«Хозяйка хищного сада»

Наталья Буланова

Глава 1

— Пожар! — слышу крик с соседнего участка.

Я откидываю планшет в сторону и резко встаю с садовых качелей. Поясницу простреливает болью. В свои пятьдесят семь я ощущаю себя молодой девчонкой, вот только организм то и дело саботирует. Непривычно признавать возраст, но иногда приходится.

— Пожар! — кричат соседи.

В голосах звучит отчаяние.

Я оглядываюсь. В небо слева от меня поднимаются черные клубы дыма, еще небольшие, но с каждой секундой масштаб увеличивается.

Я тороплюсь выйти за калитку и вижу, как огонь лижет окно дома напротив. За забором горящего дома стоит толпа зевак. Все женщины моего возраста и ни одного мужчины.

Летом мы все переползаем из своих городских квартир сюда, поковыряться в земле, поболтать, подышать воздухом. Мужья многих либо на работе, либо на том свете, как мой Петр. Уже пять лет как без него.

Правда, я тоже еще работаю — агрономом. Вот и сегодня только приехала на автобусе из питомника, только заварила чай и открыла электронную книгу — и на тебе.

— Вызвали пожарных? — спрашиваю я на всякий случай, а сама нащупываю телефон в кармане летнего платья.

— Вызвали. Едут. Да, боюсь, не успеют, — отвечает мне Людка, которая подрабатывает сторожем в нашем СНТ, и всхлипывает. — Там Лизочка внутри.

У меня внутри все холодеет.

Лизочка! Она так похожа на мою внучку, что я отвожу душу, наблюдая за ней. Смотрю — и словно со своими рядом оказываюсь.

Мой сын со своей семьей уехал жить к морю, поэтому видимся мы максимум раз в год. Я летаю к ним на недельку. Больше не остаюсь — квартирка маленькая, не хочу быть обузой.

— А родители где? — Сердце тут же заходится тревожным ритмом.

— В магазин поехали, наверное. — Людка показывает на след колес на земле. — Машины нет.

— А девочка точно внутри? — Я разглядываю дом.

— Лизка недавно в окно второго этажа выглядывала и тут же спряталась. Мы звали-звали. Бесполезно.

Соседки начинают причитать.

Лизочке семь лет. С одной стороны, уже в школу идет в сентябре, почти большая, с другой — ребенок ребенком. По внучке знаю. Спрячется в шкаф, и все, думает, что в домике.

А Лизка точно от пожара спрячется под кроватью и подумает, что спасется. Не додумается к окошку подойти и вылезти.

— Господи! Так что ж стоите-то? — Я забегаю на крыльцо, дергаю на себя дверь — закрыта.

— Так куда лезть? В огонь? Дом заперт. Давайте еще покричим!

— Лиза! Лиза! Лиза!

Девочка не отзывается. Огонь с невероятной скоростью пожирает дом.

— Так не пойдет!

Я обегаю дом с другой стороны. Ищу окно, к которому не подошел огонь. Вытягиваю руку и дотрагиваюсь до каждого: горячая поверхность — иду дальше, и так, пока не нахожу едва теплую.

Грабли валяются недалеко. Разбиваю ими стекло и отскакиваю, чтобы не порезаться.

Колени отзываются болью, которую я игнорирую.

Я была у семьи в гостях. Если не ошибаюсь, сейчас горит кухня. А это окно в туалет.

— Ира, ты куда? — Соседки подбегают и кричат.

— Лучше помогите мне залезть или найти, что подставить.

Мы за минуту сооружаем пирамиду из тачки и кирпичей, которые нашли во дворе. Не знаю, где нахожу прыть, но забираюсь я на нее в один момент. Потом в дом.

— Лиза! — кричу громко и ощущаю, как горло неприятно першит.

Тишина.

Я срываю полотенце с крючка, открываю кран в раковине, мочу. Беру еще одно полотенце побольше, банное, швыряю в душевую кабину и поворачиваю вентиль. Встаю сама под воду, намокаю полностью.

Вот теперь можно двигаться. Маленькое полотенце прижимаю к лицу, второе накидываю на плечи. Выхожу из туалета в коридор.

Запах гари гонит прочь, но я иду дальше.

— Лиза!

И слышу тихий стон из-под лестницы. Она не на втором этаже, совсем рядом, и это хорошо. Плохо то, что глаза щиплет, а дым придавливает к полу так, что я опускаюсь на четвереньки, чтобы хоть как-то дышать.

Буквально на слух и на ощупь нахожу девчонку. Она вялая и горячая.

Накидываю на нее мокрое банное полотенце. Свое завязываю на затылке, чтобы держалось само. Закручиваю девочку в мокрую махру, слежу, чтобы закрыть тканью рот, и беру ее на руки. Встаю в кромешную темноту дыма. Девочка доверчиво прижимается ко мне и обмякает.

Держись, крошка. Не сдавайся. Мы выберемся отсюда.

Теперь назад.

Узел на затылке развязывается. Полотенце срывается с моего лица на пол. Ощущение, что я дышу чистой гарью. Знаю, что у меня не больше десяти секунд, чтобы выбраться. Потом потеряю сознание.

Шаг по коридору, еще один. Ничего не видно — один дым. Черт. Где же вход в туалет? Вечно врезаюсь в стену.

Позади меня трещит огонь. Жарко так, словно я сунула голову в деревенскую печь. Чувствую, как по спине и вискам стекает пот. Разбирает безостановочный кашель.

Я нахожу выход в туалет на ощупь. Голова кружится. Тут уже ничего не видно. Где-то должно быть окно.

Все в дыму.

— Ира! — слышу голос соседки.

И иду на него. Спотыкаюсь об унитаз, понимаю, что я на верном пути, и нахожу окно.

Держать Лизочку становится очень тяжело. Тело теряет силу.

— Ловите! — кричу из последних сил и почти вываливаюсь в окно.

Дальше помню вспышками. Небо, лицо врача, потолок скорой, светильники больницы.

Так трудно дышать.

Боль. Темнота.

Слышу голос Лизочки и ощущаю ее маленькие пальчики на моей руке:

— Тетя Ира, спасибо!

А сын? Не пришел?

Ну да, у него много дел.

Чувствую, что это конец. Ну и что. Ни о чем не жалею. Я спасла маленькую жизнь, а свою прожила. Была счастлива замужем, была мамой, была бабушкой. Пусть Лизочка живет. Надеюсь, кто-нибудь потом поможет моей внучке.

По телу разливается спокойствие. Боль проходит. Я словно становлюсь невесомой.

И вдруг словно шмякаюсь с высоты о землю. Распахиваю глаза.

— Госпожа? — На меня смотрит девочка на вид лет пятнадцати.

В нос ударяет резкий запах трав.

Кто? Я — госпожа?

Мне еще плохо, да? В больнице на таблетках начались галлюцинации? Я все-таки выжила?

Девчонка зареванная, трясется вся и смотрит на меня как на ожившего мертвеца. В ее волосах вплетена розовая лента. И одежда на ней странная — простенькое платье словно из девятнадцатого века.

Стоп. Где я? Что это вокруг?

Я вижу спинку дивана с мягкой обивкой синего цвета, на котором лежу. Надо мной на стене ажурное бра. Напротив два кресла, а между ними большое окно, в котором видно, как мимо несутся деревья.

Девушка стоит на коленях перед диваном, где я лежу.

Стук колес расставляет все по местам: мы едем в шикарном купе поезда, обшитом деревом и синим бархатом. На столике стоят разноцветные флаконы разного размера. На полу валяются тканевые ленты, очень похожие на бинты. В тазу плескается мутная вода.

— Я думала, вы умерли-и-и, госпожа-а-а! — Девушка с плачем утыкается головой в диван. — Как хорошо-то, что очнулись. Я уже решила рядом с вами умирать. Мне же конец, ежели что.

Что происходит?

Я поднимаюсь на локтях и с удивлением смотрю на себя — как вздымается высокая грудь в вырезе кружевного платья, как плоско выглядит живот.

И резко сажусь.

Откуда упругая грудь в пятьдесят семь? А осиная талия?

Смотрю на свои руки. Они не мои! Длинные миндалевидные пластины ногтей не похожи на мои родные крохотные. Кожа так и дышит свежестью и молодостью. Никакой сухой кожи и морщин. Никакого ожога от химикатов. Никакого шрама от лезвия на кисти.

— Тут есть зеркало? — Я смотрю по сторонам и замечаю его на одной стене.

Иду к нему и замираю еще в двух шагах.

Я вижу в отражении жгучую брюнетку, запускаю руку в волосы и наблюдаю, как девушка делает то же самое. Пальцы утопают в забытой густоте волос. Нос щекочет цветочный аромат.

Я делаю еще шаг к зеркалу и рассматриваю лицо близко-близко. Трогаю его руками.

Какие упругие щеки! Ровная кожа лица с румянцем и без единой морщинки.

Какие яркие глаза! Как давно я не видела в зеркале черную обводку радужной оболочки. Она померкла с годами. И мои глаза серые, а здесь я смотрю в отражение на ярко-голубые.

Я перекатываюсь с пятки на мысок и обратно. Еще раз. И еще.

Какая легкость в теле! Как воздушно двигается девушка в зеркале.

Это сон? Или рай? Или шанс на вторую жизнь за хороший поступок?

Что это, вообще? Почему я в другом теле?

— Госпожа? — Я слышу мычание девушки позади. — Может, не надо танцевать? Вы чуть не умерли. Умоляю, ложитесь обратно.

И здесь чуть не сыграла в ящик?

А эта девушка, похоже, моя служанка. Точнее, служанка хозяйки этого тела.

Так, нужно разобраться, что со мной происходит. Скошу под дурочку — часто помогает, проверено жизненным опытом.

Я поворачиваюсь, дотрагиваюсь до виска и осторожно спрашиваю:

— Что со мной случилось? Ничего не помню.

— Бедная моя госпожа! Отрава мозг пожрала. Как же вы сейчас с господином встретитесь?

Я тут же навостряю уши:

— Встречусь с господином? Сейчас?

Речь про отца девушки, которую я вижу в зеркале? Ей на вид лет восемнадцать, край — двадцать.

— И это забыли? Ох, госпожа, беда какая. Как же вы умолять-то теперь будете? Как спасетесь?

Еще лучше. Почему я должна умолять?

Хочу обратиться к служанке по имени, но не знаю его. Очень мешает. Неудобно-то как!

— Напомни, как тебя зовут? — спрашиваю я.

— Святой дракон, и это забыли? Киара я. — Служанка хлюпает носом и вытирает его рукавом. — Не сумеете вымолить прощение — точно отправят на съедение хищному цветку в Заболотье.

Чего-чего? Отправят на съедение цветку?

Я настолько подвисаю от услышанного, что с минуту смотрю на Киару и часто моргаю.

— Надо сесть, – говорю я наконец.

— Давно пора, госпожа. — Киара вскакивает, хватает меня под локоть и провожает к дивану.

Я некоторое время смотрю на пролетающий за окном пейзаж. И перевариваю, перевариваю, перевариваю.

Обращаю внимание на то, чего не заметила раньше. Бирюзовые деревья, подвижные искорки во флаконах на столе и, главное, дракон в небе.

Дракон в небе!

Я откидываюсь на спинку дивана и смотрю на Киару.

— Вам плохо, госпожа?

Плохо. Дракон. Ха!

С ума сойти. Сын узнал бы, сказал бы, что рехнулась. Но он не узнает. Я в каком-то другом мире, другом теле и…

У меня миллион вопросов, но могу ли я задать их служанке? Что, если поднимет шум? Я же в чужом теле. Где его владелица? Умерла? Как ко мне отнесутся, если узнают о вселении?

И главное, что это за мир такой?

— Киара, отрава была очень сильной. Я все-все забыла. Поможешь вспомнить?

— Конечно, госпожа!

— Как меня зовут?

— Святой дракон! Ничего-ничего не помните? — Служанка в ужасе смотрит, как я киваю, а потом начинает тараторить: — Вы — госпожа Ингрид Ротт. Вам двадцать один. И вы замужем за Теором Роттом.

Значит, у меня есть муж. И он хочет пустить меня на удобрение. Просто супер!

Всю жизнь работаю с растениями и рискую быть ими съеденной. Какая ирония! Настоящее издевательство.

И что там за цветок такой? Что-то вроде росянки? Не мухоловка, а человеколовка?

Может, не все у супружеской пары так плохо? Недопонимание какое.

Неожиданно дверь купе с шумом отъезжает в сторону.

В дверном проеме встает мужчина. Высокий, широкоплечий, красивый, как звезда. На миг я даже забываю, что в другом мире, и просто смотрю.

— Очнулась? — говорит он с презрением в голосе.

Отрезвляет!

Да он меня ненавидит. Точнее, хозяйку тела.

Я кошусь на Киару. Она почтительно склоняет голову перед брюнетом.

Хм… Значит, это и есть мой муженек. Господин Теор Ротт.

Но я не из тех, кто легко сдается. У нас с Петром чего только не было. Тридцать два года брака за плечами как-никак. Что же здесь за беда такая, что сразу цветку скормить женушку хочет? Что за мир такой? Не сошлись характерами — и сразу на съедение отправлять?

Так демографический кризис в магическом государстве будет. Ни один летающий дракон не спасет.

Пока не разберусь, что тут за правила, надо быть очень аккуратной. Все-таки вопрос выживания важнее всего.

— Да, мне уже лучше, — отвечаю я.

И только сейчас замечаю, насколько звенит мой голос. Звучит совершенно иначе, чем мой прежний.

— Жаль. — Взгляд Теора ошпаривает ненавистью.

Он заходит в купе, в нем сразу становится тесно. Садится на диван, закидывает ногу на ногу и разглядывает флакончики.

«Жаль»?

Вот это приехали.

Зачем же эта девочка за него вышла? Или в красивую картинку влюбилась?

Он, конечно, весьма неплох. Но видно же, что противный тип.

И тут мужчина говорит:

— Я хочу, чтобы ты ощутила то же, что и наш ребенок, когда ты вытравила его, ведьма.

Опана! Вот это новости.

Я вопросительно смотрю на Киару, та вся трясется и прячет взгляд.

Хозяйка этого тела сделала аборт? Почему? Не потому ли, что муж придурок и она поздно это поняла?

Во мне просыпается женская солидарность. Уверена, никакая женщина не трогает свое дитя в животе без веской на то причины. Муж ее бьет? Издевается? Ребенок тоже страдал бы?

Киара сказала, что хозяйка тела хотела умолять сжалиться над ней. Что же делать? Врать?

Взгляд падает на чайник и чашки. Ничто так не задабривает мужчину, как ухаживающая за ним женщина. По Петру знаю.

Я медленно подхожу к чайнику и трогаю его стенку. Горячий. Отлично!

Наливаю полную чашку напитка. В нос ударяет запах липы. Как знакомо. Тоже ее люблю. Вот сейчас-то мужика и успокою.

Я молча протягиваю чашку Теору и замираю.

Он смотрит на нее, как на змею. Резко бьет по ней ладонью, и мне на руки льется кипяток.

— Ай! — Я роняю кружку, смахиваю горячую воду с рук и оглядываюсь по сторонам в поисках того, чем бы себе помочь.

Здесь есть вода? Что-нибудь холодное? Если в первые тридцать секунд приложить лед, можно избежать серьезных ожогов.

— Киара, что стоишь? Есть лед? Холодная вода?

А я пока окунаю руки в таз с жидкостью, который стоит на полу у дивана.

Служанка дергается, но Теор рявкает:

— Стоять! Я разрешал ее лечить? Откуда эти флаконы? — Он сгребает стеклянные сосуды на пол.

Половина разбивается. Воздух наполняется терпкими запахами трав, спирта и еще чего-то. Из жидкости в воздух летят искорки и исчезают.

Теор встает и пинает таз, в котором я охлаждаю кожу. Вода расплескивается по всему полу.

Да что он творит-то?!

Я тут же встаю на ноги. Очень хочу от души наорать в ответ, но держусь. Один раз я уже умерла, второй не хочу. Шанс на вторую жизнь я не солью.

Теор надвигается на меня, грозя пальцем. Вся красота лица тут же уродуется злобой.

— Сама согласилась на яд, чтобы не быть сожранной. Так что? Передумала? Снова трясешься за свою жалкую шкуру? Ничтожество!

Он толкает меня на диван, и я падаю. Не больно, но неприятно.

Замираю, не зная, как поступила бы прежняя хозяйка тела. Она была паинькой или бойкой? Как бы себя не выдать.

Интересно, а полюбовно разойтись никак? Обязательно кого-то из пары заминусить?

— Разведемся? — спрашиваю я кротко.

— Только через твой труп, — шипит Теор.

— Зачем сразу так кардинально?

— Ты не имеешь права на жизнь. Ты убила нашего ребенка!

Киара неожиданно бросается в ноги Теору:

— Госпожа не убивала! Она… Она… Она…

И смотрит на меня вопросительно, словно подталкивая к откровению. Будто они с хозяйкой тела о чем-то договорились.

Но я — не она. Что говорить, не знаю, поэтому молчу.

— Что «она»? Говори! — требует Теор.

— Госпожа бесплодна. Она соврала вам, что ждет ребенка.

Та-а-ак, уже кое-что проясняется.

Интересно, как здесь с медициной? Сколько лет пытаются Теор и Ингрид? Знают ли, что причина бездетности может быть в мужчине?

Смотрю на лицо Теора. Нет, точно не знают. Гарантирую! Смотрит на меня как на ничтожество. Словно я перестала быть человеком, раз не могу родить.

— Ты знала об этом? — надвигается он на меня.

— Н-нет… — Я вжимаюсь в спинку дивана, а сама шарю взглядом по сторонам в поисках предмета обороны.

Еще придушит прям тут! Что за темный век?

Теор замирает в шаге от дивана.

— То-то я удивился, откуда у аристократа средней руки дочь с таким большим приданым. Теперь ясно. Ты бракованная.

А вот тут минуточку! Может, уважаемый, бракованный ты.

Овуляция у женщин раз в месяц. Они могли просто не попадать в даты, а тут такую драму развели.

Но в одном я согласна с Теором: наши пути расходятся. Раз теперь я в этом теле, то это мне с ним дело иметь. А таких мужчин надо стороной обходить.

Похоже, местный уклад похож на наш двухсотлетней давности. Может, и больше. Договорные браки, приданое, ценность наследника.

В браке мне тут не выжить. Но и на корм я не хочу.

— А где тут уборная? — спрашиваю я.

Сбегу.

— И не мечтай. Скоро приедем в Заболотье. Это моя земля, там никто слова не скажет.

— И ты хладнокровно скормишь меня цветку? Даже зная, что я не убивала ребенка?

Теор смотрит на меня холодно и отстраненно, словно прощается с неудачей всей жизни.

— Через пять минут Заболотье, — бросает он и выходит, громко хлопая дверью купе.

— Госпожа-а-а! — Киара бросается мне в ноги и рыдает. — Что же нам делать?

Я обвожу взглядом купе.

— Выживать. Растения сдыхали из-за меня, но чтобы я сдохла из-за растений? Да ни за что!

***

Поезд останавливается.

В окно видно платформу, утопающую в плакучих ивах.

«Заболотье» — гласит большая надпись. А рядом с ней множество предупреждающих знаков, на которых изображены растения. На одном с открытой пастью, очень похожее на росянку. На другом лиана, душащая человека. На третьем корни, оплетающие ноги.

— Вот это местечко, — бубню себе под нос.

Киара всхлипывает.

Дверь купе отъезжает в сторону. Теор машет рукой, даже не глядя на нас, и идет дальше по коридору. Я за ним. Позади плетется служанка, волоча ноги и небольшой чемодан.

— Сразу пошла? Удивлен. Думал, нужно будет волоком тащить, — бросает муж через плечо.

Я оборачиваюсь еще раз и вижу в противоположном конце, у двери, огромного пса. Теперь ясно, почему он так уверенно впереди идет. И как хорошо, что наши дорожки скоро разойдутся.

Жду не дождусь!

В длинном платье идти жутко неудобно. Нижние юбки то и дело путаются в ногах. И как раньше женщины выдерживали эту пытку?

Шнуровка на спине такая тугая, что не вздохнуть толком.

Попрошу Киару ослабить, а то потеряю сознание, как кисейная барышня на балу. Вот тогда точно растение меня слямзит.

Теор идет впереди меня, и я изучаю его: выше меня на голову, крупнее в плечах, он легко скрутит меня. Надеюсь, муженек не будет собственноручно загружать меня в пасть цветку.

— И не ной. Бесполезно, — говорит Теор не оборачиваясь.

Я и не думала. Мне тут выживать нужно, а не в тряпку превращаться.

Теор останавливается у открытых дверей поезда, кивком показывает мне на выход.

Да это же отлично! Сударь, оставайтесь в поезде, с цветами я разберусь.

Не могу скрыть легкой улыбки, пока спускаюсь, и замечаю, как озадаченно и внимательно смотрит в ответ мужчина.

Черт! Надо держать себя в руках. А то еще заподозрит что.

Я ступаю на потрескавшуюся поверхность платформы и оборачиваюсь. Вдыхаю воздух, полный озона. Похоже, тут недавно был дождь. А это значит, что растения напитались и стали сильнее. Не очень хорошие новости.

Вокруг столько зелени, словно я в тропическом лесу. Влажно.

Вижу, как Теор жадно следит за выражением моего лица, и тут же делаю несчастную моську. Я очень-очень грущу, очень. Правда. Езжайте уже отсюда, господин Темный Век.

Над головой раздается странный шум, и я вздрагиваю. Взмахивая огромными крыльями, низко пролетает дракон.

Господи, скажи, что они травоядные! Похоже, вот кому на съедение меня отправляют, а не цветам.

Киара застывает на нижней ступени поезда с жалким выражением лица. Она почему-то совсем не реагирует на ящеров, но очень не хочет в Заболотье. И тут же получает толчок в спину от Теора. Она летит прямо на меня, и я выставляю руки, ловлю девушку. Чемодан падает где-то рядом.

Муженька обвивают женские руки. Рыжая красотка в красном платье выглядывает из-за мужчины и делает мне рукой «пока-пока». На ее губах играет подлая ухмылка.

А Теор тут же мякнет на глазах, как хлебушек в молоке. Однако хочет сохранить серьезный вид и загребущие ручки с себя сдирает. Смотрит на меня как-то странно, словно сомневается в чем-то. Ощупывает взглядом фигуру.

Уезжай уже! Давай. У тебя прелестница рядом. Желаю семейного благополучия, много детишек и чтобы ваша лодка любви не разбилась о скалы действительности.

Чертов изменник!

Я встаю, отряхиваюсь и поднимаю за локоть раздавленную Киару. Теор хмурится, глядя на мои действия.

Точно, я же госпожа, она служанка!

Я тут же вскидываю подбородок вверх, сцепляю руки в замок на животе и смотрю на муженька.

Уезжай. Вперед. Ту-ту-у-у!

Поезд трогается, и, только когда он скрывается в зелени, я расслабляюсь. Смотрю на заплаканную Киару:

— Так. А теперь рассказывай, что это за Заболотье такое.

Глава 2

— Страшное место, госпожа. Раньше здесь был Хищный сад под руководством бабушки господина. Она умерла — никто сунуться сюда не смеет. Сад разросся, превратился в Заболотье. Только драконий гарнизон сдерживает его со всех сторон.

Целый гарнизон на усмирение зелени? Они о гербицидах не слышали?

— Интересное хобби у бабушки. А драконы таки травоядные, да?

Киара теперь смотрит на меня так, словно я на тарабарском говорю. Почему-то не отвечает на этот вопрос. О другом рассказывает:

— Семья уважение и титул только благодаря ей и получила. Но все в прошлом.

Киара снова всхлипывает.

Я осматриваюсь.

— Интересно, как часто ходят поезда?

Это же самое логичное. Уедем отсюда, начнем жить заново. Пусть муж думает, что глупую женушку съели, а я тихо где-нибудь устроюсь — ноги-руки есть.

— Это военная линия. Не знаю, как господин добился поездки пассажирского состава. Наверное, все Присцилла постаралась. Ее отец — военный министр.

— Присцилла?

— Так любовница вашего мужа, госпожа. И это забыли?

Мне уже жалко прошлую хозяйку тела. Настрадалась, бедняжка. Муж взял замуж по расчету, завел любовницу, еще и детей делать не умеет и во всех грехах обвиняет.

Я смотрю на пути. На чем тут ездят поезда? Рельсы есть, электрических проводов нет. Паровой двигатель?

К рельсам с обеих сторон плотно примыкает зелень. Огромные росянки раскрыли пасти в ожидании жертв, которые сядут на язычок-приманку. Лозы подбираются к шпалам.

Я поднимаю отколовшийся кусок асфальта и кидаю в большую росянку. Хищный цветок тут же захлопывает пасть, а потом выплевывает камень прямо в меня!

Ай!

Вот это да. Совсем не похоже на поведение нашей мухоловки. Та очень медленно закрывает пасть, удерживает насекомое липкой поверхностью чаши и усиками, переваривает сутки с помощью собственного сока, а потом раскрывает цветок, показывая миру пустую хитиновую оболочку.

А тут растение словно разумное. И очень меткое.

— А если пойдем по рельсам, куда придем? Какая следующая станция? — спрашиваю я.

— Госпожа, нас съедят. А если нет, то военные под стражу отправят. Нельзя гражданским ступать на их территорию. Это запретная зона.

Так вот оно что!

Теперь понятно, почему Теор так спокойно уехал, уверенный в моей гибели. Мы в ловушке.

— Не переживай. Я пережила перестройку, девяностые и дефолт.

— Что-что, госпожа? Вы меня пугаете? Отрава страшная была, да? — Киара смотрит на меня глазами, полными слез.

А я потираю руки. Не пропадем. Судя по тому, как волосы липнут к шее и лбу, влажность тут тропическая. Да и сами растения говорят о климатической зоне. Тут теплые ночи.

Я осторожно спускаюсь по ступеням с платформы и смотрю в заросли. М-да. Ни тропинки. А что с почвой?

— Госпожа, вы куда?

— Подожди. Не двигайся.

Я осторожно выбираю место и сую пальцы в землю. Она рыхлая, но с кусками верхнего торфа. Интересно, какая тут кислотность? Что еще тут можно вырастить?

У нас росянки растут в болотистой скудной почве. Там мало питательных веществ, поэтому они получают ее, пожирая насекомых. Одной мухи маленькому цветку может хватить на месяц.

На той почве овощи не вырастить. А что здесь? Вряд ли служанка ответит мне на этот вопрос.

— Слушай, Киара, а бабушка господина здесь где-то жила? У нее был дом?

— Конечно, госпожа! Добротный особняк.

Я улыбаюсь. Кажется, у нас есть крыша над головой. Остается до нее добраться.

— Знаешь, куда идти?

— Откуда, госпожа? Я здесь первый раз.

Ну да, конечно. Не может быть все так легко. Нужно не только дойти в особняк, но и найти его в этих зарослях.

Служанка хватается за юбку моего платья и оседает на колени:

— Умоляю, госпожа, давайте останемся на платформе. Может, дракон увидит нас и сжалится. Или господин вернется.

— Дракон нас сожрет, — говорю я и вижу, как вытягивается от удивления лицо Киары. — Что? Неправильно? Не съест? Подавится?

— Эм… Ну… Как же сожрет-то? Зачем?

— Потому что он дракон, — пожимаю я плечами.

— Госпожа, вы и это забыли? Дракон — это второй облик родов с особой кровью. Они не едят людей. Они нас защищают в обмен на привилегии и деньги.

Как хорошо, что недостаток информации можно свалить на отравление!

Словно по заказу над нами низко-низко пролетает огромный черный дракон. Поворачивает морду, смотрит на нас зеленым глазом, дает еще один круг и улетает.

Очуметь! Меня чуть не сдуло.

— О-о-о, — трепещет Киара. — Наверное, это сам генерал драконов. Слышала, только у него глаза зеленые.

— Разглядела, е-мое. У нас что, зелени вокруг мало? Скажи лучше, зачем они тут все летают?

Я вытираю пот со лба. Жарко — просто жуть. А еще эти пыточные платья приходится носить.

— Так гарнизон рядом, госпожа. Он один и сдерживает рост Заболотья. Сжигают новые ростки драконьим пламенем.

— Почему всё не спалят тогда?

— Так нельзя, госпожа. Здесь есть редкие цветы, которые нужны драконам. Они с ними становятся сильнее в бою. А война всегда идет: то с Юрдарией, то с Канзанией. Поэтому растения нужны всегда.

Ага. Значит, не только надо не быть съеденной, но еще и вырубать поляну нельзя. Супер!

Не будь я агрономом, и правда села бы на платформе в ожидании чуда.

— Вставай! — Я вытягиваю юбку из рук служанки и смотрю на чемодан. — Лучше расскажи, что у нас с собой.

Киара опускает голову и краснеет. Неловко кладет чемодан на землю, щелкает замками и открывает его.

Я с любопытством заглядываю внутрь:

— А ты запасливая.

— Жить хочу, — бормочет Киара.

Есть хорошие новости — у нас полно еды. Целый чемодан. Орехи, вяленое мясо, копченый сыр, сухие белые шарики и коричневые кусочки с вкраплениями. И пара бутылок воды.

— А ножницы есть?

— Маленькие.

— Давай.

Киара достает их из маленького бокового кармана в чемодане. Действительно крохотные. Почти маникюрные.

Я хватаюсь за свою юбку и начинаю отрезать длину до колена под вопли служанки. Отрезок ткани не выкидываю, складываю в чемодан. Нижнюю юбку просто снимаю. А это что? Панталоны? Тоже отправляются в пожитки.

Протягиваю ножницы ошеломленной Киаре:

— Отрезай. Снимай лишнее.

— Госпожа, это неприлично!

— Неприлично умирать молодыми. Просто возмутительно неприлично. Режь. Здесь полно колючек, за которые будут цепляться длинные юбки, а уж тем более кружевные панталоны.

Шумно сопя, служанка делает платье в два раза короче.

— Панталоны не сниму, — едва разжимая рот, сообщает она.

Сама пунцовая-пунцовая.

— Приятного аппетита цветку, — говорю я.

Тут же снимает!

— Другое дело. А теперь расскажи, есть ли тут хищники, которые нас сожрут?

— Госпожа, какое там! Все знают, что даже мухи облетают Заболотье стороной. Драконам даже приходится отдельно цветы подкармливать, чтобы получать сок.

Ага. Если я научусь получать сок, который так необходим драконам, я смогу обменять его на еду и вещи?

Да тут торгово-рыночные отношения намечаются!

Я оглядываюсь. Поднимаю с земли палку и вожу по зелени перед ногами.

Лиана обвивает палку так быстро, что я не успеваю воскликнуть, как палку вырывают из рук и уволакивают в густоту. Слышится хруст.

Киара бледнеет.

Ого, да тут и правда голодная зелень. Вон на тех длинных травинках росинки точно липкие. Может быть, даже ядовитые. С голыми ногами идти нельзя. В длинном платье тоже.

Я достаю обрез юбки, разрезаю полосками и обматываю ноги словно бинтами, вместе с тканевыми туфлями. Получается вполне себе ничего. Правда, колено не сильно удобно сгибать.

— Подойди. Выставь вперед ногу, — прошу Киару.

— Госпожа, это я должна делать.

Я не слушаю — заматываю ей ноги тоже.

— Вот теперь мы готовы. Бери чемодан, приоткрывай. Будешь подавать мне еду.

— Вы хотите перекусить?

— Нет. Перекусить хотят хищные растения. А нам нужно пройти в дом.

Под ногами кое-где виднеются вкрапления щебенки. Словно здесь была тропинка, но с годами почва вбирает ее в себя, оставляя редкие подсказки. По ней я и делаю первые шаги.

— Внимательно смотри, куда я иду, и шагай след в след, — говорю я.

— Хорошо, госпожа.

Почва немного проминается под ногами, но не чавкает. Я нахожу палку и откидываю ей ростки лиан, что преграждают путь. Но так получается не со всеми. Некоторые стебли настолько толстые, что остается только осторожно их переступать.

Мы проходим метров десять, и густота усиливается. Прямо на нашем пути раскрыла пасти огромная росянка. Розовая середина ловчих листов сочится липким соком. Зеленые челюсти размером с полруки венчают отростки, очень похожие на клыки.

— Киара, дай-ка что-нибудь скоропортящееся.

— Лучше самое невкусное, госпожа.

Служанка вкладывает в мою протянутую руку коричневый прессованный прямоугольник.

— Что это?

— Сушеное мясо с ягодами, госпожа.

Питательная штука. Надкусываю немного и морщусь от кислоты.

— Фу, какая гадость.

— Зато сытная.

Невкусно, но калорийно. Попробую отломить кусок и скормить этому хищнику. Кидаю ровно в ближайшую открытую пасть, и та тут же смыкается. Я слышу отчетливое «чмаф». Сок выливается через зеленые клыки, которые образуют треугольные прутья цветочной тюрьмы. Будь на месте куска маленький зверек, ему уже не выбраться оттуда.

— Попробуем пройти мимо. За мной, — обращаюсь к Киаре.

Цветок занимается перевариванием добычи и становится менее агрессивным, но все еще поворачивает ловчие листы в нашу сторону, пока мы обходим его.

Я не дышу, пока не оказываюсь на безопасном пятачке за ним. Оборачиваюсь и вижу, как Киару чуть не хватает за пятки лоза соседнего растения.

— Осторожней. Смотри под ноги!

У нее взгляд спасшегося от смерти человека. Тяжело дышит и молча смотрит на меня, обхватив двумя руками чемодан. В ее взгляде отчетливо читается «Караул!».

— Впереди еще много подобного. Не раскисай, — говорю я.

Мы проходим еще метров пять, когда два молодых хищных цветка полностью перегораживают путь. Они немного отличаются от первого накормленного нами растения более плотными и темными листьями без вкраплений розового.

Их не обойти — густая зелень с боков от них таит еще больше сюрпризов: поблескивает липким соком высокая трава, а лианы свешиваются с веток деревьев и изгибаются в воздухе, словно змеи.

— Госпожа, как быть?

У меня в руках остается кусок подкормки. Я отламываю часть и кидаю одному из них в пасть. Он хватает на лету, как собака.

— А вот это плохие новости, — говорю я. — У них есть органы чувств. Они разумны.

Зеленая пасть схлопывается. Все соседние ловчие листы поворачиваются к нам, словно десять морд адового пса.

— М-м-мне страшно, госпожа.

— Не дрейфь!

Я отламываю кусочки брикета и кидаю в несколько пастей, пока еда не заканчивается. Протягиваю руку к Киаре для пополнения запаса и повторяю трюк, пока все пасти не смыкаются.

Я осматриваю растительность вокруг растений. Слишком опасно!

— Нам надо пройти сквозь них. Это самый безопасный путь, — обращаюсь к служанке.

Киару приходится взять за руку, потому что она будто каменеет от страха. Медленно отодвигая стебли, мы пробираемся прямо сквозь них.

— Госпожа, вы знаете, куда идти?

— Предполагаю.

Я смотрю вниз и убеждаюсь, что все еще вижу в почве редкую щебенку.

После прохода через цветок Киара держится уверенней и куда быстрее достает мне подкормку для растений. Шаг за шагом мы идем вперед.

В очередной раз, когда я протягиваю руку, служанка говорит:

— Что теперь подавать, госпожа? Мясо с ягодами закончилось.

И вот тут у нас начинаются сложности. Оказывается, орехи, вяленое мясо и куски сыра не по вкусу местным гурманам — они выплевывают липкие от сока куски прямо в нас.

— Может, сухое молоко попробуем? — подает идею Киара.

Я уже не знаю, что им дать. Мы в таком положении, что путь назад может быть равен расстоянию до дома. По крайней мере, я надеюсь, что он близко.

Белые шарики, которые Киара называет сухим молоком, почти не имеют веса. Я кидаю один в пасть растению.

После того как цветок смыкает зеленые челюсти и выпускает сок, из него идет пена. Она капает вниз на землю, словно у цветка начинается бешенство.

— Госпожа!

— Вижу.

Листья цветка загибаются, как детская дудка с языком, и разгибаются вновь. Раздается тихое, но отчетливое шуршание, которое по цепочке охватывает все Заболотье. Оно гудит возмущением.

Это точно не предвещает ничего хорошего.

Глава 3

У Заболотья коллективный разум?

Только бы не это!

— Госпож-ж-жа… — Киара прижимается ко мне спиной к спине.

Толстая лиана, словно змея, ползет по земле к ее ноге. Сбегать некуда. С моей стороны громко щелкает пастью хищное растение. Сок капает на траву со смачным «чпок».

Заболотье хочет нас сожрать с потрохами.

— Дай мне эти молочные шарики, — протягиваю руку назад.

— Госпожа! — возмущается Киара.

— Делай что говорю.

Дрожащей рукой девушка протягивает мне две штучки. Я тут же наклоняюсь и крошу их над землей, очерчивая полукруг.

— Делай то же самое! — кричу я.

Киара повторяет. Ее линия идет волной из-за трясущихся рук, но смыкается с моей с одного края и с другого. Лиана, что подбиралась с ее стороны, касается линии и тут же словно ошпаривается.

Отлично! Получилось.

— Сколько у нас еще таких шариков?

— Штук десять, госпожа.

— Так, давай сразу договоримся: после того, что мы переживаем вместе, мы больше не госпожа и служанка. Мы Ингрид и Киара. Хорошо?

— Я не посмею, госпожа.

— Не посмеешь ты умирать. А после таких приключений мы на «ты» и по имени.

Киара молчит. Значит, согласна.

— Так сколько там в запасе, говоришь? Десять? Не хватит. У нас не получилось их задобрить, не выйдет и побороться, — говорю я.

Что же делать?

Над головой раздается резкий шум. Я поднимаю взгляд и вижу сразу несколько драконов, бороздящих небо над Заболотьем.

Их привлекла шумиха, которую мы устроили? Нас спасут?

Разглядят ли они двух девушек в густоте зелени?

— Киара, сейчас будем кричать о помощи, — говорю я.

— Нельзя! Это же драконы.

— Ты же сама сказала, что они в людей превращаются. Неужели не спасут?

— Может, и спасут, да только оказаться у них смерти подобно.

— Почему?

— Говорят, что они просто чудовища по характеру.

— Чудовище — твой бывший господин и мой муж, который забросил нас сюда. Давай поконкретней.

Я вижу, как лианы начинают закидывать земелькой наш защитный круг. Ишь, какие умные!

— Киара, обновляй черту и мне дай шарик. И расскажи быстро, почему мы не можем позвать на помощь драконов.

— Говорят, женщин, который к ним в лапы попадают, больше не видят. Не знаю, что они с ними делают: сжирают или издеваются до смерти.

Из зелени к нам тянутся со всех сторон лианы. Нас окружают. Нет-нет, тут не до реверансов и сказок.

— Значит, всё слухи и ни одного факта, да? — уточняю я.

— Пропадают — это факт.

— А мы еще до их прихода пропадем. Это тоже факт, — говорю я, а потом кричу во всю глотку: — Помогите! Спасите!

Киара закрывает ладонью мой рот, но я убираю руку.

— Помогите! Спасите! — повторяю снова.

Шум крыльев нарастает. Над нами зависает большой черный дракон. Взмахами крыльев он обдает воздухом наши лица, пригибает растения, а заодно нарушает целость нашего защитного круга.

Ну е-мое!

Неожиданно недалеко от лица проходит струя пламени, обдает жаром. Я даже проверяю брови и ресницы — уж не опалило ли их. Огонь выжигает землю рядом с нами по кругу, а потом уходит в сторону.

Дракон продолжает извергать пламя, словно прокладывая нам тропу, но не назад и не по почти исчезнувшей щебенке, а в новом направлении.

— Идем! — Я хватаю Киару за руку.

— Они ведут нас в свой лагерь, госпожа. Это ловушка, — трясется девушка в ужасе.

Я делаю шаг по выжженной земле, Киара упирается. Зелень вокруг буквально встает на дыбы.

— Так отлично! Лагерь так лагерь.

— Залюбят до смерти в своих палатках!

— От любви еще никто не умирал.

Я буквально тащу упирающуюся девчонку за собой. Приходится наступать на тлеющие угли, золу и просто горячую землю, поэтому идем быстро-быстро. По пути вижу, как кое-где занялся огонь и растения прихлопывают его лопухами.

Я уже боюсь местную флору.

Да уж, наше знакомство с Заболотьем не задалось. Может, оно и к лучшему, что выйдем в лагерь. Оттуда в большой мир. Да-да! Так будет идеально.

Я уже раскатываю губу, как передохну в тени палатки, попью воды и выдохну. И даже мстительно щелкающие пасти растений уже не так пугают.

Но внезапно тропинка упирается в высокие ворота, на которых висит большой замок. За ними стоит зеленый холм, который раньше был домом, а сейчас закрылся от мира плющом и мхом. В редких местах выглядывают камни, из которых он построен.

— Это же дом старшей госпожи! — кричит Киара.

За прутьями виднеются заросшие оранжереи, стекла которых пробили деревья. Сорняки мне по грудь.

Ворота высотой в два моих роста. Каменный забор не меньше.

Уж лучше бы военный лагерь. Как мы туда попадем?

Киара старается протиснуться между прутьями ворот, но очень себе льстит. Я даже не пытаюсь. Мое новое тело застрянет своими формами — это и ежу понятно.

А между тем позади нас растения очень быстро приходят в себя: вскапывают корнями обожженную почву, крошат золу и присыпают себе земельку удобрением.

Они меня все больше пугают. Это вам не наши росянки, у которых пощекотал усики ловчего листа — они сомкнулись и так и остались. У них странная реакция на сухое молоко, зато они с аппетитом чавкают мясом с ягодами. Это разумная флора с мешком сюрпризов.

Одно обнадеживает: за высоким забором особняка нет хищных растений. По крайней мере на глаз.

Несмотря на все, в воздухе пахнет обалденно. Цветочно, немного фруктово и чуть-чуть забродивше. И этот запах идет с территории особняка.

Я хватаюсь за прутья ворот и пытаюсь вскарабкаться наверх. Мышцы тут же дрожат от слабости, и я срываюсь вниз.

— Не убейтесь, госпожа.

— Ингрид, — напоминаю я, немного запыхавшись. — И на «ты».

Тело мне попалось изнеженное и слабенькое. Видимо, только и делало, что на софе лежало да крестиком вышивало. Или гладью. Или еще бог знает чем.

Трогаю большой замок. Он поржавел, пахнет железом, и от него холодит руку, что особо странно при такой жаре.

Оглядываюсь в поисках подручных материалов. Вокруг пышная зелень — настоящие тропики на вид. И ничего полезного для скалолазания. Даже палок в округе нет.

Беру камень под ногами и кидаю в увитый местным плющом забор. И зелень тут же приходит в движение, шуршит листьями.

— Перелезть не получится, — выношу вердикт я.

Смотрю на Киару. Та прикусывает до крови губу.

— Не дорожишь маникюром? — спрашиваю ее.

— Что?

Ага, такого местные женщины не видывали.

— Говорю — копать руками будем.

— Как?

— А вот так. — Я опускаюсь на колени перед воротами и начинаю ковырять пальцами землю. — Поняла? Присоединяйся.

— Госпожа!

— Я Ингрид. Можешь называть кратко — Ирой.

Киара неловко опускается рядом, с тревогой смотрит на меня, несмело начинает копать. С каждой секундой она становится все энергичней и яростней, потому что почва здесь рыхлая.

В четыре руки мы роем себе проход под воротами. Ломаются ногти, зарабатываются заусенцы, появляется кровь, но нам плевать. Растения за нами все быстрее приходят в себя и все громче шелестят листвой.

Мы возимся долго. Очень устаем. Пьем, немного отдыхаем и снова принимаемся за дело, пока не вырываем яму, через которую можем влезть внутрь.

— Давай первая, — говорю Киаре.

И она, наплевав на платье, ложится на живот и змеей проскальзывает внутрь. Мое тело не такое грациозное и ловкое. Но ничего, подтянем.

Я оказываюсь по ту сторону забора и смотрю на чемодан на другой стороне.

— Забыли!

Протягиваю руку, хватаю его, тащу, но он не проходит краями — застревает. Приходится расширять яму.

Наконец, и я, и Киара, и чемодан на территории особняка.

Откуда-то берутся новые силы. Впереди сорняки по грудь, на вид безобидные, даже знакомые, родные такие.

— Я боюсь, — говорит Киара.

— Идем. — Я первая протаптываю тропу, приминая ногой длинные ростки.

Кое-где они колючие и толстые, кое-где тонкие и податливые. Я словно оказалась на своей даче после того, как месяц серьезно болела.

— Эх, сейчас бы газонокосилку!

— Чегось?

— Говорю, тут точно есть садовые принадлежности для покоса. Но сначала посмотрим, что у нас с домом, а потом уже найдем сарай.

Киара поглядывает на меня с опаской, но молчит. Я же стараюсь разглядеть владения.

Вижу две оранжереи с выбитыми стеклами. Вижу пристройку в стороне. А еще вижу деревья с фиолетовыми фруктами, от которых и идет пьянящий аромат. Там разбит небольшой сад из них.

Мы идем мимо, и я вижу, что плоды переспели. Оттого и пахнет перебродившим. Урожай скудный, даже если бы все плоды были спелыми. За деревьями давно никто не ухаживает, и они болеют — это видно по стволу и листьям.

Нога путается в траве. Наклоняюсь и вижу ярко-красную ягоду земляники. Срываю ее и протягиваю Киаре:

— Хочешь?

Та смотрит на ягоду и сглатывает, но не решается брать.

— Это земляника.

— Знаю. Просто боюсь тут есть. Говорят, старая госпожа выращивала ядовитые фрукты и ягоды. Тут не зря хищники не растут.

Я верчу ягодку в руках. На вид нормальная.

Подношу к носу — ароматная.

Но Киара права. Пока не разберусь, почему здесь другая растительность, чем за забором, есть что-либо чревато. Тем более пока у нас есть чемодан со съестным.

Обсуждая территорию, подходим к дому, увитому зеленью. Он словно из сказки про гномов. Я трогаю пушистый мех на камне — он не двигается, в отличие от зелени за забором. Плющ тоже дает себя потрогать без признаков активной жизни.

Я поднимаю голову вверх. Два этажа дома различить трудно, но возможно. Окна закрывают снаружи живые шторы.

Каменные ступени к входу в дом все поросли травой. Мы подходим к массивной двери из дерева.

Интересно, она не гуляет в проеме? А то может статься, что не откроем.

Но стоит мне нажать на ручку, как петли приветственно скрипят.

Дом дышит нам в лицо пылью, холодом и плесенью.

Последним особенно сильно.

В доме темно. Стоит могильный холод.

Я шагаю внутрь и замираю. Такого я точно не ожидала здесь увидеть!

На меня смотрят два светящихся глаза. Мне требуется несколько секунд, чтобы унять страх и рассмотреть очертания птицы.

— Проваливай! — гостеприимно кричит она нам.

— Чудище! — Киара в страхе отступает, но я не даю — хватаю за юбку.

Я щурюсь, присматриваюсь. Да это же говорящий ворон!

Сидит на подставке в центре комнаты и вертит головой.

Свет от двери едва освещает пространство. Я вижу справа хаотичную прихожую. На крючках висит верхняя одежда, плащи, дождевики. На полу стоят сапоги разной высоты. И все это под таким слоем пыли и паутины, что она светится покровом в неясном свете.

Делаю шаг вперед, и деревянный пол под ногами протяжно скрипит. Ворон тут же распахивает крылья и повторяет:

— Проваливай!

— И не подумаю. Теперь я здесь хозяйка, — говорю я уверенно, а сама осторожно поглядываю на птицу.

В мире, где есть драконы и коллективный разум растений, говорящие птицы могут быть еще теми интеллектуалами.

— Хозяйка мертва! — отвечает мне птица.

— Да с тобой можно вести диалог, — поражаюсь я вслух.

— Проваливай.

— Ни за что. Голодный? — спрашиваю и вижу, как открывшая было клюв птица тут же захлопывает его и смотрит на меня внимательно-внимательно.

Я беру из рук Киары чемодан, кладу на пол и достаю горсть орехов. Кидаю одну штучку ворону, и тот ловит на лету. Заглатывает моментально и смотрит на меня с ожиданием и опасением.

С ума сойти — я читаю взгляды ворона! Но уж больно выразительная попалась птица.

— Хочешь еще?

Птица кивает.

А я беру орех в руку и прохожу в небольшой холл. Раскрываю окно, раздвигаю лозы плюща, насколько возможно, и пускаю в помещение свет и тепло.

Втягиваю воздух полной грудью и оглядываю владения. Пока что выглядит жутко, но если подключить фантазию и мысленно все расчистить, то вполне себе.

Кидаю орех ворону — тот ловит на лету, с аппетитом проглатывает. Больше не гонит нас, внимательно следит за каждым движением.

Я отворачиваюсь от окна.

Ох, да тут работы непочатый край!

Киара подхватывает инициативу и идет к другому окну — открывает, запускает тепло и свет. И так мы распахиваем все четыре окна и оглядываемся.

Нос щекочет пыль. Затхлый запах гонит на улицу, но я держусь.

— Апчхи! — чихаю я.

Пол черный от грязи и слоя пыли. Еще непонятно его состояние — гнилой или целый.

Паутина везде. Какие-то деревянные коробки, мешки. Не холл особняка, а деревенский сарай какой-то.

Вижу стеллажи с горшками. Ростки в них давно загнулись, а почва иссохла и отошла от краев.

В углу стоят большие кадки, сложенные одна в другую. Рядом бочки с чем-то дурно пахнущим. Тут же стол для пересадки, но самое удивительное другое…

— Зачем тут клетка? — спрашиваю я.

Ее не сразу замечаешь. Она стоит слева от входа, вся искрится в паутине и пыли. Прутья толстые, частые. Большая дверца — слоненка можно провести.

Я кидаю еще один орех ворону и, когда он проглатывает, спрашиваю:

— Как тебя зовут?

Он больше не прогоняет, но не спешит разговаривать. Видимо, орешки очень вкусные. Я осторожно подхожу ближе. Высотой птица в три четверти моей руки, не меньше. Если клюнет в голову, будет не до смеха. И мне нужно понять, уживемся мы или нет.

Даю орешек на протянутой ладони. Птица смотрит то на вкусняшку, то на меня.

Чем-то напоминает Петра, покойного мужа. Я его так же едой приручала.

Но ворон не готов кормиться с руки. Я пожимаю плечами, убираю орех обратно к горсти других в руке и слышу недовольное кряхтение.

— Не хочешь — как хочешь, — говорю я и отхожу.

Я рассматриваю колбы на столе. Ленты, на которые налип слой грязи. Беру в руки ржавые ножницы. Оглядываю ряд непонятных мне инструментов.

Создается ощущение, что на этом столе лечили растения. Я словно нахожусь в садовой клинике.

Замечаю рядом на полу поддон со сливом и шланг на держателе. Пробую открыть вентиль — но вместо воды в меня разок плюет чем-то тухлым, и все.

Я снова подхожу к ворону и протягиваю на ладони орех. В этот раз он берет тут же, не выпендривается.

— Я Ингрид, а это Киара, — представляю я нас птице.

— Коваль, — гордо вскидывает клюв ворон.

Коваль. Это кузнец на устаревшем, да? А еще имя мне напоминает персонажа одного известного мультфильма.

— Приятно познакомиться. Можно я буду называть тебя Ковальски? Я знаю одну легенду, где так звали мудреца. К нему всегда обращались за советами.

Ворон задумчиво косится на меня. Вижу, как его птичье сердце тает. Никаких сомнений, что эта птица — мужик. Надо только чуть-чуть добавить.

— Знаешь как? — спрашиваю я.

— Как? — подхватывает ворон.

Я оглядываю комнату взглядом.

— Для чего использовались все эти вещи? Ковальски, варианты! — говорю я и вижу, как птица сначала теряется, потом окидывает взглядом помещение и приосанивается.

Ну же! Сработает или нет?

Глава 4

— Хозяйка выхаживала здесь цветы. Черенковала. Воспитывала. Заботилась о них.

В ответе ворона чувствовалась любовь к старшей госпоже.

— Воспитывала? — переспрашиваю я.

Птица указывает клювом на клетку в углу. Так вот зачем она! Я уже было подумала, что для Ковальски.

— Значит, это для хищных растений? Но зачем их запирать?

— Потому что один агрессивный цветок может настроить других. Тогда не будет мира. Так говорила хозяйка.

Ого, вот это новости. Агроному и не снилось!

Я дотрагиваюсь до толстых прутьев. Представляю здесь огромную росянку в кадке. Она грозно хлопает зеленой пастью. То еще зрелище!

— А если его тогось… ну… чик-чик, раз плохой? — Я пытаюсь быть как можно тактичней, но прагматизм так и лезет во все стороны.

— Нельзя!

— Тогда растение в клетке так и просидит? Чем же это лучше?

Ворон каркает и перелетает на стол. Начинает расхаживать по нему, поглядывая на меня. Сам весь трепещет от возмущения.

— Хозяйка говорила, что нет плохих растений — есть плохая среда. И если цветок обижают, он может стать злым.

— И как же твоя прежняя хозяйка справлялась с этой задачей?

— Говорю же: воспитывала. Забирала из тесноты сюда, подкармливала, поливала горячим душем и разговаривала. Много разговаривала. Иногда читала сказки. Моя любимая — про болото.

Я осматриваюсь. Не вижу ни одной книги. Может, в других комнатах?

Но подход интересный. Значит, растения тут словно люди — имеют и характер, и тонкую душевную организацию.

— Теперь ясно, почему Заболотье встретило нас как врагов. Характер у растений без сказок хозяйки совсем испортился.

— Кар! Вранье! Это все драконы. Если бы мне жгли хвост, я бы тоже стал кусаться.

А вот это верно. Ведь когда хищный сад разросся, драконы стали сдерживать его рост своим пламенем.

— Мы нажили себе врагов! — Киара закрывает рот рукой.

А ведь она права.

Я вспоминаю, как мы сначала потравили кое-кого сухим молоком, потом дорогу к дому проложили огнем. Пусть и при помощи драконов, но разгребать последствия придется именно нам.

— Ковальски, спасибо за рассказ. Я заметила, что за забор хищные растения не лезут. Это случайность или почва тут разная?

Я подхожу к открытой двери, смотрю на ворота и замираю. Получаю ответ раньше, чем ворон откроет клюв. Лозы проскальзывают сквозь прутья и ползут в сторону дома, а в нашем подкопе уже растет местная росянка.

— Хозяйка им — они хозяйке. И всем хорошо. Таков был уклад, — говорит Ковальски.

Я уже и так это поняла. Некое негласное соглашение. Симбиоз.

Мы совершили роковую ошибку, ворвавшись сюда силой. Сможем ли исправить?

Ворон резко вылетает в дверь, проносится над территорией особняка.

— Караул! — кричит он.

Мы с Киарой выбегаем на крыльцо следом. За высокими сорняками не видно, насколько далеко пробрались лианы. Учитывая скорость их роста, ночью нас могут спокойно придушить. А это уже совсем не смешно.

На нас открыли охоту. А ведь мы еще дальше прихожей в дом не зашли.

Что же делать?

Над головой пролетает дракон. Крутит головой, смотрит то на нас, то на ворота. Он тоже засек проникновение.

Дает новый круг, и я понимаю, что он хочет сделать. И бегу со всех ног через сорняки, чтобы преградить ему путь.

Если сейчас ошпарит лианы огнем, нам точно не жить. Он-то улетит на своих перепончатых, а мы?

Дракон уже развернулся, уже набрал в легкие воздуха, чтобы выплюнуть огненный залп. А я бегу. Нога цепляется за что-то, я падаю, но снова бегу.

Вижу, что не успеваю.

Кричу во всю глотку:

— Стой!

Дракон меня не слышит. Еще чуть-чуть — и выпустит пламя. Тогда не видать мне дружбы с растениями.

— Ковальски, варианты! — отчаянно кричу я.

И ворон тут же прицельно летит в драконью морду, клюет около глаза, и струя огня полыхает в воздухе.

А из нас вышла отличная команда!

Я спешу заслонить растение от дракона. Встаю перед ним, надеясь, что не получу смертельный кусь ни спереди, ни сзади. Ставлю только на то, что растения разумные и оценят мой поступок.

Мне очень нужны бонусные очки, чтобы здесь жить!

Дракон приземляется на территории дома прямо в сорняки. Огромный, пышущий силой, он смотрит на меня так, словно унижает одним взглядом. Особенно внимательно рассматривает голые ноги.

Я сразу чувствую кожей холодок.

Что? Тут так не ходят? Ну и я не ваша обычная леди. И не отойду.

Дракон выпускает огонь, струя поджаривает траву около моих ног. Жар щекочет икры, но я не двигаюсь. Теперь рядом со мной тлеет сухая трава.

Сорняками меньше — отлично!

— Не трогай их, — говорю я.

Дракон на глазах оборачивается в шикарного мужчину и совсем нешикарно гаркает:

— Отойди, женщина!

Его черные волосы ерошит ветер. Они такой длины, что непослушными вихрями лезут ему в глаза, но от этого его образ не становится мягче. Природа словно изо всех сил старается сгладить резкие черты лица мужчины, но тщетно.

Один его взгляд может заставить бежать. Тяжелый, прямой. Так смотрит настоящий хищник.

Признаться, коленки у меня дрогнули, но только один раз.

— Не отойду. Спасибо за помощь, дальше мы сами.

— Тупица, — говорит он тихо, но я слышу.

Что? Ась?

Вот это нахал! Хам и грубиян. Вояка неотесанный! Солдафон!

Его чешуя превратилась в черную броню. Она отливает матовым на солнце, но мало скрывает развитую комплекцию мужчины. Он выглядит очень мощно.

Но ничего. Я за свою жизнь столько хамов перевидала, гораздо больше, чем красавчиков. Знаю, как с ними общаться.

Ну и что, что его мужественностью из женщин можно искры высекать? Я на такое не ведусь. В жизни у меня уже была прекрасная любовь. С Петром жили душа в душу не один десяток лет. Он никогда бы не назвал меня тупицей и не бросил в Заболотье. И не изменил.

Ну и мужчины здесь!

Я кошусь на Киару. Она с открытым ртом смотрит на мужчину, глаза заволакивает поволокой.

Нет, не спорю — он внешне хорош. Гормоны моего нового молодого тела тоже играют. Но вот опыт говорит о том, что таких кадров надо обходить стороной.

Я складываю руки на груди и вижу, как его взгляд утопает в декольте платья. Все мужики одинаковые, наполовину драконы они или нет, из нашего мира или из другого. Все ведутся на сочные женские тела.

— Я не дам спалить растения, — говорю я.

— Самоубийца, что ли? — Уголок его губ насмешливо дергается. — Тебя сожрут и косточки выплюнут.

Смотрит он на меня уже весьма плотоядно. Словно сам готов сожрать.

— Теперь я отвечаю за хищный сад. Буду искать подход к растениям. Не мешайте, пожалуйста. Благодарна вам за то, что провели сюда, но это был неправильный подход.

— Неправильный? — Он смотрит на меня как на неблагодарную дрянь.

— Да. Нам нужно было справиться другим способом, а не жечь растения.

Я говорю это громко в расчете на то, что разумная флора понимает слова. Мне срочно нужно реабилитироваться перед ними.

А дракон? Улетит себе, и забудем друг о друге. Здесь же мне жить. По крайней мере, пока не разберусь во всем и не получу развод от муженька-изменщика. Так что приоритеты расставлены.

Мои слова задевают мужчину. Он едва заметно качает головой, смотрит мне за спину и говорит:

— Приятного аппетита, Заболотье.

И взлетает в небо драконом, обдавая меня поднятым песком и ветром.

Я медленно оборачиваюсь.

Сердце после разговора стучит как сумасшедшее. Взгляд немного плывет, но я старательно сосредотачиваюсь на важном. А именно — на Заболотье.

Хищное растение позади меня не шевелится. Даже пасти замирают, словно прислушиваясь к нашему разговору. И только свернутые листья выдают страх живого существа, которое дерзко проникло за ворота.

Оно боится смерти, как и я. Мы оба хотим жить, оба живые. Это понимание немного сближает.

— Осторожней. — Киара протягивает ко мне руку издалека, но не подходит — боится за свою шкурку.

Я заметила, что она вообще осторожна в поступках. Пока мы тут с драконом разговаривали, она не особо высовывалась.

Оно и понятно. Мне самой страшновато до дрожи в коленках. Цветку съесть меня за раз не выйдет, но покусать он еще как может. А если он еще и ядовитый или содержит парализующий сок, то мне придется совсем несладко.

Я так мало знаю об этом мире. Остается использовать великий метод научного тыка.

Ворон делает надо мной круг и садится на кованые ворота. Лианы, которые так стремились проникнуть внутрь через них, прекратили рост.

Это мир? Или холодное перемирие?

Чувствуя себя по-идиотски, обращаюсь к цветку, как к человеку:

— Мы не так начали. Простите нас.

Говорить, что я постараюсь стать им новой хозяйкой, опасно. Мало ли как воспримут. Да и поймут ли?

Может, их любовь к старой госпоже так же крепка, как у ворона.

Заболотье словно замирает в ответ на мои слова. Создается ощущение, что все растения мысленно совещаются друг с другом.

Я продолжаю:

— Меня с подругой кинули вам на съедение, но мы очень хотим жить.

Я замечаю надломленный стебель у растения и осматриваюсь — вот этот сухой сорняк с вытянутыми плоскими листьями подойдет.

Я срываю его, чувствуя сухость и жесткость мертвого растения ладонью. Пахнет сеном.

Осторожно присаживаюсь перед местной росянкой. Она еще не успела вырасти большой, поэтому риск минимален. Однако я мало знаю об этих растениях. Например, яд решал бы вопрос совсем не в мою пользу.

Я медленно протягиваю руку к сломанному стеблю. Вижу, как растение начинает мелко дрожать, и успокаиваю:

— Я хочу помочь.

И оно подпускает меня — позволяет осторожно коснуться сломанного стебля, обернуть его сухим сорняком и сделать перевязку. В это время все зеленые пасти открыты и направлены на меня. С зеленых челюстей капает сок.

Мне совестно за свое болезненное вторжение в их зеленый уголок. Явилась, навела шумиху, сожгла собратьев.

Я стараюсь быть нежна в прикосновениях. Мне нервно и волнительно. Я гораздо острее ощущаю запах сока местной росянки — он словно немного молочный и пахнет жженым сахаром.

Поврежденное растение напоминает мне побитого жизнью щенка, который не верит в любовь, но очень хочет жить и все-таки позволяет мне помочь. Дает шанс, готовый наброситься в любой момент.

Я поправляю бантик перевязки и делаю шаг назад. Конечно, если бы у меня была флористическая лента, заживление бы удалось с вероятностью восемьдесят процентов. Здесь же никаких гарантий. Сухой сорняк пропускает воздух, и место надлома может просто засохнуть и тогда не срастется.

Я поднимаюсь на ноги и вдыхаю полной грудью. Волнительно. Я давно не испытывала таких эмоций. Последние годы жизнь стала скучно-предсказуемой, размеренной, когда ты точно знаешь, что случится завтра.

Здесь же я не знаю, буду ли жива в следующем часе.

Чувствую — Заболотье не отступает. Оно замирает в ожидании, дает и себе, и нам с Киарой время. Шуршит листами, словно переговаривается.

Кажется, нам дают шанс.

Киара встает рядом.

— Госпо… Ингрид… — Девушка смотрит то на меня, то за ворота. — Оно тут все живое.

— Конечно. Просто это другая форма жизни, — говорю я и тут же получаю полный удивления взгляд.

— Вы странная после отравления. Словно… словно… и не вы вовсе.

Приехали! Доболталась.

Хорошо, что я так расслабилась, когда ни мне, ни девчонке деваться некуда. Заболотье наш новый дом и наша клетка. Был бы тут Теор, кто знает, что бы по глупости нашептала ему Киара.

Вдруг в этом мире за вселение другой души грозит смертная казнь? Нужно следить за своими словами.

Говорю Киаре:

— Ты. Обращайся ко мне «ты», пожалуйста. Нам с тобой тут жить не один день, так что давай отбросим условности.

Девушка все еще на меня косится. Пожалуй, даже сильнее, чем раньше.

— Что такое? — спрашиваю я.

— Вы так никогда не разговаривали. И растения не любили. И… и… — Она заметно мнется.

— И что?

Киара захлопывает рот, словно не решается сказать. Опускает по рабской привычке голову.

— Пойдем в дом. У нас много работы, — говорю я и осторожно дотрагиваюсь до ее плеча.

Она не вздрагивает. Смотрит на меня настороженно, но с надеждой.

— Хорошо, — шепчет она.

Ворон летит вперед нас, садится на свою жердочку в холле и молча смотрит, как мы входим.

— Что ж. Давай посмотрим, что в других комнатах.

Я вижу три двери.

— Киара, выбирай, какую откроем первой.

— Правую.

Открываю и замираю на пороге. Черт возьми!

Глава 5

Это кухня. Деревянные столешницы и подвесные ящики занимают целую стену. Посредине стоит небольшой столик и два стула. Но не это вызывает тихий мат в моей голове.

Стена треснула. Да так, что через нее пробиваются солнечные лучи и свистит внезапно поднявшийся ветер. Так, что не надо открывать окно и убирать плющ, чтобы сюда проник свет.

Деревянный пол под трещиной черный от гнили. Это пятно расплывается на половину кухни, уходит под цветастый ковер, на котором стоит стол и стулья.

Я иду по полу до окна крайне осторожно, чувствуя, как проседают доски под моим весом.

— Тут нужно менять полы. Даже ходить опасно, — говорю я Киаре, и она замирает на пороге.

Я добираюсь до окна и открываю его. Раздвигаю плющ, чтобы запустить тепло и свет, оборачиваюсь.

Кухонный мебельный гарнитур вполне себе годный, если его отмыть. Стол тоже ничего. А вот запах от ковра заставляет поморщиться. Воняет мокрой псиной.

Ко второму окну идти опасно — оно аккурат рядом с трещиной, над гнилым полом.

— Пойдем дальше, – говорю я, осторожно выходя из кухни и закрывая дверь.

— А окно так и оставим открытым? — спрашивает Киара.

Я замечаю, как она уже объединяет нас словом «оставим». Это прекрасно. Прогресс налицо.

— Да, пусть дом прогреется и проветрится. Здесь давно никто не жил. Не расскажешь мне немного о старшей госпоже? Почему она осталась одна в таком месте?

— Я знаю лишь, что после смерти старшего господина семья погрязла в долгах. Отобрали все, кроме Заболотья, приданого старшей госпожи. Она сюда и переехала с сыном. По семейной легенде она была настолько талантливой, что быстро укротила хищные цветы и поняла, чем они могут быть полезны для драконов. Через пять лет получила титул и земли от самого Аскельта Четвертого. На этих землях ее сын, отец господина, и построил родовое гнездо, завел семью. А она осталась здесь.

— Значит, все богатство просрали.

— Чегось?

— Ничего.

Похоже, потомки старшей госпожи не смогли сохранить наследие и деньги, раз муженек позарился на мое большое приданое. И сейчас вцепился в перспективную любовницу — дочку военного министра. Взбирается по карьерной лестнице через постель. Каков красавец, а? Век бы его не видела!

А ведь Теор может и припереться проверить мои косточки. Ему же нужно задокументировать смерть, чтобы спокойно жениться на рыжей Присцилле. А тут такой облом.

Ничего-ничего. Если объявится, я у него развод потребую. Надеюсь, в этом мире это возможно.

Я кошусь на Киару. Она нервничает, глядя на меня. Похоже, мое поведение ее сильно смущает. Надо притормозить с вопросами. Буду вытягивать истории постепенно.

— А теперь какую дверь откроем? — спрашиваю девушку.

Киара несмело кладет ладонь на ручку двери посередине и вопросительно смотрит на меня. Я киваю.

Со скрипом петель нам открывается вход в гостиную. Через затянутые плющом окна пробиваются мягкие лучи солнца. Они касаются дивана, камина, толстого ковра и кресла-качалки. Здесь, хоть и пыльно, очень уютно.

Половину пространства стен занимают стеллажи с книгами. На полу стоят кадки с засохшими цветами. Их так много, что, должно быть, в хорошие времена здесь было как в зимнем саду.

— Интересно, его растопить можно?

Тут даже пол не скрипит. Я прохожу к камину бесшумно, только гоняя пыль. Вижу черную гору внутри камина. Это старая зола или что-то еще?

Я не сильна в этой теме от слова «совсем». Отопление на даче у меня было от электричества, так что я лишь чешу затылок, глядя на все это.

Поворачиваюсь к Киаре:

— Как думаешь, рабочий?

Девушка взглядывает на гору черноты, потом засовывает голову внутрь и смотрит наверх. Пожимает плечами.

Ох. На своей шкуре знаю, как тяжело женщине в частном доме без мужика. После смерти Петра я чувствовала себя ужасно, постоянно прося соседей и знакомых о помощи.

А тут из мужиков неадекватный дракон, муж-изменник и Ковальски. Ворон, кстати, и то понадежней всех будет. Но с камином он точно не поможет.

— Надо будет разобраться. Не все ночи будут теплыми.

Какой тут вообще климат? Как меняется погода?

Я кошусь на Киару. Пожалуй, хватит с нее потрясений. Она и так не понимает, почему ее госпожа вдруг так изменилась.

Мы открываем окна и здесь.

— Как думаешь, тут есть колодец? — спрашиваю я, глядя на толстенный слой пыли на мягкой обивке дивана.

Жалко, что никто не накрыл мебель чехлами. Возможно, обивка испорчена навсегда.

— Нужно посмотреть во дворе.

— А что со светом? — Я оглядываюсь.

— Там магические светильники висят. Нужно только пустить магическую искру. — Киара показывает на круглые шары под потолком.

Щелкает пальцами и словно высекает крошечную искру. Та разделяется, летит к светильникам, и в комнате становится светло.

Я смотрю на свои пальцы. Тоже так могу?

Хм… Похоже, Киаре пока придется позажигать свет для нас. И тут мне главное не проколоться в том, что я этого делать не умею. И как-то по-тихому научиться.

Ладно, пробелы в памяти она мне списала на отраву. Но тут магия. Обращение с ней должно быть рефлекторно? Или нет?

Никогда не жила в магическом мире, поэтому мне трудно судить.

Может, рассказать Киаре о том, что я попаданка?

Нет-нет-нет. Слишком опасно. Я не знаю ее. Не знаю местных порядков. Может, обмен телами — это преступление, которое не прощается?

Мы открываем третью дверь вместе. Я нервно смеюсь.

Вы когда-нибудь видели стул в стиле барокко с дырой под унитаз? Вот и я тоже наблюдаю первый раз.

В прямом смысле — удобства.

Знаю, что в прежние века были такие стулья со съемными тазиками. Барышни в пышных платьях поднимали юбки, садились и сидели вполне себе комфортно, не держа в руках несколько слоев ткани.

Неужели прежняя хозяйка дома ходила тут в таких платьях? Или в этом мире продают только такие агрегаты?

Одно радует: тут есть нормальная канализация. И даже ванна на ножках. И раковина с зеркалом.

Я смотрю на стул-унитаз, и изо рта вырывается стон:

— Ну да, не могло быть все так шикарно.

На желтом налете нет ни капли воды. И труб с кранами, которые бы все это перекрывали, я тоже не вижу.

— Киар, а ты знаешь, как сделать, чтобы все работало?

Девушка смотрит следом за мной внутрь унитаза и переводит на меня беспомощный взгляд:

— У нас этим Пуч занимался.

Эх, а тут нет мужа на час? Хотя, даже если бы и был, в Заболотье бы он вряд ли поехал.

Как же я не люблю это ощущение зависимости от мужчин.

У меня подобные вопросы всегда решал Петр, поэтому я никогда не интересовалась, как там все работает. После его смерти я столкнулась с проблемами одиноких женщин напрямую. Но в моем мире можно было попросить знакомого или соседа или вызвать помощника на разовую работу.

А тут кого вызывать? Дракона?

Так и вижу недавнего грубияна, которого я вежливо прошу починить нам туалет. Пошлет же моментально!

Работы тут невпроворот. Трещина в стене, нерабочая система водоснабжения, грязь толщиной с палец.

— Ковальски, — кричу я птице, — а где твоя хозяйка чистящие средства держала?

Ворон прилетает, садится на раковину и смотрит на меня, слегка повернув голову набок:

— Чегось?

— Спрашиваю, чем твоя хозяйка убиралась? Тряпки, мыло?

— А-а-а! В кладовой под лестницей.

— Лестницей?

Я помню только три двери: одна ведет на кухню, другая в гостиную, а третья в туалет. Еще и спальни не видела.

— Ковальски, а где эта самая лестница?

Я протягиваю птице орех на открытой ладони. Ворон тут же его съедает и взлетает, на ходу бросая:

— Покажу!

Я бы в жизни сама не нашла этот ход наверх. Надо нажать на кирпич каминной кладки, чтобы один из стеллажей с книгами открылся потайной дверью внутрь.

— Вот это да! — восклицает Киара.

— Согласна.

Я заглядываю внутрь. Тьма — хоть глаз выколи. Киара щелкает пальцами, высекает искру, и та устремляется вверх. Тут же шарики под потолком зажигаются, открывая вид на лестницу.

— Где тут кладовая?

Мы находим ее аккурат под ступенями. Небольшая дверца скрывает за собой чулан со швабрами, вениками, ведрами и тряпками.

— Убираться есть чем. Уже хорошо, — улыбаюсь я.

Мы с Киарой обе смотрим на лестницу.

— Пойдем?

— Давай.

Мы поднимаемся по скрипучим ступеням. Если первый лестничный пролет хвастается скрипом, то второй — постепенно чернеющими досками. На самые верхние даже страшно наступать — они крошатся гнилыми щепками прямо под ногами.

Стоит подняться, как становится ясно, что крыше пришел конец.

Плющ и вода годами проникали на верхний этаж, разрушая все на своем пути: две спальни, кабинет, еще один туалет и пустую комнату.

— Работы тут непочатый край, — бормочу вслух я.

Киара молчит. Смотрит на мокрый матрас в спальне, расцветший черной плесенью, и тихонько вздыхает.

От сырости корпус кровати вздулся и раскололся. Шкаф рядом еще можно спасти.

— Потом нужно проверить, что оставить, а что выкинуть.

— Может, удастся пустить на дрова, — говорит Киара, а потом грустно смотрит на меня: — Даже спать негде.

– У нас есть диван. — Я пожимаю плечами.

— Он один.

— Поместимся. Мы с тобой обе миниатюрные.

Киара резко распахивает глаза:

— Спать на одной кровати?

— А есть другие варианты?

— Я буду спать на полу. — Киара опускает голову.

— А чем я тебя потом лечить буду? Хватит думать глупости. Мы тут на равных. Две девушки, попавшие беду. Понимаешь?

Киара, кажется, только сейчас осознает, что я серьезно. Словно раньше предложение перейти на «ты» было игрой, в которую захотела поиграть ее госпожа.

Она несмело кивает.

— Вот и отлично, — говорю я. — А пока давай-ка приведем наш дом в порядок. Невозможно дышать такой пылью.

И мы хватаемся за тряпки. Киара находит во дворе колодец, и мы набираем ведра воды.

Сначала вениками смахиваем со всего первого этажа паутину. Ковальски ловит разбегающихся пауков и вкусно ими полдничает. Я сразу начинаю разгребать прихожую. Почти все вещи можно использовать, и лишь две теплые куртки придется выбросить — от них несет плесенью.

Из нутра сапог вытягиваем столько грязи, что можно сделать стихийную клумбу. Примеряем размерчик. Мне чуть велико, а вот Киаре подходит на все сто.

Отлично! Обувь и верхняя одежда есть.

— Надо еще будет посмотреть, что у нас в шкафах наверху. Может, одеждой обогатимся. И хорошо бы найти две подушки и два одеяла.

Но мечта не сбывается. Подушки и одеяла все были на кроватях и пришли в негодность.

— Будем пока укрываться верхней одеждой, — пожимаю я плечами.

Трудности меня никогда не пугали. За свою жизнь я столько раз оказывалась на самом дне, что привыкла от него отталкиваться изо всех сил.

Однако столько грязи я никогда не вычищала. От нескольких движений вениками по полу в воздух поднимается такой столб пыли, что мы выходим на крыльцо, чтобы вздохнуть и подождать, пока все осядет.

И так повторяем много-много раз. Проходимся по всем углам, по потолку, по шарикам, которые горят при помощи магической искры.

Даже на стенах столько пыли, что, когда мы с ними заканчиваем, они становятся ярче и светлее на несколько тонов.

Выметаем всю грязь, протираем пыль. Полы моем пять раз подряд, и каждый раз выносим все менее черную воду в ведрах во двор до момента, пока она не становится почти прозрачной.

— Вот так-то лучше!

Ковальски все это время мотается за нами тенью.

Мы падаем на диван уже ночью.

— Я не могу пошевелить ни пальцем, — говорит Киара и улыбается.

Я тоже улыбаюсь. Устала до чертиков, но довольна.

— Мы забыли про хищные цветы. Даже не посмотрели, не подобрались ли они к дому, — тихим от усталости голосом говорю я.

В открытые окна едва задувает теплый ветер. Плесенью больше не пахнет, зато нос щекочет запах ночного леса.

— Пойти посмотреть? — спрашивает Киара.

— Не надо. Там тьма — ничего не увидеть.

— Они больше не двигались по территории, хозяйка, — говорит Ковальски.

Я с удивлением отрываю голову от спинки дивана и смотрю на ворона. Он сидит на камине и смотрит на меня весьма доверительно.

«Хозяйка»? Да это прорыв!

— Ковальски, сможешь проследить за ними, пока мы поспим? — спрашиваю я.

— Легко! — Ворон тут же вылетает в открытое окно.

Мы засыпаем сидя. Понимаем, что нас вырубило, только утром, когда лучи солнца будят нас ласковым прикосновением к лицу.

Мы с Киарой сонно переглядываемся, протираем глаза. Не знаю, кто проснулся первый, а кто — от движения другого, но мы улыбаемся. Вчерашний день сделал нас ближе друг другу.

Воздух тут удивительный. Сладкий запах перебродивших фруктов напоминает, что мы вчера только пили и ничего не ели.

Идем на кухню. Мы вчера отмыли холодильник и перенесли туда часть продуктов из чемодана. Другую часть расположили на полках.

Ковер под столом выкинули, стулья со столом передвинули на участок пола без гнили. Отмыли чайник и поставили его на огонь. Здесь он, к слову, тоже зажигался от магической искры.

Надо научиться ее зажигать, а то я чувствую себя беспомощней котенка.

Зато благодаря вчерашнему труду сегодня мы завариваем чай из чемоданских запасов и едим сыр.

Сегодня нам предстоит прикинуть, на сколько у нас хватит еды и можно ли пить воду из колодца. Мы как раз обсуждаем планы, когда в кухонную щель в стене влетает ворон и голосит:

— Караул!

Кусок застревает у меня в горле, и я закашливаюсь.

— Что случилось?

— Караул!

— Объясни нормально. Что там? Варианты, Ковальски. Варианты.

Вместо этого ворон пролетает над нашими головами к выходу. Мы с Киарой тут же соскакиваем со стульев и бежим за ним. И когда тормозим на крыльце, понимаем, почему Ковальски не назвал ни одного варианта.

Я смотрю прямо в грудь дракону. Точнее, его человеческому воплощению.

Отступаю на шаг. Машинально поправляю прическу, платье и только потом поднимаю взгляд.

Мужчина смотрит на меня холодно и прямо.

— Стучать надо, — тихо говорю я.

Что с моим бойким голосом?

Подумаешь, драконище. Так чего я тушуюсь?

— Крыша и так проломлена, чтобы по ней стучать. — Мужчина бросает взгляд за мою спину в дом, и его брови едва дрожат.

Удивлен? А то! Генералить я умею.

— А от ворот кричать не пробовали? — спрашиваю я, задирая подбородок.

— Генерал драконов не кричит, а приказывает. — Он смотрит на мой подбородок так, словно хочет опустить его одним взглядом.

И реально работает!

— А-а-а, ну да. И вторгаться на территорию частной собственности генерал драконов тоже умеет, — говорю я и заслуживаю недовольный взгляд с прищуром.

Бешу его. Но не только.

Меня не обманешь. Я мужской интерес всем пятидесятисемилетним опытом чую. И прилетел сюда драконище еще раз заглянуть мне в декольте да на ножки поглазеть. Между прочим, с пустыми руками.

А так не пойдет.

— Уважаемый генерал драконов, а у вас имя есть? — спрашиваю я.

Мужчина смотрит на меня так, словно думает, не завалить ли меня на лопатки прямо здесь. А это очень опасно. Надо с него немного страсть стравить. А то знаю я этих солдафонов — нарубятся в войнушку, тестостерон подскочит, и все — бешеные самцы ищут самочку с глазами навыкате.

А мы тут, между прочим, соседствуем. И спать с Киарой по ночам спокойно хотим.

А что делает из самца человека? Верно — труд. А у нас тут как раз мужской руки не хватает.

— Фарх, — представляется мужчина.

— Красивое имя. Мощное, — говорю я и вижу, как он чуть расслабляет плечи.

Ох, что другой мир, что наш — работает одно и то же.

— Фарх, хотите чаю? — приглашаю я его в дом.

Он молчит, а значит, согласен. Я разворачиваюсь, иду на кухню, говоря по пути:

— У нас тут как раз липовый чай. Надеюсь, вы его любите? И сыра немного.

Фарх заходит, и дом становится маленьким. С кухни, пока я наливаю чай, вижу, как он медленно идет по дому и осматривается. Без спроса проходит дальше в гостиную, потом в туалет и только потом на кухню. Мрачным взглядом пронзает трещину в стене.

Я тоже смотрю на нее и тихонечко вздыхаю. Ничего не говорю. Протягиваю полную чашку чая, кладу сыр на хлеб. Достаю вяленое мясо, выкладываю на стол. Высыпаю горстку орехов.

Фарх бдительно следит за каждым моим движением. Открываю шкаф — устремляет внимательный взгляд на полку.

— Стол скромный, но угостим тем, что есть, — вежливо улыбаюсь я и тянусь к крану, чтобы помыть свою чашку.

Кран плюет черным шматком, и все. Воды нет.

— Точно. Забыла, что у нас нет воды. В тазике помою.

Достаю тазик. Ставлю на столешницу. Молча ухожу к колодцу и притаскиваю полное ведро воды.

Фарх тут же подрывается, забирает у меня ведро и наливает таз до краев. Трогает воду. Бросает на меня мрачный взгляд.

— Что вы забыли в этой дыре? — спрашивает с наездом, словно это мы виноваты в том, что оказались здесь.

Я пожимаю плечами:

— Выживаем.

— Это не то место, где это можно сделать.

— Ночь же пережили.

На мое возражение Фарх молчит. Смотрит исподлобья. Я замечаю, что он не сделал ни глотка, не съел ни крошки.

И еще что он злится. Очень.

— Ты же замужняя? — неожиданно спрашивает он.

Я киваю.

Он отворачивается. Потом резко поворачивается и обвиняюще спрашивает так, словно это я у него дома поселилась:

— Тогда что здесь забыла?

Я на несколько секунд теряю дар речи, а потом отвечаю:

— Сдохнуть.

Теперь теряет дар речи он. Единственное, что выдает его удивление, — это едва приподнятые брови.

— Жена другого неприкосновенна, — зачем-то говорит мне Фарх. — Нельзя вмешиваться в чужие отношения.

— Цветы не в курсе, что я чья-то жена.

— Я про другое. Была бы свободна, я бы тебя отсюда вытащил.

Киара замирает в дверях. Смотрит широко открытыми глазами на Фарха.

Я спрашиваю ее:

— Киара, ты же не замужем?

— Нет.

— Фарх, вытащи ее отсюда, пожалуйста.

— Госпожа, не надо! — Киара кидается мне в ноги.

Я тут же хватаю ее за руку и поднимаю, причитая:

— Я — Ингрид. Сколько можно говорить? И почему не хочешь? За территорией уж точно спокойней.

В глазах Киары плещется страх. Я сразу вспоминаю ее рассказ о том, что у драконов пропадают женщины.

Тогда я спрашиваю Фарха:

— Ты можешь помочь Киаре выбраться в город и отпустить?

— Нет! — кричит девушка. — Мне все равно там не жить. Слуги умирают вместе со своими господами.

Что за каменный век? Так вот почему она тут со мной.

Я смотрю на Фарха, который почти без эмоций на лице наблюдает за нашим разговором.

– Фарх, а возможно отправить Киару в какой-нибудь дальний город, чтобы о ней не узнали?

Он медленно кивает, не сводя с меня тяжелого взгляда.

Киара мотает головой:

— Нет. Нет, госпожа! Пожалуйста, не надо.

Она боится драконов больше, чем умереть здесь. Ясно.

Я вздыхаю:

— Спасибо за предложение, Фарх, но мы остаемся здесь полным составом. По крайней мере, пока. Но у меня есть вопрос: можешь рассказать, чем именно хищные цветы помогают твоему войску?

Фарх смотрит на меня враждебно. Даже не отвечает, словно я перешла допустимые границы. Вместо этого оглядывает кухню и недовольно стискивает челюсти.

Молча закатывает рукава. Подходит к раковине, открывает дверцу в кухонном гарнитуре и заглядывает внутрь. Распрямляется, идет в туалет. Мы за ним.

Там он осматривает унитаз, трубы, находит потайной стояк и изучает его.

И тут начинается магия, которую я и в нашем мире видела. Называется «мужчина с золотыми руками». Он что-то крутит, куда-то выпускает искры, изредка то ли кряхтит, то ли рычит. Лежит на полу то на животе, то на спине, залезая в самые труднодоступные места (и как только не застревает?).

А потом случается чудо: унитаз набирает воду, а из кранов сначала вытекает жижа, а потом — прозрачная жидкость.

— Киара, у нас есть вода! Фарх, большое тебе спасибо! Мы теперь заживем. — Я чуть не хлопаю в ладоши.

Киара обнимает меня. Мы обе понимаем, какое же это счастье — вода в доме.

Фарх встает недовольный, злой. Мне хочется его чем-нибудь отблагодарить. Была бы дома с запасом продуктов — сделала бы ему борщ, но тут мой кулинарный талант не находит выхода.

— На втором этаже тоже туалет? — спрашивает мрачно он.

Я на секунду задумываюсь, нужно ли показывать ему потайной путь на второй этаж, а потом понимаю, что если надо, то он просто зайдет туда через дыру в крыше.

— Да.

Фарх мрачно шагает по второму этажу, совершенно не боясь наступать на гнилые доски пола. Они иногда крошатся под его весом. Один раз его нога даже проваливается, и он зло зыркает на меня, словно в этом виновата я.

Не понимаю, почему он злится. Не хочет помогать — пусть не помогает. Но вот он запускает воду и в туалете на втором этаже.

— Это свалка! Какой муж отправит сюда свою жену? — неожиданно рычит он.

И тут ворон влетает через дыру в крыше и кричит:

– Караул!

— Кого еще нелегкая принесла? Растения? — спрашиваю я.

Ворон улетает, оставляя нас в неведении.

Фарх мгновенно напрягается.

Мы спускаемся вниз. Выходим на крыльцо.

Заболотье гудит от возмущения. Лианы на воротах извиваются в воздухе змеями, которые почувствовали угрозу, и идет она извне. Местные росянки клацают зелеными челюстями в сторону густой зелени, шуршат листьями заросли плюща.

— Что это? — тихим, но полным страха голосом спрашивает Киара.

Что-то страшное приближается к особняку.

Мне даже кажется, что я слышу едва уловимый писк растений, которые кричат от боли. И это поднимает во мне волну возмущения.

Кто еще издевается над бедной растительностью? Огромные хищники? Меганасекомые? Магическая раса?

Я уже не знаю, что предположить. Шум нарастает. Нервы натягиваются все сильнее.

Фарх же стоит рядом с видом, словно наблюдает за ползающей мухой — верх спокойствия.

— Ковальски, ты можешь слетать на разведку? — беспокойно спрашиваю я у ворона.

Он кивает и летит над Заболотьем, а возвращается спустя минуту.

— Чужаки! — отчитывается Ковальски.

— Драконы? Звери? — предполагаю я, косясь на Фарха.

Ворон мотает головой и говорит:

— Страшнее. Люди.

Действительно. Пострашнее драконов и зверей будут. Уж мне ли не знать.

Я захожу в дом и беру грабли. Киара, глядя на меня, вооружается шваброй. Ковальски думает-думает да и берет в клюв садовый пинцет.

Такой командой мы идем к воротам.

Фарх смотрит на меня, и его брови медленно ползут вверх.

Кажется, я вызываю у него больше эмоций, чем приближающийся враг. А я мелочно радуюсь, что на нашей стороне дракон.

Удивительно, но плющ с забора начинает переползать на кованые прутья, все больше закрывая обзор, пока не поглощает зеленью ворота. Фарх отходит вплотную к столбу, к которому прикреплена створка, встает наготове.

Мы ничего не видим. Зато я слышу звук, очень похожий на тот, что возникает при нажатии на ручной огнетушитель: что-то среднее между шипением и гудением струи жидкости, выходящей под давлением. Правда, к этому еще добавляется странный треск.

Растения уже не пищат — они визжат прямо за воротами так, что по коже бегут мурашки. И когда плющ начинает исчезать под действием огненной струи снаружи, я заношу грабли в воздух.

И вижу в образовавшееся окошко козломужа с рыжей, которая ждет, пока двое подручных выжгут пламенем путь.

— Прекрати немедленно! — кричу я, не в силах больше слышать, как страдают растения.

Явился не запылился.

И чего приперся? Собрать мои кости и с достоинством их похоронить, пустив скупую слезу?

Муженек смотрит на меня через зеленое окно в воротах диаметром в метр.

— Ты жива.

— Звучит разочарованно.

Фарх притаился так, что его не видно незваным гостям. И вид у него такой, словно последнее, чему он хочет быть свидетелем, — так это супружеской ссоре.

Мы с козломужем берем паузу и смотрим друг на друга. Я вижу, как поднимаются его брови, когда он замечает, насколько коротко я обрезала платье.

И я вчера посчитала его красивым? Сейчас вижу лишь гнилую натуру. То, как льнет к его руке рыжая, вообще выше моего понимания.

Это при живой-то жене!

— Давай разведемся! — кричу я и стучу черенком граблей о землю.

Фарх широко распахивает глаза. Козломуж удивляется еще больше. Переводит взгляд от моих ног к лицу и спрашивает:

— Ты тут вольного корня не объелась, случайно?

— И не только его. Здесь вообще много растений.

Киара смотрит на меня с ужасом. Ковальски косит глазом с гордостью (ну, мне так хочется думать).

Теор хмыкает. Некрасиво так, подло, и с презрением разглядывает дом за мной и заросшую территорию. Я же за ним вижу выжженную огнем полосу.

Бедные цветы! Только поверили мне, и тут на тебе. Как же мне будет сложно после сегодняшнего. Конечно, если мы выживем. Ведь пришел этот хрыч не с добром.

Козломуж при помощи двух магов расчистил себе путь к дому своей бабушки и явно не испытывает удовольствия от нахождения здесь. Более того — хочет уйти отсюда как можно быстрее. То и дело его взгляд срывается на хищные цветы, а когда челюсти вдалеке клацают особенно громко, он едва заметно вздрагивает.

Еще и трус. Фу таким быть.

Нет, нужно решать все здесь и сейчас:

— Ты же хочешь быть с этой рыжей. Так будь. Отдай мне Заболотье как отступные, стань свободным, женись на барышне.

— Ты не в своем уме? Сразу язык отрастила, как на свободе оказалась? Что у тебя за вид? Или ты уже стала подстилкой драконов?

Мой взгляд невольно косит на Фарха. Тот скрещивает руки на груди, опирается о заросший зеленью столб и скептически изгибает брови. Плющ по-тихому пытается его придушить, обвиваясь вокруг шеи, но Фарх словно этого не замечает — могучая шея все выдерживает, он даже не кашляет, лишь пальцем снимает с себя лозу.

Я с шумом втягиваю носом воздух и чешу пальцем нос. Очень хочу погонять козломужа по Заболотью граблями, но нельзя. Такого унижения он мне точно не простит.

— Тебе же никогда не нравилось Заболотье, — говорю я, отбросив все лишнее.

— Это ценный ресурс, — говорит муженек.

— Ресурс, с которого наживаются драконы? Тебе-то хоть что-то перепадает?

Фарх теперь смотрит на меня так, словно я совсем потеряла совесть.

Рыжая широко распахивает глаза, открывает рот и капризно тянет:

— Милый, смотри, как она одичала. Говорит с тобой без уважения.

— После отравы поехала крышей. Ага.

Вижу, что они не понимают моего жаргона. Говорю более понятно:

— Стала опасна для общества. Так что заберу Заболотье, и ты сможешь забыть о моем существовании. Считай, что умерла.

Козломуж задумчиво рассматривает плющ, потом окружающие растения и, растягивая слова, говорит:

— А должна быть съедена. Неужели правда ведьма? Почему кусты тебя закрывают?

Я не знаю, как быть. Соглашусь, что ведьма, — могу на костер попасть. Кто знает, какие здесь порядки. Пойду другим путем.

— А твоя бабушка тоже ведьма? Растения ее слушались.

Козломуж задумчиво молчит, а потом неожиданно выдает:

— В договоре пропишем, что с любой выручки с Заболотья ты будешь мне должна пятьдесят процентов.

Пятьдесят? Совсем страх потерял?

С другой стороны, как он проконтролирует мой доход? Я могу показывать копейки. Нужно соглашаться!

И тут Фарх отрывается от столба.

Не-е-ет! Стой на месте. Мы только с козломужем договорились.

Но Фарх идет ко мне и встает рядом. Я вижу, как глаза будущего бывшего сначала выкатываются, а потом наливаются кровью.

Глава 6

— Вынужден вмешаться. — Фарх говорит нарочито безразлично. — По приказу короля Заболотье находится под контролем моих войск. О какой выручке вы говорите?

— Генерал, — цедит сквозь зубы козломуж, — Заболотье по-прежнему собственность моей семьи.

Так они знакомы! Видно, что бывший хочет сказать еще очень много, но сдерживается. Боится генерала драконов. Боится и ненавидит.

А вот рыжая любовница совсем иное дело. При виде Фарха она облизывает губы, занижает декольте платья и призывно выгибается, тихонечко отпуская рукав козломужа.

О-го-го! Она та еще штучка. Как там ее зовут? Присцилла, кажется. И папаша у нее военный министр. Значит, она не может не знать генерала драконов.

Интересно.

И как это уважаемый министр позволил дочке скакать по кроватям?

Фарх отвечает словно с ленцой:

— Собственность, которая вышла из-под контроля двадцать лет назад. Помнится мне, ваша семья была рада избавиться от головной боли. А теперь делите какую-то прибыль…

Эх! Я уж было подумала, что Фарх меня защищать будет, а он о прибыли талдычит. Бездушный драконище!

Но ничего, с козломужем разберусь, с растениями договорюсь, и мы с ним еще поторгуемся.

— А вы не много себе позволяете, генерал? Заболотье ваше, моя жена… тоже ваша?

При этом муж переводит взгляд на меня и буквально прожигает полуголые ноги взглядом. «Потаскуха», — читается в его глазах.

Фарх хмурится:

— Жены неприкосновенны.

— Тогда почему вы здесь?

— Помогаю.

В глазах козломужа читается отчетливое «Ну да, ну да!».

— И насколько глубоко вы ей «помогаете»? Всю ночь, наверное, старались?

Бывший бросает на меня взгляд, полный ненависти и презрения. А еще ревности, жгучей, кислой, выжигающей все на своем пути.

Ого! Так он еще не остыл к своей женушке. Сейчас я вижу отголосок глубокой мужской обиды. Интересно, что же случилось между этими двумя?

— Я всего лишь помог сберечь вашу потерянную жену до вашего прихода. Это место опасно. Вам ли не знать. — Фарх многозначительно смотрит на двух огненных магов, которых козломуж взял с собой.

— Мне стоит вас поблагодарить, — цедит сквозь зубы бывший.

— Вам стоит как можно быстрее забрать отсюда свою леди. — Неожиданно голос Фарха становится ледяным. — Меня благодарить не стоит. Я ничего не видел.

Вот дает! Не видел он ничего.

Меня никуда не нужно забирать. Со мной развестись нужно, безголовый ты драконище!

Не видел он ничего. Нет, ну вы посмотрите на него, а?

Фарх явно подумал, что это я сбежала от муженька и хочу с ним развестись из-за любовницы, и ратует за сохранение семьи даже в форме треугольника.

Ну что за древний век?

Я прочищаю горло и говорю громко:

— «Его леди» я перестала быть в момент, когда он решил скормить меня хищным растениям.

Муж не ожидает такого от меня, смотрит удивленно и напряженно, отвечает лишь одно:

— Собирайся.

Ну уж нет! Здесь убить не получилось, так по дороге прихлопнет. Или ночью придушит. Или еще что.

Мне нельзя уезжать из Заболотья. Никак нельзя.

Киара роняет швабру на землю и бросается мне в ноги:

— Госпожа, поедем. Умоляю вас. Нам здесь не жить.

Я смотрю на девушку и говорю:

— Нам с ним не жить.

А потом поднимаю взгляд на мужа:

— Теор, меня устроит только развод. И я никуда не поеду.

Козломуж сощуривает глаза и внимательно меня разглядывает:

— Ты сбрендила или всегда была такой? Теперь я понял, почему ты убила нашего ребенка. Ты сумасшедшая. Тебя надо запереть.

— Про ребенка тебе уже все рассказали. Его не было!

— Еще и вреш-ш-шь, — почти шипит козломуж.

Я бросаю взгляд на Фарха, и он обдает холодом. Кажется, он верит во всю эту чушь, что несет бывший.

Дурак. Идиот. Дитя махрового патриархата.

Его даже не стыдно теперь использовать, ведь дело поворачивается не в мою пользу. Еще чуть-чуть — и нас с Киарой погрузят в вагон, отравят и похоронят за бугром. И все. Нет больше шанса на вторую жизнь.

— Открыть ворота! — приказывает муженек своим подопечным.

Помощники выпускают две струи огня по лозам, что обвили кованые ворота. Растения шипят от боли так, что хочется зажать уши.

— Остановись! — Я злюсь не на шутку.

Всех решил уничтожить. Ничего святого нет.

Муж делает знак магам огня остановиться и смотрит на меня:

— Сама выйдешь?

— Выйду! — Я упираю руки в бока.

Я тебе сейчас так выйду.

Шепчу Ковальски:

— У нас в огороде или саду есть что-нибудь жутко ядовитое?

— Драконофрукт.

О, в моем мире такой тоже есть, только вкусный и безобидный.

— Тащи, — шепчу я.

Ворон улетает, так и не выпустив пинцет, а я медленно двигаюсь к воротам. По пути бросаю на Фарха внимательный взгляд. Солдафон! Стоит как вкопанный. Окаменел, что ли?

Надежда только на себя.

Я подхожу к воротам, так и не выпустив грабли. Смотрю на наш с Киарой подкоп, в котором погиб цветок, который так напоминал мне побитого щенка. Я заматывала ему стебелек еще вчера, теперь же он сожран пламенем, поник и почернел.

Какой же бывший урод. Ничего живого не жалко.

Я смотрю на большой замок, висящий на той стороне. Мне его не открыть. С Киарой мы сюда пролезали под воротами, а вот как назад — еще не придумали.

Лозы замирают, словно ожидая моих действий. Мне кажется, они боязливо жмутся к прутьям, опасаясь новой огненной атаки.

— Хм… — Я осматриваю ворота снизу доверху и хватаюсь за решетку.

Я помню, как соскальзывали ноги, вчера я не смогла перелезть ворота. Но сегодня, стоит мне поднять правую ногу, как лоза делает ступеньку, на которую я могу опереться, и отпружинивает меня вверх.

— Свят-свят-свят, дорогой, смотри, на ней нет панталон! — восклицает рыжая.

И это все, что ее волнует? Попробовала бы она по Заболотью в кружевном объемном белье пошастать — я бы на нее посмотрела.

Я оседлываю ворота и смотрю вниз. Все стоят, открыв рты, что муженек с любовницей и магами, что Фарх с Киарой. Никто не ожидал от меня такого.

— Ничего не было видно. Я следила за юбками, — улыбаюсь я.

Козломуж смотрит на мои ноги так, словно первый раз видит. Фарх с другой стороны забора тоже не стесняется разглядывать мои голые колени.

Неужели тут те самые времена, когда ногу чуть выше щиколотки показываешь — и мужчина уже в агонии женитьбы?

Эх, им бы в наш продвинутый век — мимо голой женщины бы прошли, вызывая полицию.

В этот момент очень вовремя возвращается Ковальски, садится на ворота рядом со мной, садовым пинцетом держа в клюве веточку, на которой висит фиолетовый фрукт. Он пахнет так сладко, что хочется впиться в него губами и втянуть в себя сок.

— Насколько ядовит? — тихонечко спрашиваю я, пользуясь тем, что все пялятся на мои возмутительно голые ноги.

— Шмертельно, — отвечает ворон, стараясь не разжать клюв.

— Внутрь? Снаружи? — шепотом уточняю я.

— Шак угодно. Шуткие ошоги снаружи и внутри.

Значит, кислотный фруктик. Поэтому Ковальски его и держит пинцетом. Экий продуман!

Я осматриваюсь. Можно позаимствовать лист лозы, чтобы держать снаряд, но это бы значило, что я осознанно наврежу растению, защищая себя. А они только начали мне помогать, мы с ними только сплотились перед общим врагом. И вот!

Нет, не подойдет. Они больше никогда мне не поверят.

Я пытаюсь взять фрукт на пинцете. Протягиваю руку, примеряюсь, надеясь, что зрители не знакомы со свойствами ароматного плода, беру пинцет и чувствую, что драконофрукт вот-вот ускользнет вниз, на землю.

И у меня вряд ли будет еще время отправить Ковальски на второй круг. Как только козломуж увидит, что делает фрукт, когда падает на землю, мне крышка.

Поэтому, когда фрукт выскальзывает из пинцета, я ловлю его рукой. Ощущаю жгучую, невероятную боль, словно коснулась пламени, и с наслаждением запуляю драконофрукт в бывшего.

Тот не ожидает подлянки и пропускает удар. Фрукт попадает ему прямо в грудь, растекается густой кляксой и начинает пузыриться.

— Что ты делаешь? Что за детские выходки?

В борьбе за жизнь все средства хороши.

Я смотрю на свою руку. Она красная, на ней появляются волдыри.

Черт. Рабочая рука же.

Когда бывший понимает, что фрукт проел одежду и добрался до кожи, он начинает орать и снимать с себя слои ткани.

— А-а-а! Что это за хрень? А-а-а! Жжет! Сделайте что-нибудь!

Маги мечут в меня злые взгляды, но без приказа не атакуют. Рыжая Присцилла же, махая руками в воздухе, кудахчет вокруг любовника.

И я пользуюсь заминкой. Нужно дожимать:

— У меня наготове целый сад таких фруктов. Ты не выйдешь из Заболотья, Теор, если посмеешь меня отсюда увозить силой. Мой отряд воронов обстреляет ими сверху.

Муженек слушает меня вполуха. Он срывает с себя верх, оставшись топлес, и я вижу, как фиолетовое пятно фрукта проедает кожу в районе солнечного сплетения. Его пытаются стереть остатками одежды маги, Присциллу же хватает только на причитания — свои нежные ручонки она держит подальше от любовника.

Я не спрашиваю у Ковальски про противоядие. Мне не нужно, чтобы враги получили знания, как мне противостоять. И хоть я чувствую себя плохой от подобного поступка, на чаше весов моя жизнь, а мой враг — беспринципный мужик, хотевший скормить меня росянкам и заведший любовницу.

Я оборачиваюсь и смотрю на Фарха. Мне интересна его реакция, хотя я в нем разочаровалась.

Он глядит на меня, едва склонив голову набок, при этом выражение его лица едва заметно изменилось. Линия подбородка стала чуть ниже, рот едва приоткрылся, а глаза чуть-чуть расширились.

Руку саднит, и я морщусь. Взгляд Фарха останавливается на ожогах, и он осуждающе стискивает челюсти.

Я поворачиваюсь к козломужу. Он как раз избавился от остатков фрукта на себе и оценивает огромный волдырь посередине груди.

— Генерал, что стоите? — кричит Присцилла.

Фарх даже не кидает на нее и взгляда. Ну, хоть что-то.

— Нам снять ее, господин? — спрашивают маги, и я напрягаюсь.

Напрягаются и лозы, что оплетают ворота. Кончики их встают как змеи перед прыжком, готовые метнуться к врагу.

— Еще стоите? Я вам за что плачу? Поджарить ее! — рявкает бывший и злобно смотрит на меня.

Маги тут же поворачиваются ко мне, подняв руки.

А вот это плохо. Очень плохо.

— Кажется, одного фрукта тебе показалось мало? — нервно спрашиваю я.

А сама выбираю положение поудобней на воротах, чтобы в случае чего отклониться от струи. И без того твердое железо, кажется, становится еще неудобней.

Неожиданно позади слышу шум крыльев. Быстро оборачиваюсь, чтобы не пропустить атаку, и вижу по соседству дракона размером с оранжерею. Черный, опасный, он медленно подходит к воротам и кладет голову рядом со мной, поворачивая ее в сторону магов.

Да неужели? Смотрел-смотрел и решил вмешаться? А как же махровый патриархат?

Зря муженек приказал здесь разобраться со мной. Кажется, это было последней каплей в чаше терпения Фарха. У генерала есть принципы, и это радует.

И тут он мордой делает резкое движение в мою сторону. Я не сразу понимаю, что получаю тычок чуть спереди и вбок, и лечу с забора спиной вперед.

— А-а-а! — кричу я и зажмуриваюсь, готовясь к встрече с землей.

Упасть не успеваю. Вокруг талии кольцом оборачивается хвост. Ощущения непередаваемые. Будь я в свои пятьдесят семь в прежнем теле — переломилась бы пополам, а так только крякаю.

Я на несколько секунд повисаю в воздухе, глядя на голубое небо и такие мирно плывущие облака. Вдыхаю сладкий запах ядовитых фруктов. И охреневаю.

А через секунду перед глазами снова все вертится, словно я на качелях делаю «солнышко», и я оказываюсь задницей на земле прямо позади дракона.

— Госпожа, — ко мне бросается Киара.

Я смахиваю прядь с лица, чтобы лучше видеть происходящее, и тихо поправляю:

— Ингрид я, Ингрид.

И даже не знаю, как реагировать на поступок Фарха. Так грубо смахнул с ворот, но защитил от удара. В конце концов, мог бы хвостом аккуратно снять.

Ух, чешуйчатый!

— Что это значит, генерал? — слышу я крик бывшего, но самого его не вижу за драконом.

Фарх оборачивается обратно. В человеческом обличье он выглядит не менее внушительно, чем в зверином. Чешуя, которая превратилась в черную подвижную броню, создает ощущение, что он в любой момент готов к бою. Поза с широко расставленными ногами и расправленными плечами не оставляет сомнений, что он прошел много битв и козлик ему не соперник.

— Это означает, что я, как представитель власти, не позволю нарушать закон. Я стал свидетелем попытки убийства и доложу об этом инциденте королю. И вам мой совет: лучше не повторяйте подобных ошибок.

— Посмотрите, что она со мной сделала! — Бывший показывает пальцем себе на грудь. — Она первая мне навредила. Вы же не будете врать королю, генерал?

Фарх поворачивается ко мне. Подходит, грубо хватает за кисть и поднимает мою правую руку вверх. Ветер, который ее тут же обдувает, не убирает ни толики ощущения, что я запихнула ее в огонь, — ладонь горит огнем, волдыри видны издалека.

— Она не знала о свойстве фруктов, иначе не навредила бы себе. Воздействие драконофрукта смертельно, но об этом мало кто знает. И я бы вам посоветовал как можно быстрее попасть к лучшему из лекарей, чтобы найти противоядие.

— Смертельно? — бледнеет муженек.

— Часа два у вас есть, – бросает Фарх, хмуро глядя на меня сверху вниз.

Врет же насчет смертельности, да? Иначе не надо бы мне кидать? Или…

Бывший оглядывается в поисках одежды, а самого мелко потрясывает. Присцилла тут же накидывает на него пиджак и, почти плача, умоляет:

— Быстрее, дорогой. У моего отца есть чудо-доктор Воински. Он не раз вытаскивал людей с того света.

Муженек бросает на меня долгий взгляд. Я не двигаюсь.

Вижу, как уголок его губы ползет вверх в гнусной улыбочке. Он говорит негромко, но я слышу каждое слово:

— Даже везти никуда не надо. Сама сдохнет.

И команда быстро пропадает в зарослях Заболотья, изредка выжигая путь. Я жмурюсь каждый раз, когда растения кричат.

— Надо сделать ловушки, зарядить драконофруктами. Прямо от станции. Этот гад явится снова… — начинаю говорить я, но оказываюсь вздернута на ноги за запястье, которое до сих пор держит Фарх.

Грубиян!

— Понежнее можно? — спрашиваю я.

Фарх смотрит на меня так, словно я его ходячая головная боль.

— Ты не слышала, что смертельно отравлена? — спрашивает он.

Я смотрю на свою правую руку с волдырями, которую он так и не отпустил.

— Это не блеф? — спрашиваю я и по его лицу вижу, что нет.

Вот это я попала!

Глава 7

Не зря фрукты висели на деревьях переспевшими. И почему я сразу не догадалась, что их не трогают не просто так?

Ведь мимо постоянно летали драконы. Если бы плоды были съедобны, не осталось бы ни одного.

Теперь приторно сладкий запах вызывает у меня спазм живота, словно рвота может избавить меня от яда.

Чувствую, что рука болит еще сильнее. Кажется, даже голова кружится. Или это эффект самовнушения?

— Ковальски… — Я смотрю на ворона, а у самой ком в горле.

Я не хочу умирать. Я только заново жить начала.

— Я же предупреждал, дохлая хозяйка! — Ковальски разводит крыльями, сидя на воротах.

Значит, прошлая хозяйка — старшая, а я дохлая? Отлично отметилась в истории этого мира.

Хотя ворон и правда предупреждал. Я сама схватила фрукт голыми руками.

Я смотрю на Фарха. Его собранность меня успокаивает. Ощущение, что он весь мир под контролем держит. Значит, и здесь не подведет?

— Противоядие существует? — спрашиваю я у него.

Чувствую себя такой слабой и беззащитной. Неразумной девчонкой, что натворила дел. А еще мне страшно. Безумно страшно умереть. Совсем не так, как когда спасла Лизочку из пожара.

Фарх едва заметно кивает, а потом говорит:

— Тебе оно не понравится.

— После него я выживу? — спрашиваю я.

Фарх снова кивает.

— Значит, понравится, — уверенно говорю я и внезапно теряю зрение на несколько секунд.

Несколько ужасных секунд. За это время я чувствую, что мои глаза открыты. Моргаю, но ничего не вижу. Только слышу, как ворон шуршит крыльями на воротах. Как пищат вдалеке растения. Как рядом дышит Фарх, все еще держа меня за запястье.

В ногах появляется слабость, а дальше…

Я снова вижу.

Фух! Это было жутко.

Я так волнуюсь, что сердце стучит как бешеное. И это снова приводит к потере зрения.

И тут я чувствую мужское дыхание на губах. Ощущаю, как нос Фарха едва касается щеки.

— Ты что делаешь? — Я импульсивно подаюсь назад, отстраняясь.

Мои глаза широко открыты, но я ничего не вижу.

— Это ритуальный фрукт драконов. Мы используем его в маленьких дозах во время первой брачной ночи. Эффект яда устраняется слюной самца дракона, — слышу ответ у своего уха.

Мои ноги теперь подгибаются не от яда, а от слов Фарха. Я облизываю губы. Признаться, поцелуй — это не так уж и страшно. Тем более с таким красавчиком.

Но тут я чувствую, что Фарх отстраняется. Говорит так, словно себя в цепи заковывает:

— Но ты замужем. Это табу.

Как же это меня злит!

Я сердито отталкиваю его, но получается слабо, потому что я не вижу, на каком расстоянии от меня стоит Фарх.

И зрение возвращается.

Придурок! Смотрю в его глаза и ведь вижу, как он хочет меня поцеловать. Как смотрит на губы. Как сглатывает, а кадык его прыгает вверх-вниз.

Но не станет. Видите ли, у него моральные принципы.

Нет, и я считала его нормальным? Как же крупно я ошибалась. Не хочу больше его видеть. Пусть машет крылышками отсюда.

Но с Фархом позже разберусь. Если выживу.

Нужно сосредоточиться на проблеме. Похоже, когда я волнуюсь, теряю зрение на несколько секунд. Надо постараться контролировать пульс. Усиленное сердцебиение разгоняет яд по крови.

— Ковальски, у драконофрукта есть противоядие? — спрашиваю ворона.

— Дохлая госпожа, нужен сок древа жизни.

— Оно растет в Заболотье?

— Да, дохлая госпожа. Но до него не добраться. Это самый страшный хищник здесь.

Я бросаю быстрый взгляд на Фарха и отвечаю Ковальски:

— Лучше в пасть к хищникам, чем поцелуй с ограниченным драконом.

Если выживу, и лапой не ступит на эту землю.

От ответного взгляда Фарха сердце начинает заполошно биться.

Зрение пропадает на три секунды и возвращается вновь. Ох, чую, легко не будет.

Но я должна попытаться облегчить себе задачу:

— Ковальски, а ты не можешь принести этот самый сок? Ты же летаешь.

— Дохлая хозяйка, у древа жизни не ветки, а плети с шипами. Не подлетишь, не подойдешь.

Внезапно раздается надрывный голос Киары:

— Я пойду!

А потом голос Фарха:

— Я плюну.

Ха! Плюнет он.

В любом другом случае я могла бы преодолеть мерзкое чувство и согласиться, если бы не наша предыстория. Он мог меня поцеловать, но не стал. А теперь плюнуть?

Ну уж нет.

У меня тоже есть гордость и альтернативный вариант. Без него, возможно, пришлось бы и соглашаться.

Я поворачиваюсь к Киаре и благодарю:

— Спасибо. Я без твоей помощи не справлюсь. У меня зрение пропадает. Ковальски, покажи дорогу к древу жизни, пожалуйста.

Фарх встает передо мной и складывает руки на мощной груди:

— Женщина, у тебя мозги на месте? Я тебе предлагаю дельный вариант.

— А у тебя сердце? — Я вскидываю подбородок вверх. — Ты вообще нормальный мужчина?

Я его задела. Ну и поделом.

Мне еще много чего хочется ему сказать, но я молчу, экономя силы. Нам еще предстоит перелезть через ворота. А там лозы все истерзаны огнем. Бедные.

Я подхожу ближе и оцениваю ущерб. Зеленые ростки скукожились до черных сухих закоряк. Тот самый малыш в нашем вырытом проходе распластался по земле.

Я опускаюсь к нему на колени. Дотрагиваюсь до вялой пасти. Из растения словно ушли все силы.

— Малыш, — я дотрагиваюсь до стеблей, — может, тебя еще можно спасти?

— Себя спаси сначала! — слышу рык Фарха позади себя и чувствую хват за талию.

Миг — и меня отрывает от земли.

— А-а-а! — от страха я ору.

Вижу, как цветок, ворота, Киара и ворон становятся все меньше. Шум крыльев такой громкий, что на миг меня оглушает.

— Ты можешь частично трансформироваться? — кричу я. — Только не отпускай. Ладно? Все вопросы можно решить путем переговоров. Не обязательно превращать в лепешку женщину, которая с тобой не согласна.

Когда мне страшно, я всегда много болтаю. Даже зрение пропадает на несколько секунд, во время которых молчание Фарха чувствуется особенно остро.

Когда зрение возвращается, я безумно рада видеть, пусть и с высоты птичьего полета.

Мы летим над Заболотьем, и я перестаю бояться, что он меня отпустит, — до того надежно и комфортно я себя ощущаю в руках Фарха.

Эх, если бы не его махровый патриархат в голове… Стоп. О чем это я? Нет-нет, мне этой головной боли не надо. Я прекрасно знаю суть семейной ловушки. Сначала любовь, а потом быт сжирает так, что ничего не надо.

Стыдно признаться, но без Петра я даже ощутила свободу. Готовлю что хочу: могу сварганить что-то сложное, а могу съесть йогурт на ужин и остаться довольной. А с мужиком обязательно борщи-мясо делай.

Я убираюсь только за собой и не раздражаюсь, что снова носки валяются под кроватью. Не сжимаю зубы, убирая грязную тарелку со стола пятый раз на дню. Не проветриваю среди ночи спальню, потому что кто-то перепил. Но во всем этом я могу признаться только себе и никому больше.

Поэтому, пусть молодое тело и запускает гормоны мне в голову, я на это больше не поведусь. Куда как спокойней жить одной. Ну, с Киарой на крайний случай.

Под эти мысли я окончательно ловлю душевное равновесие и успокаиваюсь. Зеленые шапки деревьев кажутся моховыми кочками. Цепкие лианы умудряются с одной вершины дерева переселиться на другую, образуя зеленый потолок леса. Замечаю, что некоторые виды растений сбиваются вместе, и там не растут деревья. Но не успеваю насладиться шикарным видом Заболотья с высоты, как мы резко снижаемся.

Прямо через ветки деревьев, что хлещут по телу, мы приземляемся на упругий моховой покров.

Фарх отпускает меня, и я ощущаю, словно потеряла что-то важное. Будто часть себя.

Что за бред?

Эх, гормоны — штука страшная. Еще и не то почудится.

— Вот древо жизни. — Фарх кивком показывает на низенькое, словно расплющенное дерево.

Оно очень похоже по форме на можжевельник с воздушными корнями. Вот только не с иголками, а с капсулками на ветках.

Стоит мне сделать шаг ближе, как воздушные корни взметаются вверх, выпускают иголки и рассекают воздух.

«Не подходи», — словно говорят они.

Я поворачиваюсь к Фарху. Он поднимает одну бровь и спрашивает:

— Плюнуть?

Я фырчу:

— Спасибо, попробую справиться сама.

Все-таки совсем отбрасывать путь спасения глупо.

Я смотрю под ноги. Чем тут можно воспользоваться?

Нахожу палку, выставляю ее вперед, чтобы в случае нападения отбить плеть, и делаю шаг. Чувствую, как почва под ногой проседает, как туфля становится мокрой и вода проникает внутрь обуви.

— Черт! — Я отступаю на шаг назад.

Надо двигаться быстрее.

Я резко делаю два шага вперед и вижу, как так же стремительно к моему лицу несется плеть с шипами.

Моим упругим щечкам крышка. И кукольной внешности тоже.

Я зажмуриваюсь, отворачиваюсь, но ничего не чувствую. Приоткрываю один глаз, потом второй.

Вижу руку Фарха перед носом. Плеть обвила ее от локтя до пальцев. Не в силах пробить броню до запястья, она оторвалась на кисти, глубоко впившись в плоть. Я вижу, как сильно иглы вошли под кожу, и ахаю.

— Фарх!

Он словно не слышит меня. Дергает плеть на себя, шагает вперед, с хрустом ломает одну из веток и кидает ее мне. Я рефлекторно хватаю, бросаю взгляд на десятки капсул на веточках и сжимаю покрепче.

И тут же растения Заболотья словно получают команду атаковать. Со всех сторон на нас несутся лианы.

Хруст.

Рывок вверх. Древо жизни под нами стегает воздух плетями, лианы рвут пространство, где мы только что стояли.

Мы опять летим.

Шум крыльев за спиной, крепкая рука на талии, только уже левая.

Я смотрю вниз и вправо. Вижу, что вокруг руки Фарха по-прежнему обвита игольчатая плеть.

И очень не вовремя из моих рук выскальзывает ветка древа жизни.

— Да твою мать! — рычит Фарх.

И ныряет вниз. Мы ловим ветку у верхушки дерева, но одна из лоз успевает обвить мою ногу.

О нет. Кажется, теперь Заболотье снова считает меня врагом. Я же могла найти подход к древу жизни, взять лишь одну капсулку, а вместо этого мы навредили растению.

Надо было соглашаться на «плюнуть». Вот я дурында!

Фарх достает откуда-то кинжал и обрезает лозу. Моя нога свободна.

Мы летим дальше.

— Ингрид, если свалимся, беги, — неожиданно говорит Фарх.

И тут я замечаю, что наш полет уже не такой уверенный и ровный, как был до этого. Снова смотрю на шипастую плеть. Там, где иголки погрузились в руку генерала, расползаются черные пятна.

— Она отравлена? — понимаю я.

Молчание звучит мне ответом.

И мы медленно, но верно падаем. Я вижу зеленую крышу особняка вдалеке и понимаю по траектории полета, что мы приземлимся метрах в пятидесяти от него. В самую гущу неизвестных мне фиолетовых растений.

Смотрю на ветку с живительными капсулами. Они помогут дракону?

— Фарх, открывай рот, — говорю я.

— Мм? — неодобрительно косится на меня он.

А я уже собрала с ветки несколько штук, поворачиваюсь, насколько могу это сделать, и подношу руку ко рту Фарха.

— Сработает противоядием?

По хмурому взгляду вижу, что да. Фарх явно взвешивает что-то в голове и с большой паузой говорит:

— Нет.

Чувствую, что врет. Сработает, но он почему-то не хочет это признавать.

— Там что, побочка какая-то? — предполагаю я.

— Что? — не понимает Фарх и резко проседает вниз.

— Есть последствия приема? — кричу я.

Фарх хмурится, морщится весь и словно с силой держит глаза открытыми и машет крыльями.

— Да, — выдавливает он из себя.

— Лучше справляться с последствиями, чем со смертью, — говорю я.

И с этими словами запихиваю капсулы в рот Фарху. Он жадно, словно только этого и ждал, хрустит ими, а потом мгновенно взлетает вверх.

У меня даже голова начинает кружиться и в глазах на три секунды темнеет.

В полнейшей темноте слышу, как громко крылья рассекают воздух. Ощущаю, как Фарх отпускает мою талию, а из руки буквально выдирают ветку с капсулами.

Я чувствую, как лечу вниз. Ору во всю глотку.

Но меня никто не ловит. Зрение возвращается ровно в тот миг, когда я уже прощаюсь с жизнью. И я вижу, как надо мной пролетает дракон, сделав петлю в небе.

Он даже не смотрит на меня. Ему плевать. Он явно кайфует от полета.

До земли примерно три, два…

И я падаю на сетку из лиан, что оплела верхушки нескольких деревьев. Скатываюсь вниз, пересчитывая спиной суки, лицом ветки, расцарапываю руки в кровь о сухие выступы и оказываюсь на земле.

Но я не чувствую боли. Вижу, как Заболотье собирается меня поймать и отомстить за древо жизни. Поэтому нахожу взглядом особняк среди деревьев и несусь к нему напрямик.

Мне выставляют подножки корнями, хлещут лианами, кусают за пятки зелеными пастями. То, что я не падаю и меня не ловят, — настоящее чудо. Поэтому когда я добегаю до ворот, то уже не думаю, как быть. Я знаю ответ.

Опускаюсь на колени к нашему подкопу под воротами. Взрываю пальцами землю под щенком-росянкой, которого я так хотела спасти, и ощущаю его сильную корневую систему.

Он жив!

Отлично. И плохо одновременно.

Я быстро, но применяя весь опыт растениеводства, выдираю его из земли с корневой системой. Порванные корни издают звук, похожий на треск рвущихся нитей, но этого не избежать.

Мне нужно сначала оказаться внутри.

— Давай мне! — Киара хватает растение с другой стороны.

— Только осторожно. Не навреди ему. Он еще жив, — говорю я.

И когда цветок освобождает путь, я пролезаю под воротами, ощущая, как растения почти щекочут пятки.

Я потеряла туфли?

Ой, да все равно.

Проползаю на пузе еще немного, а потом поднимаюсь. Отряхиваюсь и ощущаю невероятный прилив сил.

— Ингрид. — Киара смотрит на меня как-то странно.

— Что такое?

— Ты почему такая быстрая? — Она как-то очень медленно моргает. — И твои раны… Они заживают на глазах.

А я оцениваю свое состояние.

Да я как новенькая!

Смотрю на правую ладонь. На ней нет ожога, только немного липкое пятно.

И я соображаю почему. Когда дракон вырвал у меня ветку, несколько капсул раздавились в моей руке.

Ковальски садится на ближайший куст:

— Дохлая хозяйка излечилась. Но лучше бы было проглотить одну штучку внутрь…

Он еще что-то говорит нравоучительным тоном.

А я не могу больше стоять на месте. Меня буквально разрывает от сил. Я забираю у Киары щенка-росянку и несу в дом. Сажаю его в горшок, поливаю, ставлю в место с рассеянным светом в доме — это как раз подоконник на кухне. В поддон насыпаю камни, которые нашла во дворе, заливаю водой, чтобы сохранить вокруг цветка нужную влажность. Ведь на кухне может работать печь.

Все это делаю так быстро, что руки только мелькают перед глазами.

Хочется заняться чем-нибудь еще. Осматриваюсь на улице.

Вот как раз грабли на земле валяются. Тут сухих сорняков за много лет полным-полно накопилось. Они сбились в кочки-комочки и только меня и ждут.

Ну-ка, я их сейчас!

Дальше как в ускоренной перемотке. Я орудую граблями, складываю сухую траву вместе, и вот уже на территории образуются настоящие горы. Получаю удовольствие только от одного вида, как заросшая местность с каждым проходом граблями становится все ухоженней и ухоженней. Я прочесываю траву раз за разом, приводя территорию в порядок.

Когда я останавливаюсь, в небе уже темно и звездно. Киара сидит на большом камне, вокруг две свечи, и держит в руках чайник и чашку, смотрит на меня.

— Пить? — спрашивает она.

И я киваю. Выпиваю чашку залпом, а потом забираю у нее чайник. Пью прямо из носика.

Чай холодный, с ярким вкусом мяты и смородины. Он так приводит меня в чувство, что я словно трезвею.

Оглядываюсь и смотрю вокруг совсем другими глазами. В свете яркой луны видны очертания новых гор.

Раз, два, три, четыре… семь огромных стогов.

— Да мы тут табун лошадей месяц кормить можем, — озвучивает мои мысли Киара.

— Это все я? — Смотрю на свои руки в мозолях.

Немного качает.

Ковальски сидит на одном из стогов и говорит:

— Раньше надо было чай давать!

— У нее был трудовой порыв, – возражает Киара.

— Это прорыв силы из-за противоядия. Потом будет жесточайший откат.

Меня качает сильнее.

Киара выхватывает из моих рук чайник и ловит за талию. Помогает войти в дом.

Так странно. Приходится сосредоточиваться на том, чтобы переставлять ноги. В итоге, когда я добираюсь до дивана, ощущаю, что совершила подвиг.

Глаза закрываются, а уши все еще ухватывают нить разговора ворона и Киары.

— Ну все. Теперь три дня проспит, — говорит ворон с досадой.

— Ты чего раньше не сказал?

— Я говорил скорее отпаивать чаем дохлую хозяйку. А ты дождалась, пока она весь ресурс не потратила.

— Зато во дворе стало чисто, — бормочет Киара.

— Ну-ну… И как теперь будешь разбираться с растениями, которые затаили обиду? Видела, как они затаились у забора?

Затаились? Точно. Они же озлобились за древо жизни.

Нужно что-то придумать.

Я пытаюсь встать, но не могу даже открыть глаза.

Слова Ковальски последнее, что я слышу.

Только успеваю подумать: «За три дня мы тут точно станем кормом».