Отрывок из книги «Небо на троих... и Два дракона в подарок!»

Часть I . Ловушка для феникса

Глава 1

Арнэй

Утро началось на редкость паскудно.

Нестерпимый зуд в лопатках испортил настроение ещё даже до самого момента пробуждения. Мерзкий, тупой, ноющий. Скорее не зуд даже, а боль. И вечный спутник этой боли — гложущая изнутри, ненасытная пустота. Ощущение безвозвратной утраты чего-то ценного. Важного.

И так пусто теперь, так холодно и бессмысленно, что даже глаза открывать не хочется.

«Кажется, кто-то не в настроении, — прозвучал в голове бесстрастный голос симбионта — так сказать, вынужденного «соседа по телу». — А, может, это у тебя уже возраст. Чем дальше — тем хуже будет. А мне нужна еда».

«Заткнись», — мысленно посоветовал драгх внутреннему голосу, по-прежнему не открывая глаз.

Тот своим занудством только делает хуже. И ведь знает, пиявка магическая, что от его пророчеств только хуже, а всё равно норовит уколоть побольнее.

Магия драгха напрямую зависит от симбионта. А он, в свою очередь, питается чистым пламенем. Чуть тлеющим — в людях, искрящим — в полукровках.

И плевать симбионт хотел на своего носителя. Плевать ему на боль и тоску по утраченному небу.

«Еда, — не унимался симбионт. Голос его был тихий. Безэмоциональный. Такими голосами разговаривают во сне. — Мне. Нужна. Еда».

«Когда ты уже сдохнешь от голода, прорва шрявья», — мысленно простонал Арнэй.

«Только вместе с тобой», — ответил симбионт и во всегда бесстрастном голосе паразита прозвучала усталость.

Рядом вспыхнула искра.

По-прежнему не открывая глаз, Арнэй покосился на тлеющий в темноте уголёк. Крохотный, пульсирующий, белый. Едва различимый.

Свидетельство того, что Уикта проснулась.

Уикта — человек, огня в ней кот наплакал.

Чуть больше пламени в остроухих, но их огонь слишком холодный: такой не нравится симбионту. Двуликие, или оборотни тоже не подходят в качестве источника питания магии. Слишком грубые и примитивные, их огонь отдаёт звериным мускусом. Это даже Арнэй чувствует. А симбионт, так вообще ворчит, что пламя блохастых воняет горелым жиром. Кроме того, перевёртыши раздражают. Бесят своей второй ипостасью… Неважно, какой — псовой, кошачьей. Да хоть рыбьей! Самим её наличием.

Лучше всего на вкус пламя полукровок — рождённых от людей и фениксов.

Вот только птахи (сами они, кстати, ненавидят это прозвище) нечасто мешаются с людьми, потому полукровки — редкость. Полудрагоценность, так сказать.

Конечно, идеальнее всего симбионта насыщают чистокровные птахи...

Такого пламени, как у крылатых, нет больше ни у одной расы!

Манящее, волнующее… Такое бесстыже-жаркое, что тысячу драгхов согреть можно. К тому же их огонь вечный. В буквальном смысле. Он не затухает, его не становится меньше при поглощении симбионтом. Наоборот, пламя феникса лишь разгорается ярче! Шрявью мать за ногу…

Говорят, когда феникс распахивает крылья — они сияют ярче тысячи солнц!

Арнэй не знает, так ли это. Он никогда не видел крыльев феникса. Птахам запрещено снимать корсеты в землях высших.

К тому же птахи ещё большая редкость, чем полукровки. И всей душой ненавидят драгхов.

Но запрет на крылья придуман не просто так.

Пламя фениксов опасно.

На него подсаживаешься хуже, чем на наркотик. Арнэй не знает ни одного высшего, кто устоял бы перед птахой. Фениксы, конечно, этим пользуются… Особенно с тех пор, как обрели свободу. Лживые шлюхи…

Зная о зависимости драгхов от пламени, феникс скорее сдохнет, чем даст желаемое бывшим захватчикам.

И ведь не поделаешь ничего, симбионта кормить надо.

Пламя — его природа. А он, в свою очередь — источник магии высшего. Напоминание о былом величии… Насмешка. Ахиллесова пята господ мира.

…Арнэй вдруг запрокинул голову и сдавленно застонал, сминая пальцами гладкий шёлк простыни.

Когда тебя пытаются разбудить минетом — это всегда приятно.

Даже если огня в человечке недостаточно.

Всё же Уикта в этом отношении лучше многих.

В её роду явно отметились фениксы. Арнэй трахает её уже год, а искра всё никак не погаснет. Тут дело ещё и в том, что в роду человечки были и альвы, потому что пламя её отдаёт холодом.

Даур, его брат, потому и брезгует Уиктой. Считает её холодной фригидной стервой.

Арнэй по большей части солидарен с братом, тем более, что симбионты напитываются быстрее за «совместной трапезой». Если бы драгхи не были такими собственниками, групповой секс давно стал бы мэйнстримом. Но раз уж они с Дауром близнецы и делили на двоих утробу матери, делить женщин для них не проблема. Вот ключей от «сильфиды» Даур нипочём не доверит. Ну так то — тачка, к тому же последней модели… умный, точный механизм. А то тёлки…

Но раз уж Даур задержался в Чарингсенте, Арнэй решил, что почему бы и не Уикта.

Она старательная. Вон как упоённо причмокивает, пытаясь заглотить возбуждённый член до основания.

— Ах вы… нехорошие, не дождались меня, — хриплым со сна голосом проговорила Марьям с другого бока.

В голосе девушки сквозила обида, звучал упрёк.

От внимания драгха пламя разгорается не только у фениксов. Человечки со своими жалкими искрами так и липнут к высшим, слетаются, как мухи на мёд. Даже до драк из-за драгхов доходит. Арнэй не очень одобряет все эти плебейские «развлечения», но ведь не всем быть высшими.

Открыв глаза, драгх увидел склонившуюся над своим лицом холёную мордашку Марьям.

За последнее время внешность Марьям претерпела серьёзные изменения в соответствии со столичными канонами красоты, превратив девушку из рыжей огненной зажигалки почти в драгхару. Белоснежная, без намёка на веснушки кожа, прежде торчащие во все стороны рыжие пружинки волос превратились в гладкие, как шёлк, высветленные локоны, рассыпанные по обнажённым плечам, словно человечка только что из салона. Наращенные ресницы, надутые ядом особой медузы губы на пол лица, выпуклые скулы над «аристократично» запавшими щеками...

Губы-плюшки игриво коснулись уголка рта, юркий язычок скользнул по губам, пытаясь проникнуть к нему в рот.

Ну уж нет.

Сжав в кулаке белокурые локоны, драгх оттянул голову человечки назад. Целовать их никогда ему не нравилось. Рты у человечек для того, чтобы сосать, а не для поцелуев. Тем более у таких, как Марьям.

Хриплым от возбуждения голосом Арнэй проговорил:

— Если хочешь присоединиться, можешь отшлёпать свою подружку, а то ведь так и заснёт с членом во рту, — драгх похлопал Уикту по щеке: — Слышала, сладкая? Отклячь-ка задницу.

Не выпуская члена изо рта, Уикта послушно поднялась на четвереньки, и взвизгнула, когда на пышные ягодицы обрушилась ладонь уязвлённой Марьям.

— Соси старательнее, сучка, — хрипло приказал Арнэй, надавливая пятернёй на затылок Уикты. — Твоя подружка ждёт не дождётся своей очереди.

Воодушевившись словами драгха, Марьям не стала ограничиваться ладонью. Нагнувшись, извлекла из-под кровати кое-что получше. И правильно: когда человечкам больно, они горят ярче.

Глава 2

Несмотря на утро, проведённое в обществе сразу двух опытных любовниц, ощущение пустоты и разрывающей душу тоски никуда не делось. Ну хоть симбионт заткнулся. Арнэй знал, что это ненадолго, знал, что источник его магии по-прежнему зол и голоден. И, предвидя новую волну занудства и ехидства, озвучиваемые бесстрастным металлическим голосом, заранее испытывал досаду.

Но стоило драгху войти в холл академии, как всё его мощное, тренированное тело вдруг прошила сладкая судорога.

А боль из тупой и терзающей стала острой, кольнула в самое сердце! А потом вдруг отступила, а по мышцам разлилось приятное, немного хмельное тепло.

Такие чудеса могли означать лишь одно.

Феникс. Где-то здесь. Совсем рядом. Птаха.

Полукровка, конечно. Откуда в Сентрэйве, столице, в академии Магического Права, на самом элитном факультете взяться чистокровной птахе?!

С тех пор, как их выпустили из резерваций и уравняли в правах с людьми и оборотнями, фениксы не приближаются к драгхам. Но в столицу, бывает, заглядывают.

Неужели и вправду… феникс?

Пташка обнаружилась практически мгновенно, у лестницы.

Симбионт мог и не шипеть так злобно и уж тем более не обзывать Арнэя «дубиной» и «слепым долбоящером».

То обстоятельство, что всегда хладнокровный симбионт, говорящий, как правило, голосом спящего (которому, кстати, снится сон об Арнэе), испытывает эмоции, ещё и такие яркие, было уже само по себе достойным внимания, эдаким нонсенсом, но драгху сейчас было не до размышлений о набившем оскомину на зубах «вынужденном соседе по телу». Наличие подобного «подселенца», «альтер-эго», «высшего Я» — как только их не обзывают низшие — отличительная особенность каждого драгха. По сути, симбионт это тот же магический фамильяр, который просто находится не снаружи, а внутри, что даже удобнее. Помимо функции ехидного и злобного, вечно голодного «соседа», симбионт ещё и источник магии драгха. И наличие сего «внутреннего источника» и делает расу драгхов сильнейшей в мире, и, как следствие, высшей.

Но сейчас вниманием представителя высшей расы всецело владела она. Пташка…

Настолько жаркое пламя Арнэй ощущал впервые.

Она стояла у лестницы и о чём-то увлечённо болтала с Луизой.

Драгх пригляделся к стоящей вполоборота девушке истинным зрением.

И тут же крохотные язычки пламени заскакали по иссиня-чёрным локонам, стянутым на затылке в хвост. А спустя секунду чёрный, с глянцевым блеском, цвет и вовсе сменился огненным, подвижным. Нежная смуглая кожа налилась изнутри карминным оттенком...

Кажется, эту крошку-феникса Арнэй видел прежде... Точно! Прошлой весной он как раз проезжал мимо корпуса попрыгунчиков! Она переходила дорогу и затаённо улыбалась своим мыслям. Арнэй тогда еле управление удержал. И это он увидел её издалека: на том расстоянии жар пламени не ощущался. Арнэю хватило исключительной внешней красоты крошки…

Но что она забыла у межмировиков?

Аппетитная, как все пташки…

Нежной смуглой кожей и копной смоляных локонов напоминает ситанку. Очень аппетитную ситанку в академической форме, что только делает её ещё сексуальнее. Белый верх — в данном случае, хлопковая блуза со строгим воротником, застёгнутым на все пуговицы, которые немедленно хочется расстегнуть и высвободить высокую и наверняка упругую грудь, и чёрный низ — плотная плиссированная юбка, из-под которой выглядывают острые носы туфель. Пиджаком и жилетом пташка пренебрегла, воспользовавшись тем обстоятельством, что магам, в данном случае, адептам в стенах академии позволено немного больше, нежели рядовым гражданам.

Арнэй видел её год назад и запомнил каждую мелочь во внешности, каждую черту. Словно не запомнил даже, а вспомнил... И сейчас, как и тогда, захотелось выяснить, какого цвета её глаза? Кажется, представился подходящий для этого случай.

Хрупкий и вместе с тем фигуристый силуэт пташки так и манил подойти поближе.

Пальцы Арнэя вдруг сами собой сжались в кулаки.

Как. Она. Посмела. Приблизиться. К драгхаре?!

В отличие от драгхов, у драгхар с птахами иной раз складывается подобие дружбы. Если вообще возможна дружба между госпожой и низшей. Драгхар, понятно, как и драгхов терзает и пустота, и голод, их также мучают симбионты… Вот только лучше всего они напитываются необходимым им пламенем во время секса, а далеко не все драгхары испытывают сексуальное влечение к своему полу. Насчёт Луизы Арнэй точно знал — она не «по девочкам».

Как выяснилось, в процессе общения с носителем пламени какое-никакое питание, а происходит. Не такое насыщенное, не такое питательное, как при более близком контакте, но всё же.

Правда, чем дольше драгх находится рядом с фениксом, тем больше вероятность попасть в магическую зависимость от его пламени.

Избавиться же от магической ломки невозможно. Можно лишь ослабить её на какое-то время… и без феникса при этом не обойтись. Желательно, феникса сломленного. Уязвимого.

От обладания птахой становится, во-первых, чисто психологически легче — ведь драгхов самих мучают симбионты, требуя всё больше и больше шрявьего пламени. Во-вторых, магическое облегчение наступает практически мгновенно. Чем ярче горит огонь птахи, тем сильнее её эмоции. Тем быстрее насыщается симбионт и сильнее магия драгха. А какие эмоции бывают сильнее сексуальных? А если ещё немного разбавить их… страхом, беспомощностью, неизвестностью, полным отсутствием контроля — выйдет как раз то, что нужно.

Как назло, среди драгхов сейчас — в основном среди драгхар, конечно — всё чаще находятся защитники прав фениксов. Поговаривают даже о возможном союзе со вчерашними врагами. Арнэю непонятно это нездоровое желание закрыть глаза на прошлое. Дом Адингтонов хранит память о том, что птахи, все, до единой — подлые, вероломные твари. Предатели и лжецы, которых только поискать. Они упиваются своей мнимой властью над драгхами, только и выжидают момента, чтобы ударить в спину. Подгадывают для этого самый подходящий момент...

Именно эти самые «защитнички» — благо, их пока немного (и когда придёт его время, Арнэй позаботится, чтобы стало ещё меньше) — и добились, чтобы фениксам позволили покинуть резервации и упорхнуть на свои острова. А с тех, кто жил в городах, сняли рабские ошейники, уровняв в правах с низшими расами.

Хорошо хоть корсеты, блокирующие крылья, оставили.

В день, когда фениксы поднимутся в небо будет первым днём крушения империи Драгхарис. Здесь им не Парящие горы. Так что пусть соблюдают правила хозяев своего мира. Правила драгхов.

В общем, на факультет, полный драгхов, пташка зря залетела.

Очень зря. Можно сказать, сама нарвалась.

Вот кого взять бы за волосы и насадить этим не закрывающимся ротиком на член...

Только у фениксов иммунитет к магнетизму высших. В отличие от тех же человечек или помешанных на драгхах альвах, фениксы не испытывают в обществе драгхов эйфории и не подсаживаются на кайф.

Они могут сопротивляться, противостоять… и кто знает, вдруг однажды им придёт в голову, что драгхов можно заставить просить о пламени?

Арнэй в несколько шагов преодолел разделяющее их с беседующими девушками расстояние.

Луиза растянула губы в глупой улыбке, глядя на него затуманенным взглядом. Магоманка проклятая! Ведь сама не понимает, дурёха, что находится под воздействием! Тоже, блин, дочь императорского колонеля! Позор высокого дома. Хотя, учитывая Луизину наследственность…

— Арнэй! Как хорошо, что мы тебя встретили! Позволь представить тебе мою подругу, Ингури. То есть достопочтенную миледи Майер. Миледи Ингури Майер, я хотела сказать, хи-хи, — драгхара так и лучилась добротой и смешливостью — качества, в принципе, не свойственные их расе. — Мы вместе учились в Пансионе Благородных Волшебниц.

Ах, вот как. Вместе учились. С достопочтенной... Кто же она? Дочь виконта? Барона? С людьми фениксы, бывает, и путаются. Но ни одна птаха никогда не снизойдёт до высшего лорда по своей воле. А заставлять их в наше «благословенное» время противозаконно, видите ли.

Арнэй сглотнул.

Если даже издалека птаха выделялась из толпы адептов, как самородок из серой породы, то вблизи оказалась крышесносной, проклятье шердов!

Родина фениксов — само небо.

Точнее — парящие горы в нём. Далёкие, недостижимые. В пасмурную погоду их не видно: скрыты пеленой облаков. Зато в ясный полдень можно разглядеть даже голубые ленты рек и ручьёв на лесистых боках, и даже пещеры и глиняные дома, которые когда-то строили птахи. На тех островах, что парят сейчас над столицей, расположены целые города. Одичавшие, заброшенные, разрушенные — фениксам запрещены полёты над столицей, вот острова над Сентрэйвой и пустуют.

Представителям любой другой расы столь близкое солнце сожгло бы к шердовой матери кожу, а фениксам хоть бы хны. Кожа у птах хоть и смуглая, но всё же нежная, как у ребёнка. Поцелованная самым первым пламенем…

Глаза у пташки оказались светлыми и сияющими, как бывает только у чистокровных представителей рас. Сияющие глаза цвета неба. Длинные чёрные ресницы подчёркивали чистоту лазури.

Арнэй так увлёкся разглядыванием юного большеглазого лица, с маленьким аккуратным носом и беспомощно приоткрытыми, искусанными губами, что не сразу понял, что его визави тоже времени зря не теряет. Рассматривает его чуть ли не с большим интересом.

Чтобы феникс так открыто и дерзко смотрел в глаза высшему?!

Куда катится этот драный мир!

Но несмотря на привычную злость на фениксов, которую каждый драгх впитывает с молоком матери и начинает осознавать едва ли не раньше себя самого, Арнэй чувствовал, что тонет в этих лазурных омутах, теряет голову от робкой лучистой улыбки на нежном лице. Несмотря на довольно бурное утро, в штанах вдруг стало предательски тесно, в паху отдалась пульсацией распирающая боль.

Проклятье шердов! Если он не трахнет её прямо сейчас, симбионт просто сожрёт его заживо!

Какой шряви она вообще здесь забыла?!

— Ты что здесь забыла? — не утруждая себя этикетом, требующим ответить любезностью на любезность, или хотя бы поздороваться, спросил Арнэй чуть осипшим голосом.

Птаха часто заморгала, видимо, не ожидала грубости. Но взгляда не отвела, только губу упрямо закусила и подбородок вздёрнула.

— Арнэй Адингтон, нельзя ли повежливее! — надула губы идиотка-Луиза. Подсела уже на феникса. Даже не побоялась ему, Адингтону перечить. А дальше что?! Билль о правах крылатых достанет?! Или сразу корсет с неё снимет, а что такого! Пусть летает, дрянь! Пусть сияет ярче, доводит симбионтов до бешенства!!

Покосившись на Луизу хмуро, Арнэй взял феникса за плечо и дёрнул в сторону. Девчонка покачнулась на каблуках, но устояла. Жар её кожи отчётливо ощущался сквозь форменную блузу. Она не сделала попытки высвободиться, не выказала возмущения. Даже как будто нарочно качнулась в его сторону, словно хотела прижаться упругими сиськами к его плечу… И при этом испытала такую упоительную злость, такое ни на что непохожее раздражение, такой эйфорически-раздразнивающий трепет, страх перед высшим и ненависть к самой себе за этот страх, что Арнэй захлебнулся этим коктейлем вспыхнувших пламенем эмоций!

Ещё немного и штаны на нём треснут к шрявьей матери!

И тогда нагнёт он эту девку прямо здесь и оттрахает во все дыры на глазах у снующей туда-сюда расфуфыренной толпы!

Всегда бесстрастный и отстранённый симбионт утробно зарычал внутри, горячо поддерживая такое желание своего носителя.

— Арнэй…

Птаха по-прежнему молчала. Драгхара, у которой из-под носа уводили магический кайф, попыталась, конечно, что-то промямлить. Даже возмутиться. Шерд, Арнэй успел забыть о Луизе! В мыслях он вовсю уже трахал обескрыленного корсетом феникса. Трахал жёстко, даже жестоко. Имел во все дыры. Насаживал на свой каменный от похоти член с мрачным, мстительным удовольствием…

— Иди на занятия, Луиза, — процедил драгх сквозь зубы, не оборачиваясь к драгхаре. И даже подпихнул её к лестнице. — А ты к ней чтоб и близко не подходила, поняла меня?!

— Ингури! — Луиза поднялась на несколько ступеней, и, перевесившись через перила, вглядывалась в смуглое, нарочито безмятежное лицо с беспокойством. Ну конечно! Она ведь тоже ощущает эмоции птахи. Её страх… такой развратный… и такой влажный.

— Всё в порядке, Луиза! — тоже не отрывая от него взгляда, вдруг ответила девушка. Голос у неё оказался чистый, звонкий. С едва уловимой хрипотцой. Эта бархатная хрипотца мгновенно откликнулась распирающей болью в паху и приятной тяжестью в теле.

Он должен услышать, как она умоляет его этим голосом. Как стонет… хнычет, всхлипывает…

— Иди, Луиз. Со мной всё будет хорошо, обещаю!

Бросив на него неодобрительный взгляд, который Арнэй ощутил затылком, драгхара, наконец, зацокала каблучками, понимаясь по лестнице.

Пальцы Арнэя ещё сильнее сжались на плече птахи. Он испугался вдруг, что чисто физически не сможет отпустить её.

Симбионт вдруг разразился оглушающим изнутри воплем.

Моя!! Не пущу!!!

— Не много ли ты на себя берёшь, пташка, — сдавленно процедил Арнэй, притягивая феникса поближе. — Говоришь, что делать высшей? Я молчу, что ты нарушила установленную законом дистанцию, придя сюда.

«И теперь тебе ничто не поможет», — добавил он про себя.

— А я пришла не к Луизе, — ошарашила его птаха. — Я пришла к тебе.

— Ко мне?!

— Да, Арнэй Адингтон. К тебе, — она сглотнула, словно не могла решиться, говорить дальше, или нет. Затем всё же решилась. Легонько тряхнула головой и зажмурилась, всего на один миг, а потом сдула упавшую на лоб прядь, выбившуюся из высокого хвоста. Её страх, казалось, достиг своего апогея, драгх физически ощущал, что её буквально трясёт. — У меня есть предложение… от которого ты не сможешь отказаться, — твёрдо закончила она и посмотрела на него с вызовом.

Губы драгха растянулись в циничной улыбке.

Сама, значит, пришла.