Отрывок из книги «Братство стихий. Наложница огня и льда (#1)»

Глава 1

 

Малый невольничий рынок работал уже третий день. Всё самое ценное, редкое, заманчивое, свежее продано ещё в первый день, средней руки товар разошелся на второй, и на третий началась распродажа по бросовым ценам в надежде отбить хотя бы половину стоимости рабов.

И малый рынок – место не самое престижное.

Оптовые закупщики и зажиточные горожане предпочитали большой рынок в центре. Владельцы элитных борделей и искатели редкостей – закрытые аукционы. А на малом народ попроще да поприжимистей собирался.

Люди ходили мимо витрины с живым товаром, но лиц я не различала. К вечеру первого дня они слились в одну пёструю, шевелящуюся массу, лениво ползущую в обе стороны. Оно и к лучшему.

Посетители рынка хуже детей в зверинце. Останавливались, глазели так, словно никогда прежде не видели другого человека, тыкали пальцами, обсуждали. Бывало, и по стеклу стучали, пытаясь вывести нас из сонного равнодушного оцепенения, и между собой разговаривали громко, не стесняясь, полагая, должно быть, что мы в этой прозрачной коробке ничего не услышим.

Мы слышали. Только наше отношение, наше мнение уже ничего не могли изменить.

Солнце стояло в зените, небо безоблачное и в стеклянной клетке сегодня особенно душно. Витрина заперта, вентиляция отвратительная, от острого запаха пота, моего и оставшихся троих рабов, щипало в носу и к горлу подступала тошнота. Ещё два дня и рынок закроется до следующего месяца. Пережить бы. Переживу – и что дальше? Непроданные рабы хуже испортившихся продуктов. Я слышала, несчастных сдавали за бесценок в шахты, на стройки и на заводы, куда постоянно требовалась дешевая рабочая сила. Невольникам и платить не надо: грязная подстилка в бараке да миска похлебки – вот и все затраты.

Почему я не убила себя, как велел храмовый устав, как завещано той, чьё тело остается непорочным до конца бытия? Пока была возможность?

Трусиха.

Темный силуэт по ту сторону стекла уже с минуту пристально меня разглядывал. Поначалу чужое внимание смущало, тревожило и пугало, потом стало всё равно.

Человек шагнул вплотную к витрине. Мужчина, волосы короткие, вроде не слишком стар и не слишком юн. Больше ничего не различали мои слипающиеся, не желающие видеть глаза. Незнакомец же провел раскрытой ладонью по стеклу, не касаясь порядком заляпанной поверхности. И меня пробрал неожиданно холод, накрыл ледяным плащом и, кажется, даже нагретый воздух в клетке перестал сжиматься тисками на шее. Я не сдержала дрожи, инстинктивно поёжилась, желая обхватить себя руками. А на размытом пятне лица мне вдруг почудилась удовлетворенная усмешка. Затем человек ушел.

Наверное, я на грани обморока от духоты, жажды и голода, иначе откуда эти ощущения, не отличимые от настоящих? Или на краю безумия.

Позади зазвучали шаги, звякнули ключи, дважды щелкнул отпираемый замок.

– Прекрасный выбор, добрый господин, – льстивый голос Шадора, торговца и мучителя, лился сладким медом. – Редкой красоты дева да к тому же невинна, как в день своего рождения.

– Лично проверяли?

– Что вы, что вы! – откровенной насмешки Шадор то ли не заметил, то ли не счел нужным на неё реагировать. – Она из храма непорочных дев в Сине, что был в поверженной Феоссии, и не моим рукам прикасаться к телу божественной сестры.

Не прикасался он, как же. И невинность девушек проверял сам.

В ту мерзкую, бесконечно унизительную минуту я впервые пожалела о своём малодушии. Яд действовал быстро и безболезненно и, прими я ещё в храме крошечную белую пилюлю, не стояла бы сейчас, едва одетая, пошатывающаяся от усталости, в этой клетке на глазах зевак.

Широкая, волосатая лапища охранника вытащила меня из витрины. Тело онемело от долгого выматывающего стояния в одной позе, пол клетки был выше пола остальной части маленького крытого павильона и я, делая одеревеневшими ногами шаг наружу, запнулась о край дощатого настила. Не упала лишь благодаря верзиле-охраннику, мертвой хваткой вцепившемуся в мой локоть. Выпрямилась с трудом, морщась от боли в вывернутой руке.

– Бывшей божественной сестры, – поправился Шадор. – Желаете осмотреть товар, убедиться в несомненной прелести девы и отсутствии изъянов?

– Она девственница, вполне миловидна и стройна. Больше меня ничего не интересует. Сколько?

– Двести дарров.

– Идет.

Даже не глядя на Шадора, я чувствовала удивление торговца. На каком рынке покупают товар сразу, не торгуясь, не пытаясь сбить цену? Не осматривают покупку, не проверяют, убеждаясь, что она стоит потраченных денег, что под красивой оберткой не скрывается порченое содержимое?

– Идет? – неуверенно повторил Шадор.

– По-моему, я ясно выразился. Или вы не расслышали какую-то букву в этом коротком слове?

Я не смела поднять глаза на говорившего, но его негромкий, насмешливый, с легкой хрипотцой голос словно выжег жар из воздуха, заменив послеполуденный зной пробиравшим до костей холодом.

– Если желаете, предоставляется услуга доставки по любому указанному вами адресу… – жалко залепетал торговец.

– Не желаю.

Чёрные начищенные ботинки на небольшом каблуке. Кожаные, настоящие. Чёрные брюки и чёрная расстегнутая куртка вопреки дневной жаре. Под курткой тоже что-то чёрное. На указательном пальце правой руки массивный золотой перстень. Металл потемневший и вместо драгоценного камня – серебристая вязь переплетающихся линий, складывающихся в звезду. Лучей-чёрточек несколько, больше пяти, но мне нет нужды пересчитывать слабо мерцающие линии узора.

Братство Тринадцати.

Проклятые существа, те, кому покровительствуют боги подземного царства, чёрный бог смерти Дирг и супруга его, властительница змей Кара.

Говорили, что члены братства и не люди вовсе, но облик их подобен человеческому. Шептались, будто крадут они невинных дев и приносят в жертву своим богам, получая взамен невиданную силу. В ныне павшей Феоссии именем братства пугали детей.

– Также вы можете…

– Могу. Но не буду. Через двадцать минут у южных ворот. Девчонка и соответствующие документы, – короткие, отрывистые фразы падали тяжело, отбивая охоту возражать.

Четкие удаляющиеся шаги. Тишина повисла неверным покровом и развеялась не сразу. Я по-прежнему рассматривала дощатый пол под своими ногами, обутыми в легкие сандалии.

Меня купили.

Как вещь, как бессловесную зверушку. И лишь Серебряная ведала, для каких целей.

– Алия, немедленно причеши её и переодень во что-нибудь поприличнее. – Шадор засуетился, оттолкнул меня и закрыл дверь витрины. – Нельзя же передавать её этому в таком виде! Знал бы, что змеиный сын не станет торговаться…

Заломил бы цену в два раза выше названной. А может, и в три раза.

Охранник отвел меня в отгороженный занавесками закуток в задней части павильона. Алия, невысокая пухлая женщина, критично оглядела меня и ещё более критично – содержимое сундучка с вещами. Зашуршала тканями, неодобрительно цокая языком и бормоча себе под нос, что велика честь для феосской девки и изрыгнутого землей отродья, хороший наряд ещё на них безвозмездно тратить. Выбрала, сунула небрежно мне в руки блестящий зеленый клочок. Под подозрительным взглядом Алии я переоделась из короткого белого платья в зеленое, расправила складки, с трудом сдерживаясь, чтобы не начать оттягивать тонкую ткань. Грудь и бедра едва прикрыты, сделаю шаг, и подобие подола собьется поясом на талии.

Алия махнула рукой, я села на табуретку перед столом, заваленным дешевой косметикой и бижутерией. Мои длинные чёрные волосы женщина расчесывала долго, тщательно. В закуток просунулась лысая, блестящая от пота голова Шадора.

– Готова?

– Куколка, – с притворным восхищением заверила Алия.

– Дылда она тощая, а не куколка, – огрызнулся торговец неожиданно. – Но коли этим охота потешиться, то пускай, лишь бы платили.

По знаку Шадора я встала, Алия накинула на меня длинный чёрный плащ, надела широкий капюшон, скрывая моё лицо от любопытных взглядов.

– Бывают же роскошные феосски, – посетовал торговец и в голосе его послышалась досада. – Полногрудые, крутобедрые и на лицо прекрасны, а это что?

– Так и радуйся, что избавился.

Я опустила голову, позволяя капюшону почти полностью закрыть обзор. В сопровождении Шадора и второго охранника я покинула торговый павильон. Не обернулась. Да и зачем? Витрину закрыли занавесками до возвращения хозяина, и люди, с которыми я последние несколько дней делила кров и пищу, так и остались для меня чужими.

По сторонам я не смотрела, только на мощеную плиткой площадь рынка. Шли мы недолго, и тяжелая рука охранника не отпускала моего плеча, словно я могла сбежать. Миновали открытые ворота, и маленькие серые плитки под ногами сменились большими.

– Да где же этот… – раздраженно процедил идущий впереди Шадор и вдруг остановился, залебезил: – Добрый господин, вот и ваша прекрасная покупка!

– Уверены? Что же вы её так обмотали?

В поле моего зрения появились чёрные ботинки, и капюшон рывком сдернули. Холодные пальцы ухватили за подбородок, вынуждая поднять голову, и волей-неволей мне пришлось посмотреть в лицо новому хозяину.

Не слишком высок – немного выше меня, но я сама не маленького роста. На вид лет тридцать – если отбросить слухи о бессмертии членов братства. Короткие золотисто-каштановые волосы, непроницаемые синие глаза со стальным оттенком. Взгляд насмешливый, но, чувствую, насмешка эта показная, поверхностная, а то истинное, что таится в глубине, скрыто надежно, не каждому видимо. Лицо скорее интересное, нежели красивое, для тех, кого привлекают необычные типажи. Губы чуть полнее, чем у всех прежде мной встреченных мужчин, но не пухлые и четко очерченные. Я не могу оторвать от них взора, уставившись, точно завороженная.

– А я уж было усомнился на мгновение, – заметил мужчина, властным движением поворачивая моё лицо в одну сторону, затем в другую. – Ротик открой.

Я повиновалась. Проверка зубов – вещь не страшная.

Бывает и хуже.

– Отлично. – Мужчина разжал пальцы и повернулся к Шадору, чья лысина, кажется, заблестела сильнее во время моего осмотра. – Уладим формальности.

Необходимые формы документов стандартные, в нужных пустых местах вписываются имена, сумма, дата. Бумага, подтверждающая, что товар продан за такую-то сумму, такому-то человеку, оплачен и получен в надлежащем виде, покупатель претензий не имеет. Свидетельство, что я являюсь собственностью. Лапа охранника всё ещё на моём плече, однако продавец и покупатель заполняли документы прямо передо мной, подложив под бумагу принесенную Шадором дощечку.

– Имя владельца в свидетельстве? – уточнил торговец.

– Я сам позже впишу. Это подарок.

На небольшой площадке за оградой рынка нет и намёка на тень, защиты от немилосердно палящего солнца. Вокруг самодвижущиеся экипажи без лошадей, немного дальше, за пересеченным дорогой пустырем, начинались двухэтажные терракотовые дома.

Мужчина достал из внутреннего кармана куртки маленькую чёрную книжицу, открыл, быстро заполнил, вырвал страницу и протянул Шадору. В Феоссии до сих пор расплачивались наличными, но я уже знала, что это за бумажка.

Чек.

Меня продали, купили и впоследствии подарят. До чего омерзительно ощущать себя имуществом, вещью, передаваемой из рук в руки! И ничего теперь не поделаешь. Феоссия полностью захвачена Эллорийской империей, на моей родине не осталось ни одного города, большого и малого, которого не коснулось бы дыхание войны. Даже будь я свободна, мне некуда идти, некуда возвращаться. И возражать, сопротивляться бесполезно – видела я, как обходятся со строптивыми рабами.

Шадор спрятал чек среди своих экземпляров документов, сложенных в папку, и, льстиво улыбаясь, извлёк из кармана плоскую серую коробочку.

– Браслет для рабыни, – пояснил торговец.

– У меня есть средство понадежнее ваших побрякушек, – возразил мужчина и открыл дверь находящегося рядом экипажа.

Шадор кивнул охраннику и тяжесть с плеча наконец исчезла. Всё?

Я растерянно посмотрела на распахнутую дверцу, потом глянула на ныне бывшего владельца. Новый же вздохнул, приблизился ко мне, ухватил за плечо и втолкнул внутрь экипажа. Пригнуться я не успела и ударилась головой о верхнюю часть проема. Неловко упала на кожаное сиденье, услышала, как позади захлопнулась дверь. Мужчина через другую дверцу сел в кресло в передней части экипажа, коснулся длинной панели перед собой, полной неизвестных мне значков, рычажков и приборов. С урчанием экипаж выехал на середину площадки, повернул на ведущую к домам дорогу.

Всё. Теперь безвозвратно.

Накатил страх, резкий, удушающий. Я не ждала ничего хорошего от собственного будущего, в моём случае бордель среднего класса был бы участью лучшей, нежели немолодой любитель невинных девушек, вскоре перепродавший бы меня очередному торговцу на том же рынке. Но не один из братства Тринадцати!

Не человек.

Я села, высвободила из складок плаща руку, потерла место удара. Больно. И шишка наверняка будет.

– Тебя как зовут? – спросил вдруг мужчина ровным тоном.

– Сая, – имя сорвалось с губ само.

Я почти привыкла, почти научилась откликаться на него. Всё равно оно стоит во всех бумагах, начиная с первой описи захваченной в Сине военной добычи и заканчивая только что подписанными документами.

Короткое, незамысловатое имя, какое и положено обычной храмовой послушнице родом из простого сословия.

– Нордан.

Одно имя? Ни десятка других имен, ни фамилии, ни титула, ни какого-либо обозначения статуса?

– Ты действительно из знаменитого храма непорочных дев?

– Да.

Надо справиться со страхом, успокоиться. Мужчина член братства, значит, холод в клетке мне не почудился. И пытаться сбежать, сопротивляться, плакать, умолять ещё бессмысленнее, чем у работорговца.

– Понятно.

– Что понятно? – не успела прикусить язык.

– Почему не тронули.

– Насколько мне известно, ваш император даже издал указ, запрещающий причинять физическое насилие девушкам до двадцати пяти лет.

Уже позже я узнала, что девственниц продают дороже.

Могущественная империя, прогрессивная страна.

– Думаешь, все следуют этому указу? – усмехнулся Нордан.

Я отвернулась к окну, не желая ни спорить, ни вести беседы с этим не то человеком, не то неведомым созданием. Через опущенное стекло в салон забирался ветерок, касался ласково моей разгоряченной кожи. Я закрыла глаза и постепенно, убаюканная желанной освежающей прохладой и плавным ходом экипажа, погрузилась в дрёму.

Разбудили меня голоса и плеск воды.

Просторный двор, в центре фонтан со сверкающими в лучах солнца струями. Экипаж стоял возле фонтана, Нордан разговаривал с черноволосым молодым человеком, замершим по другую сторону двери. Позади поднималась высокая глухая ограда с чёрными закрытыми воротами, увенчанная зубцами. Впереди трёхэтажный светло-розовый дом с изящными белоснежными колоннами на фасаде, удивительно похожий на волшебный дворец из старых сказок. Справа одноэтажные, скорее всего, подсобные постройки, слева зелень сада.

Молодой человек бросил на меня любопытный взгляд. Нордан оборвал фразу на полуслове, обернулся.

– А это мой подарок Дрэйку. Только – тс-с! – пока молчок, это будет сюрприз, а никто не любит испорченные сюрпризы. – Мужчина вышел из экипажа, открыл передо мной дверь и добавил, не глядя на меня: – Позови Пенни. Девчонку надо вытряхнуть из этого барахла, отмыть, переодеть и ко мне. До той поры глаз с неё не спускайте, ясно?

Молодой человек кивнул и бегом направился к дому.

– Вылезай.

Из салона я выбиралась осторожно, стараясь не удариться головой повторно. Едва выпрямилась, как Нордан дернул за завязки плаща.

– Я и не посмотрел толком, на что потратил столько денег. – Шнурок порвался, я вздрогнула, а мужчина распахнул плащ, оглядел меня пристально, по-хозяйски оценивающе. Нахмурился, задержавшись на задравшемся подоле, полностью обнажившем мои ноги. – Слишком худая на мой вкус и если бы не твоя девственность, и внимания не обратил бы. Но Дрэйк должен оценить, он у нас, знаешь ли, неравнодушен к трепетным ланям. В любом случае прежде тебя не помешает продезинфицировать. Пенни!

Из дома вышла невысокая светловолосая девушка, приблизилась к нам, посмотрела вопросительно на Нордана.

– Вымыть, переодеть – пока во что найдешь – и ко мне, – повторил мужчина и широким шагом двинулся к особняку. – Эти тряпки, которые на девчонке, можешь потом сжечь. Только не под моими окнами.

Девушка проводила Нордана взглядом несколько удивленным и не слишком почтительным, затем повернулась ко мне, улыбнулась неожиданно приветливо, доброжелательно.

– Здравствуй, меня зовут Пенелопа, можно Пенни. Я домоправительница и по совместительству иногда няня.

– Сая, – мои руки стянули ворот плаща, запахиваясь в единственное пока прикрытие.

– Рада познакомиться, Сая. Идем в дом. Ты, наверное, голодна?

Я медленно, нерешительно кивнула. Возможность помыться нормально, еда – вот и всё, что должно волновать меня сейчас. Думать о ближайшем будущем не хочу и не буду.

 

* * *

 

Впервые самодвижущиеся экипажи я увидела несколько недель назад. Большие, неповоротливые, чёрные, окутанные дымом и едким запахом топлива. Сзади к ним цепляли два-три тряских фургона, и металлическая гусеница тяжело, словно с усилием трогалась с места, неспешно увозя десятки и сотни людей прочь от разрушенных домов, от обратившихся в прах надежд и чаяний, от сгоревших прежних жизней. Гордая, свободолюбивая Феоссия отказалась покориться империи, склонить голову по первому требованию императора и некогда прекрасная, цветущая страна исчезла во всепоглощающем пожаре. Син был одним из последних городов, захваченных огнем вторжения. Уединенность маленького города, расположенного вдали от больших дорог, практически на другом конце страны, взрастило слепую, безумную веру, что пожар нас минует, что о нас забудут, пройдут мимо, как проходят взрослые мимо спрятавшегося под кроватью ребенка.

И только ребенок в детских своих заблуждениях верит, что под кроватью не будут искать в первую очередь.

Послушниц и молодых жриц действительно не трогали. Нас собрали во дворе перед самим храмом, записали имена и погрузили по фургонам. Везли долго, через всю Феоссию. Пожар постепенно затухал, оставляя огромное безжизненное пепелище под реющими флагами и знаменами империи. Кто-то бежал на юг, кто-то остался и защищал свой дом до конца, кто-то смиренно ждал неизбежного. Множество железных гусениц ручейками, точно возвращающиеся в муравейник муравьи, стекались в империю, неся тщательно собранные трофеи.

Мыться пришлось в присутствии Пенелопы, но девушка не смотрела на меня в упор, и ванная комната лучше общественных бань, куда каждое утро со дня открытия рынка Шадор водил рабов. Опасался, что не столь изысканно «благоухающий» товар может отпугнуть возможного покупателя.

Настоящая ванна. Горячая вода. Душистое жидкое мыло в белой бутылочке. Свежее полотенце. Пока я, завернувшись в мягкую ткань, сушила волосы, уже знакомый молодой человек принес мне тушеного рубленого мяса с картошкой, булочку и апельсиновый сок, а Пенелопа – старое синее платье. Нижнего белья моего размера, естественно, не нашлось, да и платье принадлежало самой девушке, оказавшись для меня немного широковатым, однако я не возражала. Приятно наконец надеть что-то с рукавом и без декольте до пупка.

Я поела и оделась, и Пенелопа повела меня к Нордану.

Внутри дом красив не меньше, чем снаружи. Обшитые деревянными панелями стены, картины. В основном, пейзажи, но встречались и портреты, запечатлевшие незнакомых мне людей. Старинная мебель, украшенные росписью вазы, позолоченные канделябры. Я вертела головой, мечтая рассмотреть всё это великолепие поближе, неторопливо, подолгу любуясь каждой картиной. Портреты меня не интересовали, зато удивительные, яркие пейзажи притягивали взгляд. Иссушающие пустыни дальнего юга, бескрайние заснеженные просторы севера, цепи горных хребтов, тропические леса, синяя гладь морей.

– Сая, – Пенелопа остановилась перед двустворчатой дверью, обеспокоенно посмотрела на меня, – Нордан, он… иногда бывает странным и… непредсказуемым. Если он что-то вобьет себе в голову… прости, решит, то не успокоится, пока не доведет дело до конца и горе тому, кто встанет у него на пути. Поэтому не возражай ему, хорошо?

– Зачем вы мне это говорите?

– Предупреждаю на всякий случай. – Девушка шагнула к двери, постучала.

– Очень надеюсь, что это моя покупка наконец-то явилась, – донеслось недовольное.

Пенелопа открыла одну створку, я вошла.

Гостиная, небольшая, уютная. Мужчина с бокалом в руке сидел на диване, глядя так, словно из-за меня он куда-то опаздывал. Куртка брошена небрежно на кресло, на кофейном столике наполовину пустой хрустальный графин с коричневой жидкостью.

– Спасибо, Пенни.

Дверь за моей спиной закрылась с тихим стуком.

Если я подарок, предназначенный другому человеку, то можно надеяться, что меня не изнасилуют сейчас в этой гостиной. И не это создание с холодным негодующим взглядом заберет ту единственную ценность, что ещё осталась от прежней моей жизни.

Нордан поставил бокал на столик, поднялся, приблизился ко мне. Вновь окинул оценивающим взором, вздохнул глубоко.

– Повернись.

Я медленно повернулась вокруг собственной оси.

– Где Пенни откопала этот балахон? – произнес мужчина задумчиво. – Во что бы тебя одеть, чтобы выглядело посексуальнее и не оставляло сомнений в твоём предназначении? А то с Дрэйка станется решить, что это кто-то из прислуги комнатой ошибся, и отправить восвояси.

Мужские ладони коснулись моей груди, сжали, затем спустились по бокам вниз, обхватили талию. Опять нахмурился. Многие девушки в храме завидовали моей талии, а теперь от постоянного недоедания она и вовсе тоньше, чем будучи затянутой в корсет. Ладони же прошлись по бедрам, ягодицам. И морщины на лбу всё глубже, и во взгляде копилось недовольство, перерастающее в злость.

Поэтому рабов и осматривают сразу на месте.

– Спиной повернись.

Повернулась, но вдруг снова всколыхнулся страх, панический, требующий никогда, ни за что не поворачиваться спиной к хищнику. Хищнику, стоящему слишком близко.

Не знаю, чего я ожидала. Удара, грубо задранного подола, холодных быстрых прикосновений? Но не руки, схватившей меня за волосы и намотавшей длинные пряди на кулак. Не удержавшись, я вскрикнула, а Нордан потянул за волосы, вынуждая склонить голову набок, открывая шею. Вторая рука рванула скромный воротник платья, обнажая левое плечо, и в плоть вонзились две острые иглы.

Нет, не иглы.

Клыки.

Новый крик застрял в горле, мешаясь с болью, сильной, обжигающей, погружающей разум в хаос и тьму. Я тонула в боли, билась в её крепких жестких объятиях, задыхалась, рвалась из чёрной толщи, откуда нет выхода…

Боль и мрак отступили внезапно, стихли, оставив пульсирующий очаг в месте укуса. Под сомкнутые веки пробрался свет. Я открыла глаза, с удивлением обнаружив себя сидящей на полу. Несколько глубоких, жадных вздохов, дрожь в теле. Трясущимися руками я попыталась поправить порванное платье, посмотрела на своё плечо. Две едва заметные, даже не кровоточащие точки, а рядом…

Рядом начиналась чёрная узкая лента, спускалась с плеча на лопатку, извивалась, складываясь в причудливый узор, не видный мне полностью.

– Это моё клеймо, – равнодушный голос Нордана доносился сверху, готовый, словно топор палача, обрушиться и привести приговор в исполнение. – Пока ты носишь его, ты считаешься моей собственностью, и избавить тебя от него могу только я.

Уж лучше бы браслет рабыни. Унизительно, но, приложив усилия, браслет можно снять.

– По клейму я разыщу тебя где угодно, даже если решишь отправиться к своим богам, и поверь, возвращение в мир живых тебя не порадует. Для большинства людей оно ничего не значит, однако любой смертный, который посмеет овладеть тобой, с твоего согласия либо без него, сдохнет. Если повезет, медленно и мучительно. Это не касается моих собратьев по ордену и некоторых бессмертных тварей, однако не будем заглядывать так далеко. Теперь о будущем ближайшем, – голос зазвучал позади меня – мужчина опустился на корточки, подушечкой указательного пальца коснулся похожего на татуировку узора. Я вздрогнула, стиснула зубы, пытаясь запереть крик и боль внутри. Кожа горела, будто на самом деле отмеченная раскаленным железом. – Ты мой маленький спонтанный подарок Дрэйку, моему собрату, соседу и опекуну в одном лице. Дрэйк у нас вечно занят, он много работает… слишком много, на мой взгляд, и расслабиться ему не помешает. Разумеется, опытная куртизанка была бы куда уместнее, но куртизанку Дрэйк и без меня найдет. Тем более шлюхи, пусть бы и дорогие, ему несколько приелись ещё века полтора назад.

Палец обвел контуры узора. Прикосновение подобно льду, но холод успокоил пылающую кожу, заглушил боль. Только я не могу найти сил, чтобы заставить себя обернуться, посмотреть в глаза этому существу.

Возможно, и не врет молва людская о бессмертии членов братства.

– Когда-то давно некоторые из нас находили особую прелесть в девственницах. Кое-кто находит до сих пор. Вы пахнете иначе, так застенчивы, неумелы и напуганы, что это не может не привлекать. Своеобразная экзотическая приправа к привычному меню. Традиции – это же неплохо? И почему бы не возродить прекрасный старинный обычай? Поэтому сейчас мы тебя оформим в лучшем виде, красиво упакуем и отправим получателю. А ты в свою очередь постараешься быть милой и готовой во всём подчиняться своему хозяину. Уяснила?

И что будет дальше? Наутро меня вышвырнут использованной тряпкой? Или оставят при себе наложницей, покорной постельной игрушкой для удовлетворения любых прихотей господина?

– Уяснила?

Я кивнула.

Пальцы второй руки скользнули по моей шее, обхватили, сжали. Не сильно, не в попытке задушить, но напоминая, что отныне моя жизнь и смерть полностью во власти Нордана. Что он с легкостью может надавить сильнее на беззащитное горло, вышибая из меня дух. Молниеносным движением свернуть шею. Убить множеством способов, о которых я по незнанию и не подозреваю.

Я – его рабыня. Чьё бы имя ни стояло в свидетельстве на собственность.

– Не слышу ответа, Сая.

В желании уйти, увернуться от руки на шее я откинула голову назад, уткнулась затылком в мужское плечо. Увидела темные холодные глаза над собой, застывший нетерпеливым ожиданием взгляд.

Так близко. И так жутко.

– Да, – мой голос едва слышен. Хриплый. И полон страха. – Я всё поняла и… уяснила… господин.

– Умница, – губы искривились в удовлетворенной усмешке, но взгляд по-прежнему мрачен.

Нордан оттолкнул меня, встал.

Я же осторожно коснулась клейма. На ощупь чувствовалось лишь легким жжением кожи в месте появления узора. Непосвященному, наверное, и впрямь будет казаться обычной татуировкой.

Но лучше бы браслет рабыни.

И бордель. Там, по крайней мере, я знала, чего ожидать.

 

* * *

 

На столике возле кровати тикали часы. И мерный звук этот казался слишком громким в тишине пустой спальни.

Я сидела на широкой кровати и ждала. Соблазнительная поза, в которую меня долго и тщательно усаживал Нордан, коршуном кружа возле постели и критически разглядывая меня со всех углов, давно забылась, я уже несколько раз поменяла положение, в конце концов подтянула колени к груди и обхватила их руками. Полупрозрачное чёрное неглиже раздражало ощущением чужой принадлежности. Кто оставил эту невесомую кружевную вещь? Случайная любовница? Очередная куртизанка? Едва ли оно могло принадлежать Пенелопе.

Только когда Нордан привел меня в спальню Дрэйка, я поняла слова мужчины о соседе. Два члена братства жили вместе. У каждого было несколько комнат в разных концах дома. Спальня, гостиная, кабинет. В гостиной Дрэйка больше книг, карты мира и отдельных стран, великое множество бумаг и почти нет картин и антиквариата. В примыкающей к гостиной спальне ещё витал аромат мужского парфюма. Слишком слабый, чтобы разделить его на оттенки, но оставивший приятное послевкусие. Закутавшись в одеяло, я вдыхала запах снова и снова, испытывая глупое желание пойти в гардеробную и перенюхать хранившуюся там одежду в надежде поймать след аромата.

Действительно глупое. Но лучше думать о незначительных мелочах, нежели о том, что вот-вот произойдет.

Наставницы в храме говорили, что истинная жрица Серебряной предпочтет смерть бесчестью и прозябанию в грязном потоке одинаковых серых дней. Жизни, не озаренной более сиянием богини, меняющим суть вещей, открывающим их истинное предназначение. Жрица, в сердце которой всегда живет свет Серебряной, никогда не позволит себе пасть столь низко, не увязнет в трясине порока и разврата. Тело жрицы должно оставаться чистым и нетронутым до того дня, пока наша госпожа не призовет божественную сестру под свой покров.

Тела были. Несколько молодых, недавно прошедших посвящение жриц и наставниц постарше. Тела выносили из храма и складывали во дворе, рядом с нами. Лица покинувших мир живых выглядели спокойными, умиротворенными, но и тогда я не могла решиться последовать за ними. Кто-то из командующих увидел, как одна из женщин приняла яд, и с нас сняли кольца с символом богини и медальоны со смертоносной пилюлей. Во избежание новых прецедентов обыскивали тщательно. Послушницы плакали, пытались сопротивляться, сбежать. Жрицы терпели молча, и я старалась походить на них. Стискивала зубы, даже когда лезли под юбку.

Часы в гостиной пробили полночь.

Желание лечь и хоть немного поспать мешалось со страхом перед неизбежным. Перед неизвестным ещё собратом.

Вдруг он не вернется этой ночью? Нордан упоминал, что Дрэйк много работает.

Свет, возникший под дверью в гостиную, обрушился на меня ливнем с безоблачного неба. А я не слышала ни стука двери в коридор, ни шагов. Нордан оставил на столике в гостиной записку – заметил ли её хозяин апартаментов?

Руки стиснули одеяло.

Надо всего лишь перетерпеть, как терпела прежде обыски, осмотры и проверки. Будет больно, но боль не так пугала, как страшил незнакомый мужчина и жизнь после.

Смогу ли я жить без сияния Серебряной?

Одна створка открылась, впуская в спальню полосу света и перечеркнувшую её тень. Следом вошел мужчина с бумажкой в руке. Сделал несколько шагов и замер, рассматривая меня удивленно, недоверчиво.

Я должна сказать то, что велел Нордан, что-то про подарок и что я полностью к услугам господина, однако не могу выдавить ни звука. Горло перехватило, и я поняла вдруг, что дрожу.

– Значит, он не пошутил, – произнес наконец мужчина и приблизился к кровати.

Включил светильник на столике, сел на край постели и протянул ко мне руку. Я инстинктивно отодвинулась вплотную к подушкам, прижала одеяло к груди.

– Тише. Не бойся, – он говорил негромко, спокойно, уверенно. – Я ничего тебе не сделаю. Просто повернись так, чтобы я мог увидеть твоё плечо. Левое.

Повернулась осторожно, вполоборота, убрала волосы со спины, продолжая наблюдать за мужчиной. Он лишь окинул узор быстрым взглядом, нахмурился.

– Действительно клеймо успел поставить. Молодец какой, – в голосе прозвучало неодобрение. – Как тебя зовут?

– Сая, – ответила я тихо.

– Из Феоссии?

– Да.

– Мне, полагаю, уже нет нужды представляться. – Мужчина поднялся.

Я села ровно, не зная, что делать дальше. Уже знакомый аромат усилился, окутывая пространство незримым облаком.

Сандал.

Тепло летнего дня. Не знойного полдня, но свежего солнечного утра, когда едва-едва показавшиеся из-за горизонта лучи согревают прохладный с ночи воздух.

– Вы Дрэйк… господин, – добавила я.

Я должна быть почтительной. Милой. Готовой угодить. Мало кто любит непокорных рабов, без конца твердил нам Шадор.

И Нордан хочет от меня того же.

– Не надо называть меня господином, – возразил мужчина.

Насколько я могу судить с кровати, Дрэйк примерно одного роста с Норданом, но шире в плечах. Короткие волосы темнее и в неверном сиянии светильника кажутся чёрными. В карих глазах вспыхивали и мгновенно таяли рыжие искры, словно отблеск неведомого, ускользающего пламени. Привлекательное, располагающее к себе лицо зрелого мужчины, каким обычно юные девушки наделяют своих воображаемых героев в наивных девичьих грёзах. Чёрные брюки, жилет и белая рубашка – верхняя одежда, должно быть, осталась в гостиной.

– Давно Нордан тебя… – мужчина запнулся, вновь оглядел меня, пристально, с тщательно скрываемым удивлением, – купил?

– Сегодня.

– Ясно.

Быть может, следует повторить то, что сказал Нордан? Выказать готовность сделать всё, что хозяин потребует?

Дрэйк усталым жестом провел по своим волосам, взъерошив темные пряди.

– Уже поздно, у меня был длинный и тяжелый день, и у тебя, уверен, не лучше. Поэтому разбираться будем утром. Оставайся здесь и спи спокойно. – Мужчина выключил светильник, направился к открытой двери.

Уходит?

– А… а вы? – вырвалось у меня.

Остановился на полпути, обернулся. Слегка приподнятая бровь, вопрос в глазах.

– Я… я хотела сказать, что вы… вы не будете… спать… здесь? – с каждым новым словом мой голос звучал всё тише. Не верю, что я действительно спрашиваю, где Дрэйк намерен провести остаток ночи.

Разве мне не всё равно?

– В доме полно гостевых спален.

Всё равно. Этой ночью меня пощадили, исполнение приговора откладывается. Пусть это лишь жалкая отсрочка неизбежного, но я рада и такой малости. Только даритель ожидает иного и неизвестно, что последует утром за невыполнение приказа.

– Нордан, он…

– Я сам с ним поговорю. В этой комнате тебя никто не тронет. Спокойной ночи, Сая. – Мужчина улыбнулся, сдержанно, уголками губ, и вышел.

Закрыл дверь.

Спустя несколько минут сочившийся из-под створки свет погас.

Я ждала. Тикали часы, отмеряя время по капле. Танцевала за окном ночь, пронизанная лунным сиянием и дыханием слабого ветра. И я решилась. Встала с кровати, подбежала к двери, тихо приоткрыла. В гостиной темно и пусто.

И впрямь ушел. Оставил без присмотра в своих апартаментах незнакомку, рабыню, которую сегодня увидел первый раз в жизни. Не прикоснулся. И даже спокойной ночи пожелал. Странный этот Дрэйк.

Закрыв дверь, я приблизилась к окну спальни, толкнула высокие створки, распахивая их шире. Опустилась на край подоконника, протянула руку наружу.

Казалось, с прошлого раза миновала вечность. Я не решалась обращаться к Серебряной ни во время поездки, ни у Шадора. Ученицам не разрешалось использовать сияние вне стен храма и без руководства наставниц, но все мы иногда баловались в тиши и уединении ночного сада, наблюдая с восторгом, как подчиняются движению мысли и пальцев полупрозрачные серебряные капли, как собираются порой в целые искрящиеся ручейки.

Жрицы Серебряной строго хранили секреты своей госпожи. И мы, не прошедшие посвящение божественные сестры, не ведали многого из того, что предстояло нам узнать после церемонии. Однако с первого дня нам рассказывали о необходимости держать наши знания, наши возможности, само наше существование в тайне. Истинной жрице лучше умереть, чем раскрыть секреты богини недостойным, чем позволить использовать не только своё тело, но себя в чужих неправедных интересах.

Над моей раскрытой ладонью вспыхнула крошечная серебристая звезда. Одна, вторая, третья. Они закружились в воздухе, слетаясь и разлетаясь в ритмах звучавшей в моей голове музыки.

Даже не одна ночь – несколько минут боли, по моему согласию или против моей воли, и Серебряная отвернется от меня, как отворачивалась от других падших жриц. Как отвернулась от моей мамы. Мама говорила, что она сама сделала этот выбор и никогда не жалела о принятом решении. За меня же выбор сделал кто-то иной. Теперь уже не имело значения, боги ли, судьба ли или всего лишь несчастливое стечение обстоятельств. За меня решили и решат снова.

Как я буду жить после? Смогу ли?

Я поймала звездочки в ладонь, сжала и вернулась в кровать. Накрылась одеялом и постаралась не плакать. Только не получилось, слезы всё равно потекли упрямо по щекам, оставляя мокрые пятна на подушке.

 

 

Глава 2

 

Где-то глухо шумела вода.

Сначала казалось, будто плеск доносился издалека, но, медленно, неохотно выбираясь из мягких кошачьих лапок сна, я поняла, что вода шумела в соседней комнате.

Постель широкая, удобная, мягкая. Не тощие, брошенные прямо на пол матрасы, на которых приходилось спать у Шадора. Не тонкие дорожные плащи, которые нам выдавали на время поездки.

И если потянуться, раскинув руки, то всё равно не удается ухватиться ни за один из краев.

Плеск воды стих. Я насторожилась. Обещал не трогать, но как же недолговечны человеческие обещания!

Неприметная дверь напротив кровати открылась. К моему облегчению, Дрэйк вышел в банном халате, однако я натянула одеяло до подбородка, словно оно могло служить защитой.

– Доброе утро, – опять улыбка. На сей раз чуть шире, чем накануне, изогнувшая линию губ. – Если хочешь, можешь воспользоваться ванной.

Раздеться? Я подтянула край одеяла до носа.

– Я пока оденусь. – Мужчина ушел в гардеробную.

Неплохо было бы посетить ванную комнату. И вдруг Дрэйк сдержит слово?

Ванная комната больше той, где я мылась вчера. Просторная, в синих тонах. Ванная с изогнутыми ножками, душевая кабинка, умывальник, забранное витражными стеклами окно. В зеркале на стене отразились мои худые плечи с выпирающими ключицами, бледное лицо с испуганными карими глазами. Длинный прямой нос, узкий подбородок с ямочкой, запавшие щеки. Не красавица.

Миндалевидный разрез глаз напоминанием о давно исчезнувших племенах степных кочевников, приходивших с южными ветрами на земли старой Феоссии.

Подточенная скудным питанием фигура – иначе как тощая её теперь и не назовешь. И короткое неглиже, выставляющее тело напоказ, смотрелось на диво удручающе.

Я повернулась к зеркалу спиной, спустила с плеча бретельку, разглядывая в отражении клеймо. Чёрные ленты сплетались в причудливый цветок размером немного меньше моей ладони, изгибались пятью лепестками, оплетая лопатку и спускаясь ниже. Красиво по-своему.

Если забыть об истинном предназначении этого цветка.

Стук в дверь заставил вздрогнуть.

– Сая?

Не сдержит?

Я заполошно огляделась в поисках прикрытия. Или в который уже раз смириться?

– Сая, не думаю, что ты готова расхаживать по дому в том, что на тебе сейчас надето…

Члены братства способны видеть сквозь предметы? Откуда мужчине известно, во что я одета и одета ли?

Нет, всё проще. Он не закрыл полностью дверь в гардеробную.

Я приоткрыла створку, осторожно выглянула из-за неё. Не могу понять, почему вернулась стыдливость? Мне казалось, жизнь у торговца если и не отучила стесняться, то, по крайней мере, привила терпение и должное смирение с необходимостью раздеваться перед посторонними. Перед мужчинами, ощупывающими моё тело взглядами жадными и равнодушными, оценивающими и досадливыми.

– Возьми. – Дрэйк протянул белую рубашку. – Она хоть и не новая, но чистая, не беспокойся.

– Благодарю. – Я забрала одежду и быстро закрыла дверь.

И этого мужчину я тоже не понимаю.

Я не стала после торопливого душа надевать неглиже. Трусики оставила. Пусть лишь две узкие кружевные полоски, однако без нижнего белья я чувствовала себя совсем неловко. Рубашка слабо пахла сандалом и летом и, застегивая пуговицы, я утыкалась носом то в рукав, то в плечо в бездумной попытке сохранить аромат в памяти.

Дрэйк ожидал в гостиной. Безупречно белая рубашка, темно-синий пиджак без единой складки, брюки, жилет. Заметив меня на пороге спальни, скользнул оценивающим взглядом.

– Надо попросить Пенни найти для тебя нормальную одежду. Нормальную женскую, я имею в виду. – Мужчина приблизился к ведущей в коридор двери и распахнул створку. – А пока не помешает позавтракать.

Я пересекла гостиную, вышла. Дрэйк последовал за мной, закрыл дверь, двинулся по коридору. Я держалась на шаг позади, украдкой рассматривая картины.

– Ты из Феоссии, а откуда конкретно?

– Храм непорочных божественных дев в Сине.

– Да, слышал. Значит, из последних… – мужчина всё-таки осекся.

Фразу закончить несложно. Из последних партий.

– Послушница или жрица?

– Послушница.

– Семья, родные есть?

Многовато вопросов. И сами вопросы странные. Праздное любопытство?

– Есть, – помедлив, ответила я. – Были. Родители. Но я не видела их с начала войны и не знаю, что с ними стало.

Выжили ли мама с папой, остались ли в Феоссии? Или навсегда исчезли среди возвращавшихся в империю железных муравьев? Могло статься, что папа погиб, а мама затерялась в наводнивших невольничьи рынки империи неисчислимых партиях живого товара.

– Сама решила встать на путь служения богине?

– Да. Нет. Не совсем, – я пыталась подобрать нужные слова, не раскрывающие всей правды, но и не лгать откровенно тому, кто был ко мне добр. – Мама сказала, что придется отдать меня в храм, а позже я… сама поняла, что это правильное решение.

В конце концов, множество девочек и юных девушек оказывались в храме по решению семьи. Кто-то был одарен милостью Серебряной, кто-то желал пройти свой жизненный путь в служении богине, от кого-то избавлялись законным способом.

Мы спустились на первый этаж и прошли в столовую. Небольшая светлая комната с большими окнами и длинным столом в центре, камином и буфетом. Стол на восемь персон, однако накрыты только места во главе, друг против друга. Горничная в форменном светло-сером платье с белым фартуком как раз расставляла на столешнице тарелки.

– Поставьте, пожалуйста, ещё один прибор, – попросил Дрэйк.

Девушка кивнула и, бросив на меня удивленный и любопытный взгляд, начала сноровисто сервировать место на длинной стороне, по левую руку от хозяйского.

– Дрэйк, я знал, что ты эксцентрик, но не подозревал, что до такой степени.

Захотелось сжаться в комочек. Забиться в укромный уголок. И почесать зазудевшее вдруг клеймо.

Дрэйк легким жестом отпустил горничную, выдвинул стул с высокой резной спинкой. Я опустилась на сиденье неловко, скованно, чувствуя, как деревенеют руки и ноги. От холодного, насмешливого голоса Нордана, сидящего за противоположным концом стола. От вежливого ухаживания Дрэйка, словно я леди, а не одетая в его рубашку рабыня без прав и будущего. От недоуменного взгляда спешно удалившейся служанки.

Тишина, нарушаемая лишь звоном столовых приборов, давила на плечи, вынуждая склонять голову к самой тарелке. Дрэйк взял лежавшую на краю стола утреннюю газету, развернул, открыл. Он не ел, лишь неторопливо пил чёрный кофе из маленькой чашки. Я пыталась поесть впрок, через силу, ощущая холод на коже.

– Судя по запаху, мой сюрприз по-прежнему девственен, – наконец заговорил Нордан. – Тебе не понравился подарок?

– Впредь, когда твою голову посетит идея преподнести подарок такого рода, сначала дай себе труд удостовериться, что получатель готов его принять. – Дрэйк перевернул страницу, держа газету перед собой, точно щит.

– Значит, не понравился. В её запахе что-то есть, но поневоле испытываешь разочарование, когда видишь…

– Нордан, – предупреждение.

– Что?

– Есть такая полезная вещь, называется хорошие манеры. – Дрэйк извиняюще мне улыбнулся из-за края страниц.

– В отличие от тебя, я не родился в месте, где эти манеры преподают.

– За столько лет можно было и запомнить элементарные правила.

– Зачем?

Похоже, разговор-пикировка может длиться долго. Не удостоив собеседника ответом, Дрэйк закрыл и сложил газету, посмотрел на Нордана пристально, серьезно.

– Ты купил Саю, привел её в дом и заклеймил. Фактически ты взял девушку под свою ответственность и защиту. Поэтому постарайся позаботиться о ней.

Я рискнула повернуть голову к Нордану. В темных глазах искреннее удивление, непонимание сказанного.

– Позаботиться о рабыне? – и взгляд в мою сторону. Теперь отдающий презрением. – Шутишь? Какая ответственность? Она что, котенок, которого подобрали на улице и притащили домой?

– Она человек, – напомнил Дрэйк и поднялся. – И клыки нам даны не для того, чтобы кусать всех подряд. Однако если ты кого-то пометил, то имей мужество принять последствия собственных необдуманных действий. Найди Сае занятие, пусть Пенни устроит её.

– Оставим девчонку здесь? В качестве кого – новой служанки?

– Почему бы и нет? Сая, ты же не боишься работы?

В храме мы по очереди помогали на кухне, в саду и в прачечной, мыли полы и сами прибирались в наших спальнях. Работы я не боюсь.

Боюсь потерять слабую искру надежды, зародившейся в сердце.

Я покачала отрицательно головой.

– Может, ещё и жалованье ей платить?

Наверное, жалованье прислуге Нордан платит лично, последние кровно заработанные отдавая.

– Со временем можно будет рассмотреть и такую вероятность. Мне пора, меня ждут на собрании торговых гильдий, потом в императорском дворце. Через четыре дня приезжает Беван, надеюсь, ты ещё помнишь о его визите?

– Как же можно забыть о нашем дорогом старине Беване? – голос Нордана опять полон насмешки.

– На следующий день бал в честь именин Её императорского высочества.

– И я всё ещё в раздумьях, почтить мне своим присутствием собрание сие или ничтожные смертные не достойны моего величия.

– Размышляй. Но приглашений два.

– Их всегда два, даже если меня жаждут увидеть в последнюю очередь.

– И кто в этом виноват?

– Скучные людишки без чувства юмора?

– До свидания, Сая, – кивнул мне Дрэйк и посмотрел предостерегающе на Нордана. – Рассчитываю на твоё благоразумие, Норд.

Я знаю купившего меня меньше суток, но в его благоразумие не верю.

Дрэйк вышел, и в столовой сразу стало холоднее. Я смотрела на разрезанную, намазанную сливочным маслом и недоеденную булочку на тарелке перед собой, осознавая, что теперь не смогу проглотить ни кусочка даже под угрозой смерти. Хотелось броситься следом за Дрэйком, пасть в ноги мужчине и, наступив на гордость, на смирение, начать униженно умолять принять меня в качестве подарка. Пообещать, что буду выполнять любую работу, что исполню любое его желание и не стану жаловаться.

Нет. Надо терпеть. Не унижаться больше, чем уже унизили меня.

Скрежет ножек отодвигаемого стула по полу. Неспешные приближающиеся шаги.

Мои пальцы стиснули столовый нож, а спустя мгновение разжались под мой невольно вырвавшийся вскрик – прибор словно сам собой покрылся тонкой корочкой льда, обжигая кожу.

– Встань.

Встала я медленно, в глупой надежде оттягивая секунды до страшного. Глаза не поднимала, разглядывая пол и чёрные ботинки. Нордан склонился к моей шее, с шумом втянул воздух.

– Раз Дрэйк не оценил моего жеста и подарка, то это ещё не означает, что добром надо разбрасываться. К тому же оплаченным и интересно пахнущим.

Сдержать дрожь и страх не получилось. И что особенного в моём запахе?

На руке выше локтя сомкнулись пальцы, мужчина резко, с грохотом отодвинул стул, стоявший рядом с моим, и толкнул меня к столу. Опрокинул лицом на полированную столешницу, рядом с тарелками и кофейником. Прижал одной рукой, другой задрал на поясницу край рубашки, рванул жалобно треснувшую кружевную полоску. Я зажмурилась, стиснула привычно зубы. Удастся ли стерпеть всё молча? Меньше всего хотелось, чтобы на мои крики сбежалась прислуга.

Ощутив на обнаженных ягодицах мужскую ладонь, я сжалась в ожидании боли. Сердце колотилось так отчаянно, так громко, что оглушало. Всё уйдет, больше ничего не останется. Ничего.

– Добром нельзя разбрасываться, – задумчивый голос Нордана едва пробился сквозь бешеный стук сердца, едва дошел до моего охваченного ужасом сознания. – И Бевану давно пора простить мне тот случай в Мейре. Я же не знал, что у него и у братства были планы на этот вшивый городишко.

Тяжелая, давящая рука со спины исчезла. Дрожа, я приподнялась. Мужчина стоял рядом, положив ладонь на спинку отодвинутого стула и сосредоточенно глядя в пустоту.

– Так, идем, – скомандовал Нордан, шлепнул меня по ягодицам и направился к двери. – И прикройся, нечего сверкать филейной частью перед прислугой.

Трясущимися руками я оправила рубашку, выпрямилась и последовала за мужчиной. Единственная мысль пульсировала в голове. Передумал?

Или придумал нечто ещё более худшее?

 

* * *

 

Меня заперли.

На чердаке. В каморке размером немногим больше стеклянной клетки Шадора. В комнатушке еле помещались узкая кровать с железной спинкой, столик, стул и небольшой шкаф, зато был крошечный закуток с душевой кабинкой и туалетом. И круглое окно, выходящее на сад за домом.

В течение дня Пенелопа принесла постельное белье, несколько своих старых вещей, полотенца, мыло. В зеленых глазах девушки я видела сочувствие, жалость ко мне и осуждение действий Нордана, однако рассчитывать на защиту домоправительницы не стоило. Прислуга в респектабельные дома нанималась через агентство с хорошей репутацией, готовое подтвердить требуемую квалификацию работников и по необходимости предоставить удовлетворительные рекомендации с предыдущего места. Для экономки Пенелопа слишком молода, как правило, на должности домоправительницы видят женщину много старше годами и представительнее, и, случись девушке потерять это место, едва ли её возьмут на похожее. И с плохими рекомендациями в приличный дом можно устроиться разве что посудомойкой.

Рабов же в качестве прислуги в домах состоятельных горожан и знати не держали. Дурной тон, говорил Шадор.

Искра надежды, безумной, не поддающейся логическим обоснованиям, ещё теплилась в сердце. Я ждала вечера, ночи, без конца глядя в окно, следила за движением солнца. Затем наблюдала за сумерками и зажигающимися на темном небосводе звездами. Прислушивалась к звукам за запертой дверью, вздрагивала от скрипа лестничных ступенек.

И ждала.

Часов мне не оставили, однако я боролась с подступающим сном так долго, как только смогла. Не знаю, когда я сдалась, но, проснувшись уже утром, под пение птиц, поняла, что ничего не изменилось.

За мной никто не пришел.

Искра исчезла, растворилась в неожиданно сильных горечи и разочаровании.

Чего я ждала, на что надеялась? Что, вернувшись после очередного длинного дня, Дрэйк вспомнит об отвергнутом им подарке? Поинтересуется, как Нордан распорядился рабыней? Наверное, за делами и суетой Дрэйк уже и забыл, что я существую где-то в глубине его дома.

Я отсчитывала время по солнцу. Подолгу сидела возле окна, думая о ерунде. Поздним вечером, предварительно убедившись, что под деревьями вокруг дома никого нет, создавала из сияния звездочки, сугубо для тренировки пальцев и ради любования серебряными искрами, сплетающимися по моей воле то в один узор, то в другой. Бродила по комнате, разглядывая старую мебель и серые стены. Когда, для кого оборудовали эту каморку? Кто приказал – нынешние хозяева или те, кто жил здесь прежде? Братство не сидело на одном месте, путешествуя по миру, постоянно переезжая из города в город, из страны в страну. Не думаю, что особняк построен Дрэйком или даже Норданом. Наверняка снимают либо купили.

Поднос с едой Пенелопа приносила трижды в день. Всякий раз на тарелках оказывалось довольно много снеди для меня одной. Я не решилась спросить у девушки, её ли инициатива моё обильное питание или же меня откармливают, словно гуся перед праздником.

Как, впрочем, не решилась спросить и о Дрэйке.

Пенелопа всегда улыбалась и держалась так, точно заходила между делом проведать больную соседку. Спрашивала, как я, не нужно ли мне чего-то из необходимых вещей, говорила о погоде и не более. Я предпочитала отвечать вежливо, но односложно, как разговаривала раньше с другими рабами у Шадора. Мы понимали, что всех нас рано или поздно продадут и мы никогда не увидимся вновь, поэтому негласно избегали завязывать какие бы то ни было отношения. У каждого хватало своей боли расставания, и никто не стремился добавлять новую её порцию.

О моей участи Пенелопа тоже не упоминала. О побеге я не думала. Да и куда я пойду в чужой стране, без документов, без денег и с клеймом? Меня схватит первый же встреченный патруль и в лучшем случае вернет хозяину. О худшем размышлять не хотелось, равно как и о возможном наказании за побег.

На следующий день Пенелопа спросила, не нужны ли мне книги или журналы для коротания избытка свободного времени. Удивленная, я согласилась на книги и вскоре девушка занесла несколько томиков. Сборники поэзии, старинных баллад и сказок, история становления Эллорийской империи, любовный роман, безмерно меня поразивший самим фактом наличия среди остальных книг. Хотя, возможно, роман принадлежал Пенелопе или кому-то из горничных. Первым я взяла сборник сказок и читала до глубокой ночи.

Часть меня мечтала, чтобы эта ленивая, будто разморенная полуденным зноем жизнь в тишине и покое чердачной каморки не заканчивалась. Чтобы мне и впредь приносили еду и книги и разве что ещё погулять выпускали бы и всё стало бы совсем хорошо. Чтобы забыли о том, для чего меня предназначили.

Другая напоминала, что так не будет, так не может продолжаться вечно. Что это всего-навсего иллюзия, передышка, затишье перед бурей, а буря может разразиться в любой момент. Что нельзя жить в четырех стенах, видя мир лишь через окошко.

И буря пришла, накрыла с головой сумрачным вечером.

Я поужинала и читала, сидя на кровати. За эти дни я привыкла к скрипу ступенек ведущей на чердак лестницы. Она методично скрипела в течение дня, когда Пенелопа поднималась и спускалась по ней, и по ночам, одиноким жалобным стоном, не раз вырывавшим меня из объятий сна. Девушка всегда заходила спустя некоторое время, чтобы забрать поднос с грязной посудой, поэтому, заслышав равномерный скрип, я не удивилась, только отвлеклась на секунду от сборника сказок, окинула быстрым взглядом комнату, убеждаясь, что все тарелки и столовые приборы собраны на подносе на столе.

Двукратный поворот ключа в замке, вкрадчивый шорох отворяемой двери.

Тишина.

Ни шагов, ни приветствия. Лишь ощущение тяжелого взгляда.

Я подняла голову от книги и столкнулась с синими глазами. Таилось в них что-то непонятное, тень недоумения и задумчивого интереса, но почти сразу она исчезла за холодной насмешкой.

Уже несколько несчитанных дней я видела только Пенелопу да изредка из окна – того черноволосого паренька. И вдруг явился хозяин. За мной.

– Надеюсь, отдых пошел тебе на пользу.

Господин желает узнать, набрал ли праздничный гусь нужный вес?

– Встань.

Я закрыла и отложила книгу, поднялась.

– Опять какой-то балахон, – поморщился с досадой Нордан, развернулся и вышел в коридор. – Хотя Дирг с ним, пусть Беван дальше сам с твоим гардеробом разбирается, если он вообще решит тебя одевать. Идем.

Беван? Тот самый, который должен приехать через четыре дня? Выходит, четыре дня уже прошли?

– Куда? – спросила я невольно.

– Пока – куда я скажу. Потом – куда прикажет твой новый хозяин.

Новый хозяин?

На пороге я пошатнулась, ухватилась за дверную раму. Он меня перепродал?

Нордан замедлил шаг, обернулся. Мрачный злой взгляд хлестнул плетью, мужчина вернулся, взял меня за руку выше локтя и практически потащил к лестнице.

– А чего ты ожидала? Думала, так и будешь сидеть на чердаке до скончания времен? Я потратил на тебя определенную сумму – не такую уж и маленькую, – и хочу хоть как-то окупить свои вложения. По-моему, это вполне естественное и закономерное желание, как ты считаешь?

Узкие ступеньки заскрипели, и мужчина выругался.

– Надо что-то сделать с этой дурацкой лестницей.

Я старалась не отставать и только закусывала нижнюю губу, когда пальцы на моей руке сжимались слишком сильно, но ноги слушались плохо и на первый этаж Нордан свел меня едва ли не волоком. Даже странно, что я нигде не споткнулась, не упала, не полетела кубарем ни с одной из лестниц. И надежда на то, что новый хозяин будет лучше нынешнего, не помогала.

В маленьком зале с высокими окнами и фортепиано в углу мужчина остановился, отпустил руку и повернулся ко мне. Осмотрел с ног до головы внимательно, критично. Одернул длинное желтое платье, которое, как и все вещи Пенелопы, было мне широковато, особенно в груди и бедрах, зато не стесняло движений и скрадывало угловатость фигуры. Провел ладонями по моим волосам, приглаживая. Судя по недовольству во взгляде, запоздало вспомнил о необходимости причесать товар перед продажей. Снова осмотрел.

– Инструкция та же, что и в прошлый раз, – голос сух, словно мертвый источник. – Ты милая, покорная, готовая исполнить любую прихоть хозяина рабыня, уяснила?

– Да, господин, – ответила я тихо.

Нордан направился к двустворчатой двери в конце зала, распахнул. Я последовала за мужчиной.

– Я вернулся и не один, – торжественно объявил Нордан с порога. – Бев, позволь преподнести тебе скромный, но крайне приятный подарок в знак моих искренних сожалений и извинений. Уверен, ты оценишь его по достоинству.

Мужчина отступил в сторону и втолкнул меня внутрь. И первое, что я увидела – изумленное лицо Дрэйка, сидящего в кресле цвета спелой вишни.

– М-м, Норд, ты решил разнообразить наш вечер интересной компанией? – прозвучал незнакомый мужской голос. Слишком приторный, насмешливый, царапающий скрытыми в обманчиво мягкой лапе коготками. Пока только слегка, играючи, но не сомневаюсь, что эти выпущенные на всю немалую длину коготки способны как ранить, так и убить. – Прекрасная мысль, одобряю. Правда, не маловато ли её на нас троих будет?

– Ты не понял, Бев. Девчонка не для нас, а для тебя. – На плечо легла тяжелая рука. – Сая, поклонись нашему собрату Бевану.

Поклонись. Сидеть. Лежать.

Как собачонке командует.

И какой поклон желают видеть господа – принятый в высшем свете легкий наклон головы, поясной поклон или сразу пасть ниц?

Будь что будет.

Реверанс. Не глубокий, средний – не перед особой королевских кровей приседаю. И глаза можно не поднимать – за последние недели я привыкла изучать полы и чужую обувь.

– Прелестная невинная рабыня из самого храма непорочных дев в Сине в твоё личное пользование. Чуешь, какой дивный аромат? Такой только у настоящих, выдержанных девственниц бывает. – Рука с плеча исчезла. Нордан отошел, зашуршал бумагами. – Один росчерк, и она вся твоя.

Быстрые шаги, на моих плечах другие руки, теплые, бережные, поднимающие из реверанса.

– Извини, Беван, но, похоже, вышла ошибка. – Дрэйк отпустил меня и приблизился к Нордану. Молниеносным движением выхватил из его руки знакомое свидетельство на собственность, достал из кармана жилета перо и, положив бумагу с зелеными виньетками по краю на кофейный столик, начал заполнять пробелы, где указывалось имя владельца. – К сожалению, Норд позабыл, что эта рабыня уже принадлежит мне.

Широкая, размашистая подпись, и Дрэйк, спрятав перо обратно в карман, продемонстрировал свидетельство Нордану.

– Будешь оспаривать? – уточнил Дрэйк невозмутимо.

На мгновение показалось – будет. Глаза похолодели до светлого льдистого оттенка, уже не синие, скорее голубые. Вызов во взгляде, лицо застыло маской неприязни, настолько яркой, жгучей, что захотелось броситься вон из гостиной вопреки тому, что неприязнь эта обращена не на меня.

Пока не на меня.

– Занятная, должно быть, рабыня, – насмешливое замечание Бевана разбило напряжение чуткой, выжидающей паузы.

В поле моего зрения появилась новая пара ботинок. Коричневые, начищенные. Я подняла взгляд на мужчину передо мной. Высокий. Моложе. Короткие каштановые волосы тщательно, подчеркнуто небрежно растрепаны. В глубине карих глаз, как и у Дрэйка, вспыхивали искры, но не рыжие, а золотые, рассыпались сухими песчинками. Хорошо сложен и даже одежда не могла смягчить линий тренированного мужского тела. И красив – той идеальной, далекой, эфемерной почти красотой, что свойственна скульптурам богов. Красотой, скрывающий холодный, бездушный камень.

– Экзотическая штучка. – Беван потянул ко мне руку, желая коснуться подбородка.

– Беван, – негромко окликнул Дрэйк.

Рука замерла на полпути. Заинтересованный взгляд же продолжил изучать моё лицо, накаляя воздух вокруг, оставляя неприятное, липкое ощущение на коже.

– И твоя правда, Норд, этот запах так и манит… – Нарочито глубокий, медленный вдох, хищный трепет ноздрей. – Но твоя метка несколько портит чудный букет. Так чья же это рабыня?

– Моя. – Дрэйк скрутил свидетельство трубочкой, шагнул ко мне. – Идем, Сая.

Я с облегчением отвернулась от Бевана, вышла из гостиной. Слишком пристальный, голодный даже взгляд преследовал, касался незримо затылка, спины, словно вынуждая обратиться в бегство. И отстал, лишь когда мы, миновав зал с фортепиано, оказались в холле.

– Норд уверял, что нашел тебе место в особняке, – произнес Дрэйк. – Я знал, что ты все эти дни находилась в доме и что тебя никто… не трогал. Норд говорил, что у тебя всё в порядке, но держать тебя в качестве подарка Бевану?

– Откуда?

– Что – откуда?

– Откуда вы знали, что я по-прежнему в доме?

– По запаху, Сая. Он действительно… довольно сильный и привлекает внимание. По крайней мере, наше.

Зрело желание обнюхать себя в поисках этого загадочного запаха.

И Дрэйк спрашивал обо мне?

Не забыл?

Хлопнула дверь.

– Знаешь, брат, сдается мне, ты переработал. – Нордан стремительно вышел следом. – Какого Дирга ты творишь? По какому праву распоряжаешься моим подарком, от которого сам отказался?

– Когда я в кои-то веки попросил тебя позаботиться о ком-то, кроме собственной персоны, то отнюдь не имел в виду, чтобы ты и дальше передаривал Саю каждому, чьего расположения хочешь добиться. – Дрэйк обернулся к Нордану.

– Это уже мне решать, не думаешь? Я купил эту девчонку, на ней моё клеймо. Что захочу, то и буду с ней делать, хоть поджарю на ужин.

– Согласно свидетельству я также являюсь владельцем, соответственно, моё решение в отношении девушки тоже имеет определенный вес.

– Это всего лишь бумажка.

– Это документ, имеющий силу на территории империи, чьи законы мы обязались соблюдать.

– Как будто половина этих твоих законов не проведена и не написана с подачи и под диктовку наших собратьев. – Нордан на секунду прикрыл глаза в попытке успокоиться. Бросил на меня едкий, неприязненный взгляд и продолжил тише, ровнее: – Только не уверяй, будто не чувствуешь его. Он везде, по всему дому, несмотря, что девчонку заперли на чердаке, и чем дольше она здесь находится, тем будет хуже. Поэтому надо или избавиться от девчонки, или избавить её от этой… особенности. По мне, так лучше избавиться от неё – дело хотя бы можно с пользой обставить и получить какую-то выгоду, а не только истеричные вопли.

Дрэйк качнул головой и вдруг усмехнулся.

– В тебе умер великий делец. – Мужчина повернулся ко мне. – Завтра вечером в императорском дворце состоится бал по случаю именин Её императорского высочества. Норд вряд ли изменит своим принципам и праздник не посетит – к большому облегчению остальных приглашенных. Сая, согласна стать моей спутницей на балу?

Наверное, если бы Нордан попытался взять меня прямо на этом месте, я удивилась бы куда меньше.

Бал? В императорском дворце? И Дрэйк приглашает?

Меня?!

– Рехнулся?! Мало братству меня, так ещё и ты решил впечатлить местное общество неординарными выходками и притащить во дворец рабыню?

И я готова подписаться под каждым возмущенным словом Нордана.

– Сая? – Дрэйк смотрел вопросительно, ожидая ответа.

– Я… – язык не слушался и правильные слова не приходили. Как объяснить, что я не могу? Нельзя приводить рабыню в высшее общество, это недопустимо, так… так не бывает! – Я… благодарна за ваше… приглашение, но я… я не достойна столь высокой чести, и я… не могу.

– Почему? Уверен, девушка, способная сделать столь безупречный реверанс, прекрасно справится и с прочими атрибутами бала.

Заметил. Только реверанс получился отнюдь не безупречным – слишком давно был женский пансион, многое успело позабыться. Серебряной реверансы не нужны.

Меня не вывозили в свет. Я никогда не была на балах, разве что ребенком на детских.

– Вообще-то девушка права, – неожиданно поддержал меня Нордан.

– Сая, мне бы не хотелось, чтобы ты отказывалась из ложной скромности или из-за своего нынешнего статуса. Твой реверанс и манеры за столом тем утром ясно говорят, что ты получила более чем приличное воспитание.

Наблюдательный. Так ничтожно мало времени провели мы в обществе друг друга и столько мелких, незначительных на первый взгляд деталей подмечено. Я их сама за собой не замечаю, а Дрэйк поймал и сделал выводы.

Страшно представить, что ещё он может заметить.

– И поверь, даже если всё, что я уже видел, – единственное, что ты знаешь и умеешь, то для императорского дворца и этого довольно, – негромкий, твердый и в то же время мягко убеждающий голос Дрэйка обволакивал пряным ароматом, и так хотелось верить. Без страха, без оглядки.

Что безвестная рабыня может, словно в сказке, превратиться в прекрасную принцессу и отправиться на бал. Танцевать, веселиться. Быть может, встретить прекрасного принца. Пусть лишь на несколько часов, но забыть о серой реальности, злой мачехе и ненавистных обязанностях, что ждут дома.

– Да, твой сомнительный комплимент наверняка ей крайне польстил, – добавил Нордан язвительно.

Не имеет значения. В конце концов, рабов не спрашивают, рабам приказывают.

Дрэйк спросил. Пригласил.

И хочется верить даже в крошечный кусочек сказки.

– Да, – я ответила почти беззвучно, одними губами, но Дрэйк понял.

Улыбнулся. Как в то утро в спальне, и я невольно улыбнулась сама. Робко, неуверенно.

Нордан нахмурился, взгляд потемнел. Моя улыбка померкла, исчезла первоцветом, занесенным снегом.

– Я провожу тебя в твою… – Дрэйк умолк, посмотрел укоризненно на Нордана. – Ты запер Саю на чердаке?

– Надеялся, что на другом конце дома запах будет ощущаться не так сильно.

– И я догадываюсь, где именно. – Дрэйк коснулся моего плеча, легонько подтолкнул к лестнице. – Ключ, пожалуйста.

Нордан покопался в кармане брюк, достал и бросил ключ. Дрэйк поймал не глядя.

– Я вернусь через несколько минут, а ты развлеки Бевана, пока он не выпил весь запас коньяка и не начал приставать к Пенни или Даниэле.

Мы поднялись на третий этаж, дошли до узкой чердачной лестницы.

– Тебя больше не будут запирать, – заговорил Дрэйк. – Ты можешь свободно ходить по дому и саду, но от прогулок без сопровождения по городу лучше до поры воздержаться. Я скажу Пенни, чтобы тебя переселили в нормальную комнату…

– Не надо! – прозвучало резко, категорично. Я смутилась. – Простите, я не хотела… Мне нравится комната на чердаке и… и здесь лестница скрипучая. Так я узнаю, что кто-то поднимается.

– Хорошо, – спорить мужчина не стал, только глянул задумчиво, взвешивая и решая неведомые мне задачи. – Завтра Пенни поможет подобрать тебе платье для бала, туфли и всё необходимое.

Я кивнула.

– Если тебе что-то потребуется, возникнут какие-то вопросы или проблемы, обращайся к Пенни либо сразу ко мне, договорились?

– Да… договорились, – снова кивнула я. – И… благодарю.

– Не за что. Спокойной ночи, Сая.

– Спокойной ночи.

Ступеньки заскрипели, ворчливо жалуясь на жизнь. Я вернулась в каморку, закрыла дверь. Сама.

Я не наивна. Понимаю, что за доброе отношение незнакомого мужчины к незнакомой девушке, тем более рабыне, придется расплачиваться. Что по-своему Нордан прав, и никто не станет держать меня на чердаке до конца дней моих. Что свобода, бал и покровительство не достанутся безвозмездно.

Я должна заплатить. И заплачу.

По крайней мере, теперь расплата уже не казалась столь ужасной.

 

* * *

 

Стон.

Одинокий, протяжный, разорвавший предрассветную тишину.

Сон слетел, вспорхнул испуганной легкокрылой голубкой. Открыв глаза, я лежала, вслушивалась напряженно, ожидая нового стона-скрипа.

Опять лестница. Поднимается кто?

Тишина вернулась осторожно, замерла неуверенно. Я откинула одеяло, встала с кровати, коснулась дверной ручки. Нажала в смутном страхе – вдруг заперто?

Не заперто. И дверь отворилась бесшумно. Шаг через порог и, мелко семеня, на цыпочках по холодному полу вдоль стены. Перед провалом уходящей вниз лестницы я остановилась, осмотрела, вытягивая шею.

Темно. Никого. По крайней мере, возле лестницы.

Быть может, ступеньки иногда скрипят сами по себе? Дом не новый и чердачная лестница стара, ремонта ей определенно давно не перепадало. Или домашние духи балуются, истории о которых мы пересказывали друг другу в пансионе по ночам.

Обратно всё равно шла на цыпочках. Долго ворочалась под одеялом, пытаясь согреться. И заснула, когда за круглым окном начало светлеть.

– Сая?

Я открыла глаза, высунулась неохотно из-под одеяла. Пенелопа аккуратно поставила поднос с завтраком на стол, глянула на меня удивленно.

– Что-то ты разоспалась, – проговорила девушка. – Обычно в это время ты уже одета, причесана и бодра.

– Простите, – пробормотала я.

Села и заметила взгляд Пенелопы, обращенный на белую мужскую рубашку на мне. Среди принесенной девушкой одежды была и ночная сорочка, но я так и спала в рубашке Дрэйка. Знаю, глупая блажь.

– Ладно. – Пенелопа отвела взгляд, посмотрела в окно. – Поешь и собирайся, Стюи отвезет нас в город.

– Зачем?

– Дрэйк попросил помочь тебе с выбором платья. Правда, признаться честно, в моде высшего света я не сильно разбираюсь, так что…

– Мы купим платье? – перебила я.

– Да, – подтвердила девушка.

– Но… за него надо платить.

– Разумеется. Дрэйк всё оплачивает, если тебя это беспокоит.

Глупая.

Естественно, платье должно быть новым. Никто не пустит в императорский дворец девушку в наряде с чужого плеча, наспех подогнанном по фигуре.

– Дрэйк… дома? – вопрос кажется неуместным и звучит скомкано.

– Нет, уже уехал. Нордан отсыпается после вчерашней гулянки.

– Гулянки?

– Вчера вечером они уехали втроём в город, – пояснила Пенелопа. – Дрэйк и Нордан вернулись поздно… или скорее рано.

Видимо, уехали уже после того, как Дрэйк проводил меня на чердак.

– А третий… собрат?

– В гостинице остался, к счастью, – скрыть облегчение девушка даже не пыталась. – Кто бы из братства ни приезжал в столицу, в этом доме они не останавливаются. Одна из немногих вещей, в которой Дрэйк и Нордан единодушны. Оба не любят пускать на свою территорию посторонних.

– Разве члены братства друг другу посторонние?

– Не то чтобы совсем посторонние, но и не близкие, по моим наблюдениям. Я зайду через полчасика, идет?

Я кивнула.

Пенелопа ушла.

Когда-то казалось, что нет ничего важнее в целом мире. Наряды, украшения, первый бал, внимание молодых кавалеров, робкий поцелуй, украденный в укромном уголке. Каждая из воспитанниц пансиона мечтала о дебюте, всеобщем восхищении и толпе поклонников. Пусть лишь в границах провинциального города, но своё высшее общество существует почти везде. Пусть лишь в фантазиях, но пока цветет юность, хочется верить, что ждет участь лучшая, нежели место гувернантки или помощницы модистки.

В служении Серебряной мирская суета потеряла былую ценность. Платья, балы и поклонники превратились в бессмысленную мишуру, ненужную и неинтересную. Истинные жрицы выше тщеславия, выше сиюминутного желания понравиться кому-то, не важно, мужчине ли, обществу ли. Жрицы не презирают тех, чьё положение не столь высоко, и не поклоняются никому, кроме своей госпожи. Даже членам правящей династии почтение следовать выражать умеренно, сдержанно, не льстить и не раболепствовать, помня, что монархи являются в этот мир и покидают его, порой едва ли не быстрее и чаще, чем обычные люди. Наша богиня же будет здесь до конца времен.

Я тоже мечтала.

Потом смеялась над тем, какой глупой была, истово веря в пустое.

И вот всё вернулось.

Платье, бал. Поклонник.

Нет, не поклонник. Хозяин. И я должна выглядеть достойно, оправдать оказанную мне высокую честь, не опозорить Дрэйка неподобающим внешним видом или поведением.

Надо признать, в моде, принятой нынче при императорском дворе, я тоже совершенно не разбиралась.

 

 

Глава 3

 

Эллорана, столица Эллорийской империи, оглушала шумом самодвижущихся экипажей, нестройным хором человеческих голосов, свистками и выкриками. Подавляла суетой и громадами многоэтажных зданий. Восхищала яркостью вывесок, разнообразием витрин, великолепием храмов, памятников и старинных особняков.

Впервые я видела столько людей. Столько экипажей. Конные повозки попадались, но нечасто. Столько домов и все такие разные. То одинаковые, словно капли воды, облепленные балконами, то сияющие огромными окнами, будто устремляющиеся в небо – казалось, ещё мгновение, и действительно взлетят. То удивительно похожие на дома Феоссии, двухэтажные, пёстрые, то красивые особняки с витражами и портиками.

Памятники на больших площадях, изящные скульптуры в вуали струй фонтанов, зеленые шапки скверов и парков. Широкие ленты мостовых, прихотливые извивы тесных улочек. Храмы, театры, музеи, салоны. Я смотрела и не могла насмотреться, боясь упустить старинный барельеф или причудливо разрисованную вывеску. Столько всего красивого, интересного, завораживающего и как быстро мелькает оно за окном нашего экипажа.

В переднем кресле сидел тот самый черноволосый юноша, которого я видела в первый день. Пенелопа называла его Стюи, но молодой человек представился Стюартом, хотя и заверил, что он давно привык и я тоже могу обращаться к нему Стюи. В дом он единственный попал не через агентство, а фактически с улицы и, что немало меня изумило, нанял юношу Нордан. И нанял на несуществующую толком должность мальчика на побегушках и иногда, по совместительству, водителя.

Мы долго катались по городу. Пенелопа рассказывала мне о местах и зданиях, которые мы проезжали, объясняла то, что было мне непонятно, и то, что я видела впервые. Наконец, достав из кармана жакета маленькие часы, девушка озабоченно нахмурилась и заметила, что пора экскурсию заканчивать и вспомнить о цели поездки. Назвала Стюи адрес и добавила, что сама покупает одежду в этом магазине. Он недорогой и вечерние платья там тоже есть.

Хорошо, если недорогой. Не хочу вынуждать Дрэйка тратиться на меня.

А потом я увидела его. Морской всплеск среди россыпи кроваво-красных брызг и багряных вспышек. 

Экипаж проехал мимо, но я торопливо замахала рукой, сбивчиво попросила остановиться.

– Что такое? – спросила Пенелопа, пытаясь через моё плечо разглядеть причину остановки.

Стюи послушно вывел экипаж из текущего лениво потока, притерся к кромке тротуара.

– Там, немного дальше, была витрина с платьями, – пояснила я. – Можно посмотреть поближе?

– Давай, – пожала плечами девушка. – Только что-то не припоминаю, чтобы здесь были магазины одежды.

Мы вышли из салона и Пенелопа, взяв меня под руку, повела в обратную сторону.

Оно не привиделось мне, ослепленной блеском и жизнью чужого города. Когда-то я мечтала о похожем, мне казалось, что такой наряд может носить только настоящая принцесса. Или леди высокого положения.

Заметив огромную витрину, я ускорила шаг, не обращая внимания на идущих навстречу людей. Приблизилась вплотную к стеклу.

Темно-синие пышная юбка и корсаж, украшенный белым цветочным кружевом, расшитый пайетками.

– Эм-м, Сая, – голос Пенелопы прозвучал несколько растерянно. – Не хочу тебя обидеть, но это салон свадебных платьев.

– Оно синее, не белое, – возразила я.

– Здесь белых и нет почти. В империи замуж выходят в красном.

Я отступила, оглядывая витрину целиком. Платья узкие, струящиеся. Платья с юбками-колоколами. Со шлейфами. Со старомодными рукавами-буфами. И всех оттенков алого, от нежных пастельных тонов до цвета красного вина и запекшейся, почти чёрной крови. Единственное белое, возмутительно короткое, затерялось в дальнем углу витрины.

Свадебное. Жаль.

Не всё ли равно? С мыслями о замужестве я рассталась ещё в храме и сейчас бессмысленно начинать заново грезить о несбыточном. Это всего лишь красивое платье.

– Пусть будет свадебное, – решила я.

В конце концов, едва ли кто-то поймет, где приобретен наряд. Да и дамы из высшего света не одеваются в магазинах готового платья.

Затем мы купили туфли. Нижнее белье. От предложения посетить ювелирный я отказалась. Драгоценности мне ни к чему.

По возвращению разгорелось нетерпеливое ожидание. Позабывшееся, затерявшееся за отблеском войны волнение, приятно тревожащее, будоражащее. Я понимаю, что всё это глупо, совсем по-детски, но я еле могу усидеть в чердачной каморке. Хочу вновь увидеть платье на себе, не только в тесноте примерочной кабинки. Хочу вновь увидеть своё отражение в зеркале. Хочу увидеть его глаза, когда он посмотрит на меня в этом платье…

Шальная мысль остудила ненадолго нетерпение.

Вполне естественное желание угодить хозяину. Доволен хозяин – лучше для меня. Я не убила себя, как того требовал устав, и должна принять все последствия своего решения. Принять и устроиться в новой жизни.

Придется платить. Помню об этом, только… Лишь папа смотрел на меня с восхищением и гордость, и никогда – другие мужчины. Дрэйк посмотрит и страшно обнаружить, что я… то есть моё платье ему не понравится.

Пенелопа заглянула ко мне вечером. Принесла ужин раньше прежнего и после проводила в свою комнату на третьем этаже. Одеваться в спальне девушки удобнее, в каморке и не развернуться нормально, и зеркало там только маленькое, ручное.

Пенелопа застегнула длинный ряд пуговичек на спине и отошла, пообещав скоро вернуться, а я села за туалетный столик. Расчесала волосы, оставив свободно распущенными по плечам и спине, как привыкла в храме. Совсем немного косметики на лицо – ресницы, губы, капелька дымчатых теней на веки. Послушницам запрещалось краситься и сложные прически не одобрялись. Я провела бережно по атласным складкам юбки, сплетающимся в диковинные цветы, по корсажу, блестевшему синими искрами росы. Выше белое кружево до шеи, прикрывающее декольте и плечи, оставляющее руки открытыми. Клейма почти не видно, особенно если не приглядываться целенаправленно.

Принцесса? Рабыня?

Кто знает.

Я подарила отражению слабую улыбку, впервые за долгое время оставшись удовлетворенной тем, что явило зеркало. И вздрогнула, краем глаза заметив в зеркальном овале чёрную тень.

Я не видела Нордана со вчерашнего вечера, но боялась встретить его всякий раз, когда в сопровождении Пенелопы спускалась и поднималась по лестницам особняка, когда выходила во двор и из салона экипажа.

Мужчина оттолкнулся от дверной рамы, намеренно неспешно приблизился ко мне. Я настороженно следила за его отражением, обманчиво скучающим, ленивым. Не обратила внимания, оставила ли Пенелопа дверь открытой, когда уходила, или Нордан вошел сам, без спроса, но створка распахнута.

Позвать на помощь?

– Вижу, прогулка по магазинам прошла удачно. А как поездка по Эллоране? Все достопримечательности осмотрели? – голос звучал ровно, однако крылся под снежной шапкой показного спокойствия тонкий лед напряжения. Неудачный, неловкий шаг и провалишься в темную прорубь.

– Мы не… – начала я.

– Не ври мне, котенок. – Нордан остановился за моей спиной. – Вы слишком долго отсутствовали для быстрого променада по ближайшим магазинам, а Пенни у нас не любительница часами там торчать. Понравился город?

При других обстоятельствах и с другим собеседником я с удовольствием поделилась бы впечатлениями и эмоциями.

Но ответить надо. Пока не приказали.

– Да, он… удивительный и непривычный. Я… не видела прежде подобных ему городов, – я старалась говорить так же спокойно, беззаботно. Всё равно срывалась.

– Подозреваю, ты вообще мало что видела в своей недолгой жизни. – Нордан склонился к моему плечу, зеркало равнодушно отразило его лицо рядом с моим. – Веди себя на балу прилично и не заигрывай с другими. Узнаю, что флиртовала с посторонними мужчинами… а я обязательно узнаю… или позволяла им какие-то вольности сверх предписанных этим треклятым этикетом, и в лучшем случае бедолаги отделаются парой-тройкой переломов.

Нордан повернул лицо ко мне, его дыхание коснулось моих волос и щеки. Шумный вдох отозвался зябкой дрожью.

– Нордан?

Пенелопа!

Мужчина резко выпрямился, обернулся к замершей на пороге девушке.

– Нордан, я понимаю, что вы с Дрэйком здесь хозяева, но всё-таки пока это моя спальня, – заметила Пенелопа.

– Я только на минуту заглянул, проведать мою собственность, – ответил мужчина. Слишком радостно, с фальшивой безмятежностью. – Не каждой рабыне предоставляется возможность посетить императорский дворец.

– А ещё нищим, рабочему классу, жителям провинции, многим даже вполне состоятельным горожанам, обедневшему дворянству… в общем, список тех, кто никогда не переступит порог императорского дворца, можно продолжить. На старых и новых территориях империи всегда было, есть и будет полно людей, которые не то что не окажутся во дворце, но даже никогда его не увидят, однако это не означает, что они…

– Пенни, будь добра, воздержись от лекции о равенстве людей. – Нордан глянул на меня через плечо. – Красивое платье, морской синий тебе к лицу. – И вышел.

Девушка покачала головой, пересекла комнату.

– Два года уже работаю в этом доме, но понять Нордана так и не сумела. Видимо, не стоит и пытаться.

– Они поэтому живут вдвоём? – спросила я тихо. – Нордан называл Дрэйка опекуном.

– Судя по всему, – подтвердила Пенелопа. – Дрэйк за ним приглядывает и уже довольно давно, однако, насколько мне известно, лишь некоторое время назад стал своего рода постоянным надсмотрщиком. Готова? Дрэйк ждет в холле.

Я встала. Отвыкла. От пусть и маленького, но всё же каблука на синих туфельках. От юбки в пол. От короткого, шуршащего вкрадчиво шлейфа. Ступать приходится осторожно, мелкими шажками. Пенелопа рядом и в её присутствии мне почти не страшно. Только волнение не унимается, подстегивает изнутри.

Сбегающие в холл широкие ступеньки под темно-красной ковровой дорожкой. Я остановилась на мгновение на лестничном пролёте, повернулась лицом к залу внизу. Услышав звуки шагов, Дрэйк поднял голову, посмотрел на меня. Сердце замерло вдруг на секунду и застучало быстрее. Вместе с Пенелопой я спустилась медленно в холл, чувствуя, как под пристальным взглядом мужчины внезапно стало жарко щекам. Кажется, и всему телу.

Элегантная чернота фрака, оттеняющая белизна рубашки, невесомая бабочка на шее. Легкая улыбка и сердце снова застыло в груди. Так странно и вместе с тем пленительно.

– Пенни передала, что ты отказалась от драгоценностей, поэтому я взял на себя смелость выбрать украшения, – начал Дрэйк и протянул мне плоский чёрный футляр. – Пенни описала твоё платье и…

– Не нужно, право, – перебила я.

– Сая, дамы на светских мероприятиях не появляются без украшений, – добавила Пенелопа. – Правда, некоторые обвешаны ими, словно ювелирная выставка на выезде.

Мужчина сам открыл футляр. Крупные белоснежные жемчужины кольцом и две поменьше. Скромно. Неброско.

И жемчуг вполне уместен для молодой незамужней леди.

– Я не могу…

– Это всего лишь простое украшение, – возразил Дрэйк.

Я нерешительно надела серьги. Мужчина взял браслет, отдал футляр девушке. Я подала левую руку, ощутила прикосновение прохладных гладких жемчужин к коже, обвившихся вокруг запястья.

– Благодарю. – Руку я отняла осторожно, боясь прикосновений не камней, но пальцев.

Не из страха. Или всё же то был страх, однако странный, пьянящий.

Пенелопа проводила до выхода. В освещенном фонарями дворе, возле фонтана, стоял блестящий чёрный экипаж с незнакомым мужчиной-водителем в темно-зеленой униформе. Дрэйк открыл дверцу, пропуская меня на заднее сиденье. Сел рядом. Экипаж тронулся с мерным рокотом, объехал фонтан, выбираясь со двора на дорогу. Створки ворот закрылись сами.

Вечерняя Эллорана прекрасна. Удивительно светла: множество фонарей на дорогах, улицах и у экипажей, освещенные изнутри витрины и даже вывески с подсветкой. Выше сияющих зданий трепетали сумерки, стекали в переулки и дворики, рождали причудливые тени там, где мешались со светом. На дорогах свободнее, чем днем, и экипаж ехал быстро.

Большая площадь, увенчанная чёрной скульптурой в длинных развевающихся одеждах. Высокая стена ограды, арка ворот и распахнутые створки с гербом. Полукругом по периметру площади императорские гвардейцы, оттесняющие людей. Человеческие голоса звучали вразнобой, то тут, то там возникали непонятные белые вспышки. Вокруг полно других экипажей, особенно конных, и все они выстраивались в вереницу, медленно проползали под аркой и тянулись кажущимся нескончаемым потоком по длинной широкой аллее к белому дворцу. Поворачивали к освещенной лестнице, останавливались, высаживая пассажиров, и уезжали.

По мере приближения к дворцу становилась слышна музыка. Пока негромкая, торжественная. Когда наконец наш экипаж остановился перед лестницей, один из лакеев открыл дверь. Я вышла из салона, разглядывая поистине огромную лестницу с цветочными вазонами на широкой балюстраде, будто уходящую в темное небо.

– Сая. – Дрэйк встал рядом, и я послушно просунула свою руку под его локоть.

По белым ступенькам струилась алым следом ковровая дорожка. Лестница длинная, мы поднимались и поднимались. Я начала считать ступеньки, но сбилась на двадцать первой.

А дворец рос, распускался исполинским цветком. Лепестки-стены с проемами окон и замершими в нишах скульптурами. Синий венчик крыши с декоративными башенками по углам. Сердцевина парадного входа с крылатыми кариатидами и позолоченным гербом правящей династии.

Лестница всё-таки закончилась, оставив легкое головокружение. Музыка звучала всё громче, люди, как и их экипажи раньше, вереницей миновали чёрный вход в глубине портика, степенно, вальяжно шествовали по короткой галерее и наполняли просторный зал. В дальнем его конце возвышение под красным бархатом и три пустых пока кресла с высокими спинками. Трон императора и его супруги и дочери.

Я увижу императора.

Человека, обратившего мою страну в жалкое подобие, тень себя прежней, оборвавшего множество жизней и навсегда перечеркнувшего жизни тех, кто выжил.

– Нас не будут объявлять? – спросила я шепотом.

– Позже, когда придет император с семьей, – объяснил Дрэйк.

– Но я же… – никто.

– Тебя представят как мою спутницу. Мы лишь поприветствуем и засвидетельствуем императору и императрице наше почтение и поздравим Её высочество. Я и так вижу Октавиана практически каждый день и, поверь, у меня нет ни малейшего желания лицезреть его ещё весь вечер. Предпочитаю любоваться красотой моей спутницы и наслаждаться её обществом.

– Я… – Теперь щеки горели. Искусство светской беседы, которому учили в пансионе, не вспоминалось и достойного ответа не приходило.

– Дрэйк!

Мужчина обернулся на звонкий женский голос. Я тоже.

Ловко лавируя между продолжающими прибывать гостями, к нам приблизилась девушка. Яркая, рыжеволосая, с сияющей улыбкой на алых губах. Выше меня ростом и определенно немного старше. Струящееся бархатное платье цвета спелой вишни, длинное, но не в пол, а до щиколоток, перехваченных ремешками чёрных туфелек. Волосы уложены в простую прическу, мягкими волнами обрамляли хорошенькое живое личико со светлыми зелеными глазами.

– Не могу сказать, что я удивлена, увидев тебя здесь, – заговорила девушка. – А наша ледышечка, надо полагать, опять отлынивает от обязательной светской программы?

– Другого я от Норда и не ожидал, – ответил Дрэйк.

– Ой, а ты тут первый раз, да? – Девушка повернулась ко мне, изучая внимательно, с любопытством. – То-то я смотрю, лицо новое и запах вроде незнакомый. Я Лиссет Элери, маркиза чего-то там. Дело в том, что титул у меня недавно, и я никак его не запомню.

Я глянула вопросительно на мужчину.

– Сая, – коротко представил меня Дрэйк.

– И всё? – уточнила Лиссет пытливо.

– И всё.

– Пусть так, – беззаботно передернула плечами девушка. Заметила мой растерянный взгляд и вдруг улыбнулась шире, задорно, неожиданно заразительно. – Нас таких здесь много: нелюдей, колдунов и всяких-разных созданий с несуществующими титулами и фамилиями. Пока императорский двор одно из самых популярных мест в этой части мира и сюда стекаются блестящие умы, люди искусства, представители аристократии из других стран, авантюристы, подхалимы и мы. Все знают, что наши титулы придуманные, но никто не возражает. Я кицунэ, а вот эти, – Лиссет указала на Дрэйка и продолжила заговорщицким шепотом: – Эти люди только наполовину.

– Лиссет, мне кажется, ты слишком много рассказываешь человеку, который, вполне возможно, не готов к твоим откровениям, – возразил мужчина предостерегающе.

– А возможно, в самый раз, правда ведь, Сая?

Кицунэ. Лиса-оборотень.

В библиотеке храма мне довелось читать о них. Кицунэ жили в далекой стране туманов на северо-востоке и, если верить книгам, не забирались на юг.

И я впервые видела оборотня. Я даже не была уверена, что они ещё показываются людям. Хотелось потрогать девушку передо мной, убедиться, что она настоящая. Ещё в книгах упоминалось, что у кицунэ несколько хвостов. Правда ли это?

– Откуда ты родом? – спросила Лиссет.

– Не уверен, что вопрос уместен.

– Нет-нет, всё в порядке, – поспешно поддержала я разговор. Нельзя вечно отмалчиваться, нельзя слушать весь вечер, как Дрэйк за меня отвечает. – Я из Феоссии.

– А-а, – протянула девушка.

Догадалась? И чует ли она как оборотень клеймо Нордана? И тот загадочный запах, так странно действующий на членов братства?

Высшая аристократия Феоссии кто бежал в другие, мирные пока страны, кто сражался, кто сразу склонил голову перед наступающей армией и открыл двери своих поместий. Многие из сражавшихся захвачены в плен, наш король Дамасио тоже бежал вместе с горсткой преданных короне приближенных, оставив захватчикам королеву Лайан. Говорили, что молодой король бился храбро, наравне с простыми солдатами шел в бой, защищая свою страну, своих людей. Говорили, что король трус, бросивший юную супругу на растерзание императорским военачальникам, а сам скрывшийся под покровом ночи, словно последний дезертир. Говорили, что король горяч, упрям и своеволен и, начни он переговоры с императором вместо резкого отказа сдаться и пылких монологов о свободе, можно было бы избежать резни, рабства и уничтожения.

А где в том истина, теперь и не разобрать.

И похожа ли я на феосскую аристократку из высших?

– Я сегодня опять без пары, так что придется тебе побыть прямо ах, каким душкой, и поухаживать за нами обеими. – Лиссет подхватила Дрэйка под другую руку, по-дружески подмигнула мне. Увлекла уверенно мужчину, а вместе с ним и меня вглубь зала. – До явления монарших особ время есть, поэтому приступим к самому главному. Сая, знаешь, что самое лучшее на этих банкетах?

Я покачала отрицательно головой.

– Халявные закуски и выпивка!

Дрэйк бросил мимолётный грустный взгляд на сияющие хрустальные люстры под сводом зала, но мне с каждой минутой всё больше нравилась эта девушка, подобная живому язычку пламени. Действительно лисичка, рыжая, веселая и с хитринкой в зеленых глазах.

Столы с самым лучшим тянулись длинным рядом вдоль одной из стен. По залу сновали слуги с подносами, полными тонконогих бокалов с игристым напитком, но и на столах, устланных белыми скатертями, теснились бокалы, серебряные блюда с закусками, легкими десертами и фруктами.

– Попробуй во-он те крошечные пироженки, – посоветовала Лиссет. – Очень вкусные, но с одним недостатком – они очень маленькие. А я, пожалуй, сначала выпью. Натощак оно как-то лучше идет.

– Лиссет, – вновь предостерегающе произнес Дрэйк.

– Дрэйк, не будь таким серьезным и скучным. От того, что ты немного расслабишься, мир не рухнет. И уж тем более не мешай расслабляться другим.

Я решилась отпустить мужскую руку, взяла предложенное девушкой пирожное.

– Ну как? – осведомилась Лиссет, пригубив шампанского.

Я кивнула.

– Да… вкусно. – Нежная шоколадная начинка таяла на языке. И впрямь, недостаток лишь один – размер.

– Я рада. Надеюсь, ты уже совершеннолетняя? Если да, то бери пример с меня и начинай пить. Через пару часов это мероприятие нельзя будет выносить на трезвую голову.

– Лиссет, Сая сама решит, стоит ли ей пить или нет, – вмешался Дрэйк.

– Вот именно, сама. Поэтому нечего торчать над душой, как строгий родитель над уроками отпрыска, – парировала девушка. – И, кстати, лучше спрячься под столом или устрой какой-нибудь из ваших братских фокусов, потому что сюда идет Хейзел.

Лицо мужчины на мгновение исказила гримаса раздражения, недовольства. Затем Дрэйк посмотрел на меня извиняюще и обернулся к новой даме.

– О, Дрэйк, я всегда узнаю вас издалека, – пропела дама, протягивая руку.

– Графиня. – Мужчина коснулся осторожно девичьего запястья, склонился к пальчикам.

Молода. Красива. Идеальна живым воплощением светской мечты – не так высока и тонка, как Лиссет, светлые волосы, пухлые губы, широко распахнутые голубые глаза. На Дрэйка они смотрели с восторгом и интересом жадным, цепким, словно ощупывающим мужчину с ног до головы, но по Лиссет полоснули презрением и задержались на мне. Изучали настороженно, оценивающе.

– Хейзел Кэрт, графиня Марлан, – сухо представила светловолосую Лиссет.

– Моя спутница леди Сая, – продолжил Дрэйк.

– Леди Сая? – повторила Хейзел. Удивленная улыбка, обращенная мужчине, и тень неприязни в голубых глазах. – Она из ваших?

– Да, из наших, – подтвердила Лиссет. Тоже улыбалась, но натянуто, кисло, маленькими глотками допивая шампанское.

– Значит, вы недавно при дворе, леди Сая? – речи графини лились воробьиным щебетом, скрывая за пустыми трелями готовую броситься кобру. – Ах, можете не отвечать, я и так всё вижу. Весьма прелестное платье, весьма. Досталось вам от матушки? Или вы лично застали времена, когда такой фасон был в моде? С долгожителями никогда не угадаешь, сколько им лет на самом деле.

Не стоило покупать первое понравившееся платье. Надо было доехать до магазина и посмотреть, что действительно модно. Что хотя бы продается повсеместно. А я, завороженная красотой дворца, и внимания не обратила, что женщины вокруг не в пышных нарядах. И юбки короче. Декольте глубже. Иные глубоки настолько, что поневоле начинаешь сомневаться в наличии под тонкой тканью нательного белья.

Платье Хейзел, цвета топленого молока, расшитое россыпью бриллиантов, обтекало стройную фигуру, соблазнительно подчеркивая линии тела. И жемчуга к лицу медовым блондинкам.

– Дрэйк, не будете ли вы так любезны передать мне бокал с вином? Благодарю. – Приняв бокал, графиня повернулась боком ко мне, пригубила напиток. – Я оставила вам танец. Возможно, даже два.

– Вам следовало предложить их другому счастливчику, – ответил мужчина. – Вы прекрасно знаете, что я не танцую.

– Быть может, вы всё же сделаете исключение? Для меня? – Хейзел подалась к Дрэйку и вдруг пошатнулась.

Бокал дрогнул, накренился резко и плеснул щедро содержимым на мою юбку.

– Ох, простите, я ужасно неловкая!

– Да неужели? – огрызнулась Лиссет, наклонилась, поставив свой бокал на стол и рассматривая впитывающуюся в синие цветы жидкость.

– Вы на что-то намекаете, маркиза? – прищурилась недобро Хейзел.

– Я… – Под этим залом ведь есть другой этаж? Может, паркет разверзнется, и я провалюсь туда? – Мне надо уехать… пожалуйста.

Я не могу здесь оставаться. Это ошибка. Дрэйк переоценил мои возможности.

– Ничего страшного не произошло, Сая, – попытался заверить мужчина. – Пятна почти не видно.

– Пожалуйста, позвольте мне вернуться в особняк, – мой голос звучал жалко. Впрочем, жалкой я себя и ощущала.

Жалкой и неуместной.

– Попробуем замыть, – предложила Лиссет, взяла меня под локоть и повела к выходу из зала. Дрэйк последовал было за нами, но лисица остановила его жестом. – А ты куда? В дамскую с нами пойдешь?

Мужчина послушно отступил, мы возобновили прерванное движение, однако я успела заметить на губах Хейзел усмешку, полную яда злорадства.

 

* * *

 

Дамская комната дворца походила больше на гостиную. Яркие люстры, узоры на светлых стенах, длинный ряд зеркал, затянутые в оправу мрамора перламутровые раковины, золотистый диванчик в центре. И никого.

– Вот су… плохая самка собаки. – Лиссет заново осмотрела пятно. – А собак я сильно недолюбливаю по понятным причинам.

Я повернула серебристый вентиль, подставила ладони под полившуюся из крана холодную воду. Коснулась мокрыми пальцами висков.

Если Дрэйк прежде не понимал, что ошибся, пригласив меня, то теперь наверняка осознает всю неправильность своего решения.

– Хейзел сначала за Норданом бегала, в её глазах он был загадочней, опасней и, соответственно, притягательней. Бегала, наверное, пару месяцев, поскольку светские мероприятия Нордан презрительно игнорирует, и наконец подловила его в ресторане. Он её прямо там и… кхм, отымел по-быстрому, то ли в подсобке какой-то, то ли вообще в туалете, и потерял к ней всякий интерес. Хейзел жутко оскорбилась, но Нордан плевать хотел на её мнение вообще и в частности. Хвастаться таким сомнительным достижением она, конечно, не стала и переключилась на Дрэйка, хотя слушок всё равно просочился. А бедный Дрэйк всё вежливо ей отказывает.

– Графиня замужем? – В Феоссии подобное вызывающее поведение считалось бы скандальным.

Подумать только, бегать за мужчинами, потеряв всякий стыд и гордость.

– Была. Граф Марлан скончался три с лишним года назад во время предыдущей военной кампании императора, крайне удачно не оставив ни прямых наследников, ни родственников, ни упомянутых в завещании претендентов на состояние. Так что Хейзел отхватила титул, деньги, недвижимость и независимость, чем и пользуется.

– Разве не должно ей по окончанию срока траура снова выйти замуж?

– Сая, мы в Эллорийской империи. Нравы здесь куда свободнее, чем во многих странах, включая Феоссию. Вдова не обязана повторно выходить замуж, если не желает этого сама, если не требует семья или если не прикажет император. Может открыто завести любовника – это не считается зазорным, если только он не женат, и она не собирается увести его из семьи. Женатые пары не обязаны предъявлять наследника ровно через девять месяцев после свадьбы, вполне допускается год-два пожить для себя.

О чрезмерной распущенности императорского двора наслышаны были даже мы, храмовые послушницы, но на самом деле до сего момента я плохо представляла, в чем выражалась эта свобода нравов.

– Ну что, рискнем замыть?

– Позвольте, маркиза…

– О, нет-нет, никаких маркиз и выканья, – возразила Лиссет.

– Хорошо… Лиссет, – медленно кивнула я. – Я… попробую сама справиться. Я на минуту.

Под удивленным взглядом лисицы я прошла в ближайшую кабинку, закрыла дверь. Расправила юбку, растерла друг об друга ладони и поднесла к темному пятну.

Это несложно. Пропустить сияние сквозь пальцы и по ткани, позволяя ему стереть следы чужого недоброго умысла, растворить въевшуюся в атлас жидкость. В храме не одобряли бытовое применение дара Серебряной, напоминали, что богиня не для того отметила нас милостью своей, чтобы мы растрачивали силы на пустяки, однако на чем нам ещё было тренироваться, кроме как на исцелении собственных ссадин и синяков да выводе пятен с одежды?

Убрав руки, я оглядела синие цветы. Как новенькие.

– Вот она какая, ваша лунная магия, – прозвучал сверху голос Лиссет.

Я вздрогнула, вскинула резко голову. Лиссет наблюдала за мной, приподнявшись над перегородкой между кабинками.

– Я наслышана и читала, но своими глазами не видела, – задумчиво продолжила лисица. – И мой тебе совет на будущее: если скрываешь дар, то никогда не колдуй в присутствии оборотня. Мы чуем магию.

– Лиссет, я… – начала я и умолкла растерянно.

– Спокойно, все свои. – Лиссет спрыгнула – скорее всего, с унитаза, на котором стояла, чтобы дотянуться до верха перегородки, – открыла дверь в занятую мной кабинку. – Ну, колдуешь, и что? Вернемся в зал, и я тебе с десяток магов покажу, восемь из них точно считают себя великими чародеями. И смотри, как здорово у тебя получается, даже пятнышка не осталось.

– Лиссет, это ненадолго. – Какая разница, в конце концов? Зачем стараться скрывать то, что вскоре исчезнет неминуемо?

– Что, эффект временный и пятно позже снова появится? – нахмурилась лисица.

– Нет. Сияние… Я потеряю дар после первого же раза.

– Какого раза?

– Мы, отмеченные милостью Серебряной, нашей богини, теряем свой дар, если… если проведем с мужчиной… – слова подбирались трудно, складывались в предложения тяжело, неповоротливо, словно груженая телега на узкой дороге. Впервые я рассказывала о сиянии и том, что ждало меня, постороннему, не связанному с храмом, не посвященному в тайные знания жриц. – То есть если я потеряю… невинность, всё равно, с кем и при каких обстоятельствах, то сияние… дар покинет меня. – Я вышла из кабинки, нервно крутя браслет, перебирая гладкие жемчужины. Глубоко вздохнула, решаясь. – Я рабыня, Лиссет. Несколько дней назад Нордан купил меня в качестве подарка Дрэйку, но Дрэйк не принял его… то есть меня. Тогда Нордан передарил меня Бевану, однако Дрэйк неожиданно вступился за меня, заполнил свидетельство на собственность на своё имя и пригласил меня на этот бал и заплатил за платье, и никто не знает о моём даре… – я говорила быстро, сбивчиво, торопясь поделиться произошедшим, пока решимость не истаяла во мне окончательно. – Но Дрэйк ошибся, я не должна находиться здесь и… – Стоя спиной к лисице, я сдвинула кружево, открывая часть клейма. – И на мне клеймо Нордана.

– А-а, так вот что это такое непонятное в твоём запахе. – Легкие шаги, и Лиссет приблизилась ко мне, разглядывая цветок на коже. – Примерно как табличка на заборе: «Осторожно, злая собака». Тоже первый раз вижу. И кто же, получается, твой хозяин?

– Не знаю, – беспомощно пожала я плечами. Отпустила кружево, повернулась к лисице. – Оба, наверное.

– Совладельцы, – улыбнулась Лиссет лукаво.

– Видимо так. И… тебя не оскорбляет факт, что рабыню привели в императорский дворец, выдают за леди…

– Оставь эту чушь людям, – отмахнулась лисица. – И ты тут не одна такая «безымянная». Из наших есть, кто ещё не придумал себе титул поблагозвучнее. И наверняка хоть кто-нибудь да приволок с собой дорогостоящую девицу из эскорт-услуг. Их тоже называют леди и какое-то имя. Никто и внимания не обращает. – Лиссет взяла меня под локоть, понизила голос: – Не беспокойся о Дрэйке. Во-первых, он взрослый мальчик, если решил привести тебя сюда, значит, счел необходимым. Во-вторых, приставать к тебе он не станет, могу на любой из собственных хвостов поспорить.

– Нордан говорит, что от меня пахнет иначе, – призналась я. – И мой запах действует на Нордана… странно. Дрэйк тоже его чувствует, но реагирует спокойно.

– Ой, не знаю. Магию я в тебе чую, а этот пресловутый запах невинных дев… Я сколько к девственницам ни принюхивалась, так и не заметила чего-то особенного или принципиально отличающего их от остальных. Может, нам, женщинам, и не дано его чувствовать?

Мы неспешно вернулись в зал. Оркестр не играл, гости разделились на две группы: одна собиралась вдоль стен, другая тянулась пёстрой живой лентой к тронам на возвышении. Кресла более не пустовали, занятые тремя фигурами. Чёрная в центре, две красные по обеим сторонам.

– Надеюсь, Дрэйк занял место, – пробормотала Лиссет, внимательно рассматривая живую ленту. – Как только вижу очередь, сразу хочется спросить «Кто последний на выдачу?»

– На выдачу чего?

– Чего-нибудь. Издержки нищего голодного детства. Вон Дрэйк.

Не обращая внимания на тихие возмущенные замечания, полетевшие нам вслед, лисица уверенно двинулась вдоль очереди, не отпуская мою руку. Я отвернулась от людей, стараясь спину держать прямо и смотреть лишь на пучок рыжих волос на затылке спутницы. Остановилась Лиссет примерно посередине, мягко подтолкнула меня вперед, к Дрэйку, и сама пристроилась рядом, невзирая на презрительное шипение пожилой женщины позади, в белом и бриллиантах.

– Всё в порядке? – уточнил Дрэйк.

– Да, всё хорошо, – заверила я.

– А…

– Мы со всем разобрались, – ответила Лиссет. – Маленькие женские хитрости.

– Сая, я должен извиниться перед тобой. Менее всего я ожидал, что графиня станет размениваться на столь мелкие и недостойные леди её положения…

– Пакости, – подсказала Лиссет.

– В любом случае я прослежу, чтобы она более тебя не беспокоила.

– Вы… что-то сказали ей? – Что он успел наговорить графине в наше отсутствие?

– Настоятельно порекомендовал впредь следить и за руками, и за репутацией. Напомнил, что случайно подмоченное платье не стоит настолько подмоченной репутации, – мужчина говорил спокойно, но за каждым его небрежным словом мне чудился иной смысл, если не угроза, то предостережение.

– Не стоило, правда… Возможно, всё произошло действительно случайно, – я сама не верила в неловкость Хейзел, однако меньше всего хотелось, чтобы Дрэйк ссорился с кем-то из-за меня.

– Дрэйк, и где ты нашел этого наивного ребенка? – отозвалась Лиссет.

– Это не я нашел Саю, – возразил мужчина тихо, и мне послышалось эхо печали и сожаления.

– Я собираюсь устроить завтра большой загул по магазинам и салонам. Сая, может, составишь мне компанию?

– Я… – опять покупки?

– Что бы там ни пела наша общая знакомая, твоё платье совершенно очаровательно, лучше местных мод. Да я и сама не в восторге от нынешних фасонов, но на официальных мероприятиях, увы и ах, приходится терпеть. Однако я подозреваю, что ты вряд ли приехала в столицу с полным гардеробом на все случаи жизни. – Лисица бросила многозначительный взгляд на Дрэйка. – Или я ошибаюсь?

Фигуры под красным бархатом всё ближе. Герольд громко называл имена и титулы и объявляемые преклоняли головы пред ликами монархов, неподвижными, точно изображенные на холсте.

Мужчина ответил не сразу.

– К сожалению, не ошибаешься. – Дрэйк посмотрел вопросительно на меня. – По-моему, прекрасная идея, как ты считаешь, Сая?

Нордан прав: Дрэйк рехнулся.

– Простите, но… но это слишком, понимаете? – Как мне переубедить его? – Не подумайте, что я неблагодарная, нет, я бесконечно вам признательна, я никогда не смогу расплатиться с вами за то, что вы для меня сделали…

– Сая, эти вопросы лучше обсудить дома, – перебил мужчина. – Однако тебе пригодится совет и помощь женщины, которая разбирается во всех этих дамских тонкостях. Отправляйся завтра с Лиссет.

– Я заеду в полдень, – невозмутимо добавила лисица и отступила назад под срывающееся, трагическое шипение дамы в бриллиантах.

– Дрэйк, это наверняка дорого, – прошептала я, повернув лицо к мужчине.

Сандал, лето, земля, согретая солнцем.

От этого запаха кружилась голова, и мысли становились ненужными. Запах преследовал меня во снах, непривычных, горячих, где уже не было меня, я исчезала, плавилась, охваченная огнем.

– Сая, перестань думать о том, что дорого, а что нет. Если бы я счел, что покупки окажутся слишком дороги или что тебе будет небезопасно находиться с Лиссет, я бы тебя не отпустил.

Я говорила себе, что виновата рубашка Дрэйка, с которой я не могла расстаться.

А сейчас мы лишь стоим вплотную, плечом к плечу.

И не надо пристально всматриваться в мужское лицо рядом, повернутое в профиль, находящееся так близко, что, ещё чуть-чуть подавшись к нему, я могла бы коснуться губами щеки с тенью щетины.

Неожиданно Дрэйк перехватил мой взгляд. В темной глубине глаз плясали язычки огня, маня, приглашая последовать за ними, и на мгновение мне показалось, что пламя вспыхнуло сильнее, затапливая зрачок и радужку.

Шаги перед нами резким напоминанием, и мужчина отвернулся. Приблизился к герольду, шепнул что-то на ухо и, вернувшись на место, взял меня за руку.

– Лорд Дрэйк и его спутница леди Сая!

Отрез свободного пространства между нами и тремя ступеньками возвышения, покрытого красными коврами. По обеим сторонам вытянувшаяся по струнке охрана, несколько человек из свиты императора и его семьи, застывшие мрачными изваяниями вокруг. Сам император в чёрном мундире без единого светлого пятна. Октавиан немолод, худощав и непроницаем. Немного всклоченный, насупленный старый ворон, повидавший в жизни достаточно, чтобы ценить покой, но лишенный возможности побыть в одиночестве по-настоящему.

Её императорское величество Катаринна из Виатты. Супруги, оба черноволосые, светлоглазые, с резкими, хищно заостренными чертами лица, походили друг на друга, как брат и сестра. Одинаковые маски равнодушия, неподвижные взгляды поверх голов подданных, тщательно скрываемая скука и, возможно, неприязнь к происходящему. Изученный за долгие годы церемониал, льстивые речи и приторная до тошноты патока заверений придворных не вызывали ничего, кроме неохотного кивка и через силу искривленных в милостивой улыбке губ.

Её императорское высочество Валерия. Единственная дочь. Наследница. Юная, едва вышедшая из возраста подростка девушка в слишком взрослом для неё, слишком открытом алом платье. Блестящие каштановые волосы, убранные в сложную прическу. Красивое, нежное лицо, старательно копирующее родителей. Мятущийся взгляд, скользящий не поверх голов – по лицам. И прячущаяся в зелени глаз тень разочарования.

Подле Её высочества нет ни гвардейцев, ни фрейлин. У ног девушки лежал большой, чёрный с рыжевато-коричневыми подпалинами пес, вытянув передние лапы и положив на них одну тяжелую, лобастую голову. Вторая лениво следила за людьми, время от времени зевая. Небрежно, словно невзначай демонстрируя острые клыки толще моих пальцев.

Двухголовый пес, порождение подземного мира.

Дрэйк сжал мою руку, несильно, ободряюще. Несколько шагов к возвышению, остановка по новому легкому сжатию руки. Мой глубокий реверанс, поклон Дрэйка. Мужчина что-то говорил, но я не вслушивалась, не разбирала отдельных слов.

Император, захвативший, разоривший мою страну. Человек, превративший меня в безвестную жалкую рабыню, в вещь. Видит Серебряная, мне хотелось сказать ворону на троне так много, накинуться с обвинениями, что-то сделать… пусть лишь плюнуть в неподвижное лицо, но сделать хоть что-то. Монархи приходят и уходят, повторяли нам в храме и особенно часто – в последние дни перед окончательным захватом Сина. Правители, что бы они ни несли с собой, – неизбежное зло, как буря, как саранча, как извержение вулкана. Смертным не под силу остановить бурю или извержение вулкана, лучше найти укромное безопасное место и переждать. А если не получится, то с достоинством принять свою участь.

Я старалась. Я отчаянно старалась сдержаться, потому что моя глупая детская выходка ничего не изменит ни для Феоссии, ни для моих близких, если они ещё живы. Не уверена даже, что после мне самой станет легче, а доброе расположение Дрэйка будет потеряно наверняка.

Глаза, красные, хранящие отблеск подземных огненных рек, следили за мной. Зажглась другая пара – вторая голова открыла глаза. Пес поднялся, спустился с возвышения и приблизился ко мне. Я выпрямилась и сразу вновь почувствовала неожиданно горячие пальцы Дрэйка на своём запястье. В зале тишина, хотя я не могла сказать, в какой момент мужчина умолк.

– Не делай резких движений, – едва слышно произнес Дрэйк, не сводя с собаки взгляда пристального, напряженного.

– Пушок, ко мне, – скомандовала Валерия звонко.

Одна голова оглянулась на девушку, другая ткнулась мокрым чёрным носом в мою свободную руку. Посмотрела на меня, вывалив из клыкастой пасти алый язык. Я осторожно погладила пса по голове. Шерсть короткая, жесткая на ощупь. Не пушок.

Вильнув коротким хвостом, пес вернулся к хозяйке, лег как ни в чем не бывало на прежнее место. Маски равнодушия на лицах супружеской четы сползли, открывая налёт удивления. Дрэйк посмотрел вопросительно на Октавиана и, получив утвердительный кивок, повел меня прочь. За нашими спинами герольд объявил Лиссет.