоит отметить, что при Филандере Шестом поборы и насаждение веры Четырёх на вассальных территориях перешли всякие разумные пределы, если таковые вовсе были…

– О-о, Жизель, прошу, избавь нас от своих университетских выкладок, – отмахнулась Брендетта с нарочито скучающим выражением капризного личика. – Никому нет дела до твоей учёности.

Почему же? Мне есть дело. Неплохо было бы узнать поподробнее об этой Империи вообще и островах в частности.

– И грех это, Жизель, – добавила Нарцисса тихо. – Не должно женщине начитанность показывать, превосходство своё над мужами демонстрируя, ибо не для того Благодатные дарами её вознаградили.

За дверью послышались шаги, и девушки мгновенно умолкли. Створка распахнулась, являя мужчину средних лет, в чёрной одежде, с гербом на груди, рассмотреть который с моего места не удалось. Отвесив поклон, он попросил благородных фрайнэ следовать за ним, и Брендетта, смерив всех предостерегающим взором, первая поднялась и вышла. Нарцисса тенью выскользнула за ней. Жизель встала неторопливо и комнату покинула степенно, подчёркивая, что ей всё равно, первой идти или десятой, ни самооценка её, ни положение от этого не изменятся и не упадут. Ну и я, как самая негордая, в хвосте.

На сей раз далеко не увели, всего-то через два небольших зала в третий, где, кроме пары стражей по обеим сторонам двустворчатой двери, ожидали четверо мужчин в длиннополых одеяниях, светло-синих и одинаковых, точно униформа. На груди горизонтальная линия с полукругом, обрамлённым волнистыми линиями покороче, и я не сразу сообразила, что это, вероятно, эмблема или герб ордена Рассвета – солнце, поднимающееся из-за горизонта. Впрочем, при столь упрощённой стилизации с тем же успехом можно предположить, что солнце садится, а не встаёт. Между тем мужчины тоже поклонились и разошлись каждый к своей девушке. Заметив среди рыцарей Тисона, я обрадовалась ему почти как родному и шагнула навстречу раньше, чем он направился ко мне.

– Фрайнэ Асфоделия, – Тисон окинул меня беглым взглядом, то ли удостоверяясь, что подопечная в порядке, то ли новый образ оценивая.

– А где Кили?

– Ваша назначенная служанка? Она будет ожидать вас в ваших покоях после аудиенции. Сейчас вас и других дев жребия представят Его императорскому величеству, он задаст несколько вопросов…

Собеседование. Отлично. А конкурс талантов и дефиле в бикини предусмотрены?

– …на которые вам следует ответить как можно честнее, но при том не слишком… подробно и в известной мере коротко. Моё имя назовут после вашего как вашего назначенного рыцаря. По знаку Его императорского величества вы присоединитесь к другим избранным и выслушаете всё, что он пожелает вам сказать. По завершению аудиенции вас проводят в ваши покои, где вы сможете отдохнуть после путешествия.

– И всё?

– Сегодня – да.

А завтра? И впрямь конкурсы?

Или император будет суженую выбирать на основании ответов?

Сопровождавший нас мужчина исчез за двустворчатой дверью, однако вернулся спустя минуту-другую. Девушки и рыцари построились парами, дама впереди, честихранитель чуть позади, за её плечом. Вроде никто не указывал, в каком порядке идти в следующий зал, но девушки, случайно ли, умышленно, повторили выход из комнаты ожидания.

Первой вошла Брендетта.

За ней Нарцисса.

Жизель.

И я опять замыкающая.

Пара переступала порог зала, створки закрывались и оставшиеся ждали несколько минут, прежде чем давешний человек в чёрном откроет дверь и позовёт следующую. Жизель казалась невозмутимой, отстранённой, словно происходящее никак её не касалось, Нарцисса побледнела, то и дело хватаясь за спасительный кругляшек на поясе-цепочке. Я тоже начала нервничать, будто на сдаче важного экзамена. О чём бы ни спросил император, ответить я не смогу, если только он сразу не перейдёт к вопросам из серии «почему мы должны выбрать именно вас?» или «что вы хотите сделать на благо родины?» Я ничего не знала об Асфоделии, кроме туманных намёков на нечто малоприятное, и уточнить не у кого, потому что здесь её, по сути, не знал никто, она такая же чужая в этой части страны, как я. С той лишь разницей, что она в этом мире родилась и выросла, а у меня нет и элементарных знаний первой необходимости.

– Не волнуйтесь, – склонившись ко мне, прошептал Тисон ободряюще. – Его императорское величество не будет задавать неуместных вопросов.

Да для меня все вопросы неуместные!

Жизель и её рыцарь скрылись за дверью, и мы остались вдвоём, не считая стражи.

– О произошедшем на Сонне он тоже не станет расспрашивать публично, – добавил Тисон.

О-о, только беседы тет-а-тет с правителем не хватало! А если там и впрямь нечто серьёзное или, того веселее, представляющее угрозу для монаршего благополучия, то где гарантия, что приватный разговор не перейдёт в допрос с пристрастием? И нет бы хоть одна собака догадалась пересказать, что конкретно произошло! Вместо этого все смотрят максимально выразительно и намекают, намекают…

– Ну не казнит же он меня, – попробовала я закинуть удочку.

– Что вы, ни в коем случае.

– И это ведь не так страшно, как кажется, да? Бывает… иногда… с каждым может произойти, верно?

– Не могу сказать, – уклончиво отозвался Тисон.

– Почему? – насторожилась я.

– Не знаю, как дела обстоят на островах… но здесь, на континентальных территориях Империи, колдовство, управление силой, ритуалы и призывы сущностей дозволены лишь адептам ордена Заката.

Орден Заката? Да сколько ж у них орденов?

Стоп… колдовство?

– Колдовство? – повторила вслух.

Одна часть меня понимала, что сферы светятся отнюдь не благодаря солнечным батарейкам, а барку держит в воздухе вовсе не двигатель, пропеллер и топливо, но другая часть не придавала чудесам вокруг себя значения. Они были и были, как электричество в современных домах, на которое не обращаешь внимания ровно до тех пор, пока его не отключат.

– Есть законы и указы, регламентирующие деятельность адептов Заката. Тем, в ком только-только выявлена способность к управлению силой, следует немедля обратиться в ближайшую обитель Заката с целью дальнейшего рассмотрения своих талантов и возможного вступления в орден.

Надо полагать, Асфоделия последовательницей этого самого Заката точно не была.

– Большинство поступает на обучение, по завершению коего официально становится членами орденами.

– А меньшинство? – уточнила я.

– Если дар признаётся слишком слабым либо искусственного происхождения, то купируется. Несанкционированные ритуалы и призывы, попытки скрыть способность к управлению силой караются. Но… – Тисон умолк, и я повернулась к нему, заподозрив подвох.

– Что ещё? Говори уж, не томи.

– Речь идёт только о мужчинах.

– Женщин не ловят и не загоняют в этот ваш Хог… орден?

– Женский дар слаб сам по себе, – Тисон глянул на меня почему-то виновато, словно суровый местный сексизм напрямую зависел от него. – При желании он тоже подлежит купированию… за отдельное вознаграждение.

Как мило.

Створки распахнулись, напоминая, что пришёл наш черёд.

– Пора, – шепнул Тисон.

Глубоко вздохнув, я направилась на встречу с императором.

 

* * *

 

Потенциальных невест правитель всея Франской империи принимал с положенным пафосом, торжественным и угнетающим, – в золотом царском венце, восседая на троне под алым балдахином. Трон, само собой разумеется, установлен на небольшом возвышении напротив входа, с соединяющей их ковровой дорожкой. Зал невелик, но из-за голых каменных стен и узких, пропускающих мало света окон мрачен в лучших традициях обители графа Дракулы. По левую сторону от помоста собралось несколько мужчин, тихо переговаривающихся между собой, присматривающихся ко мне, пусть и без наполовину суеверной опаски простых людей, однако настороженно, оценивающе, со сдержанным интересом искателей собственной выгоды. Я заметила среди них Эветьена и отчего-то не обрадовалась сему факту. По правую в два аккуратных рядочка выстроились девы жребия и рыцари, похожие на вытянувшихся по струнке солдат. И именно сейчас, при скудном освещении, я сообразила вдруг, сколь убого, уныло выгляжу на фоне остальных девушек. Не надо быть великим знатоком здешней моды, чтобы понять, что платья их роскошнее, богаче, причёски сложнее, локоны, завитки и замысловато уложенные косы, а количество драгоценностей поражало воображение. Я же в этой дурацкой ночнушке плыла через зал этаким призраком невесты, внезапно почившей в день свадьбы. Честно старалась идти, как ходили другие избранные – не слишком быстро и не чересчур медленно, плавно, выпрямив спину и расправив плечи, – но…

Даже не видя себя со стороны, подозревала справедливо, что получалось паршиво.

– Фрайнэ Асфоделия Тиаго и её назначенный светлый рыцарь Тисон Шевери, – объявили за нашими спинами. – Избранная священным жребием дева востока.

Шагом явно не столь грациозным, как следовало бы, я дошла почти до самого помоста и остановилась в метре от первой ступеньки – благодаря Тисону, который вовремя дёрнул меня за рукав. Догадался, наверное, что я так и буду идти, пока не столкнусь нос к носу с монаршей персоной.

Не знаю, что имела в виду Кили, сравнивая императора с лукавым менестрелем, и как вообще выглядел этот, несомненно, фольклорный элемент, но трижды вдовец и впрямь оказался мужчиной в расцвете сил и возможностей. Короткие тёмно-каштановые волосы под обручем короны, карие глаза, красиво очерченные скулы. Фигура в чёрной, на удивление простой одежде смотрелась подтянутой, лишних килограммов не наблюдалось. Общее впечатление несколько портили непроницаемое выражение лица и холодный препарирующий взгляд, прогулявшийся по мне, едва я замерла, рождавший мерзкое ощущение себя кроликом перед удавом.

И что дальше?

Просмотренные фильмы и книги в историческом антураже подсказывали, что дальше по плану реверанс.

В кино актрисы приседали движением элегантным, отработанным, выглядевшем естественным, непринуждённым. Но попробуй-ка повторить его без малейшей подготовки, под десятком-другим чужих глаз.

Император смотрел равнодушно, не мигая, усиливая сходство со змеёй. Мужчины слева умолкли, справа вовсе не доносилось ни звука. Я подавила порыв оглянуться в поисках поддержки на Тисона за моей спиной и нерешительно ухватилась за юбку.

Что я знала точно?

Чуть-чуть приподнять подол платья. Лодыжки на всякий случай не обнажать, а то мало ли, вдруг здесь голые щиколотки приравнивались к последней стадии стриптиза?

Одну ногу отвести назад… левую или правую? Или без разницы?

Вторую начать сгибать в колене.

Спину прямо, взгляд к полу.

Или стоило просто присесть, всё равно под длинной юбкой не видно, как я там ноги заплела?

Для Асфоделии реверансы наверняка были делом лёгким, обыденным и, возможно, необходимые движения заучены ею до автоматизма, но когда только и думаешь, куда поставить левую ногу, как согнуть при том правую и удержать некое подобие осанки, на память тела рассчитывать не приходилось.

Не надо было отставлять ногу, эх, не надо было…

Умная мысль, как обычно, припозднилась, посетив голову ровно в тот момент, когда крен стал фатальным. В гулкой тишине зала я грохнулась на ковровую дорожку, охнула от боли. Падать на жёсткий холодный пол удовольствие маленькое, всё равно что на асфальт, и дорожка не особо спасала, разве что немного щадила коленки и инстинктивно выставленные ладони. На секунду-другую я застыла на четвереньках, волосы густой пеленой упали по обеим сторонам лица, заслоняя обзор. Затем почувствовала, как сильные руки подхватывают меня, бережно поднимают с пола. Сев на пятки, откинула волосы назад и увидела тень неподдельного изумления в тёмных глазах императора. Вероятно, в такую интригующую позу дамы перед ним вставали реже, чем можно предположить. Впрочем, впечатлила я всех присутствующих, пусть и по-разному.

Компания слева удивилась не меньше монарха.

Брендетта смотрела с откровенным, насмешливым презрением.

Нарцисса с испугом.

Взгляд Жизель идентифицировать я не смогла.

Бравых рыцарей, похоже, смутила реакция коллеги по ордену.

Не обращая внимания ни на соратников, ни на властителя, Тисон помог мне встать, заглянул обеспокоенно в лицо, быстро ощупал обе мои ладони, проверяя на наличие повреждений, и лишь после вернулся на исходную позицию. Дрожащими руками я поправила платье, стараясь не смотреть на подол – вряд ли дорожка настолько чистая, чтобы белая ткань выдержала столкновение с ней без последствий, – безуспешно попыталась пригладить волосы.

– Добро пожаловать в сердце Благословенной Франской империи, фрайнэ Асфоделия, дева востока, – наконец заговорил император.

Я не смогу повторить этот адов реверанс на бис, не смогу!

И ещё никто до сих пор не упомянул, как, собственно, зовут правителя.

– Мы надеемся, путешествие было приятным, – продолжил он любезным светским тоном. – Вы же прибыли с Сонны, одной из крупнейших островных твердынь?

К чему этот вопрос? Сомнительно, чтобы император не знал, откуда Асфоделия, тем более с такой-то славой, впереди барышни бегущей… Или это уже собеседование началось?

– Да… Ваше величество… Ваше императорское величество.

– Говоря по чести, нам не часто доводилось бывать на островах, – изумление уступило место расчётливому холодному интересу. – Быть может, фрайнэ Асфоделия, вы поведаете нам о чудесах вашего родного края?

Что подразумевается под чудесами – описание местных красот природы, местных достижений или магия? Та самая, что под запретом и женщинам вообще не позволена?

– А… – я огляделась беспомощно. Только Тисон бросил на меня ободряющий взгляд, остальные смотрели с разной степенью ожидания скучающей публики на реалити-шоу – что ещё выкинет эта странная островитянка? – Я… э-э… Там… красиво. И… острова славны своими воздухоплавателями, – повторила я сказанное Тисоном.

Так хреново не было даже на настоящих экзаменах… Стою, потею отчаянно, слова с трудом выдавливаю, ни одной толковой мысли. Платье, поди, грязное, причёска больше на гнездо воронье похожа, а в глазах Эветьена столько скепсиса, словно он знает наверняка, что я не я, то есть я – не Асфоделия.

– И жители его почитают как должно Четырёх и нас, поставленных их волею над людьми и благословенными землями этими?

Кажется, вопрос с подвохом.

– Да… – пролепетала я.

– Нам радостно слышать эту добрую весть, – правда, не видно радости-то, ни в голосе суховатом, ни во взоре подозрительном.

Что там Жизель говорила о мятежах на островах в прошлом веке?

Руки императора лежали на деревянных резных подлокотниках трона, и я заметила, как правитель приподнял указательный палец правой, как сверкнул алый камень массивного перстня, поймав скупой луч света. Что движение это обозначало монаршую волю, я поняла, только когда Тисон взял меня за локоть и потянул назад. Я послушно отступила, по следующему знаку другие девушки вышли на дорожку и встали рядом со мной. Синхронно присели в злополучном реверансе, плавном, идеально выверенном, и выдохнули в один голос:

– Ваше императорское величество.

Я тоже попыталась. Колени тут же отозвались болью, я скривилась и в результате изобразила нечто, больше похожее на нездоровое подёргивание плечом и ногой, нежели на требуемое телодвижение. К чести императора, если он и счёл мою позу недостаточно почтительной, то виду не подал. Девушки выпрямились, отступили на несколько шагов, по одной развернулись и в сопровождении рыцарей покинули зал.

И это всё? А где дополнительные каверзные вопросы, вступительная речь, подробный инструктаж и вдохновляющее напутствие? Пришли, покрутились перед императором и ушли?

Признаться, на выходе из зала очень хотелось обернуться, поймать выражение монаршего чела, когда никто из претенденток на него не смотрит, и, быть может, увидеть проблеск настоящих чувств, истинное мнение по поводу невест вообще и Асфоделии в частности.

Вышли мы опять последними, пересекли зал ожидания. Человек в чёрном выскользнул за нами, обогнал и возглавил процессию прекрасных дев и благородных рыцарей. Я приотстала и ко всему прочему начала прихрамывать – правая нога болела всё сильнее, левое колено саднило. Двери зала ожидания закрылись и в следующем, длинном, гулком и пустынном, Тисон мягко подхватил меня под локоть и увлёк к ближайшей оконной нише. Я присела на край подоконника и обозрела полученный ущерб. Белую ткань украсили тёмные разводы, ладошки грязные, как у ребёнка… а я ими ещё всё приглаживала. На правом колене наливался синяк, на левом немного содрана кожа. Тонкое полотно левого чулка порвалось и окрасилось в алый, правый выдержал не иначе как чудом, но узелок узкой ленты, подвязывающей его выше колена, почти распустился.

– От зараза, – пробормотала я, исследуя собственные ноги.

– Сильно ударились? – Тисон, стоически игнорируя задранный подол, опустился на одно колено передо мной.

– Да так… буду теперь как дитё малое, чумазая и с разбитыми коленками. Перекиси, полагаю, здесь нет?

– Что, простите? – непонимающе глянул на меня мужчина.

– Перекиси водорода… ладно, забудь… те, – отмахнулась я.

Какие ещё могут быть варианты в мире, где летают корабли, но медицина вряд ли находится на высоком уровне?

Листик подорожника?

– Вам следует вернуться в ваши покои, лечь и пригласить лекаря.

– Зачем? Синяк и пара царапин… само пройдёт. Конечно, обработать в любом случае не помешало бы, но вызывать врача… то есть лекаря?

В замке Делени и без врачей обошлись распрекрасно, а тут ради ободранной коленки приглашать надо?

Девушки и рыцари скрылись за дверями следующего зала, однако наедине мы с Тисоном всё равно не остались – почти сразу же стукнула створка на противоположной стороне, пропуская Шевери-старшего. Окинув помещение быстрым взглядом, он направился к нам и замер подле коленопреклонённого брата. Посмотрел на мои ноги, затем мне в лицо.

– Мои поздравления, фрайнэ Асфоделия, – произнёс тем раздражающе требовательным тоном, что вырубал на корню позитив любых, даже самых невинных фраз. – Вы сумели удивить Его императорское величество настолько, что вам дозволено остаться вместе с другими избранными.

А прежде было не дозволено?

– Эветьен, фрайнэ Асфоделия ударилась при падении и ей следует… – вмешался Тисон, но Эветьен лишь головой качнул, отметая возражения.

– Надеюсь, вы понимаете, что это ещё не конец.

Да-да, вижу, что это только начало замечательной, интригующей истории о неправильной попаданке Алёне. Ей, бедняжке, не досталось ни памяти и полезных навыков предыдущей владелицы тела, ни стального характера самостоятельной железной леди из прошлой жизни, посредством коего посвежевшая Алёна смогла бы проложить себе путь к завоеванию нового мира, разрешить все проблемы и достичь похвальных высот в местных реалиях.

– И если вы что-то задумали, фрайнэ Асфоделия, что-то… рискованное, сложное, сомнительное... опасное, – Эветьен склонился ко мне, однако глаза я не подняла. Смотреть на грязный подол куда безопаснее. – Если это игра, то вы не сможете играть в неё долго.

– Эветьен, – Тисон встал и оправил юбку вместо меня.

– Признаться, я тоже удивлён, – старший Шевери выпрямился, отступил, перестав давить превосходством моральным и физическим.

– Чему же?

– А ты не видишь? – скорее всего, к реплике прилагался соответствующий выразительный взгляд.

Не знаю, удостоил ли Тисон брата взглядом ответным или попросту проигнорировал, однако вслух ничего не сказал. С его помощью и поддержкой я сползла с подоконника и поковыляла к дверям на другой стороне зала. Правда, далеко мы не ушли, Тисон остановился вдруг и обернулся к Эветьену.

– Не мог бы ты показать, куда идти? – осведомился невозмутимо. – Я редко бываю во дворце и совсем не ориентируюсь в его стенах.

Несколько секунд тишины и Эветьен стремительно прошёл мимо нас, мрачный и недовольный. Молча проводил до спальни и остался в примыкающей к ней гостиной, пока Тисон сгружал меня на кровать и настаивал на вызове лекаря. Полагаю, разговор братья продолжат, но уже без меня.

Вопреки ожиданиям, Кили в комнате не было, зато едва рыцарь покинул опочивальню, получив кучу заверений, что всё в порядке и я справлюсь сама, как отворилась неприметная дверь в дальнем углу и в спальню вошла Жизель.

 

 

Глава 4

 

С минуту мы с Жизель настороженно разглядывали друг друга, и не знаю, как кандидатка в императорские невесты, но я задалась вопросом, что она тут делала.

Или Эветьен комнатой ошибся?

Или, того веселее, не ошибся, но сознательно привёл брата и меня в чужую спальню?

– Покои одни на двоих, – наконец пояснила Жизель, правильно истолковав закономерное подозрение, наверняка ясно отразившееся на моём лице. – И поскольку Брендетта наотрез отказалась делить их с… островитянкой, а Нарцисса приготовилась упасть в обморок, то осталась я, – девушка развела руками и прошла мимо кровати к сундуку у стены.

И почему кажется, что Брендетта употребила другое выражение?

Возможно, даже не одно.

– Раздельных комнат не нашлось? – проворчала я, сползая с края постели.

Как и в замке фрайна Делени, кровать высокая и тоже водружена на небольшое возвышение, покрытое ковром. Вышитое покрывало, балдахин с бахромой, резные столбики и лёгкие белые занавески прилагались. Вроде и роскошно, но как же непривычно!

Интересно, сколько времени среднестатистическая попаданка тратит на адаптацию? По некогда прочитанным мной романам получалось, что от пары-тройки дней до пяти минут. Хоба, и она уже в чужом мире чувствует себя как дома, везде ориентируется и со всем справляется, а где не справится сама, там поможет главный герой, весь такой брутальный, властный и красивый до умопомрачения.

Это у меня только один благородный рыцарь.

Не смазливый мачо, зато с обетом безбрачия.

И заботливый.

Конечно, я отдавала себе отчёт, что Тисон возится со мной вовсе не из-за внезапной любви с первого взгляда к юной прелестнице Асфоделии, но по воле обязательств, однако в нынешней ситуации я радовалась любой помощи, даже в силу долга.

– Мы всего лишь девы жребия, претендентки и не более. Отдельные покои нам не положены, – в голосе Жизель явственно прозвучала насмешка. – Станет одна из нас суженой Его императорского величества и тогда займёт другие комнаты, предназначенные для супруги императора.

– В которых до неё жили три предыдущие жены? – не удержалась я от сарказма.

– А до трёх предыдущих жён Стефанио жила его мать, а до неё великое множество её предшественниц, жёны императоров и коронованные императрицы. Этот дворец стар, очень стар, повидал уж не одно поколение франских монархов.

Мыли, одевали и красили меня в другой комнате… и если три избранные прибыли раньше меня, то они здесь уже какое-то время обретаются… и что же, выходит, до аудиенции место заселения Асфоделии было под вопросом? Отправить ли её к остальным дамам или лучше от греха сразу в отдельную камеру?

– И ты не боишься? – уточнила я.

– Чего?

– Нечестивой островитянки, от которой люди шарахаются как от чумной, – я обернулась к Жизель.

– А должна? – по губам девушки скользнула быстрая понимающая усмешка.

– Ты мне скажи. Вдруг я какое колдунство страшное учиню? Меня же вроде в этом обвиняют? То ли я что-то наговорила, то ли намагичила, а в Империи магичить без разрешения запрещено, особенно женщинам.

– Моя мать родом из Целестии, и я провела там большую часть жизни.

Кабы я понимала, что это означает!

– Где Кили… э-эм... моя назначенная служанка?

Не то чтобы я прямо-таки нуждалась в помощи горничной, но Кили могла что-то подсказать, что-то разъяснить, в силу положения не хамила завуалировано, не шарахалась от меня и не смотрела снисходительно, с плохо скрываемым раздражением, будто я только что приехала из деревни в мегаполис.

– Когда я вернулась, её здесь не было. Возможно, нынче она на половине для слуг. Возможно, отчитывается.

– О чём? – удивилась я.

– О тебе.

– Обо мне?

– Разумеется. Назначенные рыцари – стража, назначенные служанки – соглядатаи. Для чего, ты думаешь, их приставляют к девам жребия? Отнюдь не потому, что у нас нет собственных слуг. Есть. У Брендетты целая свита на зависть многим первым фрайнэ Империи, положение Нарциссы не столь высоко, как наше, но и у её семьи есть прислуга. У твоей, сколь полагаю, тоже.

Я промолчала.

– Даже рассветники не могут быть с избранными повсюду, да и они всё равно мужчины, – Жизель наклонилась, подняла крышку сундука. – Есть места, куда и им нет хода, и не каждая девушка станет говорить при них открыто. Служанка – дело другое. Поэтому не забывай, что всё, сказанное тобой твоей служанке и при ней, в тот же день дойдёт до ушей советников императора, а там и до него самого.

Ясно. Не верь никому, все врут.

– Хорошо, – вздохнула я смиренно. – Где тут ванная?

– В Империи говорят «купальня», – поправила Жизель и указала на проём, из которого вышла. – Там.

Я поковыляла в ванную… тьфу, в купальню. Сфера на треноге вспыхнула сама при моём появлении, озарив просторное, обложенное плиткой помещение с узкими, забранными витражами окнами и неожиданно большой ванной, наполовину утопленной в полу. Был и рукомойник с двумя отдельными кранами и ручками, напоминавший скорее о начале двадцатого века, нежели о глубоком средневековье, и высокое зеркало на изогнутых ножках, и полочки для косметики, и узкий лежак неизвестного назначения. Вместо полотенец отрезы белой ткани, развешанные по стене, и я, прихватив один, направилась к раковине. Включила воду, намочила часть ткани и, присев на лежак, сняла туфли и чулки. Осторожно промокнула ссадины на левом колене, стирая запёкшуюся кровь. Звуки шагов услышала не сразу, лишь когда в поле зрения возник подол тёмно-синего платья.

– Это для ушиба, – Жизель протянула плоскую зелёную баночку. – А это для ссадин, – к зелёной присоединилась бордовая. – Намажь – скорее заживёт.

Я выпрямилась, взяла баночки, поставила на лежак.

– Спасибо.

– Пустяки. В ближайшие дни спокойно не будет и даже куда более серьёзные недомогания не оградят тебя от необходимости участвовать во всём, что император пожелает устроить для избранных.

– Есть какая-то… программа или что-то вроде того? Ну, уже известно, что запланировано для отбора? Конкурсы, задания и что там ещё бывает…

– Обычно Его императорское величество проверяет дев жребия… по-всякому. Подстраивает какую-нибудь ситуацию и наблюдает, как избранная с ней справится. Заранее о них не предупреждают, естественно, – Жизель покачала головой, явно не одобряя монарших методов выбора невесты, и вышла.

Замечательно. Какая бы проверка ни была уготована Асфоделии, вряд ли я справлюсь с ней на «отлично» и уж точно не так, как требуется императору. Подозреваю, путь в императрицы Асфоделии заказан.

Хотя… может, она и не рвалась занять вакантное местечко? Если тебе так охота выйти замуж за принца, то есть за императора, то к чему устраивать не пойми что и обзаводиться сомнительной дурной репутацией?

Правильно, не за чем.

 

* * *

 

Если кто-то полагал, что богатые знатные дамы спят до обеда, завтракают в постели и коротают время до вечера за болтовнёй, чаепитиями и прихорашиванием к очередному балу, то поздравляю, этот кто-то крупно ошибался.

Разбудили нас с Жизель задолго не то что до обеда – до полудня. Нет, нас вовсе не тормошили специально, не орали над ухом командным тоном и не звонили в колокол вместо будильника. Я проснулась от звуков шагов и голосов, доносящихся из-за двери, возни в гостиной и не успела собраться с мыслями и заново осознать, где я теперь есть, как рядом зашевелилась Жизель. Спать пришлось на одной кровати, благо что та достаточно широка для двух девиц. Правда, я и в детстве не делила одну кровать даже с сестрой, но выбора не было.

Не на полу же спать, верно?

Через несколько минут дверь, ведущая в гостиную, отворилась и в спальню проскользнула фигурка в чёрном форменном платье, склонилась к зеву камина. Жизель что-то проворчала себе под нос, вынырнула из-под одеяла, и я поняла, что хочешь не хочешь, а пора вставать.

Из интересного накануне я отметила только визит портнихи с двумя помощницами, снявшей с меня мерки. То ли поздний обед, то ли ранний ужин доставили прямо в покои, где мы с Жизель поели, украдкой поглядывая друг на друга в попытке понять, чего ждать от соседки по комнате. Копившиеся вопросы жаждали поскорее обзавестись ответами, однако осторожность вынуждала помалкивать и не порождать ещё больших подозрений, чем уже есть.

Предположим, Жизель тоже не рвётся в императрицы, что, в общем-то, вполне естественно, учитывая судьбу трёх прошлых жён Стефанио, и потому можно надеяться, что она не видит во мне соперницу и битое стекло в туфли подсыпать не станет. Однако и требовать от неё помощи в адаптации вряд ли стоило.

Мы умылись – более основательных банных процедур с утра не планировалось, – служанки помогли нам одеться и причесаться. Кили принесла мне новое платье, и оно не только идеально село на фигуру Асфоделии, но и – о, чудо чудное! – походило фасоном на наряды других избранных. Вертевшийся на языке вопрос я благоразумно придержала. Очевидно, что сшили платье отнюдь не за эту ночь, скорее всего просто подогнали готовое под новые мерки, и оттого непонятно, почему нельзя было сделать всё сразу?

Странно.

Даже слишком.

Затем нас повели на утреннее благодарение Четырёх в храм, расположенный прямо во дворце. По пути к нам с Жизель присоединились Брендетта и Нарцисса: одна вздёрнула носик повыше и отвернулась, не удостоив приветствием, другая что-то пролепетала и опустила глаза к полу.

– Брендетта – дочь первого фрайна Витании, дева юга, – шёпотом пояснила идущая рядом Жизель. – Нарцисса из мелкопоместного рода с севера, ни заслуг, ни наград. При иных обстоятельствах они едва ли сошлись бы. Брендетта, поди, и стоять подле Нарциссы не стала бы.

– А ты откуда? – решилась спросить я.

– Нардия. Это на западе Империи.

Карта всё ещё оставалась предметом насущным, исполненным неведомой прежде актуальности. Тем более что накануне в процессе осмотра покоев я не обнаружила ни книг, печатных или рукописных, ни подобия книжного шкафа. Впрочем, могло статься, что чтение здесь вовсе не в чести.

Галерея, длинная, открытая несмелым утренним лучам солнца, соединяла храм с другими дворцовыми корпусами. Здесь нашу разномастную компанию, ведомую Брендеттой, шествующей впереди с независимым важным видом, ожидали рыцари. Мужчины раскланялись, девушки кивнули в знак приветствия. Ну хорошо хоть тут изображать реверанс не требовалось. Каждый рыцарь встал рядом со своей подопечной и прерванное было движение возобновилось. Мы с Тисоном так легко, непринуждённо оказались в конце процессии, что я уже не удивилась.

– Доброе утро, фрайнэ Асфоделия, – поздоровался Тисон, не глядя на меня. – Как ваше здоровье?

– Доброе, – отозвалась я. – Чувствую себя лучше, спасибо. А вы?

– Хорошо, – рыцарь помолчал чуть и добавил: – Сколь полагаю, вы не пригласили лекаря?

– Я говорила, само заживёт. В детстве я и похуже коленки разбивала и ничего, как видите… – внезапно я осеклась.

Я разбивала, да.

А Асфоделия? Благовоспитанные маленькие леди не бегают и где ни попадя не лазают.

– Вижу, – согласился Тисон, то ли не заметив, как я умолкла вдруг, то ли не придав обрыву реплики значения.

Я помяла край длинного, почти до самого пола, рукава платья, наблюдая за Жизель перед нами, с какой совершенной осанкой она идёт, какие изящные, выверенные шаги делает, как держит руки. Масса мелких, неважных на первый взгляд деталей, тысяча мелочей, из которых складывался пресловутый образ благородной леди, и чем дольше я следила за Жизель, за другими избранными, тем отчётливее видела, сколь я на них не похожа. Я ясно ощущала, что не держу спину как должно, что мало-помалу начинаю чуть-чуть сутулиться, словно тело Асфоделии на некоем инстинктивном уровне перенимало привычки и недостатки новой хозяйки.

Я ходила иначе – почему-то на фоне трёх девушек, плывущих грациозными лебёдушками, это стало особенно заметно.

Я по привычке пыталась что-то теребить.

Мне мешались дурацкие эти рукава, коих не было на вчерашней ночнушке, длинная, путающаяся под ногами юбка и шлейф, короткий, но в наличии таки имеющийся.

И мне, чёрт возьми, хотелось кофе!

Крепкого чёрного кофе с двумя ложками сахара и молоком, как я любила.

Но в престранном этом мире наверняка нет кофе! А если и есть, то точно не в Империи.

Внутренним убранством храм отличался от знакомых мне церквей куда меньше, чем можно ожидать. Просторный прямоугольный зал озарён множеством горящих свечей в круглых подставках, по обе стороны от центрального прохода тянулись рядами длинные деревянные скамейки. Стены, каменные, серые, рассечены узкими окнами, в прохладном воздухе витал слабый аромат благовоний. Народу полно, я впервые увидела столько местных сразу, мужчин и женщин, молодых и пожилых. Кто-то одет скромнее, кто-то более роскошно, но понятно, что все эти люди – придворные, обитатели дворца, о котором я по-прежнему знала до обидного мало.

Как можно владеть хоть чем-то без полезной информации?

Тисон аккуратно подхватил меня под локоток, помогая лавировать среди толпящихся в проходе людей и уверенно увлекая вперёд. Я отметила, как Брендетта заняла одну из передних скамеек, держась со своим рыцарем так, будто его тут вообще не было. Мы прошли мимо и остановились возле первого ряда. Тисон жестом указал на деревянное сидение, и я послушно присела. Повертела головой в попытке понять, не нужно ли подвинуться дальше, давая место другим, и вздрогнула, увидев слева от себя императора.

Сегодня Его императорское величество… как его звать-то? Стефанио вроде?.. был без короны и оттого казался обычным человеком, простым смертным, ничем не отличавшимся от других людей, заполнявших зал. На меня не взглянул, и двигаться дальше не собирался, впрочем, судя по попадавшим в поле моего зрения коленям, двигаться один леший некуда, всё занято.

Вот же… зараза!

Я обернулась к Тисону, занявшему место на второй скамье, позади меня, посмотрела максимально возмущённо. Ответный взор спокоен, незамутнённый, словно чистые речные воды, подумаешь, страшную островитянку к правителю подсадили. Ясен день, ничего случайного в этой якобы случайности нет, но приятного всё равно мало и как-то сразу вспомнилось предупреждение Жизель.

Назначенные рыцари – стража, назначенные служанки – соглядатаи.

И те, и другие действуют с одобрения и по приказу вышестоящего лица, как оное лицо велит, так они и поступят, никак иначе.

Придворные рассаживались согласно регламенту, занимая лишь те скамейки, которые полагались им по статусу, что очевидно даже человеку, далёкому от реалий жизни при дворе. Брендетта некоронованной королевой сидела на третьей от меня и теперь силилась прожечь во мне дырку взглядом, гневом праведным пылающим. Жизель нашлась на пятой на другой половине зала, Нарциссы вообще не видно, вероятно, её место было где-то на галёрке. И, разумеется, поглядывала на меня не только Брендетта.

Прямо ли, украдкой, сразу взгляд отводя или же позволяя себе задержать его на этакой диковинке, изучить её с любопытством то жадным, то скептичным, то брезгливым, но смотрели все.

Перешёптывались.

Обсуждали.

Какие эпитеты при том использовали – знать не хотелось.

Жуть-то какая.

Никогда не любила, когда на меня таращились в таком количестве, откровенно, с весьма умеренным стеснением, и повышенное внимание посторонних не радовало от слова «совсем». Пришлось отвернуться и сосредоточиться на происходящем на свободном пространстве между первым рядом и стеной с большим круглым окном, забранным витражом. Круг разбит на четыре разноцветных сектора, в каждом замысловатый вензель и под окном деревянный резной диск с теми же знаками, отличающийся от витража разве что отсутствием цвета. Никаких персонифицированных изображений четырёх богов Империи нет, ни картин, ни скульптур, лишь повторяющиеся знаки на медальонах на стенах на длинной стороне зала да раздельных деревянных пластинах ниже большого диска. Машинально потянувшись к собственной шее, я провела кончиками холодных пальцев по коже, пусть умом и понимала, что на мне нет кругляшка сродни тому, что носили монахини и Нарцисса. И когда я в первый раз очнулась в замке Делени, тоже ничего не было. Даже в том состоянии я бы заметила, будь на моей шее подвеска.

Была ли прежде, при настоящей Асфоделии?

Или вера в Четырёх меньше распространена за пределами Империи? Жизель же упоминала, что в прошлом веке её насаждали слишком уж активно, а насильственное привитие чужой религии редко когда до добра доводит.

– Добрыми ли были ваши сны прошедшей ночью, фрайнэ Асфоделия? – неожиданно осведомился император, не поворачивая ко мне головы.

А я вот не смогла удержаться и покосилась на сидящего рядом правителя. Ничего так профиль, гордый, величественный и нос прямой… в самый раз для монет…

– Ну… не знаю, – ответила честно, потому как не помнила, что мне снилось. И добавила поспешно: – Ваше императорское величество.

Женихи точно не снились.

К счастью.

– Здесь, на континенте, считается, что если сон, ниспосланный Аэрином Благословенным в первую ночь на новом месте, был добрым, то и пребывание там будет овеяно удачей, – пояснил Стефанио.

Может, это и есть одно из испытаний для дев жребия? А что, ситуация явно нестандартная, издалека видать, что подстроенная и не особо деликатно.

– На островах есть какие-либо похожие приметы для новоприбывших? – продолжил император экзотический допрос.

– Я… не знаю, – повторила раньше, чем сообразила, что в этом случае незнание – отнюдь не благо.

– С тех пор, как до нас дошли вести о произошедшем на Сонне, все вокруг только и твердили, что, должно быть, служители Четырёх ошиблись, читая знаки богов, или что сие есть испытание, ниспосланное Империи и нам, её правителю… или что это – происки врагов, желающих нашего падения. И что нам надлежит держать вас, фрайнэ, на расстоянии безопасном… а лучше и вовсе сразу поступить так, как следует поступать со всяким, кто таит свои силы от зоркого ока Заката.

Выходит, всё-таки Асфоделия что-то да намагичила.

Я опустила взгляд на собственные руки, нервно мнущие складки розового платья, прислушалась к себе в поисках той самой силы, что так всех впечатлила.

В ответ заурчало в желудке.

– Но вопреки мнению советников, мы решили, что прежде следует увидеть всё своими глазами, – на меня Стефанио не смотрел, говорил негромко и со стороны, наверное, казалось, будто он не то что не обращается ко мне – совсем ни с кем не беседует, но медитативно созерцает витраж. – Мы отправили советника Шевери со срочной миссией, однако доклад достопочтенного фрайна удивил нас своей… противоречивостью.

Понять бы, зачем император всё это мне рассказывает?

– Некоторые наши советники полагают, что вы искусно притворяетесь, что вы если не мятежница, то ставленница Хар-Асана, чья власть, как известно, простирается далеко за пределы их владений…

А это что ещё за зверь?

– Но коли так, то означает ли это, что служители Четырёх действительно ошиблись?

Надеюсь, вопрос риторический.

Мелодично зазвенел колокол, шорох одежды, шаги и голоса позади стали громче на несколько секунд и затихли разом. Из бокового прохода вышел немолодой седовласый мужчина в белой сутане, украшенной косичками из четырёх цветов, встал перед большим диском, лицом к присутствующим, и воздел руки. Я выдохнула с немалым облегчением, радуясь возможности уйти от вопросов, ответить на которые я не могла. Жрец велеречиво поприветствовал собравшихся, Его императорское величество и новый день, вознёс хвалу и витиеватую благодарность Четырём за всё хорошее и плохое, чем боги одарили смертных за день прошедший, и зачитал соответствующую выдержку из солидных размеров книги, лежащей на специальной подставке. По завершению чтения настал черёд собравшихся благодарить богов. За неимением лучших идей я старалась повторять за людьми вокруг – одухотворённый взор к диску и шевелить губами, делая вид, словно я и впрямь обращаюсь к Четырём.

Солнце заглянуло в храм через витражное окно, наполнило прежде тускловатые стёкла светом и цветом, расплескало по серым стенам и полу пылающий рубин, сочный изумруд, насыщенный сапфир и благородный серебристо-белый, будто искрящийся снег, бриллиант. Я отвернулась от диска, проследила за яркими пятнами, пляшущими по помещению, придающими мрачноватому залу немного предпраздничной новогодней торжественности, невиданных прежде оттенков.

Красиво по-своему. Правда, никто больше внимания не обращал, привыкли, вероятно…

Подняла глаза и поймала недоумённый взгляд Тисона. Смутившись, села ровно, как положено. Ну да, все молятся, а я солнечным зайчикам и стёклышкам разноцветным радуюсь…

По окончанию благодарения Стефанио поднялся первым, за ним с дюжину человек, сидевших на этой же скамейке, включая старшего Шевери. Император удалился в сопровождении свиты и только после начали вставать и выходить остальные. Я тоже поднялась, но лезть вперёд не торопилась, ожидая, пока выйдет большинство. И когда шагнула было на центральный проход, дорогу мне заступила женщина.

Высокая, статная, в чёрном с золотом платье, с убранными в сложную причёску тёмно-каштановыми волосами и голубыми глазами, полными ясно читающейся насмешки. Тонкие, подкрашенные тёмным кармином губы растянулись зеркальным её отражением, оценивающий взор без всякого стеснения прогулялся по мне от края юбки до макушки. В ответ я тоже посмотрела прямо, изучающе, отмечая черты лица, и в молодости вряд ли способного похвастаться миловидностью, и морщинки, скрыть которые не могли ни слой пудры, ни рассеянное освещение храма.

– Какое милое дитя, эта дева с островов, – насмешка прорезалась и в голосе незнакомки. – Так очаровательна и юна… и вовсе не столь страшна, как уверяют злые языки, не правда ли? – женщина обернулась к нескольким дамам, столпившимся за её спиной этакой свитой.

Хотя, наверное, свита это и была.

В подтверждение дамы синхронно закивали.

Тисон, вместе со мной ожидавший отбытия основной части прихожан, шагнул к женщине, склонил голову.

– Фрайнэ Мадалин Жиллес.

– Рыцарь Шевери, – усмешка трансформировалась в светскую улыбку, глядевшуюся, правда, немногим приятнее. – Радостно вновь видеть вас при дворе. Могу ли я взлелеять надежду, что на сей раз вы задержитесь?

– Рыцари Рассвета следуют велению долга, чести и воле Четырёх, Его императорского величества и магистра ордена, фрайнэ Жиллес. Никто и ничто иное более над нами не властвует.

Интересно, почему Тисон обращается к этой мадам по фамилии – или как оно правильно зовётся, родовое имя? – а ко мне по имени собственному? Или к дамам постарше можно по фамилии?

Замужним?

Я машинально опустила взгляд на руки Мадалин, сложенные на уровне талии, но почти все пальцы оказались унизаны кольцами, непременно золотыми, с крупными драгоценными камнями, да и в этом мире брачный статус могли обозначать каким-то другим способом.

– Долг, честь и божественная воля… звучит не слишком ободряюще… особенно для юных сердец. Зато какая вам выпала удача – охранять одну из дев жребия… Нынче, сколь погляжу, Четверо знатно позабавились, явив свою волю…

Тисон посмотрел выразительно сначала на Мадалин, затем на диск за её спиной, призывая не богохульствовать в храме. Ничуть не смутившись, Мадалин одарила меня снисходительной змеиной улыбкой и прошествовала прочь. Свита последовала за ней, старательно подбирая подол платьев так, чтобы не задеть мой даже краешком ткани. Тисон осуждающе покачал головой.

– Кто это? – спросила я в лоб.

– Фрайнэ Мадалин, вдова почтенного фрайна Эднанда Жиллеса.

Исчерпывающая информация, угу.

Заметив, что Жизель со своим рыцарем тоже не торопится лезть вперёд паровоза и всё ещё стоит между скамьями, я направилась прямиком к ней. Может, я мало что понимаю в жизни в условном средневековье, но тут и дураку очевидно, что неспроста дамочка эта со мной заговорила. В зале куча народа сидела и из всей массы этой до бесед с островитянкой снизошли лишь император, к которому меня подсадили совершенно сознательно и с высшего одобрения, да случайная мадам?

Ну да, ну да.

– Жизель? – я поравнялась с девушкой и указала на покидающих храм женщин. – Кто эта фрайнэ в чёрном?

– Фрайнэ Мадалин Жиллес, вдова, – повторила Жизель то, в чём меня уже просветили. Помолчала секунду-другую и добавила: – И фаворитка Его императорского величества.

– Прости, что?

– Фаворитка – это…

– Я знаю, кто такие фаворитки, – перебила я. – Я имею в виду, что она…

Ровесница императора.

А может, и постарше.

Даже наверняка.

– Не юная кокетливая соблазнительница? – верно уловила ход моих мыслей Жизель. Оглянулась на обоих рыцарей, взирающих на нас укоризненно, подхватила меня под локоток и повела по опустевшему проходу к распахнутым дверям. – Мадалин стала официальной фавориткой ещё при второй супруге Стефанио, а знакомы они и того дольше. Мадалин состояла в свите каждой из жён императора. Она сама дважды вдова, дети её от второго брака с фрайном Жиллесом выросли, первый был бездетен.

При слове «фаворитка» перед мысленным взором замелькали кадры из фильма «Анжелика, маркиза ангелов», точнее, той части киносерии, где Анжелика вращалась при дворе. Страсти, интриги и отравленные сорочки.

– Что-то ты побледнела, – выдала Жизель вдруг.

– Не хочется, знаешь ли, становиться на пути давней любовницы.

– Думаешь, она увидела в тебе соперницу? Богов ради, Асфоделия, мимо этой женщины прошли три супруги императора, и ни с одной она не могла соперничать по-настоящему, потому что жена, тем паче жена франского императора, – это всегда жена и выбор жребия. Никакого иного не примет ни сам император, ни народ, ни храмовники с главенствующими орденами. Дважды вдове не стать избранной жребием, не стать суженой Стефанио, и она это понимает прекрасно. Так к чему ей, скажи, видеть соперницу в очередной даже не жене, но пока лишь деве жребия?

Может, ни к чему.

Может, позже она столь же оригинальным образом подкатит к каждой избранной.

Может, на самом деле единственная моя проблема – происшествие на Сонне, без которого Асфоделия была бы всего лишь «очередной» и «одной из».

Но из четырёх дев особое внимание оказывают мне, а дурной пример, как известно, заразителен. Где гарантия, что за монархом не потянутся другие, привлечённые интересом императора и влекомые собственным разгорающимся любопытством?

– Что бы там о тебе ни воображали франские вельможи, ты не встанешь на пути Мадалин, а она не встанет на твоём, – резюмировала Жизель.

– Ага, и к императору меня подсадили совершенно случайно, – не удержалась я от сарказма.

– Едва ли.

– Хоть это ты признаёшь.

– Стефанио любопытно, а кому в нынешней ситуации нет?

– Сначала они смотрят издалека, затем, не видя угрозы, подходят ближе, потом примутся палочками тыкать…

– Какими палочками? – растерялась Жизель.

– А там и до препарирования редкой зверушки недалеко, – не унималась я.

– Пре… что?

Мы вышли из храма в пустынную, чуть тронутую лучами солнца галерею, продолжили путь неспешным гуляющим шагом. Рыцари следовали за нами, сохраняя небольшую дистанцию и не мешая беседе. Ну, или бессильному препирательству, потому как после общения со Стефанио и Мадалин запас ежедневного оптимизма несколько иссяк. Разумеется, я вовсе не полагала, что императорская фаворитка и впрямь бросится немедля травить даже не неугодную соперницу, но претендентку на вакантное местечко, тут я с Жизель не спорила. Тем не менее, ни одна из трёх жён Стефанио не дожила до сегодняшнего дня, а Мадалин до сих пор при дворе и в императорской постели актуальности, судя по всему, ещё не потеряла. Странно, не правда ли?

– Как они умерли?

– Кто?

– Жёны Стефанио.

Ответила Жизель не сразу.

– На островах разве не слышали? – спросила после молчания недолгого, настороженного будто.

– Слышали, – отозвалась я уклончиво. – Но я подумала, вдруг тебе известно больше, чем… слухи?

– Несчастный случай.

– Со всеми тремя?

– Первая погибла на охоте… лошадь понесла и сбросила… фатально для шеи фрайнэ. Вторая сгорела в лихорадке за несколько дней. Третья… о третьей упоминают редко, да и супругой императора пробыла она меньше всех, но… – Жизель зябко передёрнула плечами. – Ходят упорные слухи, что якобы её нашли бездыханной в собственной постели.

– Признаки насильственной смерти обнаружили?

Хотя о чём это я? Хорошо, если тело просто осматривали, о вскрытии и анализах упоминать, поди, не стоило…

– Если и обнаружили, то об этом как раз не распространяются.

– И ни у кого не возникло подозрений, никому не показалась странной… такая высокая смертность в рядах несостоявшихся императриц? А сам Стефанио делал какие-то заявления по этому поводу, пытался выяснить подробности… докопаться до правды… или ждал, пока жребий подгонит ему следующую партию де…

Закончить мысль я не успела. Сверху что-то хрупнуло, треснуло, затем кто-то налетел на нас с Жизель со спины, сильным рывком сдёрнул с места. Пол галереи резко приблизился к моему лицу, а позади раздался оглушительный грохот.

 

Глава 5

 

Падение на содрогнувшийся пол отозвалось болью во всём теле и особенно в многострадальных коленях и ладонях. Тяжёлая рука на спине сильнее прижала к жёсткой вибрирующей поверхности, не позволяя подняться, перед глазами всё поплыло, в нос и рот полезла пыль, горькая, невесть откуда взявшаяся в таком количестве. Грохот стих, дышать стало труднее, пыль и какое-то мелкое крошево роились вокруг плотной бурой пеленой.

Чую, жизнь моя обрела невиданное доселе разнообразие.

Давление руки на спину ослабло, и я вскинула голову, закашлялась, чуть приподнялась и огляделась. Пылевая пелена облаком плыла по галерее, кружась в лучах солнца, между мной и Жизель лежал Тисон, прижимая нас обеих к полу, а позади…

В архитектуре внешней и внутренней я не особо разбиралась и оттого не могла сказать, как правильно называлась эта часть высокого стрельчатого свода, внушительный серый блок, упавший ровнёхонько на тот отрезок галереи, по которому мы с Жизель шли всего минуту назад. Но в факте, что после обрушения этакого «кирпичика» на наши головы шансы выжить были весьма и весьма невелики, сомневаться не приходилось.

Тисон тоже приподнялся, заглянул встревожено мне в лицо.

– Асфоделия, с вами всё хорошо?

Да… замечательно просто. Вот так идёшь себе, никого не трогаешь и вдруг – бабах! – падает на голову что-то тяжёлое, с жизнью несовместимое… и всё, нет тебя.

Совсем нет. Ни в этом теле, ни в том, что осталось где-то далеко-далеко…

Если осталось.

– Со мной-то точно всё неплохо, благодарю за заботу, любезный рыцарь, – подала голос Жизель и раздражённый сарказм её разбил охватившее меня оцепенение, холодное, липкое до тошноты.

Сглотнув сухим горлом, я кивнула.

– Д-да… вроде всё в порядке, – заверила неубедительно.

Тисон встал, помог подняться сначала Жизель, потом мне. Руки убрал не сразу, прежде удостоверился, что я способна стоять без опоры. Неловкими движениями я поправила волосы, мешающиеся не меньше длинной юбки, отряхнула платье. Рыцарь Жизель, отпрянувший, вероятно, назад, теперь ходил по другую сторону лежащего в пыли блока, то внимательно, хмуро осматривал его, иссечённого трещинами, раскрошившегося по углам и неровным краям, но не развалившегося на куски помельче, то настороженно, озабоченно поглядывал вверх, на чёрный провал в своде. Из противоположного конца галереи донеслись торопливые шаги и нас окружили люди, кажется, слуги и кто-то из мужчин-придворных, засыпали вопросами и восклицаниями. Впрочем, снимать показания у бедных впечатлительных фрайнэ никто не стал. Тисон вверил нас заботам коллеги по ордену, тот, в свою очередь, быстренько увёл пострадавших барышень с места происшествия, сопроводил до покоев и, порекомендовав позвать служанок и пригласить лекаря, испарился с похвальной скоростью. Жизель подозрительно посмотрела вслед своему сбежавшему рыцарю, затем оценивающе на нервно мнущуюся меня, вздохнула, усадила в кресло перед разожжённым камином. Ушла в спальню и через минуту вернулась с жестяной фляжкой, открыла, сунула мне в руки.

– Пей.

Я послушно сделала глоток и снова закашлялась, чувствуя, как ядрёная жидкость обожгла горло.

Ох ты ж… крепка, зараза!

– Это что?!

– Из батюшкиных запасов, – Жизель забрала фляжку и отхлебнула сама.

– Не рано ли пить?

– Сегодня особый случай, – девушка протянула мне сосуд, и я взяла, сделала ещё глоток.

А завтрака пока не было…

– Говоря по чести, я думала, ты покрепче, – заметила Жизель.

– В смысле? – эх, развезёт меня сейчас!

Вместе с телом Асфоделии, которая неизвестно пила ли в своей жизни что-то крепче вина.

– Не столь чувствительна.

– Не каждый день, знаешь ли, рискуешь погибнуть во цвете лет под куском потолочной балки, или что там отвалилось…

Прошлый раз, когда я ещё была собой, воспринимался иначе.

Непонятная вспышка.

Отключка.

И пробуждение в престранном этом мире.

Ни подумать, ни удивиться я не успела, а нынче всё хоть и произошло быстро, но видела я слишком многое, а что не увидела, то воображение дорисовало. И картинка мне не понравилась.

– Дворец стар, как я уже говорила.

– Ну да, – я и от третьего захода не отказалась, после каждого нового глотка содержимое определённо шло всё лучше и лучше.

По желудку разлилось приятное тепло, голова стала лёгкой, словно пёрышко, и мрачные краски жуткого опасного мира вокруг приобрели оттенок счастливого пьяного пофигизма.

Правда, Жизель фляжку отобрала и взглядом строгим смерила. Примчалась запыхавшаяся, испуганная Кили, засуетилась, охая, ахая и причитая. Я покорно позволила снять с себя испачкавшееся платье, протереть лицо и руки смоченной в розовой воде тряпочкой и переодеть в ночную сорочку. Отмахнулась от повторного предложения пригласить лекаря и забралась в постель, решив, что утро вечера мудренее. Или, вернее, что обед принесёт больше ясности, нежели такое неожиданно насыщенное утро.

 

* * *

 

– …Эмиссары прибудут завтра, и император полагает, что это прекрасная возможность и развлечь послов, и испытать дев.

Что тут за манера разговаривать прямо при спящем человеке? Огромный дворец, неужели больше свободных помещений нет?

– Они же не дипломаты!

– Они очаровательные, хорошо воспитанные, добродетельные фрайнэ из старинных франских родов… по большей части. Для того их и готовят – показать всё сияние своей огранки, всю чистоту при дворе, давая семье возможность выдать их замуж с наибольшей пользой для рода. Если им повезёт, то вскоре три из них смогут войти в свиту новой супруги императора.

Братья Шевери собственными персонами. Я этак загоржусь скоро от повышенного их внимания к моей особе.

– Три? – повторил Тисон с закономерным сомнением в голосе. – Ты действительно считаешь, что если Асфоделию не изберут, то она пожелает остаться при дворе? Что ей дозволят подобную дерзость?

– Стефан проявил к ней немалый интерес, – и Эветьен от этого факта отнюдь не в восторге.

– Тем хуже для неё. Быть может, она вовсе не захочет оставаться в столице, но её не отпустят… потому что на деле островитянке не стать его женой, зато шутихой – весьма вероятно.

О, какие подробности из жизни отдыхающих!

Я открыла глаза, осторожно перевернулась с бока на спину, оглядывая комнату. Беседовали братцы-акробатцы не в самой спальне, к счастью, но в гостиной, дверь в которую кто-то добрый не затворил плотно, оставив щель. Ни Кили, ни Жизель нет, портьеры на окне задёрнуты, отчего в помещении царил густой полумрак, не позволяя определить, день сейчас или уже вечер. Во рту пересохло, недавняя лёгкость в голове сменилась болезненной тяжестью, знакомой по прошлой жизни.

– Тебе не всё ли равно?

Пауза.

Что-то не торопится Тисон с ответом.

– Благодатных ради, Тис, только не говори, что ты…

– Я и не говорю. И ты не должен.

Опять пауза.

Наверняка в поглядушки играют, кто кого пересмотрит.

Откинув одеяло, я встала с кровати, вновь чуть не навернулась при спуске с возвышения в потёмках, нашла на кресле халат и, надев, направилась в гостиную. Распахнула дверь, сощурилась на неожиданно ярком солнце, проникавшем в комнату через открытое окно.

– Доброго дня, милостивые судари, – поздоровалась мрачно, поскольку больная голова к любезностям не располагала.

А ещё к скромности и положенному обращению.

Заметив у стены столик с графинами и кубками, поспешила к нему. Поочерёдно открыла каждый, понюхала и налила из того, в котором обнаружилась обычная вода. Под слегка ошалевшими мужскими взорами опорожнила залпом весь кубок.

– Напомните больше не пить натощак, – прокомментировала и налила ещё. – Даже после стрессовой ситуации.

Братья переглянулись.

– Как вы себя чувствуете, фрайнэ Асфоделия? – спросил Тисон.

– Более-менее… только голова болит, – призналась. – Но это тоже пройдёт… рассольчик всё равно вряд ли найдётся.

Не говоря уже, что любые таблетки отсутствуют как вид.

– Вы пили? – как-то угрожающе уточнил Эветьен.

– Да, – я развела большой и указательный пальцы, обозначая примерное количество принятого на грудь. – Немного. Совсем чуть-чуть. У меня был стресс.

– Юные благородные фрайнэ не пьют, – отчеканил Эветьен суровым нравоучительным тоном.

– Вообще?

– Юные благородные фрайнэ не пьют крепких хмельных напитков.

– А это тогда здесь зачем? – постучала я ноготком по графину с вином. – Или тут всё исключительно безалкогольное?

– Юным благородным фрайнэ дозволено выпить разбавленного вина во время трапезы, не забывая при том о мере и сохранении собственного достоинства.

– Прошу прощения, я не знала, – пожала я плечами и отпила ещё воды.

Внезапно Эветьен шагнул ко мне, вскинул руку, останавливая брата, дёрнувшегося было в нашу сторону.

– Мне не доводилось бывать на островах, фрайнэ Асфоделия, и я, увы, не знаю, что в действительности там принято, какие традиции сохранились с незапамятных времён и как нынче воспитывают детей, особенно благородных фрайнэ. Основываться могу лишь на слухах, – Эветьен поймал мой взгляд, и я застыла, не смея отвернуться. – Но пока мне не нравится то, что я вижу. Его императорское величество забавляет ваша неловкость и отсутствие манер, ему явно по душе ваше насупленное личико и взор затравленного зверька. Пусть так, однако вам не следует обманываться императорским благоволением – при малейшем признаке угрозы вас запечатают и отправят прямиком к закатникам. Да и скандальное поведение вас не красит, поверьте. И я настаиваю, чтобы вы вели себя подобающим образом, не покрывая ни свой род, ни свою родину большим позором, чем уже покрыли. Вы здесь лишь по милости Его императорского величества, но желания, даже желания властителей, порой столь переменчивы…

То есть как только императору надоест новая игрушка в моём лице, так всё, песенка моя будет спета.

– Будьте добры, подготовьтесь к сегодняшнему ужину как полагается, – Эветьен отступил, разглядывая меня с брезгливым, осуждающим выражением. – И к завтрашнему приёму послов тоже. А если ваше воспитание и образование в самом деле так удручающе низко, как я вижу, то, Благодатных ради, хотя бы постарайтесь не привлекать всеобщего внимания, – старший Шевери отвернулся и вышел.

Я прислонилась бедром к столику, поболтала остатки воды в кубке.

Вот гад, давит и давит морально, словно мне и без его нотаций и подозрений проблем мало!

– Брат много говорит и… должно быть, он вас пугает, но на самом деле он вовсе не так страшен, как кажется, – вступился Тисон за родственника. – Он… слишком беспокоится о земном… о своём месте при Его императорском величестве.

Никак карьерная лестница под бедолагой зашаталась?

– Вам действительно стало лучше? – заботливо осведомился Тисон.

– Да, спасибо. И… обычно я пью умеренно. Очень умеренно. И не с утра пораньше. Просто… сложилось так неудачно: завтрака не было, потом штука эта на нас свалилась и чуть не убила, – я допила воду, поставила тару на столешницу. – Думаете, это… случайно вышло?

– Да. Отчего нет? – Тисон посмотрел на меня с недоумением откровенным, показавшимся вполне искренним.

Потому что, как известно, если у вас паранойя, то это не значит, что за вами не следят!

– Ну… мало ли?

– Полагаете, всё могло быть подстроено?

– Отчего нет? – ответила я его же словами. – Жёны императора ведь погибли скоропалительно…

– Простите, но вы пока не жена Его императорского величества.

– Не жена, кто ж спорит-то? Занятная игрушка, которой прямая дорога не в законные супруги и даже не в любовницы, а в шутихи.

– Вы слышали, – Тисон сразу смутился и взгляд отвёл.

– Слышала, – не стала я отрицать очевидное. Хотели бы обсудить что-то действительно наедине, без лишних ушей – шли бы в другую комнату, с лучшей звукоизоляцией и без спящих за соседней дверью.

– Простите, мне не следовало произносить подобного, ни в вашем присутствии, ни вне его.

– Как я понимаю, вы правы. Император не женится на нечес… на островитянке, соответственно, всё это, – я обвела рукой гостиную, – либо фикция, имитация честной игры при заранее известном результате, либо пресловутое любопытство, либо и то и другое вместе.

– Асфоделия, – Тисон порывисто шагнул ко мне, одним махом сокращая разделяющее нас приличное расстояние до того близкого минимума, из которого и руку протягивать не надо, чтобы коснуться собеседника. Достаточно лишь немного передвинуть её вперёд.

Я вскинула голову, впервые отметив, насколько мужчина высок и что Асфоделия, похоже, чуть выше ростом, чем была я.

Прежняя я.

– Если выбор пройдёт как должно, без происшествий, если Его императорское величество не изберёт вас, то вы сможете вернуться домой, на Сонну, – заговорил он с пылом неожиданно ярким, завораживающим. – Вернуться и жить как раньше, как жили до прибытия императорских эмиссаров.

– Но закатники…

– Один из магистров ордена будет на ужине сегодня. Он проверит вас и если признает ваш дар слабым, то никто не посмеет вас удерживать после оглашения имени суженой Его императорского величества. По крайней мере, на основании сокрытой силы. Дар женщины купируется лишь по настоянию её семьи и за плату…

Да-да, помню.

– В вашем случае обратиться в орден может ваш отец, старший брат, близкий по крови родственник-мужчина либо иной опекун, однако если он этого не сделает, то никто не станет вас преследовать. Тем более на островах.

– Что ж… это радует, – настоящей радости я, конечно, не испытывала, но приятно, что хоть кто-то обо мне беспокоится. – И… я забыла поблагодарить тебя… вас за спасение… меня. И Жизель, разумеется. И…

Тисон отступил столь же резко, стремительно, как и приблизился, поклонился.

– Это мой долг, фрайнэ Асфоделия, – произнёс тоном ровным, почти равнодушным.

Входная дверь открылась, пропуская в гостиную Жизель в компании её служанки. Увидев Тисона, обе девушки замерли, однако рыцарь, похоже, решил более не обременять меня своим присутствием и, коротко поклонившись Жизель, удалился со скоростью не меньшей, чем его брат недавно. Жизель жестом отправила служанку следом и подошла ко мне.

– Что-то случилось? – спросила девушка подозрительно.

– Нет, ничего, – я сообразила, что стою и потерянно хлопаю глазами в попытке понять, что это было. – Жизель… а ты знаешь, как магистры ордена Заката проверяют на наличие дара?

Вдруг это больно?

– Знаю. А в чём дело?

– Вероятно, меня собираются проверить сегодня за ужином.

Благородная добродетельная фрайнэ выругалась. Я не поняла ни слова, но впечатлилась.

 

* * *

 

Ужин во дворце проходил в большом зале, за длинными столами, расставленными перед императорским, словно школьные парты возле учительского. Монаршее посадочное место возвышалось над прочими, водружённое на помост и дополненное балдахином над стулом с высокой спинкой. Император вкушал трапезу в гордом одиночестве, по крайней мере, больше за его столом никто не сидел, и свободных стульев там не стояло. Придворные расположились ниже, причём те, кто одет попроще, заняли столы подальше, едва ли не у самых дверей, а кто роскошнее – сели за ближайшими к Стефанио столами. Часть дам, включая дев жребия, посадили отдельно, рыцари устроились где-то сбоку. Понятно, что статусы, звания, иерархия и тому подобные издержки, но постичь все тонкости строгого франского регламента у меня не получалось. В храме избранные расселились соответственно положению семью, за ужином – за одним столом, достаточно далеко от галёрки, но не слишком близко к потенциальному жениху.

Мадалин, например, сидела куда как ближе.

И Эветьен.

Украдкой разглядывая собравшихся, я пыталась разыскать магистра ордена Заката, однако никого похожего на мои представления о магах не увидела. В тёмной одежде были многие, а обилие драгоценностей на мужчинах не позволяло сориентироваться по какой-нибудь случайно замеченной пентаграмме или что там положено грозным магистрам носить в качестве знака отличия.

Жизель нервничала, хоть и старалась скрыть своё состояние. Собственно, после моего сообщения о проверке девушка стала беспокойной, на вопросы не отвечала и не делилась подробностями известного ей, что только настораживало сильнее. К утреннему происшествию, похоже, никто возвращаться не спешил, подумаешь, упал кусок потолка на людей… не убил и ладно.

Брендетта и Нарцисса соседству со мной не шибко обрадовались, однако промолчали. Скандалить при всём честном народе Нарциссе не позволяла очевидная робость характера, а Брендетте – то самое воспитание, похвастаться коим я не могла.

Ужин оставил впечатление тягостное, по предгрозовому тревожное.

Куча людей в зале, не только придворные, но и слуги, разносящие блюда и подносы, разливающие вина и предлагающие кувшины с водой и полотенца для омовения рук перед едой.

Музыканты, играющие на отдельном балконе.

Стражники при входе.

И половине присутствующих крайне любопытно взглянуть поближе на избранных вообще и нечестивую островитянку в частности. Понятно, что развлечений при дворе меньше, чем можно вообразить, коротая вечер за просмотром исторического фильма, а жизнь простого народа и страны в целом мало кого из здешних обитателей волновала, но быть цирковой собачкой, клоуном на потеху зрителей тоже удовольствие сомнительное.

Перемены блюд, тянущиеся со скоростью автомобильной пробки.

Тяжёлая еда. Во всяком случае, для меня. Я старалась, как все, брать по чуть-чуть, но блюд много, я в жизни столько за раз не видела. Что-то тяжёлое, что-то острое, что-то жирное, что-то, наоборот, пресное и суховатое и так, казалось, без конца.

Когда приём пищи всё-таки подошёл к какому-никакому логическому завершению, слуги сноровисто убрали со столов и отодвинули их к стенам, освобождая место в центре зала. С высочайшего соизволения объявили танцы и первыми танцевать позвали дев жребия. Хотя как позвали – Стефанио, безошибочно отыскав наш стол взглядом, выразил желание посмотреть на несравненную грацию и красоту прелестных избранниц, цвет благословенной Империи. Девушки молча поднялись, натягивая очаровательные улыбки, выражающие должный восторг от сей высокой чести, и вышли на середину зала.

Я осталась сидеть.

На полпути Жизель заметила, что в их стройных рядах не хватает бойца, то есть плясуньи, и метнулась ко мне.

– Асфоделия, идём.

Я отрицательно помотала головой.

– Почему? – Жизель понизила голос и посмотрела выразительно. – Император велел.

Как там сказал Эветьен?

Не привлекать лишнего внимания.

Вот я и сижу тихо и по возможности не отсвечиваю.

– Я не могу, Жизель, – прошептала я.

– Отчего?

– Я не умею танцевать, – призналась, подавшись к Жизель.

– Не умеешь? – повторила девушка недоверчиво.

– Не умею.

– Тебя не учили?

– Нет. Поэтому не хочу позорить ни себя, ни вас.

Брендетта и Нарцисса встали в центре, облитые мягким сиянием сфер, точно светом софитов, оглянулись на нас нетерпеливо. Жизель осмотрелась, отошла, поманила одну из девушек, сидевших за тем же столом. Возражений относительно подмены не последовало, девушка с куда более искренним восторгом присоединилась к избранным, Стефанио сделал вид, будто ничего не произошло.

Я тоже сделала вид. Будто в упор не замечаю, как начали коситься в мою сторону.

Танцевали девушки что-то степенное, торжественное и очень неспешное под столь же медленную, немного заунывную музыку. В самих движениях нет ничего сложного, шаг туда, шаг сюда, поворот, приседание, но, не зная ни фигур, ни последовательности, просто так не повторишь. Спина прямая, подбородок вздёрнут, взор устремлён в неведомые дали. Руки порхали красиво, плавно, словно птичьи крылья, и ни одной ошибки, никто не споткнулся, не налетел ненароком на партнёрш и не наступил на подол, свой ли, чужой. Под завершающие аккорды девушки раскланялись, музыканты заиграли следующую мелодию, пободрее. На середину потянулись другие пары, невольно загораживая сидящих у стен от монаршего внимания. Церемонные па сменились прыжками и притопываниями, вызвавшими у меня ещё больший ужас, чем прошлый танец. Надо полагать, элегантный вальс, всякие там менуэты и прочие кадрили в этом мире пока не танцевали.

Интересно, если я попробую сбежать из зала, то скоро ли меня хватятся? И удастся ли самостоятельно добраться до покоев?

А если разыскать Тисона и сбежать с ним? Нет, не за тем, о чём можно подумать. С Тисоном надёжнее, спокойнее, только и всего…

– Фрайнэ Асфоделия.

Я медленно подняла глаза на возвышающегося надо мной Шевери. Правда, не того, о котором думала.

– Фрайн Шевери, – по крайней мере, я уже усвоила необходимость отвечать повторением чужого имени.

– Что вы здесь делаете? – требовательно вопросил Эветьен.

– Сижу.

– Император попросил дев жребия станцевать. Вы имеете представление, как выглядит ваш публичный отказ?

Да что ж он неуёмный-то такой?! А ну как Стефанио так опечалится из-за моего отказа, что спать ночами перестанет и травму моральную заработает.

– Фрайн Шевери, я делаю ровно, о чём попросили, то есть на чём настояли вы – не привлекаю к себе большего внимания, чем уже есть, – парировала я как можно спокойнее.

– Полагаете, будто отказ Его императорскому величеству не усилит внимания к вашей особе?

– Полагаю, что вряд ли кто-то оценит по достоинству моё неумение танцевать.

– Вас не обучены придворным танцам? – в отличие от Жизель, недоверчивое удивление Эветьена данным фактом было пронизано усталым скепсисом.

– Нет.

– Вас хоть чему-то полезному учили?

– Чему-то да учили.

– Похоже, надо проверить информацию, – заметил Эветьен, не обращаясь ко мне. – Мне начинает казаться, что вы вовсе не благородная фрайнэ.

– Кто знает, – отозвалась я и с изумлением уставилась на протянутую мне руку. – Вы что?

– Идёмте, – велел Эветьен.

– Куда? – опешила я.

– Танцевать.

– Но… я же сказала, что не умею!

– Это не так сложно, как выглядит, – не дожидаясь согласия, Эветьен взял меня за руку, потянул за собой, вынуждая встать со скамьи.

Я едва успела подхватить край юбки, дабы не запнуться на радостях. Осмотрелась в панике, пытаясь найти Тисона, но мой рыцарь словно сквозь землю провалился. И это называется «быть при вас почти неотлучно»?

К счастью, Эветьен предпочёл не тащить меня в самую гущу танцующих, но остановился ближе к краю, среди пар, выстраивающихся в несколько рядов. Мелодия опять сменилась, на сей раз на нечто среднее между степенностью первой и задорным ритмом второй, и пары раскланялись, взялись за руки и повернулись боком друг к другу.

– Поклон, – скомандовал Эветьен, но тут же нахмурился, не иначе как реверанс мой припомнив. – Хотя нет, не стоит.

И на том спасибо.

Я огляделась заново, отмечая движения других пар в надежде, что смогу повторить за ними.

– Повернитесь. Смотрите прямо перед собой, а не глазейте по сторонам, словно выискиваете кавалера посимпатичнее.

– Я не выискиваю.

– Знаю, – мужчина окинул меня оценивающим взором искоса, убеждаясь, что я стою как нужно. – Два шага вперёд, один назад… медленнее, фрайнэ, медленнее.

Спасение благородным рыцарем отменяется, придётся отрабатывать трудовую… тьфу, то есть танцевальную повинность до победного финала.

– И снова… ещё раз…

С ума сойти какие развесёлые танцы! Ну хоть не прыгают и то хлеб.

– Ещё раз… Как видите, и впрямь ничего сложного. Если я могу… а я, говоря по чести, не самый искусный танцор в этой зале… то почему не можете вы?

– Действительно, – пробормотала я.

– Теперь поворот…

Я повернулась.

– В другую сторону! – Эветьен поймал меня в объятия, удерживая от столкновения, и я сообразила вдруг, что впервые вижу его лицо настолько близко. Прежде то он соблюдал дистанцию, то я не рисковала смотреть ему в глаза.

И он ко мне прикасался! Дело не в самих прикосновениях, но в факте, что Эветьен вообще снизошёл до прямого физического контакта со мной. До того порой возникало ощущение, что он и стоять слишком близко ко мне брезговал, будто я одним своим присутствием могла испортить честному мужику всю выстраданную репутацию.

– Простите, – подавив приступ внезапного, неуместного смущения, я поскорее высвободилась из мужских рук и по примеру других танцующих изобразила кривенький полукруг, вынудив девушку справа шарахнуться от меня.

Похоже, радиус я немного не рассчитала…

Пары разошлись, сошлись, повернулись к партнёрам одним боком, другим, точно красуясь, покружились. Я попыталась повторить, но Эветьен вновь взял меня за руку, привлёк к себе – не слишком близко, впрочем, – и подождал, пока весь ряд развернётся в обратную сторону и начнёт заново два шага вперёд-один назад. 

– В вас грации меньше, чем у торговки на рынке, – резюмировал Эветьен.

– Это комплимент? – уточнила я иронично.

– Ни в коем случае.

– Я предупреждала.

– Благородная фрайнэ, не обученная искусству танца, не способная должным образом выразить почтение ни своему императору, ни прочим вышестоящим особам, ведущая странные речи, невоздержанная и невоспитанная. О жителях островов всякое болтают, но подобного даже я не ожидал.

– А чего вы ожидали? Трепетную маргаритку вроде Нарциссы? Наглую хамоватую магичку… колдунью? Или засланного казачка под прикрытием… тьфу, то бишь мятежницу, спящую и видящую, как бы пробраться в кулуары власти и свергнуть императора?

– Осторожнее со словами, – предостерёг Эветьен. – У Империи есть враги, внешние и внутренние, на которых опасно закрывать глаза. Это-то вы понимать должны, несмотря на воспитание, каким бы оно ни было, и юность.

И тут меня озарило. Асфоделия молода, спору нет, однако на сколько? Судить по внешности тяжело, я сама… прежняя я выглядела моложе своих лет.

– Вы так говорите, будто мне пятнадцать, и я ни хрена… ничего не понимаю, – закинула я удочку.

– Не пятнадцать, но…

– А сколько мне, по-вашему?

– Согласно бумагам должен исполниться двадцать один год, сколь помню, – Эветьен глянул на меня с подозрением. – Уже более века жребий отбирает из благородных незамужних фрайнэ не младше двадцати лет, добродетельных, без изъянов физических и моральных.

Какая-то расплывчатая формулировка.

Музыка стихла, и шаги взад-вперёд закончились. Пары раскланялись повторно, но Эветьен этой частью пренебрёг и сопроводил меня обратно к столу. На скамье сидели бледная, несчастная донельзя Нарцисса и мрачная Жизель, рядом стоял мужчина в чёрных и алых одеждах, немолодой, с зачёсанными назад длинными волосами, каштановыми с проседью. Лицо его, худое, изрезанное морщинами, с залысинами выше лба, казалось жутковатой маской из какого-нибудь фильма ужасов. Светлые запавшие глаза и будто натянутая на череп пергаментная кожа лишь усиливали сходство с призраком грядущего зомби-апокалипсиса.

– Магистр Бенни, – поприветствовал незнакомца Эветьен.

– Фрайн Шевери, – откликнулся магистр негромко, чуть скрипучим голосом и обратил на меня царапающий изучающий взгляд. – Я уже имел честь быть представленным девам запада и севера, а нынче передо мной, сколь полагаю, дикий цветок востока?

– Фрайнэ Асфоделия Тиаго, – назвал моё имя Эветьен и пояснил, видимо, на случай, если я ещё не оценила всю степень собственного попадоса: – Дэйриан Бенни, магистр ордена Заката.