Отрывок из книги «Егерь»

Обращение от автора:

Дорогой читатель! «Егерь» является второй книгой в цикле «Олманцы». Этот роман можно читать отдельно. Однако если вы хотите в полной мере понять мироустройство и узнать предысторию событий, описываемых в «Егере», рекомендую познакомиться с первой книгой цикла — романом «Полукровка». Желаю вам приятного чтения!

 

Даниэль Зеа Рэй

 

 

Цикл «Олманцы». Книга II

 

Егерь

Посвящается моему отцу — лучшему рассказчику в нашей семье

Пролог

Куда ускользает надежда твоя,

Что пламенем ярости так обжигала?

Она ведь сияла, она ведь спасала,

Пока ты на прочность ее проверяла.

 

Ты тянешься следом, и пальцы дрожат,

Ты рвешься за ней, но ее не нагнать.

И взгляд уж потух, и гнев вдруг угас.

Жизнь без надежды — вот он твой крах.

 

Ни марево мыслей, ни тлен всех побед

Не смогут вернуть тебе этой потери.

Останется горечь о прожитом дне

В пустом бытие, безвольном и сером.

 

Куда убежала надежда твоя,

Что пламенем ярости так обжигала?

Сквозь трещины этого бренного тела

Она утекла в закат бытия.

***

— Роден, расскажи, как ты чувствуешь себя сегодня?

Она хотела поднять голову, но удержать ее не получилось, и голова склонилась набок.

— Я бо... бо… не…

— Ты больше не будешь?

— Да. — Рот Роден распахнулся, и язык вывалился наружу. Было трудно его заправить назад, но она справилась.

— Каждый раз ты обещаешь вести себя хорошо и снова возвращаешься сюда. С чего мне опять верить тебе?

— Не… верь…

— Хочешь прожить остаток жизни в таком состоянии?

— Не… не хочу…

— Ты снова отрастила длинные ногти. Мне приказать их остричь?

— Не-е-ет! Нет! — Роден даже пошевелила пальцами, выражая протест.

— Знаешь, что изменилось на этот раз? На этот раз всем на тебя плевать. Они устали. От выходок, от вечного чувства вины, от тебя, в конце концов. При встрече со мной твоя мама задала мне лишь один вопрос.

Роден мысленно улыбнулась, продолжая неподвижно сидеть.

— Она спросила: «Сколько?» — и достала именную платежную карточку. Уверена, что сейчас ты хочешь расхохотаться. Что касается меня, ты же понимаешь, что мне тоже глубоко наплевать… Моя б воля, я бы отпустила тебя сейчас же. Но твоя мама все оплатила, и придется отработать. С этого дня тактика твоего лечения будет изменена. Завтра тебе перестанут давать лекарства, а через неделю ты станешь участником группы по психокоррекции суицидального поведения. Продержишься три месяца — и я тебя отпущу.

— По… Пошла ты… на хрен… — промычала Роден.

— Сеанс окончен. Увозите.

***

Роден сопроводили в комнату психокоррекции и закрыли за ее спиной дверь. Прежде она не раз бывала здесь, вот только в «групповухе» никогда не участвовала. Убогая обстановка «уютного домика» давно набила оскомину. Деревянные полы, деревянный стол, обитые шелком деревянные кресла, диван и даже резная рама на темном смотровом стекле вдоль одной из стен казались дешевыми фальшивками. Становилось жаль деревья, которые загубили ради создания столь безвкусного интерьера. А это матовое стекло? Что может лучше напомнить о том, что ты в неволе, чем подделка под зеркало?

Роден плюхнулась в кресло, сбросила тапочки и вытянула ноги. Окинув взглядом собравшихся, она скривила губы и отвернулась.

— Теперь мы в полном составе, — оживилась доктор Кашпо. — Давайте начнем с того, что представимся друг другу и немного расскажем о себе.

Повисла тишина.

— Ну что ж, — вздохнула психиатр, — тогда начнем с участника по правую руку от меня и будем двигаться против часовой стрелки. Все согласны?

Тишина.

— Пожалуйста, представьтесь, — попросила Кашпо, кивая пухлой девице с розовыми волосами.

— Элайза Арти, — ответила та.

— Можно просто имя, — улыбнулась доктор. — Элайза.

— Да пошла ты! — ответила девица и показала доктору средний палец, чем вызвала у Роден искреннюю усмешку.

У девчонки руки ходили ходуном. Ее явно ломало. Не то от препаратов, которыми ее не меньше месяца кормили здесь, не то от синдрома отмены чего-нибудь повеселее в свободной от предрассудков жизни.

— Элайза, расскажи нам, пожалуйста, немного о себе, — вновь попросила Кашпо.

Девица сжала кулачок и поднесла его к губам.

— Хорошо, Элайза. В следующий раз, — мягко отозвалась психиатр и взглянула на мужчину, сидящего на диване.

Роден покосилась на незнакомца и тут же отвернулась.

— Меня зовут И. У меня депрессия длиною в жизнь, и мне периодически надоедает так существовать. — Он улыбнулся и показал два ряда отбеленных зубов.

— Чем ты занимаешься, И-и-и? — спросила Кашпо.

— Кутежом я занимаюсь, — И откинулся на спинку дивана и развел руки по сторонам, устраиваясь поудобнее. — Баб трахаю, в игры играю.

— Просираешь семейное добро? — не удержалась от комментария Роден.

Элайза захихикала в кулачок. И вскинул бровь и уставился на Роден.

— Если есть, что сказать, могу уступить очередь!

— Себе уступи, — буркнула Роден.

— Что, прости?

— Прощаю! — Она развернулась к нему лицом и уперла локти в колени.

Роден знала, что в вырезе больничной рубашки ему видна ее грудь. Порезанная, покрытая татуировкой грудь. И сглотнул и отвернулся, а Роден вернулась в прежнюю позу.

— Спасибо, Идрих, — натянуто улыбнулась Кашпо. — Следующий?

Историю этой женщины Роден желала услышать. Наверное, из всех сидящих здесь, только ей досталось от жизни так же много, как и Роден.

— Меня зовут Мистроль. Я попала в авиакатастрофу на своем корабле. Теперь я такая, какой вы меня видите. Ни мужа, ни любовника, ни детей. Я всегда думала, что моя жизнь будет насыщенной и яркой. К сожалению, я сгорела не в огне наслаждений, а в пламени пожара. Теперь жить мне не весело, а больно.

Пациентка замолчала, и настала очередь говорить Роден.

— Лоскутное Одеяло, — произнесла она и повернулась к Мистроль. — Ты не против, если я буду называть тебя Лоскутным Одеялом?

— Роден! — гаркнула Кашпо.

Следует отдать Лоскутному Одеялу должное — она с достоинством кивнула и ответила:

— Нельзя.

— Зря. — Роден повела плечом. — Доктор Кашпо говорит, что принятие себя такой, какая ты есть, — один из этапов успешной терапии.

— Кашпо?! — прыснула смехом Элайза.

— Да, Язва. Я называю ее доктором Кашпо!

— Роден, — с угрозой отозвалась психиатр.

— Доктор Ночной Горшок, если угодно! — повысила тон Роден.

— Как ты назвала меня? — опомнилась Элайза.

— Язва, — повторила Роден.

— Да пошла ты, сука!

— Ржать в кулачок, пока другие отгребают, — это же про тебя, Язва!

Лицо Элайзы побледнело, и она отвернулась.

— Хороша терапия, — засмеялся И. — Может, и мне кличку дашь, Страшила?

— Красавчик, — как ни в чем не бывало пожала плечами Роден.

— Хм-м, — кивнул И. — Мне нравится.

— Не стоит благодарности.

— Роден, ты расскажешь нам о себе? — устало произнесла Кашпо.

— Меня зовут Страшила. Я страшная и уродливая, как снаружи, так и внутри. Меня никто не любит, — Роден задумалась, — даже кошак, живущий в нашем имении вот уже тринадцать лет. Всем насрать на Страшилу. А Страшиле насрать на всех. Хотела избавить мир от своего присутствия, да вот, — Роден запрокинула голову и уставилась в потолок, — бляди не дают…

— Лучше бы дали! — пискнула Язва.

— Вот и я их прошу, а они меня к доктору Кашпо. Говорю же, бляди…

— Спасибо, Роден, — вздохнула доктор. — Следующий?

— Следующий, — отозвался мужчина в кресле, чем привлек внимание Роден.

Она склонила голову, взглянула на чудака и вернулась к созерцанию потолка.

— Мы все должны хотя бы представиться, — напомнила Кашпо.

— Следующий, — повторил мужчина.

— Но ты последний в группе, Паскаль.

Мужчина вольготно закинул ногу на ногу и поудобней устроился в кресле.

— Называйте меня Темный, — попросил он.

— Темный? — переспросила Кашпо.

— «И в сумраке печалей не разглядеть его лица. Он отравляет все своим приходом. Он Темный, как его душа, и в то же время Он — посланник Бога».

Роден медленно склонила голову и уставилась на мужчину, который цитировал поэму Сургида Лавэ — одного из малоизвестных суирских поэтов.

— «Я верую, что все есть связи в этом мире, — продолжила она. — И там, где правит Свет, в тени нас поджидает Тьма. А если Он десница Бога, то в сумраке печалей у Смерти все же нет лица».

Хлопок. Еще один. Роден повернулась к аплодирующему Красавчику. Кажется, тот был впечатлен.

— А мне начинает нравиться ваша компания! — весело заявил он. — Кто написал эту помпезную хрень о смерти?

— Сургид Лавэ, — ответил Темный.

— Никогда о нем не слышал. — Красавчик повернулся к Лоскутному Одеялу. — А ты слышала о таком?

— Нет, — пожала та плечами.

— А ты, Язва?

— Пошел ты! — шикнула девушка.

Красавчик прищурился и наклонился вперед:

— Может, еще кого-нибудь процитируешь, а, Темный?

— В другой раз, Идрих, — улыбнулся тот.

— А ты вообще с какой планеты? — продолжал напирать Красавчик.

— С дальней, — ответил Паскаль.

— Опять секреты! Мы же вроде как самые родные в этом месте. Я — олманец, — он указал пальцем на свои светящиеся голубые глаза, — только в гробу погаснут. Одеяло у нас суирянка, — Красавчик подмигнул ей, — если только не крашеная с отбеленной кожей. Язва, — он повернулся к ней лицом, — ты ведь с Ливзеры: вы все там бронзовые, по-моему. Страшила, — он указал пальцем на Роден, — ты ведь тоже суирянка? Ну, или была ею когда-то… А вот кто ты такой, Темный?

— Мать суирянкой была, — ответил он.

— А отец? — насупился Красавчик.

— А отец ее изнасиловал. — Темный закрыл глаза и отвернулся.

Повисла тишина.

— Дерьмовое происхождение! — выдала Язва и засмеялась в кулачок.

Все, включая Кашпо, уставились на нее.

— Доктор Кашпо, — произнесла Роден, — может, закруглимся на сегодня?

— В этом я соглашусь с тобой, Роден. Сеанс окончен. Встретимся завтра.

Темный первым подскочил с кресла и зашагал к выходу.

***

Время вечернего досуга. Роден воротило от него. Их запирали в большом зале со всякими игрушками, где они должны были хоть чем-нибудь себя занять. Хорошо, что заведение престижное. Там был выход на веранду, где, пялясь в окна, Роден могла покурить.

Окинув взглядом унылое сборище себе подобных, она зашагала в сторону веранды. В правом углу зала Красавчик беседовал с Лоскутным Одеялом. Одеялко посмеивалась, то и дело поглядывая на Темного. Темный сидел в гордом одиночестве за столом и играл в шахматы сам с собой. На косые взгляды Лоскутного Одеяла он внимания не обращал, хотя Роден готова была поклясться, что он их заметил. Язва донимала кого-то в кататонии и радовалась этому, как дитя малое. Дура, что еще сказать.

Дура обернулась и помахала Роден рукой. Вот она — оборотная сторона «групповухи». Сейчас каждый из них будет считать, что вправе кивнуть, помахать рукой или, что еще хуже, подойти и заговорить с ней.

Она вышла на веранду, достала елотку и попросила одного из санитаров прикурить. Тот, естественно, не отказал и поднес к елотке зажигалку. И за это им платили. За огонек, за улыбки, за вежливость, за цепкие руки и стальные объятия. Все включено в этом элитарном заведении.

Роден присела в кресло у окна, затянулась и выпустила колечко дыма. Пачка елоток заканчивалась, а с визитами к пленнице никто не спешил. Можно было дать денег какому-нибудь санитару и попросить его принести новую пачку. Одна проблема: счета Роден мать заблокировала, а наличных у нее не было. Что она вообще здесь делала? Как докатилась до полного отстоя в своей яркой и столь впечатляющей жизни?

Перед глазами всплыло знакомое лицо, и Роден передернуло.

— Привет! — улыбалась Одеялко. — Могу я к тебе присоединиться? — И, не дожидаясь разрешения, плюхнулась в кресло рядом.

Мистроль достала из кармана рубашки пачку елоток и щелкнула пальцами, подзывая к себе санитара. Тот подошел, хотя мог и не подходить.

— Огоньку не найдется? — кокетливым голоском пропела Одеялко.

Санитар молча дал прикурить. Она затянулась и вложила бумажку ему в руку.

— Благодарю!

— Всегда к вашим услугам, — ответил довольный сотрудник, пряча деньги в карман и тут же удаляясь.

— Почему я тебя раньше здесь не видела? — поинтересовалась Одеялко.

— Потому что раньше меня здесь не было, — ответила Роден, отворачиваясь к окну.

— Я разговаривала с Язвой. Оказывается, она многих здесь знает. И Красавчика помнит, и тебя...

— Да что ты? — улыбнулась Роден. — И что же Язва обо мне рассказала?

— Что ты сука, каких поискать.

— У Язвы распад личности. Не советую слишком много с ней общаться.

Лоскутное Одеяло прищурилась, глядя куда-то в сторону.

— Красавчик сказал, что Язва бывала здесь раз пять минимум.

— Будет и шестой, — вздохнула Роден.

— Почему? — собеседница повернулась к ней и изобразила на лице неподдельный интерес.

— Она зависима. Здесь ее кормят одним, на воле она ест другое. Как только передоз — родственнички запирают ее здесь. Круг замыкается. А от постоянных передозов мозги начинают плавиться. У нее уже почти расплавились.

— Как у тебя это получается?

— Я просто наблюдательная. — Роден затушила окурок.

— Эй, девчонки, вы не скучаете?

— Легок на помине, — буркнула она.

Красавчик придвинул стул и присел напротив, едва ли не касаясь ее коленями.

— Скажи, ты вся такая… — он задумался, подбирая слово, — яркая?

— С какой целью спрашиваешь? — Роден пыталась сохранить хладнокровие и случайно не подправить его аристократический нос.

— Страшилка, не обижайся. Я любя!

— Так вот в чем твоя проблема… — она понимающе кивнула. — И давно на уродство тянет?

Красавчик засмеялся и подмигнул.

— Люблю баб с характером!

— Так иди и поищи себе бабу. А мы с Одеялком, как дамы благородного происхождения, тебя здесь подождем.

— Простите, дамы! — Он поднял руки. — Обознался!

Роден схватила его за ладонь и выкрутила руку.

— Если хочешь свести счеты с жизнью, — улыбнулась она, показывая запястье Красавчика с белесым рубцом Одеялку, — резать нужно продольно, а не поперек. Чем глубже, тем лучше. А вот это, — Роден отбросила ладонь, — показуха чистой воды.

— Тебе виднее, шлюха, — бросил в ответ Красавчик и удалился.

Роден достала елотку, отобрала из рук Одеялка дымящийся окурок и подкурила от него.

— Бойся этого урода, — произнесла она. — Он из нашей группы самый конченый.

— Ты что-то знаешь? — прошептала девушка, явно испуганная замечанием Роден.

— Я таких тварей чую издалека.

Лоскутное Одеяло поежилась и отвернулась.

— А Темный наблюдает за тобой, — произнесла она.

— Не за мной, — вздохнула Роден. — Он наблюдает за тобой.

— Нет. Как только ты мимо него прошла, он теперь то и дело на тебя поглядывает.

— Это потому что ты рядом сидишь. — И, подловив очередной взгляд черных глаз, она с воодушевлением помахала Темному рукой.

Мужчина тут же отвернулся.

— Расслабься, — Роден затянулась, — сегодня он на тебя больше смотреть не будет.

— Злая ты, — вздохнула Одеялко.

— Сука просто, вот и все. Ты только не расстраивайся. Ты нравишься Темному. Если и он тебе нравится, можешь закрутить.

Одеялко поморщилась.

— С Темным?

— А почему нет? — хмыкнула Роден.

Одеялко огляделась по сторонам и встала.

— Хорошо поболтали. Завтра курнем вместе?

— Завтра будет видно.

Лоскутное Одеяло зашагала в зал, прошла мимо одиноко сидящего Темного, потом остановилась, обернулась и вернулась к его столу. Дальше Роден не подглядывала. Неприлично это, вроде как… Хотя кому она заливает?

— Уже девять. Пора отдыхать, — объявил санитар.

— Пора, — вздохнула Роден и бросила дымящийся окурок в пепельницу.

— Эй ты!

Она обернулась, точно так же, как и все остальные, собравшиеся у выхода.

— Вернись и затуши окурок! — кричал санитар.

— Сам затуши. Или за эту услугу я не заплатила?

— Вот дрянь! — гаркнул он, схватил Роден за плечо и повел на веранду.

Остальные молча наблюдали со стороны. Зеваки, что еще сказать.

— Туши!

Лицо Роден оказалась прямо над дымящимся окурком. Она подула на него, чтобы затлели и другие.

— Туши, я сказал!

— Мэйфилд, не надо, — послышалось из-за спины.

— Я с этой сукой хорошо знаком! Она мне руку прокусила, дрянь!

— Надо же, — хмыкнула Роден. — Запомнил…

— Туши! — Теперь ее лицо оказалось прижатым к столу.

Она начала брыкаться, пытаясь скинуть тушу, навалившуюся сверху. Санитар уперся пахом ей в зад и захохотал.

— Может, ты этого ищешь?

Роден потерлась о него бедрами и, чувствуя, как ослабла хватка на шее, медленно разогнулась.

— Может, и ищу, — прошептала она, прижимаясь всем телом и плотоядно улыбаясь очередному извращенцу.

— Простите, это мой окурок, — произнес знакомый голос, и Роден перевела взгляд на Темного.

Он затушил все тлеющие бычки в пепельнице и улыбнулся санитару.

— Моя вина. Простите.

— Руку с задницы убери, — вежливо попросила Роден и отстранилась от санитара. — Еще увидимся, Мэйфилд, — обронила она и поспешила удалиться.

Санитар еще долго будет искать утерянную карту пропуска. «Хрен найдешь», — подумала Роден и спрятала ее в карман.

***

— Элайза, расскажи нам, как давно ты здесь находишься, — попросила Кашпо.

— Вам виднее, дорогой доктор! — захохотала Язва.

— Если ты не начнешь разговаривать с группой, я буду вынуждена отправить тебя в изолятор на неопределенный срок.

Гнилой ход, ничего не скажешь. Роден с ненавистью взглянула на доктора, и та заметила этот взгляд.

— Роден, ты хочешь нам что-нибудь сказать?

— Доктор Кашпо, вы же находитесь здесь в качестве наблюдателя или, — она повела плечом, — ведущей собрания. Я права?

— Да. Я вмешиваюсь в процесс только в случае крайней необходимости.

— Так что же за крайняя необходимость такая угрожать девчонке за то, что она на контакт идти не хочет? Групповые занятия, доктор, дело добровольное. И терапия эффективна, если пациент желает ее проходить.

— Роден, ты напрашиваешься на неприятности?

Она пожала плечами:

— А ты посади меня в изолятор и дело с концом!

— Не думай, что сможешь избежать занятий с группой, — улыбнулась Кашпо. — Даже если отправишься в изолятор, тебя будут приводить сюда ежедневно.

— Страшила, закройся! — оживился Красавчик. — Давайте лучше я вам что-нибудь расскажу.

— Валяй. — Роден махнула рукой.

— Меня тетушка воспитывала. Родители погибли, когда мне пять было, и тетушка захапала состояние вместе со мной. Мою первую девчонку она подарила мне на тринадцатилетие. Хорошая была проститутка. Опытная.

— У тебя другие темы для беседы есть? — решила уточнить Роден. — Или мы будем слушать истории про твои сношения ежедневно?

— Роден! — пригрозила Кашпо.

— Я выбираю изолятор, — встрял Темный. — С вами неинтересно.

— А ты приключений ищешь? — пикировал Красавчик.

— Я их уже нашел. А ты — продолжаешь искать.

— Доктор, — заулыбалась Роден, — кажется, ваша терапия терпит крах!

— На начальном этапе такое бывает, — кивнула Кашпо.

— А может, вы расскажете нам что-нибудь о себе? Не думаю, что у девочки из неполной семьи в жизни никогда не было проблем.

— Мы говорим не обо мне, Роден.

— Ты же всех нас ненавидишь, — прошептала Роден, наклоняясь вперед. — Богатенькие детки, которые вляпались в неприятности или надумали их. Нам все досталось легко, а ты горбатилась годы, чтобы обучение оплатить.

— Роден, если ты не прекратишь, я тебя изолирую.

— Чего тебе в жизни не хватает, Кашпо? Положение — есть. Состояние наверняка уже заработала. Мужиков много, одним вряд ли довольствуешься. И все мало… Всего этого тебе мало…

Лицо Кашпо застыло, словно маска. Она медленно поднялась и подошла к Роден.

— Ну, давай… — прошептала та. — Давай, покажи, как сильно ты меня ненавидишь…

Доктор несколько раз глубоко вздохнула, а затем вернулась в кресло.

— Сеанс окончен. Всем разойтись.

Красавчик присвистнул и подмигнул молчаливому Лоскутному Одеялу.

***

— Зачем ты хотела попасть в изолятор?

Темный присел в кресло рядом с Роден и продолжил наблюдать за беседой Красавчика и Лоскутного Одеяла со стороны.

— Она тебе нравится? — сменила тему разговора Роден, прикуривая очередную елотку от предыдущей.

— Ты весь вечер сидишь здесь и куришь одну за одной.

— А ты на Одеялко постоянно пялишься.

— На тебя тоже, и ты об этом знаешь, — парировал Темный.

— Ты смотришь на меня, потому что тебе интересно. Здесь всем интересно, почему на мне живого места от татуировок нет. Ответ ты не получишь. Тема закрыта.

— Все вокруг виноваты, не так ли? — внезапно произнес он. — Родня твоя… Они пожалели. По головке погладили. Но от жалости их ты завыла. Им не понять. Им в шкуре твоей не ходить. Заткнуться бы им всем, да не смогли. Взгляды… Пересуды… Шепот… Потом мужика нашла. Необычного такого. Обычные на тебя не клюют. Он улыбался тебе. По галактике на кораблике красивом покатал, подарки дорогие подарил. А ты все понять не могла, чего ж это он руки свои распускать не спешит? Словами по ушам ездил, а ручки-то где? Потом поняла, что не стоит у него на уродство твое. К лицу привык, а как разделась, так и стояку конец. Поняла, что родственнички твои добросердечные бумажек ему дали. Или услугу оказали… Жалко ведь им тебя. Вот они и расстарались. Тогда по-настоящему завыла. Вернулась домой, взглянула на себя в зеркало подумала: а на хрена мне все это? Взяла ножик и располосовала вены на запястье. Тебя спасли. В клинику престижную отправили. Мозги лекарствами промыли. Только жить опять не захотелось. Что осталось? Вернуться домой? Это ты уже проходила. Жалость. Вой. Веревка в сортире. Клиника престижная. Что дальше? Полетела на маленькую планетку с миссией гуманитарной. Детям чумазым жопы подтирать. Переворот на планетке случился. Вояки пришли в эту деревеньку и всех твоих чумазых засранцев перебили, пока ты мудаков на переговорах выслушивала. Ты в деревеньку вернулась, детей схоронила, выследила тех, кто сделал это. Убила. Тебя домой насильно привезли. Как так, ведь в переплет, бедненькая, угодила. А лица деток этих тебе по ночам снятся, как и лицо того самого первого гондона, из-за которого вся твоя жизнь наперекосяк пошла. Вой. Жалость. Шепот. Зато у тебя был пистолет. Собралась мозги себе вынести, а тут провидец какой-то мамашке в очередной раз весточку прислал. Заломили тебе ручки и пистолет отобрали. И вернулась ты в клинику престижную. И гондон какой-то подсел к тебе вечером и рассказал тебе историю страшненькую о жизни твоей неудавшейся.

Роден затушила елотку и повернулась к Темному лицом.

— Чтец хренов.

Темный встал и подошел к окну.

— Знаешь, как круг порочный разорвать? — спросил он. — Умереть, конечно. В больнице не дадут. Дома тоже не позволят. На передовую бы попасть, но для таких, как мы с тобой, путь туда закрыт.

Роден тоже встала и остановилась рядом с Темным. Прижала ладонь к стеклу, и силовая решетка на внешней стороне окна тут же засветилась. Ее ноготь заскользил вниз, издавая скрежет и оставляя царапину.

— Если ты нашел выход, что тогда тут делаешь?

— Выхода не существует. Тебе придется жить с этим до конца твоих дней. Они скажут, что все хорошо. Они будут говорить тебе это постоянно, как напоминание о том, через что тебе пришлось пройти. Но в их глазах ты будешь видеть собственное отражение и спрашивать себя, почему все еще живешь?

Хлопок заставил обоих обернуться. Лоскутное Одеяло здорово проехалась Красавчику по лицу, бросила нечто нецензурное и отошла в сторону.

— Пошла ты, шлюха!

— Сексоголик хренов, — выдохнула Роден и отвернулась. — Сходи спроси, все ли с ней в порядке.

— С ней все в порядке, — ответил Темный.

— Чего ты хочешь? — утратила терпение Роден и заглянула в лицо мужчине. — Чего лезешь ко мне? Таких сердобольных повидала на своем веку. Хочешь потрахаться в туалете — так и скажи. Я подумаю над твоим предложением. А если в психолога поиграть решил — отвали сразу. Достаточно, что мне Кашпо по мозгам ездит.

Он взирал на Роден с высоты собственной надменности и явно о чем-то размышлял.

— Чернее личности, чем ты, я никогда не встречал, — наконец выдал он. — В каждом есть что-то светлое, но в тебе света вообще нет. Ты двинутая на всю голову, но действуешь в каких-то дозволенных рамках. Тебе вроде бы на всех насрать, но все же ты защищаешь Язву и Лоскутное Одеяло от тех, кто, по твоему мнению, представляет для них опасность. Дисбаланс не может существовать вечность. Рано или поздно тебя склонит на одну из сторон. И тогда в тебе либо появится Свет, либо тебя сожрет Тьма.

Роден улыбнулась ему. По крайней мере, сейчас он говорил искренне. Но все же понять, чего он от нее хотел, она не смогла. Роден затушила елотку и, обогнув Темного, зашагала в зал.

Она подошла к Красавчику, сидящему за столом, и остановилась напротив.

— Отвали, — буркнул он.

— Как скажешь.

Взмах ногой — и брызги крови разлетелись по сторонам. Хруст сломанного носа обласкал слух. Красавчик рухнул на пол и завыл, как девчонка. Язва смеялась. Кто-то кричал. Роден заломили руки и повели в изолятор. Напоследок она обернулась и еще раз взглянула на Темного. Он был неправ в одном: Тьма давно сожрала ее.

***

Изолятор — довольно милое место. Темная комната, обитая поролоном, мягкий пол, на котором приятно лежать, и тишина, благословенная тишина. Роден принесли ужин, включили приглушенный свет. Она поела и кивнула санитару, забравшему поднос.

Даже в таких местах, как это, среди зверей разных мастей попадаются обычные люди. Обычные — значит нормальные. Хотя где залегает граница этой «нормальности»?

Роден хмыкнула и легла на пол. Осталось дождаться наступления ночи.

Он открыл дверь в полночь, как они и условились. Роден вышла в коридор и кивнула санитару.

— Я дала тебе слово, — прошептала она. — И не подведу.

— У тебя два часа. Потом меня опять сменят.

***

За ней пришли только вечером следующего дня. Роден встала, пригладила растрепанные волосы на затылке и улыбнулась санитару.

— Сегодня я пропустила терапию.

— Сегодня занятий не было. Пойдем.

— А завтра будут?

— Никто не знает. Велено всех развести по комнатам.

— А покурить? — заныла Роден.

— До завтра покурить не сможешь.

Роден приняла душ, сменила костюм и прилегла на кровать. Улыбка не сходила с ее лица. Запрыгала, сука, заметалась. Еще бы! Пропала ее маленькая коллекция видеозаписей, и никаких зацепок насчет того, кто это сделал.

***

Занятия в группе не состоялись и на следующий день. Вечером Роден проводили в общий зал. Темный и Лоскутное Одеяло тут же оторвались от игры в шахматы и уставились на нее. Роден улыбнулась милой парочке и остановилась у их стола.

— Елотки есть? Курить хочу, просто умираю.

Лоскутное Одеяло молча протянула ей пачку.

— Спасибо. — Роден кивнула и направилась на веранду.

Красавчика нигде не было видно. Язва бросила на нее смешливый взгляд и юркнула в туалет. Роден попросила прикурить у санитара и подошла к окну. Одна затяжка, другая. Глотая дым, она считала минуты. Затушив окурок, Роден бросила взгляд на Темного с Лоскутным Одеялом и направилась в туалет.

— Могу я пройти? — спросила она у санитара, стоящего на входе.

— Подожди немного. Там занято.

— А сколько стоит посмотреть? — Она загадочно улыбнулась.

— У тебя все равно денег нет.

— Моя подружка заплатит. — Роден кивнула в сторону Лоскутного Одеяла.

— Деньги вперед!

Она не без злости метнулась к Одеялку, играющей в шахматы с Темным.

— Пятерку дай.

— И тебе привет! — улыбнулась та.

— Пятерку дай, — зашипела Роден, — быстро!

Темный прищурился, перевел взгляд на Одеялко и достал из кармана бумажку.

Роден схватила ее и вновь метнулась в сторону туалета.

— Держи. — Бумажка легла на грудь санитара, и дверь перед Роден тихо отворилась.

Она прислонилась к стене и медленно выдохнула. Здесь не было зеркал, значит, в отражение подглядеть не получится. Суирянка припала к полу и нашла их. Две пары ног в третьей кабинке. Она подошла, беззвучно отворила дверь и отошла на несколько шагов, наблюдая за пошлой сценой. Язва полировала Красавчика, стоя на коленях. А Красавчик улыбался, глядя на Роден.

— Он не достанет для тебя дозу, — заявила она, и Язва замерла. — Он на строгаче, как и ты. И к нему никто не приходит, как и к тебе.

Язва разогнулась, поднялась с колен и уставилась на Красавчика. Мгновение тишины, секунда чужой боли и море наслаждения в синих глазах чудовища.

— А-а-а-а! — Язва бросилась на мерзавца, а тот стал хохотать.

Санитары влетели в туалет. Роден посторонилась и вышла. Тварь, что еще сказать. Ей везет на таких. Она их нутром чует и будто этим же нутром и притягивает.

Роден вернулась на веранду. Плюхнувшись в кресло, она устало закрыла глаза.

— Я все елотки тебе отдала…

— Держи. — Роден протянула Одеялку пачку.

Лоскутное Одеялко присела рядом и помахала санитару, чтобы прикурить.

— И что ему за это будет? — спросила она, выдыхая дым.

— Ничего. — Роден затянулась. — Все добровольно. Это Язве достанется. Посидит в изоляторе несколько дней. Потом вернется. Из нашей группы ее переведут.

— Как ты поняла? Я имею в виду… — девушка запнулась. — Как ты…

— Он сексоголик. Холеный, надменный и самовлюбленный фетишист. Внешнее уродство его особенно привлекает. Мы с тобой для него фетиши. Она — пустышка. Мы не дали, она согласилась.

— Об этом ты меня предупреждала?

— Да. — Роден выдохнула дым.

— А что про Темного скажешь?

Роден взглянула на фигуру мужчины, сидящего к ней спиной.

— Мне кажется, что этот вопрос я могла бы задать тебе.

Роден встала, спрятала пачку елоток в карман и вернулась в зал. Подошла к Темному и смотрела на него несколько минут.

— Иди за мной.

Она не могла знать наверняка, что он пойдет. Но он поднялся и пошел. Возле туалета стоял давний знакомый.

— Что, Роден, зачесалось наконец? — хохотнул он.

Темный впечатал ему в грудь купюру, и Мэйфилд умолк.

Она вошла внутрь, лягнула ногой дверь первой кабинки и кивнула в сторону унитаза. Темный молча зашел внутрь, опустил крышку и сел. Роден прислонилась спиной к двери и закрыла глаза. Не думала она, что сделать это окажется настолько трудно. Собравшись с силами, она стянула с себя рубашку и сняла штаны.

— Ты ведь не хочешь этого, — сказал Темный, глядя на ее разукрашенное тело.

Роден подошла вплотную, развела ноги и села ему на колени. Она склонила голову, с интересом рассматривая его лицо. Заглянула в глаза. А затем схватила за волосы и откинула голову назад.

— Я могу отличить заботу и жалость от мужского интереса. Тебе интересно. Мне тоже интересно. Ты не фетишист, как Красавчик. Ты вроде бы нормален, но в то же время нет. Разница в том, что с твоими девиациями я вполне могу смириться. Можешь ли ты смириться с моими?

— Это все, что тебе нужно? Трахнуться в туалете с незнакомым психом, который проявил заботу в мире, где всем на тебя насрать?

Роден отпустила его волосы. Встала, отвернулась и начала одеваться. Что-то доселе незнакомое душило ее. Обида? Она давно перестала обижаться. Жалость к себе? Она давно перестала жалеть себя. Разочарование? В ее жизни было столько разочарований, что она просто перестала надеяться на что-либо. Что же тогда за дрянь поселилась в ее горле и мешает дышать?

Роден обернулась. Он смотрел на нее. Она смотрела на него.

— Прощай, Темный.

Она уносила оттуда ноги как можно быстрее. Даже свист Мэйфилда остался где-то позади.

— Хочу в палату.

— Подождите, вас проводят.

— Быстрее, — поторапливала Роден.

Она как будто своими глазами видела смотрящую на нее Одеялко. Видела недоумение и жалость в ее глазах. Видела Темного, вышедшего из туалета. Видела самодовольную рожу ублюдка Мэйфилда.

— Я провожу, — предложил ублюдок.

— Давай, — согласился другой.

— Роден! — От крика Темного она вздрогнула. — Роден, подожди!

— Опоздал! — загоготал Мэйфилд, выводя ее из зала.

Вот он — ее момент. Бесконечные беседы с теми, кто через это прошел. Их боль. Их уродство, которое они будут носить в себе вечность. И отсутствие веры в глазах окружающих. Нет доказательств. Шизофрения. Депрессия. Девиантное поведение.

Роден остановилась перед дверью в палату. Мэйфилд прямо за спиной. Прижался к ней пахом. Дыхание на шее. Не сейчас, Роден. Подожди. Подожди немного.

Дверь в палату распахнулась и закрылась за спиной ее зверя.

— А если я не хочу? — спросила она, не оборачиваясь.

— Я могу и по-плохому. Ты же не хочешь в изолятор?

— Ты предложил Красавчику девчонку?

Мэйфилд засмеялся.

— Она всем дает, а ему тоже хотелось.

Роден развернулась и улыбнулась Мэйфилду. Не призывно, нет. Она улыбнулась ему, как улыбается Егерь, настигший добычу.

— Иди сюда, маленькая шлюшка. Иди к папочке.

Взмах рукой, стойка, движения ладоней, дрожание пальцев. Она плела сеть, из которой ему не выбраться.

— Что… Что ты делаешь? — Мэйфилд, почувствовав себя плохо, пошатнулся.

— Хорошо же ты здесь устроился, паскуда. Пригрелся на телах тех, кому никто не верит.

Его начало трясти. Он кинулся к двери, открыл ее, выпал в коридор и дальше пополз по полу. Роден вышла следом. Она закончила плести сеть. Ему не уйти.

— Вам плохо? — спрашивала она, следуя за ползущим телом. — Позвать на помощь?

— Помо… — стонал Мэйфилд. — Помо… гите… Си… тен! Си… тен! По…

— Доктор Ситен? — засмеялась Роден. — Кашпо тебе ничем не поможет, урод!

— Си… Си…

— Стоять! — закричали из-за спины.

Роден остановилась и подняла руки.

— Отпусти его!

Она обернулась. Трое санитаров и Кашпо целились в нее из инъекторов.

— Никто отсюда не уйдет, — произнесла Роден, сжимая пальцы.

Мэйфилд зашелся на полу, хватаясь за сердце. Кашпо бросилась к нему. Санитары стали стрелять дротиками с транквилизаторами. Роден метнулась к противоположной стене и побежала по коридору. Два дротика угодили в ногу. Голова закружилась. Впереди лица. Знакомые и не очень.

— Бюро общественной безопасности Совета Всевидящих! Приказываю всем остановиться!

Ноги Роден подкосились, и она рухнула на пол.

— Доктор Роуз Ситен. Советом Всевидящих вам и восьми вашим сообщникам вынесен смертный приговор. Приговор будет приведен в исполнение немедленно.

Санитары вокруг стали падать один за другим. В расплывающейся перед глазами картинке Роден увидела идущего по коридору Темного. Ему не требовалось плести сети. Он просто протянул ладонь к Кашпо. Хруст костей эхом пролетел по заполненному коридору. Лицо Кашпо перекосило, и она замертво рухнула на пол.

— Приговор приведен в исполнение. Группа зачистки — на вход. Эвакуировать гражданских. Документы уничтожить. Память стереть и отредактировать. Ответственный исполнитель, агент 8106.

— Не подвело… — промычала Роден. — Чутье не подвело…

***

Она очнулась, но по старой доброй привычке шевелиться не спешила.

— Признаться честно, уж кого-кого, а тебя здесь повстречать я не ожидал.

— Это долгая история. — Лоскутное Одеяло говорила тихо, наверное, старалась раньше времени не разбудить Роден.

— Твои родственники пребывают в неведении. Три года переписки — это, по-твоему, все внимание, которого они достойны?

— При первой встрече здесь ты дал мне слово, что они никогда не узнают.

— При первой встрече здесь я подумал, что у тебя серьезные проблемы.

Одеялко засмеялась.

— А теперь что ты думаешь?

— Что у тебя очень серьезные проблемы. Твоя подруга… Как вы с ней познакомились?

— Два года назад мы проходили лечение в этой клинике. Она спасла меня от Мэйфилда. Тогда же и прокусила ему руку. Он сломал ей челюсть. Ее родственникам сказали, что она упала и ударилась лицом о борт ванны. Ее мать им поверила. Удивило, что Роден восприняла это как должное. Мы вышли отсюда вместе. Мне предстояло пройти курс реабилитации у Ромери, а она собиралась отправиться домой. Я просто предложила поехать со мной, и она согласилась. Ромери разглядел в ней что-то и взялся тренировать.

— Так она и есть тот загадочный ученик? — спросил Темный.

— Скорее всего, загадочный ученик Ромери — это я. Персона Роден в наших кругах мало кому известна.

— Вы вернулись сюда, чтобы отомстить?

— Не совсем. В прошлый раз Роден была здесь одна. Согласно плану, она должна была спровоцировать Мэйфилда и устранить его. Но вскрылись интересные факты. Роден поняла, что одной ей не справиться. Что он работает с сообщниками, и убрать всех, не запачкав руки, у нее не получится. В тот раз она ничего не сделала. Пробыла здесь два месяца и выписалась. Тогда же мы и стали готовиться. Я знала, что в существует особый отдел в бюро общественной безопасности, который занимается решением именно таких проблем. Я догадывалась, что у вас свои законы и методы. Мы слили информацию одному из доносчиков в бюро. И, конечно же, их заинтересовало это дело. Я не думала, что ты — один из них… И не ожидала встретить тебя в этом месте и в такой роли. Как только мы получили информацию, что агент бюро внедрен в клинику, мы начали действовать. Думаю, Роден быстро поняла, что мы с тобой знакомы. Но она предпочла оставить эти предположения при себе. Мы продолжали следовать плану, и все получалось. Роден спровоцировала Мэйфилда в тот день, когда ты за нее вступился. Она украла карту пропуска и тайком передала ее мне на групповом занятии. На следующем этапе она должна была попасть в изолятор. Ночью санитары дежурят там по одному, меняясь каждые два часа. Камеры наблюдения установлены только в центральных коридорах. Это место пыток для таких, как мы, и приют безмолвия для таких, как они. Здесь у нас был свой человек. Роден всеми силами пыталась пробиться в изолятор именно в тот день, потому что он как раз заступил на пост охраны. Наш человек выпустил Роден из изолятора в полночь. У нее было два часа, чтобы раздобыть доказательства для Совета Всевидящих. Роден знала, что у доктора Ситен есть особый кабинет в подвальных помещениях. Туда она и направилась. Ситен любила подсматривать за жертвами санитаров и вела видеозапись. Файлы хранила на накопителе в своем логове. Роден забрала накопитель и отдала его нашему человеку. Утром, когда младший персонал уходит домой, всех проверяют. Санитары ничего не могут вынести из этого заведения. Поэтому в игру вступила я. Наш человек оставил накопитель под раковиной в служебном туалете недалеко от моей комнаты. Каждое утро во время сдачи смены санитары собираются на планерку на пять минут. Я воспользовалась этим временем и пропуском Мэйфилда.

— А камеры наблюдения? Что вы с ними сделали? — спросил Темный.

— Роден первым делом их отключила и уничтожила все записи за сутки. Серверная ведь расположена в подвале, а у Роден — золотые руки.

— Почему он вам помог, этот санитар?

— Его подружка когда-то погибла в этом заведении. Мы пообещали, что отомстим за нее, и устроили его на эту работу.

— А санитар ваш не мог сам раздобыть записи?

— Взломать электронную систему защиты в логове доктора Ситен голыми руками могла только Роден.

— Голыми руками? — переспросил Темный.

— Это нужно видеть, чтобы понять, — ответила Одеялко.

— Накопитель у тебя? — спросил Темный.

— Конечно нет, — засмеялась она. — Ты же понимаешь, что нам с Роден отсюда его не вынести. Накопитель должен был быть передан сотруднику бюро…

Роден приоткрыла глаза. Пропустить тот миг, когда Темный поймет, ради чего она заманила его в туалет… Лицо Темного не дрогнуло. Он сунул руку в карман рубашки и достал из нее накопитель.

— Я передала его Роден вместе с пачкой елоток. А она решила действовать сразу.

— Ты раскрыла меня? — спросил Темный.

Роден повернулась на бок и засмеялась.

— Материалы моего вымышленного личного дела ты буквально цитировал.

Темный внимательно на нее посмотрел. Роден медленно встала.

— Поздравляю, ты нашел доказательства раньше меня, — улыбнулась она.

Мужчина продолжал удерживать прозрачный накопитель в руке. Треск стекла. Хруст. Маленькие обломки посыпались на пол. Лицо Одеялка перекосило. Она прижала ладони к груди, непонимающе глядя на Темного. Роден же едва ли не расхохоталась.

— Доказательства? — произнес мужчина, повысив голос. — За систематические изнасилования и сокрытия — максимум пожизненное. А здесь — десять трупов. Эти доказательства вы собирались представить Совету Всевидящих для вынесения смертного приговора этим людям?

Роден перестала смеяться.

— Ты убила Мэйфилда еще до того, как я вмешался. Ты бы убила и Кашпо. На что ты рассчитывала? Что бюро прикроет тебя?

Суирянка молчала.

— Вы даже вершины этого айсберга не обнаружили. Мэйфилд был лишь пешкой. По сравнению с доктором Кашпо, как ты ее называла, он вообще ничего из себя не представлял. Группа состояла из десяти человек. Они орудовали на четырех планетах этой системы. Доктор Ситен любила расчленять своих жертв. А один из ее дружков их ел. Мы разрабатывали дело больше полугода. Доказательств никаких, кроме слов чтецов. Но показания чтецов в суде не учитываются. Вы материалы об изнасилованиях нам прислали? Показания жертв, записанные без их согласия, — это вы материалами назвали? Кто из них готов был дать письменные показания? Кто из них готов был пойти в суд? Молчите? Вот именно, что никто. Так что скажи мне спасибо за то, что спас твою задницу здесь.

— Кого ты вел? — спросила Роден и подняла на него глаза. — Кого выбрал в жертвы для ловли на живца?

— А ты как думаешь?

— Значит, я тебя не подвела. — Она подмигнула Темному и достала елотку. Ее пальцы заискрили. Треск молний наполнил помещение. Роден поднесла ноготь к елотке и прикурила. Щелчок пальцами — и разряды электричества, оплетающие кисть, исчезли.

— Их ел Мэйфилд, — произнесла Роден, выдыхая дым. — В подвале твои ребята найдут одну комнату и холодильник, битком набитый мясом. Экспертиза установит, чьи это останки. В этой ролевой игре именно он доминировал над Ситен, а не наоборот. Девочка из неполной семьи всеми силами пыталась выбиться в люди. Ее отец умер от передозировки, когда ей было двенадцать. Думаю, это она убила своего папу. И продолжала ненавидеть мать, которая закрывала глаза, когда отец насиловал собственного ребенка. Сломленная психика и отсутствие должного лечения привели к тому, что девочка превратилась в животное. Серию она начала просто — убила мать-алкоголичку в восемнадцать. Тело матери не нашли. Думаю, она расчленила его и избавилась от останков. В документах значилось, что ее мать пропала без вести. Потом начали появляться эпизоды исчезновений девочек в регионе, где она училась. Разве мог кто-то заподозрить отличницу-стипендиатку в причастности к подобному? К слову, тел девочек так и не нашли. С Мэйфилдом она познакомилась, когда ей было двадцать семь. Богатенький психопат проходил лечение в клинике, где она работала. Они спелись, стали любовниками. В качестве реабилитации Ситен предложила Мэйфилду устроиться на работу в клинику на должность санитара. Он быстро понял, что может на нее влиять. Так Ситен нашла себе нового «отца», который насиловал других, пока она наблюдала со стороны. Первой в их паре убила она. Убила и расчленила тело. А он съел. Потом убивал он. А она приняла на себя роль «матери», которая наблюдала за всем со стороны. Она расчленяла этих девочек, как сделала это когда-то со своей матерью. Абсолютная ненависть к собственному полу и сексуальная удовлетворенность только на этапе кромсания тел. Она открыла собственную клинику, когда ей было тридцать два. Семья Мэйфилда по его просьбе спонсировала заведение. Вот здесь они и развернулись. В штат набирали по собеседованию. За семь лет работы нашли таких же конченых, как и сами. Они превратились в стаю волков, где вожаком был Мэйфилд, а она — матерью-волчицей. Они орудовали на девяти планетах, и это только то, что мне удалось обнаружить. На носителе, который ты так быстро уничтожил, были не только записи изнасилований. Там были и записи, как Ситен расчленяет жертв, а Мэйфилд их готовит.

Одеялко прижала ладонь к губам и отвернулась.

— Извини, — пожала плечами Роден. — Подробностей этого дела я не могла раскрыть даже тебе. Знай ты, на кого мы на самом деле охотимся, провалила бы все задание. Одно дело смотреть на насильника, другое — на маньяка-убийцу, поедающего своих жертв. Извини, но я поступила мудро и не завалила дело. Спроси лучше своего друга, кто отдал приказ уничтожить все улики по этому делу?

Одеялко перевела взгляд на Темного. Тот, как и ожидала Роден, молчал.

— Ему приказали все уничтожить и зачистить территорию, — ответила Роден за него. — Не будет громких сообщений в новостях. Не будет правды и возмездия в том виде, которого достойны жертвы их деяний. А все потому, что семья Мэйфилда Джеланио — одни из самых крупных поставщиков военного оборудования на Суе. Отдел номер ноль бюро общественной безопасности Совета Всевидящих занимается именно такими делами. И твой друг, судя по всему, им руководит.

— Это правда? — Одеялко не сводила глаз с Темного, а тот продолжал молчать.

— Просто есть ситуации, — опять взяла слово Роден, — когда правда способна уничтожить не только влиятельных людей, но и пошатнуть саму власть. «Несправедливо!» — скажешь ты. «Необходимо», — ответит твой друг.

Роден затушила елотку об оконное стекло и повернулась к обоим лицом.

— Как тебя звать, агент 8106 по прозвищу Темный?

— Зафир Кеоне.

— Приятно познакомиться, господин Кеоне. Я — Егерь. Кстати, почему ты все еще здесь?

— Хочу поговорить с Сафелией. Наедине.

Роден снисходительно улыбнулась.

— Это означает, что он собирается просить тебя вернуться, Одеялко.

Сафелия отвернулась.

— Свадьба Стефана через три месяца, — произнес Темный. — Самое время дать о себе знать, если ты…

— Если я что, Зафир?

— Если ты готова хоть что-то изменить.

Сафелия громко рассмеялась и погладила себя по испещренной рубцами руке.

— Мне очень жаль, — произнес он.

Она обернулась и вскинула подбородок. Так и смотрела на него, долго, в молчании, как будто сверху вниз, как будто была выше него ростом, выше него и всего гребаного мира вокруг.

— Зато мне насрать на твою жалость, — наконец произнесла она и вышла из комнаты.

Роден лукаво улыбнулась, подошла к окну и приложила ладонь к стеклу. Решетка за окном заиграла синими огоньками, переливаясь на свету.

— Мы навсегда останемся жить в клетках, созданных руками мастеров своего дела. — Она отняла ладонь, и решетка за стеклом погасла. — И я говорю не о внешнем уродстве, — она повернулась лицом к Темному, — а о том, что скрыто под ним. Нет больше девочки, угодившей в переплет три года назад. Пламя сожгло ее дотла.

— Кем бы Сафелия ни стала, ее семья примет ее такой, какая она есть.

Роден вновь улыбнулась, на этот раз снисходительно.

— С трудом верится в это, Темный. — Она прошла мимо него и подмигнула на прощание.

Глава 1

— Бюро общественной безопасности. — Он нажал кнопку на браслете, и его голографическая карточка высветилась перед лицом следователя.

— З-з-здравствуйте. — Следователь отступил на шаг и указал рукой на останки, скрытые от посторонних голограммой. — Честно говоря, мы ждали вашего прибытия.

— Почему территория возле останков не оцеплена? Почему ваши люди топчутся по ней в обычной обуви?

— Мы просканировали все в радиусе километра отсюда, — оправдывался следователь. — Наши криминалисты уже поработали. Готовим останки к отправке на экспертизу.

Он обернулся и жестом указал своим людям, чтобы начинали работать.

— Вы свободны. Все материалы передать моим сотрудникам в течение суток.

— Но… Но мы можем…

— Если будет нужна ваша помощь, бюро попросит о ней.

Таких, как он, называли безлицыми. Кольцо на шее проецировало голограмму, на которой то и дело возникали гримасы людей разных рас. Рассмотреть человека, скрывающегося под такой маской, было невозможно. Голос искажал датчик на том же кольце. Они никогда не представлялись. На заданиях общались между собой, откликаясь на номер или позывной. Они не выпивали в барах после работы и никогда не обсуждали ту жизнь, которую вели за пределами бюро. Они были кем-то в этом мире, но мир не знал, кем именно они были.

Он активировал защитный костюм и поле на ботинках. Разблокировал браслет, снял его с руки и раздвинул. Получившийся обруч надвинул на глаза. Достал из кармана пару перчаток, натянул их и активировал защитное поле вокруг.

— Вы все еще здесь? — обратился он к следователю, переминающемуся с ноги на ногу за его спиной.

Тот нервно кивнул и, помахав рукой остальным, направился к стоянке машин.

Он подошел к останкам по воздуху. Присел. Следов вокруг — как на общественном пляже в жаркий летний день.

— Рубин, отсканируй ботинки у всех, кто здесь побывал за последние сутки.

— Поняла. Сделаем.

— 3217, с контейнером ко мне.

— Уже иду.

— Сова, примешь останки у 3217. Отчет лично мне.

— Время на анализ дашь или тебе с ходу лепить?

— Не суетись. Я потерплю.

Он откинул пленку и приступил к внешнему осмотру останков. Жаль, что нет прибора, блокирующего обоняние. Хотя кто-то говорил, что такой существует…

3217 подошел с контейнером.

— Грузим? — спросил он, разматывая силовую сеть.

— Подожди. — Он взглянул на ту часть тела, где раньше они находили послания.

Да, кажется, сверток был там. Он аккуратно извлек его пинцетом.

— Теперь грузи. Глубина грунта — метр. Единым блоком.

— Да знаю я, — отмахнулся 3217, опуская сеть в землю и замыкая контур.

Он со свертком отошел от тела, предоставив возможность все переместить в контейнер. Как только крышка белого «гроба» заблокировалась, 3217 потянул его за ручку по воздуху к грузовику.

Он достал второй пинцет и развернул сверток. Шрифт и строчки на известном языке не оставили сомнений. Это Он.

— Разве можно так поступать с уликами? — Сова аккуратно распахнул перед ним маленький ящик.

— Извини. Хотел сразу удостовериться.

— Ладно. Грузи.

Он опустил бумагу в пакете в контейнер.

— Еще немного осмотрюсь и поеду.

— Как скажешь, начальник, — пожал плечами Сова.

Подчиненный отвернулся и упаковал пинцеты.

— Сова, скажи, ты когда-нибудь слышал о Егере?

Тот хмыкнул.

— Агент Егерь — это миф. Его не существует.

— Что за миф?

— Ну, ходили когда-то слухи об агенте, который работал в одиночку. Вроде он занимался только сериями убийств на сексуальной почве. Якобы у него был высший уровень допуска ко всем делам и статус неприкосновенности. Но этого агента лично я никогда не встречал и дел с ним никогда не имел. А работаю я, насколько ты знаешь, очень давно.

— И кто же рассказывал тебе об этом агенте?

— Да так, шептались ребята. Мол, якобы приезжали на захват, а там уже кто-то сработал. Те, кто оставались в живых, ну… жертвы… ты понимаешь, да?

— Выжившие, — уточнил он.

— Можно и так сказать. Якобы они говорили, что их спас один из нас, безлицых, и называли его Егерем. Я догадываюсь, почему ты интересуешься им, но увы, Темный, Егеря не существует. Просто ребята придумали себе героя, вот и заливают. А с нашим делом нам придется разбираться самостоятельно.

— Я тебя услышал. Благодарю.

***

Зафир не единожды посещал Сую за последние три года. Нельзя сказать, что планета ему нравилась, но и отталкивающей ее нельзя было назвать. Пестрая и высокотехнологичная, с огромными городами и маленькими деревушками, с небоскребами и одноэтажными зданиями, с воздушными магистралями и цветущими круглый год садами, с розовыми озерами и белого цвета морями.

На улицах мегаполисов Суи можно было встретить прохожих в шикарных нарядах, сотканных из иллюзий голографического мира. Они разбавляли пестрое общество полуголых или наоборот, полностью одетых в монохромные цвета людей. В маленьких городках и деревнях одевались проще, но одно оставалось неизменным: суиряне не покидали дом без рисунка на теле. Любой открытый участок кожи должен был быть украшен витиеватым узором, который наносился специальным прибором.

Лишь самые богатые и избалованные суиряне могли позволить себе носить работы известных мастеров нательного рисунка, уникальные и неповторимые произведения искусства, созданные специально для них. Остальные довольствовались шаблонами, зачастую похожими друг на друга как две капли воды.

История этого обычая суирян уходила корнями в те времена, когда нательный рисунок рассказывал многое о своем владельце. Служащие не имели права наносить более трех завитков на лицо и руки. Руководители и управленцы — не более пяти завитков. Торговцы и магнаты — не более девяти. И элита среди элиты — представители аристократических знатных родов Суи — не менее десяти завитков на лицо и руки.

Не носили рисунков только рабы, доставленные на Сую с колонизированных планет. Рабам запрещали разукрашивать тело. Когда рабство на Суе отменили, а империя превратилась в президентскую республику, никто не осмелился распрощаться с нательным рисунком. Рабы стали служащими, управленцы — магнатами, а среди знатных родов выжили лишь те, кто помогли свершить эту революцию. Так нательные рисунки стали неотъемлемой частью облика суирян.

Зафир никогда не разукрашивал себя, когда бывал на Суе. Многочисленные туристы с разных концов Вселенной не придерживались этого правила. Они стремились приобщиться к культуре тех, о ком раньше только слышали, и порой перегибали палку. Суиряне носили свои рисунки с достоинством, туристы же находили в этом только забаву. В итоге они сами же и становились предметом насмешек.

Появление туристов на Суе стало возможным благодаря тому, что президент Сомери открыла планету для посещения. Из закрытой обители, о существовании которой знали лишь избранные мира сего, Суя превратилась в центр культурных и массовых развлечений. Теперь деньги текли сюда рекой, что, собственно, и спасло экономику планеты, выдоившей к тому времени все свои колонии под ноль.

Зафир вошел в приемную резиденции госпожи Сомери и протянул удостоверение секретарю. Спустя несколько минут его проводили в рабочий кабинет президента, что показалось Зафиру довольно странным: раньше он ожидал аудиенции не меньше часа.

— Ну, здравствуй, Зафир. — Сомери улыбнулась.

Зафир смиренно замер в поклоне.

— Проходи. Выпьешь чего-нибудь?

— Благодарю, госпожа Сомери. Черный кофе.

Сомери щелкнула пальцами, и охранник быстро скрылся.

— Как прошел перелет? — Сомери присела за стол и жестом пригласила Зафира занять место напротив.

— Без инцидентов, — кивнул он и опустился в кресло.

— Учитывая ситуацию на Олмании и твою занятость, я понимаю, что найти время посетить меня лично было крайне сложно, однако я признательна тебе за то, что ты прилетел так быстро.

— Если вы желали видеть меня здесь, значит, причины веские и отлагательств не терпят.

— Ты прав. Дело слишком деликатное, чтобы обсуждать его по сети.

В кабинет постучали, и Сомери разрешила войти. Охранник принес Зафиру кофе и тут же удалился.

— Перейдем к делу, — кивнула президент. — Три месяца назад ты обезвредил опасную группировку в одном из престижных заведений Альтранса. Ты понимаешь, о каком деле я говорю?

— Да, госпожа, — кивнул Зафир. — Подробный отчет о том, что там происходило, я отправил каждому члену Совета Всевидящих.

— Я прочла твою писанину. А потом до меня дошли интересные сведения. Почему ты умолчал о том, что работал там не один?

— Думаю, вам известен ответ на этот вопрос. — Зафир пригубил кофе и продолжил делать вид, что не понимает, почему Сомери решила повидаться с ним лично. Хорошо еще, что она только чтец, а не менталист…

— Сафелия — наследница Доннарской империи! — перешла на повышенный тон суирянка. — Если Фуиджи узнает о том, чем промышляет его дочь, находясь якобы на Суе, он снимет шкуру сначала с тебя, а потом и с меня заодно!

— Вряд ли Фуиджи под силу тягаться с вами, госпожа. Иначе давно бы это сделал.

Сомери откинулась на спинку кресла и сложила руки на груди.

— Там была еще одна персона, которой удалось избежать зачистки памяти.

— Рискну предположить, что об этой персоне вам известно гораздо больше, чем мне. — Зафир допил горячий кофе в два глотка и поставил чашку на блюдце. — Если честно, я собирался обратиться к ней за помощью и привлечь к расследованию убийств на Олмании.

— Без разрешения Совета? — едва ли не взвилась Сомери.

— Почему же, — пожал плечами Зафир. — Запрос на привлечение агента Егерь к этому делу я отправил еще пять дней назад. Разрешение на ее допуск к материалам дела я получил от шести членов Совета. К сожалению, другие семь членов, включая вас, госпожа президент, ответа мне пока не дали. Предполагаю, что именно это прошение и стало причиной моего внезапного вызова на Сую.

— Не только оно, — Сомери опасно улыбнулась и наклонилась к Зафиру через стол, — агент Темный.

На этот раз Зафир действительно был застигнут врасплох. Он даже вскинул брови, всем своим видом выражая неподдельное удивление.

— Что-то не так с моим позывным? — спросил он.

— С твоим новым позывным, — отчеканила Сомери и весьма неграциозно плюхнулась в кресло. — Это Егерь тебя так назвала?

Брови Зафира еще выше залезли на лоб.

— Егерь? При чем здесь вообще Егерь?

— Это ты мне ответь!

— Что я могу на это ответить? — Зафир даже усмехнулся. — Егерь к моему новому позывному не имеет никакого отношения.

Он исподлобья взглянул на Сомери и оценил состояние ее оболочки. Черные пятна пожирали госпожу президента, и сама она прекрасно об этом знала. Значит, ярость ее была неконтролируемой, страх неподдельным, а бессилие — очевидным. Как могут быть связаны Егерь и Темный? Где точка соприкосновения и в чем подвох?

— Я выбрал этот позывной самостоятельно, — продолжил Зафир. — Выбрал из сотен тысяч других возможных псевдонимов и сменил регистрационный номер на новое имя. Если позывной Темный вам не нравится по каким-то личным причинам, я могу сменить его на любой другой прямо сейчас.

Лицо Сомери перекосило. Угол рта суирянки поплыл вверх, и губы скривились в омерзительную полуулыбку, больше призванную устрашить, нежели успокоить.

— Теперь я точно знаю, что она здесь ни при чем, — не то прошипела, не то прошептала она. — Что ж, быть тебе Темным, Зафир. Вот только помни, что в поэме Сургида Лавэ Смерть была повержена рукой Создателя и обречена на вечное существование во Тьме.

Угроза? С чего вдруг? Из-за псевдонима? Да он выбрал его просто так! Строки из поэмы всплыли в памяти сами собой, как только некая Роден Кенигстен вошла в комнату для психокоррекции в клинике доктора Ситен. Прежде он никогда не видел подобных оболочек. Тьма, окружавшая эту особу, казалась настолько всепоглощающей, что ее обладательницу можно было назвать самой опасной и изощренной в мире убийцей. Не жертва чужой расправы присела в кресло рядом с ним, а сама Смерть. Светло-серые глаза этого существа будто пронизывали пространство, заглядывая в глубины чужого подсознания, чтобы вывернуть оттуда неприглядные секреты. Насколько четко она подобрала новые имена всем участникам той терапии. Язва — жертва наркотической зависимости с распадом личности, которая годами кровоточила в своем окружении, пока не перфорировала самых близких ей людей, вынудив наконец отказаться от нее. Красавчик — сексоголик и фетишист, склонный к манипуляциям и проявлению агрессии, вовремя припрятанный от общества после очередной попытки свести счеты с жизнью. Лоскутное Одеяло — наследница Доннарской империи, ставшая заложницей обстоятельств и непомерной требовательности слишком властного отца. Перфекционизм, взращенный в ней с малых лет, сломался под натиском травмы, изуродовавшей тело. И теперь Сафелия — это другая личность, собранная из лоскутов прежней жизни, как новое одеяло, сшитое из кусков ткани некогда более ярких и красивых одеял.

Себя Роден назвала Страшилой. Не страшной, не уродливой, а именно Страшилой, как пугало из детской сказки, которое отпугивало птиц. Может, в этом был смысл? Роден Кенигстен стала пугалом, отпугивающим стервятников, кидающихся на легкую добычу. Возможно, в уголке ее сознания и пряталось желание стать прежней, желание вернуть себе нормальную жизнь, но Тьма вокруг сожрала все, и осталось только тело, пугающее окружающих.

В тот день он назвал себя Темным, и она не стала называть его по-другому. Его привлекательная внешность всегда противоречила содержанию. За облаком чистого голубого свечения оболочки скрывалась такая же непроглядная Тьма, какой обладала Роден Кенигстен. Вне сомнений, в этом они с ней были схожи.

— Зафир! — второй раз позвала Сомери.

— Да, госпожа. Я вас понял.

— Что ты понял? — взвилась она.

— Что вы по каким-то причинам боитесь Егеря и предупреждаете об опасности меня.

— Я никого не боюсь, Зафир, — отчеканила президент и отвернулась, сверля глазами книжные стеллажи, установленные вдоль стен. — Хочешь привлечь к расследованию Егеря — привлекай. Но прежде чем сделать это, посмотри, что она может сотворить с тобой и всеми, кто окажется у нее на пути. — Сомери достала из ящика стола электронный накопитель и бросила Зафиру в руки. — Если после всего ты решишь обратиться к этой персоне за помощью в расследовании дела на Олмании, пожалуйста. Я приму любое твое решение.

— Если она представляет опасность, почему ее не изолировали? — напрямую спросил Зафир. — Почему Егерь имеет доступ к делам бюро общественной безопасности, а Совет Всевидящих даже не знает о том, что она существует?

— Правило независимости сторон, — улыбнулась Сомери. — У каждого представителя Совета Всевидящих есть ряд внедренных агентов в бюро общественной безопасности. Егерь — мой агент и действует с моего разрешения. Когда я посчитаю, что ее нужно устранить, я сделаю это. А пока она приносит пользу, пусть даже методы ее работы несколько незаконны, Егерь будет делать то, что умеет лучше всего: служить этому обществу.

— Значит, вы считаете ее хорошим агентом? — улыбнулся Зафир.

— Лучшим в своем деле.

Зафир положил накопитель на стол и придвинул его ближе к Сомери.

— Тогда это все, что мне стоит о ней знать.

Сомери понимающе кивнула.

— Если честно, причина твоего вызова ко мне весьма проста. Я хотела лично взглянуть на твою оболочку и убедиться, что ты готов к тому, что я хочу тебе предложить.

Зафир неопределенно повел плечом.

— Убедились, госпожа Сомери?

— Вполне. Итак, ты знаешь, что господин Ромери не очень хорошо себя чувствует в последнее время.

Зафиру ход мыслей Сомери не понравился, но, в принципе, и к такому повороту событий он был готов.

— Господин Ромери болеет, но насколько я знаю, это не отражается на его работе.

— Отражается. И сильно отражается. Я собираюсь предложить ему оставить кресло в Совете Всевидящих и передать его тебе. Ты, как один из лучших его учеников, как достойный представитель олманской стороны, доказавший свою преданность Совету Всевидящих, готов занять его место.

— Вы еще не говорили с Учителем на эту тему? — мягко уточнил Зафир.

— Он примет мое предложение, тем более что в качестве замены я предложу ему твою кандидатуру.

— А если он все же откажется?

— Он не откажется. — Президент вздохнула и встала. — Главное, чтобы ты оправдал все мои ожидания и не натворил дел.

А вот и суть. Зафир знал, что самую соль Сомери припасла на конец беседы, и насыплет она ее на какую-нибудь очень болезненную рану.

— Я вас не подведу, госпожа. — Зафир встал и кивнул.

— Ты всегда умел находить общий язык с женщинами. С твоей внешностью и вылизанными манерами это не составляет труда. Сафелия была покладистой и уравновешенной девушкой, однако несчастье изменило ее. Сейчас она винит весь мир в том, что с ней произошло, и особенно это касается твоего брата… — Сомери обернулась и улыбнулась Зафиру. — Я хочу, чтобы ты обезопасил семью от ее влияния и в то же время защитил Сафелию от себя самой. Нет лучшего лекарства от депрессии, чем новая любовь, Зафир. Сделай все, чтобы излечить Сафелию. И как можно быстрее.

У Зафира потяжелели ноги. Такого маневра не ожидал даже он. Соблазнить Сафелию и жениться на ней, чтобы получить место Ромери в Совете?

— Вы хотите, чтобы я женился на ней? — будто не своим голосом спросил Зафир.

Сомери кивнула и добавила:

— Желательно, чтобы заявление о вашей помолвке было сделано до свадьбы Стефана.

— А если у меня не получится? — решил уточнить Зафир.

— Ты рискуешь не только местом в Совете. — Сомери выпустила коготки. — Скандал о каком-то насилии трон Стефана может и не пережить.

А вот и суть ее просьбы. Один и тот же шантаж. Крючок плотно застрял в глотках членов императорской олманской семьи, и Сомери вновь подергала леску, чтобы напомнить, кто держит удочку.

— Я вас понял, госпожа, — кивнул Зафир и покинул кабинет президента.

***

Она закинула ноги на стол и затянулась.

— Задолбала курить в доме. Вали на улицу! — Сафелия практически вползла на кухню после тренировки и плюхнулась на стул.

Роден любезно пододвинула миску с кашей поближе к ней.

— Ешь, не подавись!

— Кашу подсластила? — спросила Сафелия, трясущейся рукой опуская ложку.

— Чем, Одеялко?

— Задницу оторвала бы от стула и съездила в поселок за сахаром! Уже три дня как он закончился!

— Пока Учитель не прикажет, моя задница останется в резиденции. — Роден затянулась и выпустила колечко дыма. — Давно хотела спросить, — невзначай обронила она, — как прошла твоя встреча с родственниками?

— Отлично прошла. — Сафелия набила рот кашей и начала жевать.

— Быстро же ты от них слиняла. — Роден пустила еще несколько колец дыма.

— Никогда не понимала, почему Учитель позволяет тебе курить в доме.

— Потому что если она не будет курить, начнет пить. — Учитель вошел на кухню и отвесил Роден подзатыльник. — Ноги со стола убери!

— Извините, Учитель. — Роден почтенно склонила голову.

— Сафелия, как доешь, возьми список покупок и отправляйся в поселок.

Ученица облизала ложку и встала из-за стола. В молчании помыла посуду и обратилась к Ромери:

— Учитель, я могу идти?

— Да, можешь.

Как только Сафелия покинула кухню, Ромери присел напротив Роден.

— Ты опять игнорируешь послания от матери?

— Избавьте меня от этого говна, Учитель!

Ромери осуждающе покачал головой.

— Твоя речь, манеры и поведение безобразны.

— Как и вся я, — улыбнулась Роден.

Учитель протянул руку через стол и сжал ее ладонь.

— Меня не отталкивает твоя внешность. Ты необычна. Уникальна. Задайся ты целью, могла бы все начать сначала.

— Это мы уже проходили. — Она рассмеялась. — Не стоит.

— Мать не виновата в том, что с тобой произошло.

Лицо Роден окаменело.

— Ты убила его. Его больше нет.

Она выдернула ладонь и встала из-за стола.

— Но ужас, который он мне подарил, никуда не делся.

— Пока ты не избавишься от ужаса в сердце, ничто в твоей жизни не изменится.

— Вылечить мою душу не по силам даже психиатрам, Учитель. Смиритесь, как смирилась я. — Она затушила елотку и прикурила новую.

— Ладно, Роден. А теперь к делу. Через несколько часов к нам прилетит один высокопоставленный гость.

Она хмыкнула:

— Вы по этой причине Одеялко в поселок отправили?

— Сахар в доме закончился три дня назад, — улыбнулся Ромери.

— Гостю нужна моя помощь? — Роден выдохнула дым.

— Да. И я прошу тебя ему помочь.

Елотка дымила в воздухе, а ученица внимательно смотрела на Учителя.

— Что происходит? — наконец спросила она и затушила елотку.

— А тебя что-то беспокоит?

— За все время нашего знакомства вы ни разу не просили меня кому-нибудь помочь.

— Роден… — Учитель вздохнул и отвернулся. — Сделай, как я прошу. И не задавай вопросов.

— Учитель…

— Роден! — Он повысил голос и смерил ее гневным взглядом.

Она склонила голову и замолчала.

— Человек, который прилетит за тобой, мой ученик. Он очень силен. Даже слишком. Я знаю, что у тебя есть определенные цели. Тьма вокруг тебя всегда пугала меня. Но сама ты пугаешь меня куда больше. Этот человек будет на твоей стороне до тех пор, пока ты не станешь представлять угрозу для него или его близких. Ты понимаешь, о чем я?

Роден молча кивнула.

— Хорошо, — выдохнул Учитель. — Хорошо, что ты это понимаешь. Помоги ему, и тогда, возможно, он поможет тебе. А теперь иди. Собери вещи. Через час жду тебя здесь.

— Да, Учитель.

***

— Разрешите войти?

— Да, Зафир. Заходи.

— Да чтоб меня! — Роден хлопнула ладонью по столу и тяжело вздохнула.

— Зафир — один из моих лучших учеников, — улыбнулся Ромери.

Олманец присел за стол напротив Роден и прищурил светящиеся синие глаза.

— Один из не значит лучший, — справедливо заметила она.

— Я прилетел к тебе просить о помощи.

Суирянка изобразила удивление и с воодушевлением прижала ладонь к груди.

— Не может быть… — прошептала она. — Это так… неожиданно…

Ромери отвесил ей очередной подзатыльник, и Роден виновато склонила голову.

— Простите, Учитель.

— Ладно, пойду прогуляюсь. — Ромери встал из-за стола и похлопал Зафира по плечу.

— Учитель? — не поняла Роден. — Вы куда?

Ромери вышел, не ответив.

Она вновь затушила окурок и закурила новую елотку.

— Выкладывай, что стряслось. — Суирянка закинула ноги на стол и приготовилась слушать.

— Что ты знаешь про иных на Олмании? — спросил Темный.

Роден начала посмеиваться.

— Ну и заварили же вы кашу, олманцы… Подняли на уши всю Вселенную, когда признались, что приютили дальних родственников из другого измерения на своей планетке. Суе пришлось это дерьмо за вас разгребать. И что теперь? Мы открыты для всего мира? Хрена с два… И хотя от туристов на Суе теперь отбоя нет, люди все равно знают о нас так же мало, как и об иных.

— Но теперь, по крайней мере, люди знают о вас, — улыбнулся Темный.

— И что толку? — Роден выпустила колечко дыма. — Мы продолжаем следовать собственным традициям и разрисовываем лица, чтобы отличаться от всех остальных. Но так же, как и вы, — она искоса взглянула на Темного, — мы боимся иных и того, что они принесли с собой в этот мир.

— Это тема для отдельной дискуссии, а сейчас времени на нее нет.

— Я поняла, — махнула рукой Роден, — можешь не оправдываться. Так что там с вашими иными? Как живется им в изоляции?

— Это временная мера, — покачал головой Темный. — В данный момент они проживают в резервации на территории Олмании и проходят интеграцию. Вживаются в общество, если так можно выразиться. Невеста Стефана — императора Олмании…

— Я знаю, кто он, — перебила Роден.

— Хорошо, что знаешь. В общем, невеста моего брата…

— Одна из них. Она дочь их главнокомандующего. Император Олмании этим союзом желает закрепить отношения двух рас на одной маленькой планетке в надежде, что иные не ополчатся против остальных и не прикончат всех нас.

— Ты можешь не перебивать? — разозлился Темный.

— Могу… — пожала плечами Роден.

— Свадьба через два месяца. А у нас двенадцать трупов иных. Все — женщины. Убиты и расчленены. Возраст от восемнадцати до двадцати двух лет.

Роден понимающе кивнула.

— И ты думаешь, что это работа кого-то из них?

— Я не знаю, чья это работа, но он оставляет послания на древнеолманском языке.

Она нахмурилась.

— Это и их язык тоже… И что за послания он оставляет?

— Я раскрою их содержание только при условии, что ты согласишься мне помочь с этим делом и подпишешь документы о неразглашении.

Роден выпустила дым и задумалась.

— Раз ты не справляешься, дело должно быть по-настоящему занятным.

— Поверь, там есть над чем поломать голову. — Темный слащаво улыбнулся и подмигнул ей. — Если в общественность просочится информация о том, что женщин из расы иных убивает какой-то маньяк, всех ждут очень большие неприятности. Сложность в том, что с иными трудно выходить на контакт. Они неразговорчивы. А нам необходимо найти того, кто это делает, и устранить его. Желательно до свадьбы императора.

Роден затушила елотку.

— Документы о неразглашении при тебе?

Темный активировал браслет, и голограмма высветилась перед лицом суирянки.

— Хорошо подготовился. — Она убрала ноги со стола, бегло прочла текст и расписалась ногтем на голограмме. — Ну так что за послания он оставляет?

— Это стихи. — Темный достал из кармана бумажку и бросил ее на стол. — Здесь оригинальный текст.

Роден развернула листок. Прочла первую строку. Ее руки затряслись, и она бросила бумажку на пол. Встала. Прижала ладони к груди. Сжала пальцы. Она хотела что-то сказать, но в серых глазах застыл ужас.

— Уходи, — выдавила она из себя.

— Роден…

— Уходи отсюда… — застонала она.

Темный встал из-за стола и подошел к ней.

— Это известные стихи. Их многие знают.

— А-а-а-а… — Ее затрясло, как лист на ветру.

Раздался треск, и молнии охватили руки суирянки. Зафир едва успел отпрыгнуть. Молнии стали бить в потолок. Олманец припал к полу и начал отползать к выходу.

— Роден! — кричал Ромери откуда-то из коридора. — Роден, остановись!

— А-а-а-а!!!

Зафир видел, как она поглощает огромные потоки энергии из окружающего пространства. Словно черная дыра, она втягивала материю в себя. И вдруг — вспышка.

Темного оторвало от пола. Все замедлилось. Замерло. Молнии. Парящие стулья. Парящий стол и кухонная утварь. Роден стояла в центре всего этого и излучала такой Свет, какого он никогда в своей жизни не видел.

Зафир подумал, что ему конец. Он понял, что от энергетического выброса такой мощности его разорвет на частицы той самой материи и в мире от Зафира Кеоне не останется и следа.

И вдруг она развела руки по сторонам и в собственном крике поглотила весь Свет. Как будто кто-то повернул время вспять. Зафир вернулся на пол. Стулья, стол и кухонная утварь на свои места. Молнии исчезали и появлялись в обратном порядке. Крик Учителя в коридоре. Его слова не понять. Роден сделала шаг вперед. Еще один. Искры. Треск. Все погасло.

Она ухватилась за спинку стула. Обогнула его и присела.

— Что здесь происходит? — Учитель влетел на кухню и воззрился на Зафира, сидящего на стуле.

Повисло молчание. Роден взяла со стола елотку. Зажигалку. Закурила. Несколько затяжек, и она откинулась назад, вытягивая ноги.

— Что… — прошептал Зафир, глядя на Роден. — Что это было?

Она выдохнула дым.

— Что ты имеешь в виду? — Она искоса на него взглянула.

— Как ты сделала это!

— Что она сделала? — голос Учителя казался встревоженным.

Зафир взглянул на Ромери: тот вопросительно смотрел на него.

— Что она сделала? — повторил вопрос Учитель.

Ромери ничего не помнил. Зафир весьма ясно это понял. Это было написано на его лице. Понятно по его взгляду, требующему у Зафира правдивого ответа очевидца.

Он снова взглянул на Роден. Она продолжала делать вид, что ничего не понимает. Учитель не знает о ее способностях? Зафир прищурился. Он готов был поклясться, что в этот момент она задержала дыхание. Это ее маленький секрет?

— Она едва не прикончила меня молниями, — произнес он.

— Она прекрасно контролирует себя! — внезапно повысил тон Учитель.

— Наверное, — Зафир пожал плечами, — иначе я был бы уже мертв.

Ромери медленно повернулся к Роден.

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

Она отрицательно покачала головой и вновь затянулась. Ее пальцы тряслись. Учитель это заметил.

— Что ты ей сказал? — Он повернулся к Зафиру. — Хватит сверлить ее взглядом! Я с тобой говорю, Зафир Кеоне!

— Я показал ей стихи, которые цитирует наш маньяк, — не сводя глаз с суирянки, ответил Темный.

Ромери поднял листок с пола и бегло изучил текст.

— Это послание? — Он старался говорить спокойно, но получалось плохо.

Роден выдохнула дым и не ответила.

— Кто отправил тебя за помощью к Егерю? — зашипел Учитель.

— Никто. Я пришел сам.

— Человек… — Роден затянулась и сбросила пепел, — который любил цитировать эти стихи, давно мертв. Вы правы, Учитель, это послание для меня.

— Расскажи о том, что с тобой произошло, — попросил Темный, придвигая стул поближе и заглядывая в пустые серые глаза.

Она отрицательно покачала головой.

— Зафир, — голос Учителя по-прежнему дрожал, — госпожа Сомери дала ответ на твою заявку о привлечении к расследованию Егеря?

— Она ответила согласием, — кивнул Темный.

— Согласием?

Вопрос Ромери показался Зафиру очень странным.

— Да. Она дала разрешение, — ответил он.

— Ты хотя бы понимаешь… — Учитель запнулся, с ужасом глядя на Зафира. — Нет… Похоже, ты ничего не понимаешь…

— Что я должен понять?

— Не будь пешкой в руках Сомери, сынок. Никому не позволяй управлять собой, даже Совету Всевидящих…

— Учитель… — Зафир встал и подошел к нему, все еще не понимая, что впервые за много лет видит в глазах наставника страх. — Я пришел к Роден, потому что мне нужна ее помощь. Ни Сомери, ни Совет не выступали инициаторами этой просьбы.

Учитель долго на него смотрел. Как будто заново изучал оболочку. Но что ему изучать, если он и так знает Зафира как облупленного?

— Дай мне слово, — произнес Ромери, кладя ладонь на его плечо. — Дай мне слово, что позаботишься о ней… Что бы она ни натворила, ты не оставишь ее в беде.

Зафир непонимающе уставился на Ромери.

— Дай мне слово или проваливай отсюда восвояси…

Темный поднял ладонь и кивнул.

— Даю слово.

— Никогда прежде я не встречал людей с такой Тьмой вокруг. На что способна эта Тьма — одному богу известно. Такие дети не рождаются в мирное время. Они появляются в эпоху перемен как оружие возмездия. Сомери об этом знает. Сомери, а не весь Совет. Понимаешь, что это значит?

— Она не хочет, чтобы Совет об этом знал.

— Ее привела ко мне судьба, — ответил Учитель.

— К вам привела ее Сафелия.

— Не бывает случайных встреч, Зафир. Каждый из нас нужен для чего-то в этом мире. Она называет себя Егерем и охотится на животных в человечьих шкурах. Возможно, в этом ее предназначение, а может, и в другом… Я не знаю. Помни, что дал мне слово.

— Я не забуду, Учитель. — Зафир склонил голову.

— И не верь Сомери. Никому из ее племени не верь.

Зафир молча повернулся к Роден, внимательно посмотрел на нее и вдруг понял, что что-то чувствует. Лицо. Ее лицо будто притягивало взгляд. Высокий лоб. Выразительные серо-зеленые глаза. Изящная линия носа, четкий контур губ. Такое молодое лицо, красивое и печальное. Зафиру захотелось прикоснуться к нему. Погладить щеки, заставить губы изогнуться в улыбке. Ему захотелось коснуться ее волос. Перебрать в пальцах белоснежные пряди, играющие холодными металлическими бликами на свету. Тонкая шея, ключицы, узкие запястья и длинные изящные пальцы. Он бы коснулся их, скользя губами и изучая каждый из рубцов на ее коже.

Она обернулась и в упор взглянула на него. «Что ты хочешь сделать губами?» — возникла мысль в голове Зафира.

— Ты поможешь мне найти того, кто оставил для тебя это послание? — спросил он, глядя на Роден.

Она готова была поклясться, что что-то изменилось. В ней. В нем. Что-то произошло. Что-то сломалось и срослось одновременно. Он принес ей эти стихи. Как будто передал послание из прошлого, как будто передал чью-то издевку сквозь время, чтобы уничтожить ее в настоящем и лишить будущего. Но все же… Все же он смотрел на нее так, как не смотрел ни один мужчина за последние семь лет.

 

Куда ускользает надежда твоя,

Что пламенем ярости так обжигала?

Она ведь сияла, она ведь спасала,

Пока ты на прочность ее проверяла.

 

Ты тянешься следом, и пальцы дрожат,

Ты рвешься за ней, но ее не нагнать.

И взгляд уж потух, и гнев вдруг угас.

Жизнь без надежды — вот он твой крах.

 

Ни марево мыслей, ни тлен всех побед

Не смогут вернуть тебе этой потери.

Останется горечь о прожитом дне

В пустом бытие, безвольном и сером.

 

Куда убежала надежда твоя,

Что пламенем ярости так обжигала?

Сквозь трещины этого бренного тела

Она утекла в закат бытия.

 

— Я помогу, — сказала Роден и отвернулась.

***

Она остановилась у трапа корабля и бросила сумку Темному под ноги.

— Будь любезен, помоги даме.

Тот молча взял сумку и поднялся по трапу.

— Попрощайтесь с Одеялком за меня, — вздохнула Роден и обняла Учителя.

— Береги себя. — Он погладил ее по спине, как когда-то гладила бабушка, и поцеловал в макушку.

Роден отстранилась и отправилась на корабль.

— Ты дал мне слово. — Ромери сжал плечо Зафира. — Помни об этом.

— Да, Учитель.

— Красивая игрушка, — улыбнулась Роден, попав внутрь и следуя за Темным к каюте. — На таких корабликах меня еще не катали!

— Кухня и столовая прямо по коридору. Капитанский мостик в другой части корабля. Твоя каюта.

Дверь перед Роден распахнулась. Она прошла внутрь, побродила по комнате, заглянула в спальню, нашла гардеробную, туалет и огромную ванну шириной в несколько метров, в которой можно было лежать вчетвером и любоваться видами из иллюминатора.

— Располагайся. Если что-нибудь понадобится, можешь вызвать одного из служащих или меня.

— Пепельница, — обернулась к нему Роден. — Желательно не одна.

— Воспользуйся стаканом. — Темный кивнул на барный столик, заставленный бутылками со спиртным.

Она подошла к столику, достала елотку и прикурила от пальца.

— Судя по изобилию напитков, ты любишь топить печали в спиртном. И судя по количеству испитого из этих бутылок, печалей у тебя много.

— В этой каюте я обычно расслабляюсь, — ответил Темный. — С женщинами, — добавил он.

— Пьешь и трахаешься. — Егерь затянулась и выпустила колечко дыма. — Как прозаично.

— Как ты сделала это?

Роден нахмурилась.

— Что именно я сделала?

— Повернула время вспять.

— Давай это будет наш с тобой секрет. — Она улыбнулась и сбросила пепел в стакан. — Ты не расскажешь об этом никому, а я никому не расскажу о том, что ты способен управлять чужим полем.

Темный молчал.

— Вряд ли твои родственники испытают облегчение, узнав об этом. — Роден вновь затянулась и выдохнула дым. — Никто не хочет быть пешкой в чужих руках. Так что нам обоим есть что скрывать.

— Я принимаю твое предложение, — ответил Темный и покинул каюту.

— Еще бы ты его не принял, — прошептала Роден.

Она побродила по помещению, покосилась на свою сумку. Вещей у нее было немного. В основном оружие и игрушки для работы. Впрочем, с собой она взяла все вещи, которые у нее были.

Раздался звонок по внутренней сети. Она подошла к панели и приняла вызов.

— Обед через час. Буду ждать тебя в столовой. — Темный был краток и тут же прервал вызов.

Роден затушила елотку и налила в чистый бокал воды. Стоит попросить материалы дела. Возможно, она не вполне готова сейчас этим заниматься, но другого выхода нет.

***

Сафелия доставала продукты с полок, грузила в тележку и вычеркивала покупки из списка. Учитель был настолько предусмотрителен, что даже отметил средства гигиены для учениц. Она как раз выбирала ежедневные прокладки, когда услышала отголоски грома вдалеке. Люди в проходах замерли, а потом кто-то стал кричать. Гул нарастал, все вокруг затряслось. Продукты стали падать с полок на пол.

— Ложись! — успела прокричать Сафелия перед тем, как в магазине выбило окна и волна пыли и пепла накрыла всех, кто там был.

Она ударилась головой. В ушах звенело. Вокруг дым, красные огни.

Сафелия поползла по проходу в сторону выхода. Люди вокруг шевелились. Живые, значит. Девушка доползла до стены, где когда-то были окна. Там, на улице, сквозь рассеивающийся дым она не увидела горы. Той самой горы, на склоне которой была резиденция Учителя. Чернеющая скошенная поверхность и больше ничего.

— Нет… — прошептала Сафелия, размазывая пепел по лицу. — Не-е-ет!!!

***

Роден прошла на кухню и огляделась. Темного нигде не было. Кто-то уронил кружку с кофе на пол и не убрал за собой. Она наклонилась и начала собирать осколки.

— Оставь, — голос Темного звучал как-то иначе.

Егерь обернулась и по выражению пустых глаз поняла, что случилось нечто очень серьезное. Она подошла к Темному и положила руку ему на плечо в надежде, что это хоть немного успокоит его.

— Что? Что произошло?

— Мы возвращаемся.

— Сафелия? — первым делом подумала Роден. — Она вляпалась в неприятности?

— Я получил сообщение по сети. На Ксилусе прогремел взрыв. Резиденции Учителя больше нет.

— А Учитель? — не поняла Роден. — И Сафелия? Они… — Она запнулась и отвернулась от Темного.

— Я не знаю, — тихо ответил Зафир. — Я пробовал связаться с ними, но они недоступны.

— Я свяжусь с Сафелией по своему каналу. — Роден бросилась в каюту.

Нашла наушник, набрала позывные. Абонент в настоящее время недоступен. Роден уронила руки. Что это такое? Что с этим миром не так? Или это она? Она источник всех бед этого мира?

— За что… — прошептала Роден. — За что ты со мной так…

— Они могут быть живы, — услышала она голос Темного.

Когда он оказался за ее спиной? Странно… Она опять не заметила его присутствия.

— Сафелия отправилась в деревню за продуктами, — продолжал говорить Темный. — Она бы вернулась только вечером. Значит, ее там не было. В доме еще кто-нибудь мог быть?

— Нет. — Роден пыталась соображать. — От младших учеников он год назад отказался, а Мария полгода как… Мы жили втроем. Значит, Ромери был один. Он никуда не собирался.

— Может, он успел почувствовать? Учитель мог почувствовать беду.

— Он чувствовал. — Роден присела на стул и трясущейся рукой достала елотку. — Он чувствовал, что мы все в опасности. Потому с такой легкостью и так быстро отпустил меня с тобой. Потому приказал Сафелии уехать в поселок за провизией. Он попрощался с нами. Понимаешь? — Она вскинула голову и глазами полными слез взглянула на Темного. — Он попрощался с нами.

— И взял с меня слово…

— Если это… — зашептала Роден. — Если это сделала она…

— Кого ты подозреваешь?

Егерь покосилась на него и ничего не ответила. Бессмысленно доказывать что-либо пешке, участвующей в чужой игре.