Исключительными правами на произведение «Черничная ведьма, или Все о десертах и любви» обладает автор — Петровичева Лариса Константиновна Copyright © Петровичева Лариса Константиновна
Лариса Петровичева
Черничная ведьма, или Все о десертах и любви
Глава 1
Я точно знаю: нет ничего вкуснее хорошего кекса. Небольшого, на три укуса, упругого, сочного. Разламываешь его ложечкой, отправляешь в рот, и голова начинает мягко кружиться от удовольствия. Сладкий, но не до приторности, сочный, но не сырой, с целыми ягодами черники – хороший кекс это истинное наслаждение.
Конечно, есть те, кому подавай пирожные с кремом в тридцать три этажа – и в «Черничной ведьме» такие тоже есть. В кафе госпожи Марлен вообще много выпечки и десертов. Эклеры, кексы, пирожные, авторские конфеты из белого шоколада с персиковой начинкой – но на первом месте, конечно, все, в чем есть черника. Госпожа Марлен ее просто обожает, ну а я – я работаю с тем, что мне заказывают.
Так что «Черничная» на вывеске, это Марлен, а ведьма – это я, Эрна Уиллоу. Провинциальный Ханибрук принял меня пять лет назад, с тех пор моя жизнь сделалась более-менее спокойной, и многие ведьмы королевства могут мне позавидовать. Я создаю сладости в ресторанчике госпожи Марлен, раз в год езжу в столицу округа отмечаться у тамошнего инквизитора, и в принципе у людей нет ко мне ни претензий, ни вопросов. Я не колдую, веду законопослушную жизнь, и посетители «Черничной ведьмы» только в шутку интересуются тем, использую ли я заклинания при готовке – уж очень вкусно получается!
Вкусно – это по моей части, и мои кексы и пирожные такие вкусные не потому, что я над ними колдую, а потому, что руки у меня растут, откуда надо, а госпожа Марлен не экономит на продуктах.
- Эрна!
Я прикрепила шоколадную эмблему заведения к боку большого дынного пирожного и понесла блюдце к витрине. Госпожа Марлен возвышалась над прилавком, словно сахарная гора. Каждый, кто входил в заведение, понимал: здесь кормят вкусно – на невкусном такого туловища не наешь.
- Эрна, ты слышала, к нам приезжает инквизитор!
Видимо, мне следовало выронить блюдце – но я этого не сделала. Аккуратно поставила его в витрину рядом со стаканчиками с вишнево-шоколадным десертом, всеми силами удерживая волнение, и спросила:
- Чего это ему у нас понадобилось?
- Его сослали! – глаза госпожи Марлен расширились от испуганного восторга, словно она предвкушала визит такого гостя и представляла, что именно он закажет. Наверняка, мое сердце на шампуре, как и полагается инквизитору. – Сослали из самой столицы, представляешь? Мэри Смолл рассказала, что он был следователь по особым вопросам. И на задержании убил ведьму и ее дочь, а девочке было всего восемь, - госпожа Марлен процокала наманикюренными ногтями по стойке и продолжала: - Без обид, Эрна, но к вашему племени сама знаешь, какое отношение. Но девочка! В общем, ему настоятельно посоветовали уйти в отставку и уехать.
Я надеялась, что мне по-прежнему удается удерживать волнение и не показывать Марлен, что меня знобит. Что ледяной водоворот, который сейчас закручивается у меня в животе, никак не отражается на лице. Я законопослушная ведьма, я не колдую и, в конце концов, не виновата, что родилась такой.
Есть обычные люди, есть инквизиторы, а есть ведьмы. И если с первыми и вторыми все в порядке, то ведьма может никому не причинять вреда – и все равно быть виноватой во всем. Просто потому что кого еще обвинить в чужих бедах, кроме ведьмы?
Мне пока еще везло. Ханибрук был тихим и спокойным, а мои пирожные и кексы – вкусными, и люди здесь не то что бы любили меня, просто относились без вражды. Живи и жить давай другим, говаривал бургомистр, и его мнение разделяли.
И теперь вот инквизитор из столицы, который наверняка затаил злобу на всех, кому не повезло родиться ведьмой. Судя по всему, Марлен прекрасно поняла мои чувства, потому что добавила:
- Ты не бойся. Весь город знает, что ты не колдуешь. Но на всякий случай постарайся не показываться ему на глаза. Мэри Смолл сказала, что он тут ненадолго. Решит какие-то имущественные вопросы и уедет. В общем, ты меня поняла.
- Поняла, госпожа Марлен, - кивнула я. Чего тут непонятного: сиди на кухне и не высовывайся в зал – только это мало чем поможет. Инквизитор всегда учует ведьму.
Я вышла из-за стойки и окинула взглядом витрину с кондитерскими изделиями. Наборы трюфельных конфет с темным шоколадом, фисташками и ванилью, шоколадно-мятный торт, уже разделенный на сектора, профитроли со сливочным кремом, тарталетки с лимонным и ягодным конфитюром – и, разумеется, черничные кексы. Уже через несколько часов от этого сладкого богатства не останется ни крошки: народ в Ханибруке любит десерты.
- А муссовый торт? – уточнила Марлен – она была до него большая охотница. Я кивнула.
- Готов. Уже несу.
Черничный муссовый торт был настоящим произведением искусства. Шоколадный брауни с хрустящим слоем утопал в нежнейшем сиреневом муссе, задекорированном глазурью. Стоил такой тортик пятнадцать крон – но он того стоил. И полторы кроны из этих пятнадцати были моими, а это значило, что к осени я все-таки смогу переехать в собственную квартиру и перестану снимать комнатушку по соседству с рестораном.
Когда я выносила торт из кухни, то над дверью звякнул колокольчик, и меня бросило в жар – такой, словно у меня под ногами развели костер. Руки задрожали, черничный торт на подносе качнулся в моих руках.
Оборачиваясь к двери, я уже знала, кого увижу.
На первый взгляд инквизитору было чуть за тридцать, но нитки седины в каштановых кудрях, которые не желали спокойно лежать в стильной стрижке, делали его старше. Я смотрела на него, не в силах сдержать дрожь. Узкое лицо с печатью усталого равнодушия, презрительно скривившийся тонкогубый рот, острый длинный нос, пересеченный едва заметным шрамом, темные глаза, которые смотрели так, словно пытались заглянуть под кожу – инквизитор выглядел джентльменом, который приехал сюда не пытать и рвать на части, а отдыхать. Такие вот господа в светлых костюмах, пошитых по мерке, а не купленных в магазинах, наполняют Ханибрук каждое лето – у нас тут хороший климат и живописное озеро, туристы тут не переводятся…
Я поймала себя на том, что думаю о какой-то ерунде, стараясь выбросить из головы картинку, которая поднялась перед внутренним взглядом – столб, к которому меня привязали, большие вязанки хвороста, разгорающийся костер. Никакого дыма, ведьме положено не задохнуться, а сгореть заживо – и столичный инквизитор не сводил с меня взгляда, и в его глазах поплыли огоньки, чтобы зажечь хворост под моими заледеневшими ступнями.
«Подчинись, - услышала я далекий голос, который наполнил голову шумом и звоном. Такой голос появлялся всегда, стоило мне встретиться с инквизитором – они не могут не подавлять. – Пади и подчинись».
Не знаю, каким святым господним чудом я умудрилась удержать поднос с тортом. Наверно, дело было в том, что моя казнь была еще под вопросом – а пятнадцать крон за размазанный по полу торт Марлен удержит из моего жалования, и это был неоспоримый факт. Инквизитор устало усмехнулся и процедил:
- Ведьма.
- Не просто зарегистрированная законопослушная ведьма, а наша лучшая повариха! – пропела госпожа Марлен, выплывая из-за стойки, подобно гигантскому кораблю. Взяв столичного гостя под руку, она повела его к лучшему столику у окна с видом на город, и мне стало легче дышать, когда мужчина перестал на меня смотреть. Я поставила торт в витрину и привалилась к стойке – ноги подкашивались, голова гудела. – Добро пожаловать в Ханибрук, господин…?
- Энцо Саброра, - представился инквизитор. Улыбка госпожи Марлен сделалась еще шире.
- Присаживайтесь, господин Саброра, присаживайтесь, у нас как раз все готово для второго завтрака. Как насчет брускетты с лососем? Или, может быть, карпаччо из телятины с помидорами, шампиньонами и сыром? Могу также посоветовать салат с пикантными овощами, перепелиными яйцами и острой заправкой – чистый восторг!
- Все, что угодно, кроме того, что готовила она, - ответил Саброра, кивнув в мою сторону, и к нему метнулся официант с книжкой меню и минеральной водой. Марлен снисходительно улыбнулась.
- Господин Саброра, не стоит отказывать себе в удовольствии! Видите вон тот диплом в рамке? Эрна получила его за свой шоколадный торт в прошлом году, ее оценили на столичном кулинарном конкурсе! Попробуйте черничные кексы, это настоящее счастье на языке. Если вам не понравится, то завтрак за мой счет!
Марлен знала, о чем говорила. Не родился еще тот человек, которому не пришлись бы по душе мои кексы. Даже господин Магуро, генеральный инквизитор округа, всегда улыбался от удовольствия, ставя подпись и печать в мою желтую книжку регистрации – потому что чувствовал дивный аромат из картонной коробки с кексами, которую я привозила ему в подарок.
Саброра едва заметно кивнул. Через несколько мгновений перед ним стояла брускетта с лососем и яйцо пашот на хрустящем зерновом тосте в компании с ломтиками бекона. Марлен вернулась к стойке, ободряюще дотронулась до моей руки. Я была ей благодарна за поддержку: хозяйка «Черничной ведьмы» придерживалась разумной философии о том, что своих надо защищать – а я была своей, потому что мои сладости приносили ей сорок крон каждый день. Инквизитор ел, орудуя ножом, словно хирург – нельзя было не представлять, как похожие ножи работают в пыточных, отделяя…
Нет. Не надо об этом думать. Я законопослушная ведьма и собираюсь оставаться такой. Ему просто не к чему будет придраться.
Марлен нырнула в витрину, выложила на блюдце два кекса и протянула мне. Я с ужасом взглянула на нее – всех моих душевных сил сейчас хватило лишь на то, чтобы отрицательно мотнуть головой.
- Иди, - с нажимом прошептала Марлен. – Тебе незачем прятаться. Ты ни в чем не виновата. Так выпрями спину и подними голову!
Я выдохнула и взяла подносик с блюдцем. Марлен была права. Ведьма не может не трястись перед инквизитором, такова ее природа – но я в самом деле никому не сделала ничего плохого. Значит, выйду из-за стойки, улыбнусь и пройду к лучшему столику возле окна.
Инквизитор оторвался от брускетты, посмотрел на меня – даже без ненависти, с какой-то невероятной глухой усталостью. Я улыбнулась, поставила блюдце перед ним и сказала:
- Приятного аппетита, господин Саброра.
Он даже не взглянул в мою сторону и отпил воды из стакана. Я вернулась за стойку, положила поднос на место, а потом нырнула на кухню и подумала, что не выйду отсюда, пока Саброра не уедет из города. Это было невыносимо. Я чувствовала себя мокрой простыней, которую сильные руки прачки выкрутили досуха. Сквозь звон в ушах я слышала, как приходили новые гости, как официанты сновали по залу, как Марлен ворковала, расписывая все достоинства карпаччо с телятиной – а потом вдруг дышать стало легче, и Марлен, заглянув на кухню, с нескрываемым удовольствием сообщила:
- Эрна, он ушел! А это тебе, чаевые за кексы.
В книжке для чеков, которую она мне протянула, красовалась сиреневая купюра в пять крон. Мой заработок за два дня.
Хотелось надеяться, что это не прикрытие для удара, который Саброра готовился нанести.
***
- Давайте смотреть правде в глаза. Ведьмы – такие же граждане Маранзона, как и не-ведьмы. Я понимаю, что раньше дела обстояли иначе, но теперь мы достигли такого уровня нашего развития, что государство защищает всех. И людей, и законопослушных ведьм.
Максим Вайн, бургомистр, сделал паузу и отпил лимонного коктейля со льдом. Погода выдалась жаркой и солнечной – в такие дни Марлен приказывает выставить столики на улице, под полосатым навесом. Вайн сейчас занимал как раз такой столик, Саброра составлял ему компанию. Я не подслушивала – у жены одного из наших официантов начались преждевременные роды, и Марлен попросила помочь. Теперь я сновала среди столиков, принимала заказы и старалась не думать о том, что столичный инквизитор смотрит в мою сторону.
Я чувствовала его взгляд на своей спине, словно ожог.
- Согласитесь, я могу взять вот этот нож и кого-нибудь зарезать, - продолжал бургомистр. Я поставила перед ним большую тарелку со стейком средней прожарки в компании овощей, бесшумно собрала скомканные салфетки. – Не отменять же все ножи на свете и не тащить же людей в тюрьму просто за то, что они могут кого-то убить! Когда убьют – тогда ими и займутся по всей строгости закона.
Саброра усмехнулся. Узел его стильного изумрудного галстука с золотым шитьем был ослаблен, воротник идеально белой рубашки расстегнут, но инквизитор все равно казался застегнутым на все пуговицы, стянутым, окаменевшим. Такова их природа. Ведьма – это внутренняя свобода. Инквизитор – это цепи и оковы.
- И что вы предлагаете? – поинтересовался он. Я скользнула к соседнему столику: немолодой турист, который пришел в компании с юной леди с холодным взглядом и поджатыми губами, заказал ломтики свиной вырезки с грибами и картофелем, его спутница потребовала, чтобы ей принесли стейк лосося в сливочном соусе и салат из морепродуктов.
- Да смотрите, чтобы не пригорело, как в прошлый раз! – распорядилась она. Я улыбнулась, кивнула и двинулась было в сторону дверей, как вдруг Саброра придержал меня за руку.
Прикосновение к запястью опалило, заставило качнуться не от боли – от ее предчувствия. Я была уверена – опущу глаза и увижу, как сквозь почерневшую кожу выглядывает кость. Бургомистр смотрел с искренним сочувствием.
- Принесите кофе, - сказал Саброра, посмотрел мне в лицо с прежней брезгливой усталостью. Господни чудеса продолжались – я выдержала его взгляд, кивнула и ответила:
- Да, конечно. Что-то еще?
- Там остался муссовый торт, или я опять опоздал? – спросил бургомистр.
- Остался, - ответила я. Саброра по-прежнему держал меня за руку – ему нравилось пугать, нравилось, что его прикосновение вгоняло несчастную, ни в чем не виноватую ведьму то в жар, то в холод. И ведь рукой не дернешь!
- Тогда несите все! – с улыбкой распорядился бургомистр, и инквизитор наконец-то соизволил выпустить мое запястье. Я влетела в ресторанчик, не чувствуя пола под ногами, отдала на кухню листок с заказом и, пройдя к витрине, прошипела:
- Сраный ты извращенец!
- Что такое, Эрна? – спросила Марлен, пересчитывая чеки. Касса перед ней красовалась раскрытой пастью, полной разноцветных купюр – день выдался удачный, гостей было много.
- Ему нравится меня пугать, - выдохнула я. От муссового торта осталось три куска и, переставляя блюдца на поднос, я не сомневалась: бургомистр съест все, и у него не склеится. Марлен вздохнула.
- Терпи, милая, что еще я тебе могу сказать. Он уедет, и все снова будет хорошо.
Я с благодарностью посмотрела на хозяйку ресторанчика. У Марлен были свои недостатки, но в общем и целом работать с ней было здорово. Я отнесла торт бургомистру, поставила перед Сабророй крошечную чашку кофе, черного, как его душа, и на этот раз он обошелся без прикосновений.
Полчаса прошли в беготне между столиками. Компания студентов, которые приехали на озеро порыбачить, заказала порцию вареников с сыром и шпинатом и пятнадцать больших стаканов местного бодрящего коктейля на травах – все правильно, молодые крепкие парни, смуглые и улыбчивые, в белых рубашках с короткими рукавами и клетчатых штанах, никогда не превращали закуску в еду. Я принесла вырезку и лососиный стейк туристу и его спутнице, взяла опустевшие тарелки с соседнего столика и, заглянув в книжку с чеком, увидела купюры и монеты точно по счету – семья с двумя детьми ушла, не оставив чаевых – и вдруг услышала тоненький сиплый стон.
Я обернулась – капризная юная леди заваливалась на землю, царапая горло скрюченными пальцами и раскрывая и закрывая рот. Ее лицо налилось красным, глаза испуганно распахнулись, и вилка, на которую было насажено осьминожье щупальце, звякнула по столу. Кто-то из гостей испуганно вскрикнул, кто-то шарахнулся в сторону, требуя звать врача. Турист бросился к девушке, рухнул рядом с ней на колени и воскликнул:
- Китти! Я же говорил, что тебе их нельзя!
Китти могла лишь сипеть. По ее щекам побежали слезы – видимо, морепродукты вызвали аллергию и невозможность дышать. Мне сделалось страшно – так страшно, как никогда прежде.
Я понимала, что сейчас сделаю – и что мне потом за это будет.
И не могла не сделать – потому что знала, чем это может кончиться.
Заклинание называлось «Разрушитель оков» - я бросила его в сторону задыхающейся Китти и сдавленно зашипела, тряся рукой: много лет не колдовала, отдача прошла от плеча до пальцев, заставив руку налиться мелкой противной дрожью. Хрип Китти сделался тоньше и вдруг оборвался – девушка смогла дышать.
На ресторанчик обрушилась тишина, густая и непроницаемая.
А потом ее разрушили радостные возгласы и аплодисменты.
- Нет-нет, не ругайте ее, господин инквизитор! Пожалуйста!
Китти усадили в кресло, принесли воды – девушка сделала несколько глотков и окончательно пришла в себя. Я стояла рядом, глядя на носки своих белых туфель на плоской подошве, и представляла, что будет дальше.
Колдовство в присутствии инквизитора. За такое во все времена полагался костер – но, бросая в Китти Разрушителя оков, я не думала о костре. Я вообще ни о чем не думала, просто сделала то, что должна была. Сейчас Китти смотрела на меня с благодарностью, а на Энцо Саброру с искренней мольбой. Он поднялся из-за стола, неторопливый и грозный, словно идущий шторм, и я с каким-то внутренним нервным смехом подумала, что мое дело скверно.
- Если бы не она, я бы уже умерла! – продолжала Китти, и ее густо накрашенные ресницы захлопали так, что смогли бы растопить даже каменное мужское сердце. Спутник Китти посмотрел на нее с укоризной, и она торопливо добавила: - Да, я знаю, я сама виновата, что решила это съесть, но в прошлый раз у меня не было аллергии на морепродукты, и я решила, что она кончилась! Прошу вас, господин инквизитор, не будьте к ней суровы!
«Будет, - подумала я. – Мой арест – это его возможность вернуться героем на прежнюю работу. Восстановиться там, откуда его выкинули. Он не упустит такого случая».
- Не будет, не будет! – бургомистр приобнял Саброру за плечи, и это выглядело, как в стихах у классика: мужик и ахнуть не успел, как на него медведь насел. Максим Вайн славился и ростом, и весом, и широтой плеч. – Я ручаюсь за госпожу Уиллоу, она законопослушная ведьма, и сейчас ей двигало лишь желание спасти человека!
«Да хоть ты обручайся тут, - устало подумала я. – Он будет делать свою работу».
Правый край рта инквизитора дрогнул в улыбке. Кажется, его забавляла вся эта суета вокруг ведьмы, которой пришла в голову блажь спасти человека. Обычно-то ведьмы занимаются совсем другими вещами. Они ткут приворотные нити, намертво пришивая одну душу к другой, поднимают покойников из свежих могил и отправляют их пить кровь живых, чтобы получить вечную молодость, насылают порчу на жертву с другого конца света, поднимают ураганы и приказывают засухам уничтожать посевы и ввергать в голод целые страны.
А тут вдруг надо же – ведьма кого-то спасла.
Я представила, как господин Магуро будет сокрушенно качать головой, ликвидируя мою желтую книжку. Ну надо же, ведьма спокойно жила в Ханибруке под его неусыпным контролем, все было хорошо, но вот ведь, не сидится людям спокойно на одном месте… Саброра смотрел мне в лицо – не выдержав, я взглянула ему в глаза и увидела булыжники мостовой, заляпанные кровью, колесо автомобиля и два человеческих тела, скорченные, обуглившиеся. Большое тело обнимало маленькое, закрывая собой. Я даже заклинание узнала, Гексенхаммер, «Молот ведьм», только он мог сработать вот так, испепелив. Потом картинка сместилась – я увидела сверкающую витрину магазина и Саброру в отражении: в нем угасала ненависть, не оставляя ничего, кроме чувства выполненного долга.
Он сделал то, что должен был. Девочка была ведьмой – и даже хуже, чем просто ведьмой. Даже сейчас, в воспоминании, от нее веяло таким смертным ужасом, словно на месте ее тела распахнулись ворота в ад. Но она была восьмилетним ребенком, и теперь в сторону Саброры медленно шли люди, и было ясно – все понимают, что инквизитор делал свою работу, но не всегда ее следовало делать вот так.
Потом его били, и били страшно. Он сейчас держится так скованно, потому что часть ребер до сих пор не зажила. И врач велел ходить с тростью, но он ходит без нее, потому что упрям и не хочет показывать свою слабость. А если запустить руку в его волосы – вон там, справа – то можно будет нащупать шрам.
Меня качнуло. Все заняло не больше пары секунд – когда наши взгляды поплыли каждый в свою сторону, я едва не завалилась на один из столиков. Кто-то из студенческой компании рыбаков поддержал меня, не давая упасть; Саброра едва заметно усмехнулся, и я почувствовала вкус крови, наполнявшей рот. Не своей крови – его. Он разбросал нападавших заклинанием, но кто-то сзади сумел бросить камень, и…
«Не надо так внимательно смотреть. Можно увидеть то, что вам не понравится», - посоветовал призрачный голос Саброры. Мысленный разговор – о да, это они умеют.
«Я и не смотрю», - бессильно откликнулась я. Мне показалось, что Саброра рассмеялся, устало и грустно, и ощущение чужого присутствия в моей голове растаяло. Окончательно опомнившись, я поняла, что уже не стою, а сижу, и кто-то из студентов подсовывает мне стакан водки – отличное средство, чтобы опомниться.
Я обернулась. Саброра неторопливо шел по улице в компании бургомистра, который похлопывал его по плечу, довольно рокоча: «Вот и правильно, вот это по-нашему, а у меня дома мясная нарезочка собственного приготовления есть – просто восторг!» Марлен проплыла среди столиков и, склонившись, заглянула мне в лицо.
- Эрна, ты как? Жива?
- Жива, - выдохнула я. Перед глазами все еще стояла незнакомая улица, два сгоревших тела и люди, которые добивали скорчившегося человека. Марлен сочувствующе погладила меня по плечу.
- Иди домой, отдохни. Слышишь, Эрна? Давай, до завтра.
Я заглянула в раздевалку – сменила белую рубашку и широкие штаны, в которых работала, на темно-синее платье. Взяла сумку. Мелькнула мысль зайти в банк и положить чаевые Саброры на счет, но я решила, что с этим еще успеется.
Домой, домой. Мне надо было окончательно прийти в себя.
Мне надо было привыкнуть к мысли о том, что инквизитор позволил мне уйти.
***
На следующий день все уже не казалось таким страшным. Когда-то учительница в моей сельской школе говорила, что человек ко всему привыкает – вот, кажется, и я привыкла к тому, что в мире могут быть чудеса. Инквизитор, который не потащил ведьму в пыточную за колдовство, как раз и был таким чудом.
Да, формально я не сделала ничего плохого. Если перефразировать бургомистра, то я была хирургом с ножом, а не разбойником. Но для инквизиции важен сам факт колдовства – и не имеет значения, чему оно служило. И дьявол будет цитировать Святое писание, если ему выгодно, и ведьма способна делать добро, но лишь ей ведомо, к чему это добро способно привести. Так что отведем-ка ее на костер. Просто так, на всякий случай.
В ресторан я пришла к шести утра, как обычно. Сегодня был день десертов в стаканчиках – Марлен меняла меню, чтобы гости не скучали, и, переодевшись, я взялась за готовку.
Работа всегда помогала мне избавиться от дурных мыслей. Вот, например, черничный тирамису – готовишь его и думаешь только о нем. Нежный, летний, воздушный, так и тающий во рту: попробуешь – ум отъешь! Стаканчики с черничным тирамису разлетались в один миг, и я всегда радовалась, глядя, с каким довольным видом люди их опустошают. Приготовление десертов было моим искусством – и я радовалась, что оно до сих пор мне доступно.
Вторым десертом были пузатые стаканчики с муссом, и я готова была ручаться: это идеальная сладость. Взбитые сливки с легчайшей ромовой ноткой, сочная черешня без косточки, шоколадный мусс и всего полчаса на то, чтобы все приготовить. Девичьи компании сметали мусс сразу же, как только я выставляла стаканчики в витрину – Марлен подсчитывала прибыль и обещала мне премию в конце месяца.
Потом подошла очередь бананового десерта под облаком взбитых сливок на песочной основе, затем я взялась за творожный пудинг с клубникой – уже, конечно, не в стаканчике – и закончила все очередной россыпью черничных кексов.
- Ты знаешь, у него был такой вид, - сказала Марлен, описывая, как Саброра ел мои кексы, - такой юношески-мечтательный! Словно это не кекс, а грудь любимой девушки!
Говоря, она опустила ладонь на собственную грудь – такую, что на ней можно было бы пронести два ведра воды, не расплескав ни капли. Я понимающе кивнула: да, в изготовлении черничных кексов я мастерица. Марлен улыбнулась и добавила:
- Так что готовь побольше! Сама видишь: гостям нравится.
Я отправила кексы в духовку и понесла уже готовые десерты в витрину. Ресторанчик уже открывался для ранних завтраков – шелестели жалюзи, в воздухе плыли кофейные нотки, и первые гости уже занимали места за столиками. Я с облегчением увидела, что Саброра не пришел: то ли он знал, что тот, кто рано встает, всех достает, и не хотел отсвечивать лишний раз, то ли наливочка бургомистра оказалась крепче, чем он рассчитывал. Марлен, которая поприветствовала и рассадила гостей, обернулась в мою сторону, довольно кивнула, оценив количество десертов и спросила:
- А шоколадные шарики с начинкой будут?
- Обязательно, - кивнула я. – Уже сделала заготовки.
Марлен довольно улыбнулась и, зайдя за стойку, доверительно сообщила:
- На завтрак он не придет. Мэри Смолл сказала, что он с утра в управе. У него тут, оказывается, наследственная квартирка в Печном переулке, он ее продает городу.
Ну конечно, тут не обошлось без Мэри Смолл! Она работала секретаршей у бургомистра, щелкала печатной машинкой на весь Ханибрук, жевала клубничную жвачку даже во сне и была в курсе всех городских сплетен. Я понимающе кивнула.
- Прекрасно. Пусть продает поскорее, мне дышится легче, когда его нет рядом.
- Дышится… - задумчиво повторила Марлен и несколько раз втянула носом воздух. – А чем это воняет?
Я тоже принюхалась: в воздухе плыла очень тонкая, но отчетливая нотка – рыбная, сырая. И это была очень плохая рыба. Хищная, поднявшаяся с самого дна озера – там она проводила дни и ночи, а потом всплывала на поверхность, чтобы схватить рыбака или зазевавшегося купальщика и уволочь на дно.
- Холодильник, что ли, потек? – испуганно предположила Марлен и, заглянув на кухню, негромко рыкнула так, чтобы не услышали гости, а сотрудники стали двигаться быстрее: - Джейк, проверь холодильник! Мне кажется, семга подгуляла!
Нет, это была не семга. Это тьма поднялась со дна озера – моя ведьминская суть дрожала, просыпаясь и идя к ней навстречу. Голова поплыла, нос наполнился уже не гниением, а тонкими запахами болотных ягод, русалочьей икры, ледяных ключей. В ушах зазвенел смех, и я увидела полную луну над озером, черные очертания деревьев и девушек, которые протягивали к ней длинные пряди водорослей, весело покачиваясь на ветвях.
В этом запахе была смерть – и соблазн, которому никто не смог бы противостоять. Запах звал, и все во мне откликалось на этот зов – бежать под луной, которая встала вместо утреннего солнца, рвать чужую беззащитную плоть, петь на том языке, который царил в мире еще до появления людей.
Очнуться. Стряхнуть с себя оковы. Стать собой.
- Воняет, госпожа Марлен, - согласился Джейк, и я увидела, как одна из девушек скривилась и принюхалась к своему кофе и круассану с сыром. – Но это не холодильник, он вон, целехонек! Это откуда-то с улицы смердит!
Словно в подтверждение его слов где-то захлопали двери, и истошный голос, который от ужаса сделался не мужским и не женским, заорал:
- Водяной черт! Водяной черт вышел! Бегите!
Сама не знаю, почему я, выбежав из ресторанчика, рванула не вверх по улице, к спасительному собору, на котором уже начал гудеть колокол, созывая людей в святые стены, а к озеру – туда, откуда с неторопливой величавостью катилось что-то прозрачное, поднявшееся до небес.
Это был, конечно, не водяной черт – водяные черти ростом не больше кошки, и в наших краях их сроду не водилось. Это было то, что затмило собой любую водяную нечисть. Сейчас, когда я со всех ног неслась к прозрачной стене, было ясно: она перекатится через Ханибрук, не оставив в живых ни людей, ни животных.
Я не знала, что это. В книгах, которые когда-то мне дала мать, были описания нечистой силы, но я не встречала упоминания того, что было похоже на парус и плыло, распространяя запах гнилого болота. Оно хотело жрать, оно проголодалось и поднялось из озера, а в Ханибруке было довольно мяса, чтобы утолить этот голод.
Устоит ли церковь? Ой, вряд ли!
Кто-то толкнул меня, сбил с ног – краем глаза я увидела мужчину в исподнем, который волок за собой женщину, прижимая к груди ревущего взахлеб ребенка. Женщина споткнулась, едва не упала, но удержалась на ногах, и мужчина потащил ее дальше. Пробежала вчерашняя компания студентов – кто-то из парней хотел было помочь мне подняться, но потом решил не тратить время на ведьму и лишь прибавил шага. С визгами и воплями мчались сотрудники управы – Мэри Смолл неслась впереди, и на этот раз у нее во рту не было жвачки. Отчаянно сигналя, по улице ехал автомобиль бургомистра с распахнутыми дверями, и я увидела, как Вайн выбросил руку из салона и, схватив бегущего пацаненка, втянул в машину.
- Потеснись! – пророкотал бургомистр, и аптекарша, которая бежала вместе с молодой женщиной, втолкнула ее в авто.
- Эрна, беги! – крикнул кто-то – я обернулась и увидела дородную даму дальше по улице – она отчаянно махала мне рукой. Ах, да, это же Марлен. Хозяйка ресторанчика. Я работаю в ресторанчике. Пеку десерты.
В голове сделалось шумно и горячо. Мысли путались, вдруг став коротенькими и вялыми. Прозрачная смерть с озера накатывала на меня, и я отчетливо видела нижний край ее покрывала – розово-черный, таким, каким он поднимется от земли до неба, когда насытится и перевалит через опустошенный Ханибрук.
Не уйти. Не спрятаться. Прозрачная тьма настигнет и в подвале, и на чердаке.
Солнце качнулось и померкло. По хрустальному своду неба пробежала трещина.
- Эрна!
Я встала на ноги – уши наполняло русалочье пение, и пели они лишь о смерти и туманах над болотами. Прозрачная завеса перекатилась через Фруктовую улицу, и человеческие крики в той стороне оборвались, словно обрезанные ножницами. Нижний край завесы побагровел – и я увидела, что она сбавляет ход. Насыщается и катит уже не так быстро.
Возможно, церковь сможет спасти тех, кто в ней спрятался. Святые стены разрушают любое колдовство.
Руки налились тяжестью, словно я несколько дней подряд простояла у печи. Шум в голове рос, глаза заволакивало слезами.
«Эрна, отойди, прошу, - голос Саброры уверенно наполнил уши. – Опусти руки. Ты уже достаточно сделала, не добивай этот город».
Я обернулась. Улица за моей спиной была пуста – Саброра стоял выше, там, где она забиралась на холм. Ветер поднимался, шел из-за его спины, закручивая пыльные смерчики, гоняя по мостовой какие-то бумажки. Мусор, которым стала моя жизнь.
«Это не я, - отозвалась я, понимая, что Саброра не поверит ни одному моему слову. Вчера я колдовала при нем – возможно, как раз для того, чтобы спасенная жизнь помогла бы чудовищу подняться со дна озера. – Я ничего не делала».
«Эрна, - Саброра говорил медленно, словно я была диким животным, которое требовалось приручить. – Пожалуйста. Опусти руки и сделай шаг назад».
Только теперь я поняла, что стою, воздев руки к небу, и вокруг моих пальцев закручиваются золотые смерчи, готовясь сорваться с них и лететь. Я не знала такого заклинания, да знать и не требовалось. В минуту смертельной опасности ведьма способна была обратиться к родовой памяти всех ведьм, от истоков времен, и выдернуть из нее то, что помогло бы спастись.
«Эрна!»
Саброра шевельнул правой рукой, и я увидела – тонкая серебряная рукоять и тяжелый молот, окутанный сверкающей паутиной. Гексенхаммер, то, что оставит от меня груду горелого мяса. Пелена от земли до неба застыла, словно ползущей нечисти хотелось увидеть, чем все закончится – но Саброра видел, что ведьма испугалась, и монстр, которого она направляла, замер.
Что еще он может подумать?
«Это не я, - отчаянно подумала я, понимая, что Саброра сейчас не верит ни единому моему слову. – Я его не вызывала. Поверь, прошу!»
Гексенхаммер дрогнул в руке инквизитора – Саброре было больно, инквизитор еще не восстановился до конца, но он поднимал молот, чтобы размазать по мостовой еще одну ведьму. И все, что я могла сделать, чтобы спастись – это убить чудовище.
- Мамочка, - прошептала я, отворачиваясь от инквизитора. Ветер ударил мне в лицо, хлестнул по глазам пыльной плетью. – Мамочка, милая, помоги…
Мать не могла мне помочь. Ее убили, когда мне было шесть – в нашем поселке случилась засуха, а кто еще мог ее наслать, кроме ведьмы? Но сейчас я вдруг почувствовала ту силу, которую мне всегда давало ласковое прикосновение материнских ладоней и ее любовь – и эта сила оторвала меня от земли и швырнула в сторону монстра.
Я рухнула в сырую тьму и на мгновение задохнулась – такой густой и страшной была вонь. От моих пальцев потек огонь – он ввинчивался в прозрачную плоть, и она растворялась от его жадного прикосновения. Чудовище плавилось и текло – меня бросало то вверх, то в сторону, то почти вбивало в землю, и огонь, который струился от моих рук, жрал и никак не мог насытиться.
«Ну что вы скажете? – почти без сил подумала я, раскидывая руки в стороны и расплавляя лунную ночь, болота и голоса русалок. – Что я сама его вызвала и сама уничтожила? Что я…»
Повеяло свежим ветром. Послышались далекие голоса – обычные, человеческие.
Меня бросило на мостовую и поволокло куда-то прочь по камням.
И все померкло.
***
- Не спать!
Бургомистров телохранитель, по совместительству мой страж, тот еще громила, легонько толкнул меня по затылку кончиками пальцев. Вроде бы не больно, но когда уже третьи сутки не дают спать и, стоит закемарить, как ударяют вот так, то голова превращается в бомбу, начиненную болью.
- Не спать!
Я заскулила. Это были пока даже не пытки – так, разминка. Считалось, что лишение сна не даст ведьме колдовать, да я и так не смогла бы этого сделать в тюрьме: здесь каждый камень, каждая дощечка были исчерчены иероглифами старинных заклинаний, которые были похожи на кирпичи на моей спине, что пригибали к земле и не позволяли выпрямиться.
После того, как прозрачная простыня от земли до неба сгорела, выяснилось, что погибло пятнадцать человек. Жители Ханибрука осаждали городскую тюрьму, требуя отдать меня им в руки и обойтись без суда и следствия, но наше королевство, мать его так, было все-таки правовым государством – и меня не могли убить, не обставив мою смерть достаточными церемониями.
На допросах я пыталась оправдаться. Приехал Магуро, хмурый и раздосадованный – было ясно, что вся эта история выйдет ему боком. Я говорила о том, что не имею ни малейшего отношения к монстру, что бежала к нему для того, чтобы попытаться остановить – он не верил.
- Какие у меня причины так поступать? – не выдержала я. – Какие мотивы? Я жила тихо и мирно, я никогда не попадала ни в какие неприятности! Зачем?
- Затем, что волк не может не резать овец, такова его природа, - со вздохом ответил Магуро и, закрыв папку с моим делом, поднялся из-за стола. – Эта тварь дело рук ведьмы. А других ведьм, кроме тебя, здесь нет. Значит, кто во всем виноват? Кто погубил пятнадцать горожан?
Когда он так сказал, то в моей душе что-то разорвалось. Пустота, которая на меня нахлынула, была густой и непроницаемой. Не оправдаться. Никому ничего не доказать. И добрые горожане, которые так нахваливали мои черничные кексы, придут, чтобы подложить хворост к моему костру.
Оставалось только заплакать. Но я не стала – то же самое упрямство, которое не позволяло Саброре ходить с тростью, окутало и меня.
Незачем радовать палачей видом моих слез.
- Не спать! – еще один удар по моей голове, и дверь в допросную открылась. Я бы удивилась, да сил не было – вошел Саброра, все в том же светлом костюме, но теперь с тростью. В свободной руке он держал тонкую бумажную папку и, опустившись за стол следователя, без приветствий произнес:
- Я проанализировал останки существа. Да, оно полно магии, но это не ваша магия. Да, его создала ведьма, но это не вы. Вы не имеете отношения к тому, что случилось, Эрна.
Я не сразу поняла, о чем он говорит. Зато охранник понял: опустил занесенную руку и сделал шаг назад. Я поерзала на табурете – тело сделалось чужим и непослушным, глиняной куклой, которая готова была рассыпаться на кусочки – и спросила:
- Это значит, что я свободна? Если я не виновата, то могу идти?
Мне бы чувствовать радость и прыгать до потолка – но я понимала, что не смогу удержаться на ногах. За три дня в допросной во мне высохли и выветрились все чувства, я стала пустой оболочкой, бумажным фонариком… А может, Саброра просто шутит? Что, если ему хочется полюбоваться на счастье проклятой ведьмы для того, чтобы потом вывести ее прямо к костру и упиться ее новыми страданиями, не пропустив ни капли?
- Да, вы свободны, - кивнул Саброра. Я вспомнила его голос в своей голове: тогда он говорил так, словно не хотел меня убивать. Словно хотел сохранить мою жизнь, несмотря на Гексенхаммер, зажатый в руке, и это было самым странным. Это никак не вязалось с обликом безжалостного убийцы, который испепелил ведьму и ее дочь.
- Сегодня с утра в городе хоронили погибших, - продолжал инквизитор. – Сами понимаете, как себя сейчас чувствуют жители Ханибрука и что хотят с вами сделать. Советую прямо отсюда отправляться на вокзал и уезжать как можно дальше, - он вынул из моей папки свою желтую книжку и добавил: - Да, вы не виноваты в том, что случилось. Но вы ведьма, и для них этого достаточно. Им нужно выплеснуть боль и гнев – и прямо на вашу голову.
Я поднялась, проковыляла к столу и взяла книжку. Нет, я так далеко не уйду – ноги подкашиваются, а от бессонницы и какого-то спрессованного страха кажется, что по телу ползают гусеницы.
- Полагаю, меня уже ждут у выхода, - проговорила я. – Странно, конечно, ведьме просить инквизитора о помощи, но вы не могли бы проводить меня через черный ход?
Саброра кивнул. Встал из-за стола, опираясь на свою трость, и я подумала, что ему по-прежнему больно. Когда я поняла, что жалею инквизитора, то мне сделалось еще страннее.
Инквизитор не стал меня убивать. А я его жалела. Чудеса да и только.
Покинув допросную, мы оказались в коридоре – мне всегда казалось, что коридор, по которому ведьму поведут на казнь, должен выглядеть, как в страшной сказке: осклизлый кирпич, сырой потолок, грязь под ногами. Но здесь были обычные серые стены, словно в самой заурядной конторе, и я поковыляла в сторону лестницы. Ничего, это все ничего. Пусть больно, пусть тяжело, но я свободна. Я выйду отсюда и уеду. Мне не в первый раз начинать новую жизнь, я справлюсь, и…
- Где та ведьма, которая наслала монстра? – спросила я. Слабость от иероглифов и усталости становилась все сильнее, и я с трудом подавила желание опереться на руку Саброры. Вот бы он удивился, если бы ведьма к нему прикоснулась…
- Не знаю, - ответил он. – Она была здесь, но теперь я ее не чувствую. Она отсюда очень далеко, на другом конце планеты, возможно.
Саброра замолчал, словно решил, что сказал достаточно. На лестнице уже не было иероглифов, и дышать стало легче. Откуда-то доносился шум голосов – ровный, тяжелый, словно за стенами городской тюрьмы разлилось невидимое море. Мы вышли к двери, Саброра толкнул ее, и яркий свет летнего солнца хлестнул по глазам, словно плетка.
- Вот она! – услышала я знакомый голос. Марлен.
- Держите! – заверещала какая-то женщина, и меня с силой ударили по лицу.
***
- А вы лучше не лезьте, господин инквизитор. Это наше дело, мы сами справимся, да вы, к тому же, и в отставке.
Меня выволокли на центральную площадь и бросили возле памятника святому Габриэлю. Какое-то время я плавала в тумане полуобморока и видела только камни и ноги. Вот знакомые ботинки – Энцо Саброра развернулся и неторопливо двинулся прочь, словно не хотел принимать участия в расправе.
Он сделал все, чтобы меня спасти – но решил не класть голову на плаху ради того, чтобы ведьма смогла уцелеть.
- Я не виновата, - выдохнула я. Голос сделался сиплым и слабым, но его услышали. В голову мне прилетел гнилой помидор, обдавший меня кислой вонью, и кто-то из женщин закричал:
- Да конечно, не виновата!
- Все всё видели! Ты к нему бежала и направляла!
- Спросите Саброру, - сказала я уже громче. – Эту дрянь создала другая ведьма!
Можно подумать, тут кто-то собирался меня слушать! Еще один гнилой помидор ударил меня в плечо, растекся по грязному тряпью, которое когда-то было моей поварской формой. Я выпрямилась – незачем стоять на коленях перед теми, кто собрался меня убить – и обвела взглядом площадь. Все выглядело так, словно меня привели в загон для скотины: вот легкая деревянная оградка, вот ворота, к которым уже подвозят здоровенную клетку… что они придумали?
Кажется, меня решили казнить с выдумкой. Не просто сжечь, а сделать так, чтобы я помучилась.
Я посмотрела по сторонам, пытаясь найти хоть кого-нибудь, кто смотрел бы на меня без ненависти, с сочувствием. Вот Марлен – весь ее вид говорил о том, как она сожалеет о том, что когда-то взяла на работу ведьму. Кажется, ей придется переименовать ресторанчик. Вот Китти, которую я спасла от удушья – на ее красивом личике теперь плясали презрение и гнев. Вот студенты, которые приехали рыбачить, а попали на казнь ведьмы – моя смерть станет для них развлечением, о котором они будут рассказывать родным и друзьям. Вот бургомистр – бледный, угрюмый, словно постоянно задающий себе вопрос: как же так, ну как же так?
- Я не виновата, - прошептала я, глядя ему в лицо. – Я этого не делала.
Бургомистр не отвел взгляда – и ничего не ответил.
Энцо Саброра стоял на балкончике на втором этаже – вся его фигура выражала собой ленивое желание того, чтобы все это поскорее закончилось, и он смог бы снова заняться своими делами. Я знала этот дом: на первом этаже там был центр детского досуга – сюда приводили городскую малышню, если родители были заняты. Люди толпились возле оградки, и краснолицый здоровяк, который по воскресеньям выпивал в «Черничной ведьме» три пинты пива, открыл дверь клетки и стукнул широкой ладонью по прутьям. В клетке зашевелилось что-то лохматое, огромное, и я услышала свирепое хрюканье.
Ноги подкосились, и я упала на мостовую, сбив колени. Из клетки с величавой, поистине королевской неспешностью вышли две свиньи – не те обычные хрюшки, которых осенью забивают на сало, а шерстистые горбатые бестии с изогнутыми клыками, и над столпившимися горожанами, которые желали увидеть мою смерть, сгустилась тишина. Полицейские вскинули ружья, готовясь стрелять, если свиньи кинутся не на ведьму, а на кого-то из горожан.
Вот, значит, как. С выдумкой. Я читала о том, что когда-то ведьм отдавали на съедение особой породе свиней, но и подумать не могла, что однажды это случится со мной. Казалось, от копыт летят искры; от свиней пахло так, что невольно начинало тошнить.
Мне не было страшно. Совсем. Чувство, которое дымилось у меня в душе, не имело никакого отношения к страху – это был какая-то липкая тоска, которая помрачала рассудок. Хотелось сесть, закрыть ладонями голову, и будь, что будет. Свиньи разорвут меня на клочки, ну и пусть.
Свинья, которая стояла справа и была покрупнее, издала хриплое хрюканье. Казалось, я вижу каждую шерстинку на ее горбу, каждую трещинку на клыках.
Я собиралась жить долго и счастливо – и сейчас умру.
Попробовать колдовать? Не получится. Я слишком долго была без сна, слишком долго на меня давили иероглифы. Сейчас я была пустым сосудом – ни крошки магии, ни капельки.
Свинья ударила копытом по камням мостовой и бросилась ко мне. Им хотелось охотиться и пожирать добычу – я чувствовала эту голодную алчность.
Рванула в сторону – вернее, мне так показалось, что рванула, на самом-то деле я заковыляла к памятнику. Попробовать забраться к ногам святого Габриэля, когда-то я неплохо лазала. Деревья, конечно, не гладкий черный мрамор, но можно же попро…
Удар в правый бок вышиб из меня дух – отшвырнул в сторону, прокатил по мостовой. Не знаю, откуда я взяла силы, чтобы поковылять прочь на четвереньках, захлебываясь слезами и задыхаясь от ужаса.
Нет. Нет, пожалуйста, Господи, нет.
Горожане разразились криками восторга. Ведьма должна получить свое, ведьма должна сдохнуть за то, что отняла пятнадцать жизней – а то, что она ни в чем не виновата, не имеет никакого значения. Ведьма должна…
Я задохнулась от взрыва боли в бедре. Свинья, которая забежала слева, ударила меня – влегкую, шутя. Они и правда шутили, забавляясь с добычей, которой некуда было от них убежать.
На мгновение перед глазами мелькнула тьма – и сквозь облако этой тьмы, я увидела, как Саброра слетает с балкона: легко, небрежно, словно танцор или кленовое семечко, подхваченное ветром и плывущее на лентах воздуха. Он опустился передо мной, закрывая меня от свиней, и кто-то из зевак возмущенно закричал, приказывая не портить потеху. Ружья полицейских шевельнулись – они готовы были стрелять.
- Энцо! – ожил бургомистр. Кажется, он понял: казнь ведьмы это дело местное, а вот за смерть столичного инквизитора, пусть и в отставке, ему придется отвечать. – Энцо, дружище, уйди оттуда! Что тебе эта рвань ведьмачая?
- Уйди, столичный! – прорычал кто-то из горожан, кажется, Большой Кроул, который владел яблоневыми садами за Ханибруком. – Она свое заслужила!
В ту же минуту свиньи побежали вперед, решив больше не тратить времени на игры. Я до сих пор не понимаю, как у Саброры это получилось: он словно потек к свиньям, медленно-медленно, одновременно отклоняясь назад под немыслимым углом и раскидывая руки. Сверкнули кинжалы: острые, грубые – первая свинья захлебнулась визгом и стала заваливаться на мостовую, теряя петли кишок из распоротого живота. Вонь поднялась до неба; вторая свинья пробежала еще немного и распласталась на мостовой.
Снова сделалось тихо. Саброра растекся по камням, полежал несколько мгновений и поднялся. Обернулся в мою сторону – задыхаясь от страха и боли, еще не веря, что все, кажется, кончилось, и я осталась жива, я подумала:
«Почему ты меня спас?»
«Потому что никогда не убиваю невиновных, - с ироничной усмешкой ответил Саброра. – А ты невиновна, Эрна. И мы это докажем».
Глава 2
В поезд нас буквально внесли на руках. В каком-то смысле это было хорошо. Идти я не могла – при каждом движении все тело наливалось пульсирующей болью, и начинало казаться, что я и в самом деле горю.
- Свинок-то? Свинок-то за что порешил? – сокрушался Большой Кроул. – Они ж еще сала не нагуляли…
- Ты вот что, - говорил бургомистр, держа чековую книжку на весу и торопливо чиркая по ней карандашом. – Ты квартиру продавать хотел? За пять тысяч крон? Вот я тебе пятнадцать даю, только больше тут не появляйся, и дрянь эту с собой забери, раз уж она тебе так прикипела. Все, с богом, валите отсюда нахрен оба!
Потом сделалось темно. Я очнулась от того, что кто-то очень осторожно исследовал мой бок, то плавно скользя пальцами по коже, то нажимая так, что перед глазами рассыпались искры. Открыв глаза, я увидела, что лежу на нижней полке в купе. Поезд уже ехал своей дорогой, я понятия не имела, куда направляюсь, и что будет дальше – но это было знакомое чувство. Мне уже приходилось вот так убегать, оставляя позади всю свою прошлую жизнь.
Правда, этого еще не приходилось делать в компании инквизитора – а именно Саброра сейчас задрал мою рубашку и водил ладонями по боку. Заливаясь краской стыда, я хотела было отпрянуть, но не смогла, сил не было.
Тогда я заплакала. На это сил хватило. Что еще мне оставалось, кроме слез?
- Незачем, - с привычной уже усталостью бросил инквизитор. – Ты жива. Ребра я тебе подлатаю.
- Куда мы едем? – спросила я. Перед глазами вновь всплыла яркая картинка: Саброра слетает с балкона и скользит по мостовой между бегущих ко мне свиней. Это было танцем и битвой, это было изящно и смертоносно. Он ведь ненавидит ведьм просто потому, что они живут на свете – как и полагается инквизитору, без своей ненависти они просто не могут жить. Я повидала достаточно инквизиторов, чтобы сделать выводы. Но Саброра меня пожалел. И сейчас лечил мои ребра, хотя мог бы просто свалить меня на пол, словно тюк тряпья.
От его прикосновений все во мне замирало и начинало звенеть, словно каждое движение его пальцев погружало внутренности в ледяную воду.
- Не дергайся, пожалуйста, ты меня сбиваешь. В Марнахен.
Марнахен, повторила я. Курортный городочек возле моря – пальмы, сосновые заповедники, песчаный белый берег, прекрасный климат. Пальцы с силой ввинтились в мое ребро, и боль вновь окатила меня от головы до пяток. Я заскулила, рванулась в сторону, пытаясь спастись – руки Саброры буквально вмяли меня в полку, и инквизитор недовольно произнес:
- Хочешь сдохнуть от разрыва печени?
- Нет… - прошептала я, обливаясь слезами. Вот, значит, чем закончилось мое короткое общение со свиньями – сломанными ребрами и разрывом печени. Любая другая ведьма на моем месте хотела бы отомстить – но я хотела лишь убраться подальше.
- Я так и подумал, - лицо Саброры проплыло где-то высоко-высоко, и вдруг дышать стало легче. Намного легче. Боль отступала – мне слышалось ее недовольное ворчание, но она уходила. – Потерпи еще немного.
- Я не насылала тот парус, - выдохнула я. Саброра кивнул, и в его взгляде мне увиделось… понимание? Сочувствие?
Поверить невозможно. Он меня жалел.
- Я знаю, - кивнул он. – И я рассказал обо всем бургомистру и полиции. Но сама видишь, людям надо было выплеснуть свою боль и гнев. Ведьма для этого идеально подходит.
Прикосновение его ладоней, скользивших по моему телу, сделалось мягким, едва уловимым, почти любовным. Что-то окаменело в душе, заставило живот напрячься и затвердеть: я вспомнила, что мужчина не прикасался ко мне уже много лет. Вдобавок, этим мужчиной был инквизитор, безжалостный убийца – и он вдруг отступил от своей ненависти и спас меня. И лечил сейчас, и верил в то, что я не виновата.
- Пока все, - Саброра провел ладонью по лицу и почти рухнул на соседнюю полку – протянув руку к столику, он взял стакан, в котором по запаху угадывался ром, и предложил: - Попробуй повернуться.
Какое там повернуться, я дышала-то через раз! Но все-таки я сделала, как было велено, и с удивлением обнаружила, что тело слушается. Да, было неловко и больно. Да, я сама себе казалась тряпичной куклой, которую набили заново. Но я смогла повернуться на полке – потом опустила ноги и умудрилась сесть.
Жива. Жива.
- Спасибо, - с искренним теплом сказала я. Саброра усмехнулся и отвернулся к окну – там бежали поля да перелески, чудесные пасторальные пейзажи. Ханибрук был далеко. Горожанам хватит сплетен и разговоров, но мы о них не узнаем, вот и слава Богу.
- Пожалуйста. Это лучше, чем ничего, но в Марнахене сходи к врачу. Я тебя наскоро подлатал, пусть посмотрит профессионал.
- Спасибо, - кивнула я. – Схожу, но…
Только сейчас я поняла, что прямо с площади нас поволокли на вокзал. Домой я не заглядывала – а значит, и документы, и деньги, и вещи так и остались там, в моей съемной квартирке. Саброра словно прочел мои мысли, потому что кивнул куда-то в угол купе. Я вздохнула с облегчением, увидев свою сумку – она была набита так туго, что едва не треснула.
- У тебя был обыск по протоколу, - сухо сообщил Саброра, и я подумала, что мое соседство доставляет ему серьезный дискомфорт. – Когда я понял, что ты невиновна, и тебе надо быстро уезжать, то кое-что собрал.
Сжав зубы, я поднялась с полки, проковыляла по купе и потянула сумку за ремень. Откинула клапан – вот и мои документы, вот и банковские книжки, и свинья-копилка, которая стояла на прикроватном столике… Наверно, я никогда не смогу спокойно смотреть на свиней. Саброра усмехнулся, и в его пальцах я увидела свою желтую книжку регистрации.
- Теперь по ряду причин у тебя новый куратор, - произнес он, протягивая мне книжку. Я взяла ее, но раскрывать не стала – просто бросила в сумку. Мелькнуло кружево моего белья, и по позвоночнику словно холодным пальцем провели: инквизитор рылся в моих вещах. Выбирал, что нужно взять.
Я не знала, что об этом думать.
- Вы мне помогаете, - сказала я, не зная, как правильнее обращаться к инквизитору, на «ты» или на «вы». – Почему? Я ведь ведьма.
Саброра усмехнулся, внезапно сделавшись немолодым и усталым.
- Потому что ты невиновна. А я никогда не убивал невиновных.
- Даже ту дочку ведьмы? – сама не знаю, как этот вопрос сорвался у меня с языка. Мне сразу же захотелось зажать рот ладонями, чтобы не сболтнуть очередную глупость. Саброра отвернулся к окну и добавил:
- А еще у тебя все-таки вкусные кексы. Мне хотелось их попробовать еще раз.
***
До самого вечера мы ехали молча.
Я думала, что засну сразу же, как только голова коснется подушки, но в теле поселилась какая-то странная зудящая бодрость, которая вымела прочь даже мысли о сне. Поезд остановился на какой-то крошечной станции; Саброра вышел и вернулся через четверть часа, внеся с собой запах хорошего табака и газеты. Потом заглядывал проводник, принес еще чаю, предложил ужин – когда принесли тарелки, мы все-таки заговорили: я отметила, что рыба пересушена.
- В твоем заведении готовили лучше? – скептически уточнил Саброра.
- Намного. Все всегда было свежее, только что из озера.
Он задумчиво ковырнул вилкой телапию и произнес:
- Мне все больше кажется, что то удушье у девушки было не из-за салата.
Я неопределенно пожала плечами.
- Думаете, это сделала ведьма, которая подняла парус?
Саброра кивнул.
- Наверняка. Хотела проверить тебя в деле, понять, насколько ты сильна. И отомстить мне, возможно, использовав тебя, - он умолк, но продолжать не требовалось. Я и так поняла, что инквизитору могли мстить за смерть той ведьмы и ее ребенка. Какая-нибудь близкая подруга или родственница.
В определенном смысле ему не повезло. Свои его выкинули в отставку решительным пинком. Ведьмы ненавидели и боялись. Люди испытывали боязливое уважение, на всякий случай предпочитая держаться подальше. Инквизиция это такая организация, чьего пристального внимания вы всячески будете избегать.
Наверняка Саброра одинок. Ни друзей, ни семьи. И жены или любовницы тоже нет. Будь иначе, он не ехал бы сейчас в компании с израненной ведьмой.
- И что мы теперь будем делать? – спросила я и уточнила: - Когда приедем в Марнахен?
- Я там жил в юности, у меня есть дом, - ответил инквизитор, и я хмуро подумала: вот, ему есть, где устроиться, а что делать тем, у кого нет никакого дома? Курортный город, там цены на недвижимость заоблачные. Я вряд ли смогу снять что-то без крыс и тараканов по соседству, не говоря уж о том, чтобы купить.
- Какое-то время поживешь со мной, - продолжал Саброра. Это было сказано таким тоном, что я невольно приоткрыла рот от удивления, но не стала высказываться по поводу жизни с инквизитором под одной крышей. Однако Саброра все-таки снизошел до объяснения: - Тебя нельзя оставлять без присмотра. Я уверен: та ведьма оценила тебя и может как-то использовать.
- То есть, я буду жить под вашим наблюдением? – уточнила я. Лицо Саброры дрогнуло в презрительной гримасе, и я подумала, что именно так инквизитор и смотрит на ведьму: как на грязь под ногами, которую он вынужден терпеть.
- Разумеется. Предупреждая твой следующий вопрос: тебе не придется расплачиваться за мою доброту.
От его тона все во мне закипело. Да как он может вообще так говорить, я порядочная женщина, и…
«Ты ведьма, - напомнил внутренний голос. – Будь благодарна и признательна за то, что все еще жива. Саброра может это исправить очень быстро».
- Спасибо, - с холодным достоинством кивнула я. – Я сразу поняла, что вы порядочный человек и не будете требовать от женщины в беде, чтобы она вам отдавалась в благодарность.
Саброра посмотрел на меня так, что мне сразу же захотелось стать кем-то вроде мышки, чтобы скрыться в ближайшей щели. Гнев, брезгливость, практически отвращение – он даже взял салфетку и демонстративно вытер руки. Но и я поняла, что сказала лишнее, и миролюбиво добавила:
- Простите, если что-то не так. У меня после всего голова идет кругом, я не до конца понимаю, что делать и что говорить.
Инквизитор усмехнулся.
- Ваш бургомистр верно говорил, у нас правовое государство. Знаешь, какой девиз у инквизиции?
- Служить и защищать, - ответила я. Саброра кивнул.
- Верно. Я давал присягу защищать от зла тех, кто нуждается в защите. Сейчас так получилось, что это ведьма. Ее обвинили в том, чего она не совершала, и едва не предали народной казни. Что мне следует делать?
Я пожала плечами. Поезд летел среди полей, сгущались сумерки, и нам предстояло провести эту ночь в одном купе. Вряд ли Саброра выйдет в коридор и до рассвета будет курить в окошко. Мне вдруг сделалось холодно, и из-за холода проступил жар, прилил к щекам.
- Отойти. Дать им сделать то, что они решили. Потому что я ведьма, - ответила я, понимая, что сейчас разревусь. В самую страшную минуту моей жизни появился человек, который за меня заступился – и это был инквизитор.
- Ответ неверный, - произнес Саброра и едва заметно улыбнулся. Я вспомнила то, что мне открылось, когда я смотрела в его глаза. Совсем недавно он был на моем месте, его била толпа, превращая кости в крошево, стремясь вколотить в мостовую того, кто убил дочку ведьмы. – Тебя надо было защитить – потому что ты нуждалась в помощи. Потому что ты ни в чем не виновата, просто тебя использовали. И теперь я буду искать ту, которая все это затеяла.
- А я буду для вас кем-то вроде наживки? – уточнила я. Саброра утвердительно качнул головой.
- В определенном смысле, - он протянул руку к десерту – булочкам с сахаром, повертел одну в пальцах и с недовольным видом положил на место. Я понимающе кивнула и поинтересовалась:
- Как думаете, там для меня найдется работа? В Марнахене нужны кулинары?
- Не сомневаюсь, - сказал Саброра. – На соседней улице с моим домом было кафе, попытаешь счастья там.
На том и порешили.
Проводник забрал посуду, а за окном тем временем окончательно стемнело. Поезд мягко летел во мраке, и я невольно задумалась: кто, интересно, смотрит из тьмы в наши озаренные светом окна? Может, та самая ведьма, которая затаила зло на Саброру и теперь летит за нами, строя новые планы? Саброра вышел из купе – я воспользовалась этим, чтобы сунуться в свою сумку и переодеться в чистое.
Инквизитор вернулся – на этот раз табаком не пахло. Закрыв дверь, он повернул защелку, приглушил свет ламп и принялся расстегивать рубашку. Я с ногами забралась на свою полку и судорожно стала вспоминать, каким заклинанием можно будет отбиваться, если он все-таки решит, что ведьма сможет расплатиться за его доброту лишь одним способом. Нет, заклинание тут не поможет, как и мои крики. Я уже успела убедиться, что ведьмам никто не придет на помощь.
Хотелось спросить: «А что это вы делаете?» - но я понимала, что буду выглядеть полной дурой.
Саброра снял рубашку, и я не сдержала удивленного возгласа: его тело было заключено в то, что я назвала бы корсетом – конечно, если бывают корсеты из тонких металлических полос, которые погружались прямо в плоть. Смотреть было жутко, но в то же время я испытывала какое-то болезненное любопытство и не могла отвести взгляда. У него было сильное тело – не грубая гора мышц, но в каждой черточке чувствовалась скрытая мощь, которая способна смять, раздавить, присвоить. У него было тело, на которое хотелось смотреть – и то, как металл его уродовал, заставляло меня замирать от странного и томительного чувства. Скривившись от боли, Саброра опустился на свою полку и попросил:
- Можешь ослабить зажим? Я тогда смогу лечь.
Я поднялась, приблизилась к нему – получается, вот с этим он прыгнул с балкона, чтобы меня спасти? Нет слов, просто нет слов. Как ему, наверно, было больно… Я заглянула туда, куда указал инквизитор: под правой лопаткой было нечто, похожее на крошечный кран.
- Вот это? – я оторопело дотронулась до него.
- Да. Поверни, я скажу, когда хватит.
По шее и лопатке Саброры пролегали старые шрамы, словно кто-то когда-то рвал его когтями. Аккуратно, стараясь ничего не испортить и не сломать, я повернула кран, послышался мелодичный звон, и инквизитор вздохнул с заметным облегчением. По металлическим полосам пробежали дорожки иероглифов и погасли.
- Что это? – спросила я.
- Система восстановления, - снизошел до ответа Саброра. – Спасибо.
Я пересела к себе – Саброра вытянулся на своей полке, и какое-то время мы ехали молча. Под мягкий перестук я успокоилась и стала погружаться в сон, когда Саброра негромко произнес:
- Это была не девочка. Это был фамильяр. Оживленная кукла, набитая ногтями и волосами, бинтами с покойников и могильной землей.
- Ох ты… - выдохнула я, не зная, что сказать. В груди сделалось горячо и больно.
- Вот так, - сказал Саброра и, приподнявшись на локте, я увидела, что он заснул.
***
Дорога заняла два дня, которые я проспала. Саброра выходил на станциях, покупал газеты, курил – когда он возвращался, мы обменивались какими-то незначительными репликами, и я засыпала снова. Ах, да – утром я закручивала его систему восстановления, а по вечерам ослабляла.
- Это еще долго носить? – спросила я.
- Еще неделю, - ответил Саброра. Я хотела было спросить, больно ли ему было, когда он прыгал с балкона, чтобы зарезать свиней, но потом решила не задавать лишних вопросов.
Меньше знаешь, крепче спишь. Когда мне стали сниться кексы, то я поняла, что тоже иду на поправку.
Марнахен мне понравился. Он лежал у подножия горы, которая напоминала многопалую лапу, что вцепилась в побережье – по склонам тянулась кудрявая зелень лесов, воздух пах соленым морским ветром и теплым сосновым ароматом и, стоя на вокзале рядом с инквизитором, я вдруг подумала, что не все так плохо.
Жизнь просто не может быть плохой, когда у тебя есть солнце и море.
Саброра жил на одной из главных улиц – когда черный жук такси вез нас по дороге, я так и чувствовала аромат роскоши, который сочился из-за витых оград домов, витрин дорогих магазинов и экзотических парков. Он был тяжелым и властным, приминающим к земле, и я с тоской поняла, что никогда не стану здесь не то что своей – меня и в служанки не возьмут.
Кому тут нужны мои кексы, десерты и муссовые торты? Здесь люди спят на веницейском шелке и едят с золота и серебра.
Дом Саброры – угрюмый, темный, старинный – стоял среди пышного апельсинового сада и, выйдя из такси, я раскрыла рот. Я никогда не видела, чтобы апельсины, такие огромные, такие рыжие, росли бы вот так, запросто: почему-то это зрелище удивило и потрясло меня, как ребенка. Надеясь, что я не выгляжу полной уж дурой, я потянулась за инквизитором: двери из красного дерева уже были распахнуты, и мимо нас промчался паренек в белом костюме слуги – вещи из багажника такси сами не выпрыгнут.
- Господин Энцо! Ну наконец-то, дождались! – из дома, опираясь на трость, вышел сгорбленный старик – я даже не поняла, сколько ему лет. Он казался древним, сотканным из пергамента и песка: наверняка видел Войну трех королей в начале прошлого века. Саброра обнял его с исключительной осторожностью и нежностью, старик всхлипнул, и по его смуглой щеке, иссеченной морщинами, пробежала слеза.
- Уж не чаял, не чаял снова вас увидеть, - проскрипел он. – А тут надо же, такие новости! – старик отстранился и посмотрел на Саброру с той невыразимой любовью, с которой деды смотрят на внуков, так, как мой дед смотрел на меня когда-то. Придерживая его под руку, Саброра обернулся ко мне и произнес:
- Познакомься, Гвидо, это Эдна Уиллоу, моя невеста. Эдна, это Гвидо, дворецкий семьи Саброра уже сто семьдесят пять лет.
Я стояла, приоткрыв рот и не зная, чему больше удивляться: тому, что Гвидо видел не только Войну трех королей, но и Тридцатилетнюю, которая была намного раньше и опустошила почти весь континент – или тому, что инквизитор отрекомендовал ведьму своей будущей женой. Гвидо всплеснул руками, с проворством, неожиданным для его возраста, приблизился ко мне и поклонился. Я решила, что на поклон надо ответить таким же поклоном, и старик заулыбался. Зубы у него, кстати, были не стариковские: белые, крепкие.
- Надо же, надо же, какое счастье! – проговорил он. – Наш Энцо женится, вы слышали? И на такой чудесной, воспитанной девушке, такое счастье в наш дом!
Слуги, которые выглядывали из-за дверей белой стайкой, захлопали в ладоши – было видно, что мое внезапное появление в компании их хозяина всем пришлось по душе. Саброра цепко взял меня под локоть и повел в дом. Мы миновали гостиную, обставленную в старинном духе – антикварная мебель из темного дерева явно была ровесницей Гвидо и создавалась в те времена, когда все делали солидно, надежно и в то же время изящно. На стенах красовались такие же старинные картины в тяжелых золотых рамах – одно из полотен было отвернуто к стене и, идя вместе с инквизитором к лестнице на второй этаж, я хотела было спросить о ней, но вовремя подумала, что молчание – это высшая добродетель.
Саброра привел меня в комнату, которая, по всей видимости, служила гостевой. Когда за нами закрылась дверь, то я обернулась и поинтересовалась:
- И как прикажете вас понимать?
Саброра посмотрел на меня с уже привычной усталой снисходительностью.
- Прикажу вести себя мило и не делать глупостей, - ответил он. – В качестве кого ты собиралась тут жить? Инквизитор, который поселил ведьму под своей крышей, вызовет лишние вопросы, а они нам не нужны. Для всех ты моя невеста, которую я привез из столицы, вот и все. Свадьбы не будет, можешь не переживать.
Я понимала, что он прав, и обижаться тут не на что – и все равно мне на какое-то мгновение сделалось обидно. Впрочем, я тотчас же отогнала в сторону все глупые мысли. Энцо Саброра спас меня от мучительной смерти, привез в чудесный город и дал крышу над головой – вот о чем сейчас нужно думать.
- Я вам признательна, - миролюбиво сказала я, понимая, что незачем идти на конфликт с тем, кто ведет себя как друг. – Просто все это очень неожиданно. Я не думала, что вы меня представите как свою невесту, вот и все.
Взгляд Саброры смягчился. Ему было неприятно находиться так близко с ведьмой, но даже в отставке он продолжал делать свою работу – защищал меня и искал ту, которая заварила такую крутую кашу.
- Твоя книжка регистрации будет у меня, - произнес он. – Официально тут все чисто и честно. Если тебе хочется и дальше печь свои кексы, то можешь искать работу – и я так же официально разрешаю тебе никому не сообщать о том, что ты ведьма. А пока давай отдохнем с дороги, я устал.
Я понимающе кивнула.
- Ослабить зажим?
Саброра усмехнулся.
- Не беспокойся. Тут найдется, кому это сделать.
Я прекрасно знала, что все это время он просто терпел меня рядом с собой. Терпел мои прикосновения утром и вечером, потому что больше никто не мог ему помочь – но все в нем восставало и протестовало, когда я была рядом. Вся его суть бунтовала против меня, разум держал ее в железных объятиях, не позволяя сказать мне ни единого дурного слова, но душа – душа хотела рвать, как и полагается инквизитору, когда он видит ведьму.
- Хорошо, - кивнула я, стараясь выглядеть милой и максимально спокойной и незаметной. – Тогда до вечера?
Саброра что-то хмыкнул и вышел без лишних слов.
***
Что касается работы, то она нашлась в тот же день.
Приняв ванну и ощутив себя свежей, обновленной и бодрой, я переоделась в свое темно-синее платье, которое Саброра счел нужным положить в сумку, и отправилась на прогулку, надеясь, что выгляжу достаточно прилично для этого места. Царила послеобеденная жара – тяжелая, давящая, вынуждающая все живое прятаться в тени. Горожане и туристы разошлись по домам и гостиничным номерам на несколько часов сиесты, почти на всех магазинах красовались таблички «Закрыто», и я чувствовала себя полной дурой. Кто еще, кроме дуры, потащится гулять, когда, кажется, даже камни мостовой плавятся от зноя? Особенно в таком платье, которое готово превратиться в футляр, промокший от пота.
На мое счастье, один из магазинов с одеждой продолжал работать – я потратила четыре кроны на модный сарафан и сандалии. Сарафан из тончайшего хлопка был невесомым – светлая ткань, украшенная россыпью вышитых полевых цветов, струилась по телу, и мне было легко даже в жару. Когда продавщица протянула мне бумажный пакет, в который упаковали мои старые вещи, то я поинтересовалась:
- А здесь где-нибудь есть кондитерская?
- Да, госпожа, вниз по улице и направо, - ответила продавщица. – Но они, кажется, закрываются: там повариха сбежала с капитаном.
Так-так. Кажется, это был мой шанс, и я не собиралась его упускать.
Кондитерская под названием «Белая цапля» действительно переживала не лучшие времена: это было понятно по большой витрине, которая не была заставлена сладостями даже на треть. Я вошла, приблизилась к стойке, и из кухни сразу же вышел молодой мужчина в свободной сиреневой рубахе и широких оранжевых штанах. Смуглолицый и кудрявый, он был похож на молодого пирата, который день и ночь грабит купеческие корабли.
- Добрый день! – улыбнулся он, и было ясно: я клиент, которого он не отпустит. – Чем могу вас угостить?
- Черничными кексами, - ответила я. – Муссовым десертом с ромом, шоколадом и черешней. Вафлями с клубничным сиропом. Трюфельными конфетами с фисташками и ванилью. Еще можно профитроли со сливочным кремом и тарталетки с лимонным и ягодным конфитюром. И обязательно торты!
Скуластое лицо хозяина заведения печально вытянулось, в серых глазах захрустели льдинки тоски. Он усмехнулся и ответил:
- Кажется, вы надо мной смеетесь.
Я покосилась на витрину: там и близко не было того, о чем я говорила. Пирожные «картошка», больше похожие на то, о чем не упоминают за столом, яблочный пирог, на который никто не посмотрел за три дня и сахарные крендельки – вот и все угощение.
- Не смеюсь, - сказала я. – Говорят, вам нужен мастер десертов, так вот, я уже здесь. Могу приготовить все, что сейчас назвала. А еще карамельные яблоки, домашнее мороженое и запеченые груши с шоколадом.
Молодой пират вздохнул. Закрыл глаза, оперся на стойку. Открыл глаза, словно боялся, что я мираж, готовый раствориться в любую минуту.
- Сто семьдесят крон плюс чаевые, если приступите завтра, - произнес он, и я приложила значительные усилия, чтобы не броситься в пляс.
- Могу приступить прямо сегодня, если у вас есть нужные продукты.
Продуктов предсказуемо не оказалось – зато был кофе. Пирата звали Лука Фальконе: он сварил кофе с солью, и мы устроились за столиком в зале, чтобы все обсудить. Лука предложил «картошку», но я отказалась – наверняка она была вкусной, но слишком уж выразительно выглядела.
- Мария и так-то работала спустя рукава, но это еще можно было вытерпеть, - рассказывал он. – А потом просто взяла и не вышла на работу. Я сперва думал, что она заболела, но потом зашел в Подхвостье, и ее приятельницы сказали, что «Летучая рыбка» отбыла на Андаверский архипелаг, и Мария была на палубе.
- Подхвостье это что? – уточнила я.
- Окраина города, там живут бедняки. А скоро и я туда отправлюсь, если дело не пойдет, - со вздохом признался Лука. Было в нем что-то странное, то, чего я никак не могла понять. Вроде бы обычный парень – высокий, худощавый, сильный, ничего особенного. И в то же время я не могла отвести от него взгляд.
- Здесь есть типография? – поинтересовалась я. Лука кивнул. – Тогда сейчас допьем кофе, и отправляйтесь туда. Закажите листовки с объявлением о том, что теперь в «Белой цапле» будут подавать элитные десерты. Не какую-то там картошку… - я едва было не добавила «похожую на говешку», и Лука вспылил:
- Ну уж простите, барышня, я не кондитер. По моей части рыба и мясо!
- Не сомневаюсь, что они хороши, - улыбнулась я. – Так вот, теперь в «Белой цапле» настоящие столичные сладости на любой вкус и кошелек без потери качества. Добавьте пару крон на срочность печати, а потом разбросайте листовки по всему городу. Уверена, завтра тут будет не протолкнуться!
Лука согласно улыбнулся: мой план явно пришелся ему по душе.
- Раньше «Цапля» знала и другие времена, - произнес он. – Хочется надеяться, что они вернутся с вашими черничными кексами.
В его глазах поплыли мягкие огоньки, и я почувствовала что-то похожее на прикосновение невидимых пальцев к лицу. Так вот оно что, вот в чем загадка! Он ведьмак. Молодой обаятельный ведьмак, редкость волшебного мира.
- Никогда не встречала ведьмаков, - дружески призналась я. Лука прищурился, и невидимые пальцы скользнули по моим волосам и растаяли.
- А я никогда не видел ведьму, от которой так разит инквизитором, - сказал он и добавил, перейдя на «ты»: – Энцо Саброра страшный человек, ты знаешь?
- Знаю. Был случай убедиться.
- Я зарегистрирован, - Лука дотронулся до кармана штанов, словно хотел показать мне такую же желтую книжку, какая была у меня. – Живу тихо и спокойно, законов не нарушаю.
- Я тоже, но это мне не помогло.
Лука печально усмехнулся и, закатав рукав своей рубахи, продемонстрировал мне старый ожог, который покрывал всю его правую руку. Старый обычай – проверка ведьмака огнем, если рядом нет инквизитора, который проведет дознание. Если выдержит и не закричит – значит, невиновен. Лука не закричал – будь иначе, мы бы с ним сейчас не разговаривали.
Меня не испытывали огнем. Иногда я думала, что мне очень повезло, когда я начала жить в Ханибруке – там не случалось ничего такого, в чем можно было бы обвинить ведьму. Около года ко мне относились подозрительно, а потом привыкли.
До поры, до времени, как выяснилось.
- Ничего, - сказала я, - это все ничего. Будем жить дальше и давать жить другим. И пойдем на закупку продуктов, завтра я начну работать по полной.
Лука улыбнулся, и его глаза повеселели.
- Ведьмачье заведение, надо же, - произнес он. – И под патронажем инквизиции. Да, пожалуй, мы хорошо заживем, всем на зависть!
***
Пока мы беседовали, жара немного ослабила хватку, а с моря повеяло легким ветерком. Я осмотрела кухню – да, здесь можно было работать и зарабатывать, на кухне было все для того, чтобы создавать прекрасные десерты. Лука тем временем заглянул в сейф, вынул тощую стопку купюр и со вздохом отделил мне большую часть.
- На закупки. Надеюсь, мы в итоге не пойдем по миру.
- Ни в коем случае, - пообещала я. – Где здесь обычно закупаются повара?
- На Хольском рынке, - сказал Лука. – Пошли, покажу. Здесь недалеко.
Он запер заведение, и мы неспешно побрели по улочке, которая уходила к морю. За лохматыми шевелюрами пальм была видна густая синева – глядя на нее, я могла лишь удивляться причудам судьбы. Неделю назад я и подумать не могла, что окажусь в приморском городке, а вот теперь надо же, иду по дороге, вымощенной грубым серым камнем, слушаю крики чаек, и моя жизнь изменилась так, что все это достойно романа.
Хольский рынок распахнул перед нами ворота и смял, ослепил, оглушил бурей ярких красок, веселых голосов, запахов. Чего тут только не было! Опомнившись от этого пестрого и звучного изобилия, я неторопливо пошла по рядам.
Вот ароматные груды фруктов – золотые, розовые и сиреневые яблоки, тяжелые пули синих слив, мясистые груши, истекающие сладким соком, румяные персики, гроздья фиолетового винограда, едва не роняющего ягоды на прилавок, лимоны, от одного взгляда на которые сводит скулы, какие-то лохматые фрукты, названия которых я не знала – и над ними с деловитым жужжанием кружат осы, и продавец, черный, похожий на деревянную фигурку языческого божка, отгоняет их веером из оранжевых перьев.
Вот пирамидки приправ и пряностей – одуряющий запах на несколько мгновений отшибает обоняние, чтобы потом каждая нотка раскрылась богато и широко. Гвоздика, палочки корицы, универсальной пряности для десертов, мускатный орех с его пикантной нежностью, кардамон, свежий и сладкий аромат для выпечки, звездочки бадьяна – можно украсить блюдо, а можно смолоть, чтобы он открыл всю свою суть в печи, и обязательно розмарин с его душистым хвойным ароматом – и все это высочайшего качества за какие-то смешные деньги.
Я и сама не заметила, как накупила столько всего, что пришлось бросить мелкую монетку носильщику, чтобы он все доставил в «Белую цаплю». Когда я расплачивалась за муку и сахар, то продавец, чернокожий южанин в пестром халате до пят, невольно поинтересовался, зачем это мне столько продуктов.
- Теперь я готовлю элитные столичные десерты в «Белой цапле», - со сдержанным достоинством сообщила я. Продавец даже присвистнул и крикнул куда-то в соседний ряд, где продавали бананы, кокосы и шипастые снаряды дуриана:
- Марун! Марун, иди уже сюда!
Вскоре прикатился Марун – такой же черный, в таком же пестром халате. Я никогда не видела, чтобы человек, похожий на шар, двигался настолько плавно и быстро. Продавец муки и сахара кивнул в мою сторону и сообщил:
- Вот, госпожа приехала из столицы, будет делать десерты в «Цапле».
Марун закивал, одарил меня, кажется, самой белозубой из своих улыбок и произнес:
- Госпожа, я вижу, покупает и фрукты? Интересует экзотика? Питахайя, золотые ананасы, страстоягодник, парнская дыня? Съедобные цветы для десертов?
Я задумалась над тем, как именно питахайю можно использовать в десертах, но так ничего и не придумала. Я и слова-то такого не знала.
- Никогда не пробовала такого, - призналась я. – В моих краях готовят из других фруктов.
Марун переглянулся со своим приятелем и приложил руку к груди с таким видом, словно искренне сожалел о моих упущенных возможностях.
- Так надо попробовать! – воскликнул он и, подхватив меня под руку, мягко повлек к своему прилавку мимо мешков с черным и зеленым чаем. – Если хотите привлечь гостей, то нужна не только столичная классика, но и что-то оригинальное, необычное! Тем более, сюда идет жара, и надо что-то легкое, свежее!
Он выхватил из корзины нечто, похожее одновременно на цветок и розовый шар, полоснул по нему ножом, и я увидела молочно-белую мякоть, испещренную черными зернышками. Марун проворно покромсал содержимое шара на кусочки, молниеносным движением располосовал желтый плод манго и протянул мне, добавив:
- Попробуйте! В моих краях это заливают йогуртом и медом или добавляют мороженое.
Я попробовала. Рот заполнила свежая волнующая сладость, голова мягко закружилась от восторга. Можно действительно подавать с мороженым прямо в половинках фрукта. Или…
- Пирожное суфле с манго и питахайей, украшенное шоколадной стружкой и вон теми цветами, - я указала на бумажные пакетики с изображением мелких роз. – И манговый чизкейк без выпечки. Будет свежо, необычно и интересно. Только один вопрос, почему вы все это решили мне предложить?
Улыбка Маруна сделалась очень спокойной и мудрой.
- Чтобы вы покупали все это только у меня. Вам будет первая поставка прямо с корабля. Полтора дня от плантаций до стола, вдобавок со скидкой, которая порадует нас обоих, а уж остальным тогда достанется, что останется. А вы за мою доброту разместите вот такие наклейки у вас на витрине и в меню.
Он нырнул под прилавок и извлек коробку, полную наклеек – выглядели они, надо сказать, вполне мило. Ананас и изящная буква М, такие же, как на вывеске над прилавком. Что ж, реклама всегда пригодится, а мне пригодится хороший поставщик.
- Договорились, - согласилась я, и Марун вытащил корзину и принялся загружать в нее фрукты. – А чернику вы, случайно, не возите?
Марун подбросил на ладони звездчатый желтый плод и ответил:
- Зачем черника, если есть небесная карамбола? Черника скучная ягода, на что она вам?
- Это, скажем так, моя счастливая ягода, - ответила я, вынимая деньги. – Сколько с меня?
- Нисколько, первая партия в подарок, - обрадовал меня Марун. – Если уж вам так нужна черника, то я буду возить и чернику, - он показал, соединив указательный и большой пальцы, какого размера она будет, и я вопросительно подняла левую бровь: здесь черника вырастала до размеров перепелиного яйца. А какой она, наверно, была сладкой на южном солнце!
- Договорились! – улыбнулась я. – Буду тогда угощать вас своими десертами.
Марун рассмеялся и, с трудом оторвав корзину от пола, протянул ее носильщику.
- Вот это мне нравится, - рассмеялся он. – Вот это по-нашему. Бокор и бокерина всегда смогут договориться.
- Бокерина? – удивленно уточнила я. Марун кивнул и продемонстрировал мне свое запястье, унизанное разноцветными веревочными браслетами с бесчисленным количеством узлов и узелков. От браслетов повеяло чем-то тяжелым и властным, и я вдруг увидела охру, зелень и золото саванны и услышала, как где-то далеко затрубили слоны.
- В наших краях бокорами и бокеринами называют ведьмаков и ведьм, - объяснил Марун. – Я сразу понял, кто вы.