Нежить и некромант
Чернышова Агата
Автор: Чернышова Агата
Исключительными правами на произведение «Нежить и некромант» обладает автор — Чернышова Агата Copyright © Чернышова Агата
Глава 1
Миджина
— Именем Подземных рек и Всемирного Червя, от которого мы все произошли и в лоно которого вернёмся, прошу тебя, восстань! Встань на полную Луну, чтобы до следующей ходить среди живых и не быть ими узнанной.
Слова доносились до Миджины сквозь ватную пелену и казались песней, слагаемой по кому-то другому. Может, этот мужчина-певец потерял возлюбленную и теперь пытается достучаться до неё там, откуда нет возврату?
И душа потянулась за песней как нитка за иголкой. Слово за слово, стежок за стежком, песня привязывала Миджину к полотну жизни. Увлекала её ароматом свежей листвы и сладких ягод, издревле растущих на старых кладбищах.
Никто их не срывал и не пробовал, потому как дурман в земле с торчащими, обломанными временем надгробиями, напоминающими гнилые зубы чудовища, такой, что после ничего в мире не будет столь же сладким, как вкус дикой рябины или черники.
Разум помутится, такой человек становится вроде кладбищенского сидельца — не в силах уйти далеко, ходит среди могил, то и дело присаживаясь у каждой, и, бессмысленным взором уставившись на таблички, шевелит губами, словно читает имена, как молитвы.
— Встань по моей воле и по воле Создателя!
Веки разлепились, но перед глазами всё так же было темно.
Однако тьма перестала быть непроницаемой завесой, теперь Миджина ощутила себя в тесном ящике, и страх сковал горло. Кричать бы, да голос не вернулся, вместо него из груди вырывались слабые хрипы. Тонкие, как у дядюшки, когда он засиживался в трактире до утра, а потом шёл в поле и валялся в росе, чтобы изгнать хмель.
Сколько так она пробудет здесь, кто она вообще? Миджина прислушалась и затаилась.
Каким-то внутренним чутьём поняла, что вскоре окажется нос к носу со своим спасителем.
— Так, кто тут у нас? — голосом старого ворона спросил мужчина, и в глаза Миджины ударил свет фонаря.
Она попыталась зажмуриться и закрыться от него руками, но он проникал даже во внутренности, причиняя боль, сравнимую с вонзанием иголок в живот.
— Шельма, да ещё и рыжая, — пробормотал мужчина.
Миджина расслышала, хотя, кажется, спаситель говорил на незнакомом наречии. Старом, давно забытом, его и использовали только Тёмные Маги да…
— Будем знакомы, Салбатор де Торес. Некромант.
Миджина вжалась в подушку, на которой лежала и затихла. Вот уж послала нелёгкая спасителя! С некромантами даже здороваться опасно, прокляты они. Как и их создания.
Сейчас заговорит с некромантом, и всё, домой дорогу не найдёт. А кстати, где её дом?
— Я Миджина. А дальше… не помню.
— Вот и хорошо. Вставай. Нам пора в путь.
Миджина ослушаться не посмела и отняла руки от лица. Открывать глаза было по-прежнему больно. Сколько она так пролежала? И почему здесь оказалась? Ответы наверняка были известны её спасителю.
Раз уж она всё равно заговорила с ним, то и дальше отмалчиваться смысла нет. Только разузнает, куда ей идти, и побредёт до дому. В памяти сразу всплыл образ красивой белокаменной усадьбы, чьи колоны увиты розовым плющом.
— У меня ноги слабые, — пробормотала Миджина, но от руки, протянутой незнакомцем, не отказалась. Сидеть в гробу — то ещё удовольствие. Наверное, похоронили по ошибке, если бы не этот домин де Торес, она бы и задохнулась в земле.
От этой мысли в груди стало холодно, но страх был каким-то далёким, нездешним. Так опасаются потери урожая, когда закрома полны зерна. Обидно потерять имущество, но с голоду не помрёшь.
— Сейчас привыкнешь, сразу силу почуешь, — вздохнул седовласый странник в широкополой шляпе и с волосами, доходящими до плеч, а потом уселся на соседнее надгробие, выполненное в виде треснувшего круга с посаженными в центре алыми цветами. Маки — символы тех, кто ушёл до срока.
Миджина за себя порадовалась. Память понемногу возвращалась, так она и фамилию свою вспомнит.
— Шербан, — подал голос некромант, глаз которого Миджина так и не видела. — Ты дочь купца первой гильдии, должна была замуж выйти третьего дня как. Стала жертвой убивца и была похоронена здесь, в стороне от Главного тракта.
Миджина не поверила. Врёт старик! Опутать её хочет, чтобы поддалась сказкам. Фамилию, однако, он назвал правильную, слово отозвалось в памяти смутным образом искусственного прудика, который маменька приказала вырыть в саду, когда она родилась.
— Мне домой надо, —произнесла она сиплым голосом, почувствовав, что может шевелить пальцами ног. — Меня ищут.
— Иди! — крякнул незнакомец. Оказалось, что смеётся. Лицо у него было худое, но гладковыбритое, а волосы серебрились, будто выкрашенные, и вились ухоженными кудрями. Такого оттенка у смертных не бывает. У тех, кого она знала раньше. — Ты себя видела? На человека не похожа. Кол в сердце тебе вгонят, и делов-то!
Он говорил так спокойно, что вот тут-то Миджина и вздрогнула по-настоящему. Не врёт, это сразу понятно. В этом не врёт, и в остальном, значит, правду говорит.
— Я сейчас докурю и пойду, — хмыкнул некромант и посмотрел на Луну, спрятавшуюся среди туч. — А ты оставайся. Ешь лягушек, червей, потому как к пище людей у тебя отвращение, пей из грязной лужи, пока не сдохнешь снова. А мне некогда сопли нежити подтирать. У самого дел по горло.
И с решительным видом, вытряхнув пепел из трубки на землю, да растерев её носком кожаного сапога, старик поднялся и взял заплечную сумку.
— Ты и при жизни, видать, бесполезной куклой была.
Лицо Миджины горело, как от звонких пощёчин. Ей вспомнилось, как нянька отвешивала ей их в детской за малейшее непослушание, пока не видят родители. В глазах дородной женщины Миджина с детства видела лишь ненависть, а когда та истощалась — пустоту.
У няньки забрали её дитя, чтобы она выкормила дочь купчихи, и то померло от голода где-то в дальней деревни у родичей.
Те, наверное, не шибко и следили. Своих ртов навалом. Жизнь в Лесном краю жестока и коротка. Но не у всех.
— Погодите! — Миджина так громко вскрикнула, видя, что некромант уходит, что даже пошатнулась. А вороны на деревьях разом замолкли. Тишина стала почти могильной. — Я хочу с вами.
Некромант ничего не ответил. Повернулся, снова посмотрел на небо, на котором вновь царственно выплыла полная Луна, и махнул рукой. Миджина, подобрав юбки светлого платья, богатого, украшенного кружевами и жемчугом, припустила следом.
Она старалась смотреть под ноги, чтобы не упасть ненароком. Силы пока не вернулись, девушка чувствовала себя куклой на тонких ниточках, которые вверху кто-то основательно перепутал, и теперь размалёванная деревяшка не могла и шагу ступить, чтобы не вызвать со стороны взрыв смеха своей неуклюжестью.
Только Миджине было не до смеха. Но это ничего, домин де Торес, его имя она запомнила так чётко, что сама себе удивлялась, поможет.
Раньше память на имена и посторонние лица у Миджины была плохой.
Да и зачем купеческой дочери все эти посторонние?! Мужа запомнит, и ладно! А у того приказчик будет, чтобы всех по именам переписывать!
Миджина вздохнула. Как там эти люди, которых она почти не помнила, без неё? Плачут? Она ведь замуж должна была выйти!
Остаётся только вздыхать и привыкать к компании грубого и опасного человека. А там она подумает и решит, что к чему и зачем!
Добраться бы до жилья людей. До зеркала. Почему-то Миджина была уверена, что раньше слыла красавицей. Огненной «фрамусет», что на едином наречии означало «белолицая красавица». Миджина вспомнила, как любила смотреть на себя в серебряное стекло, которое отец выменял у восточных торговцев.
А вот на руки свои она сейчас старалась не обращать внимания. Неживые, бледно-серые, с пятнами, как пергаментная бумага, в которую купцы заворачивали заморский табак.
Вскоре кладбище осталось позади. Стоило ступить за ограду, как вороны, доселе хранившие молчание, разом всполошились и прокаркали вслед, будто хотели вернуть их или хотя бы прокричать проклятие.
И тут же пришёл холод. Стылое ощущение в груди, такое бывает, наверное, когда выгоняют голой на мороз.
В этих краях морозы — редкость. Миджина вообще не помнила, когда так замерзала, но молчала, боясь, что некромант снова решит её прогнать. Сначала она выяснит, что к чему, а уж потом…
— Дрожишь? — не оборачиваясь, спросил он. И тут же остановился, чтобы снять с себя плащ и накинуть Миджине на плечи. Стало чуть легче. Холод отступил, но ещё таился где-то в груди. — Надо тебе одежёнку справить. В подвенечном платье, а поверх в старом дорожном плаще будешь привлекать ненужное внимание.
— Зачем я вам? — зубы стучали от холода, но Миджина решила больше не медлить. Вдруг окоченеет и совсем не узнает о цели некроманта.
Никто из них не воскрешает, какое ужасное слово, мёртвых просто так. Затратно, силы нежить тянет, значит, надолго ей на земле не остаться. А знать, кто её убил и почему, хотелось.
Домин де Торес прибавил шагу, но она уже могла идти ровно, не заваливаясь в стороны.
— Помнишь лицо убийцы? Нет? — проговорил он на ходу, сплёвывая в сторону. — Вспомнишь. Мне он позарез нужен, понимаешь?
Миджина понимала лишь одно: ей надобен этот некромант. Без него ей не жить, пусть даже так, как сейчас.
— Ты поможешь мне его найти, — усмехнулся де Торес и вышел к городским воротам.
Салбатор де Торес
— Держись за мной и не болтай, пока не подам вот такой знак, — Салбатор де Торес говорил заученный текст, скрещивал пальцы между собой, показывая условный знак, а сам думал о том, что в этот раз дал маху.
Обычно он чуял потенциал того, кого воскрешал. А тут рыжеволосая девица с глазами-вишнями и такого же цвета полными изогнутыми губами. Картинка.
И это прескверно. Куда с такой не придёшь, сразу внимания привлечёшь, а в его деле это совсем лишнее.
— Доброго дня, верные стражи города! — обратился он к двум толстым охранникам с пищалями наперевес. Наверное, нерабочими, так, для устрашения.
Городок Цинсидирос маленький, здесь никогда ничего не происходит, а если и случается, то на то воля Создателя. Или ещё кого, пострашнее.
— Нам бы с дочкой в город попасть, мы паломники из самого Мурена. Ноги в кровь стоптали. Пока шли, промокли и издрогли.
Стражники с подозрением уставились на белое платье нежити, выглядывающее из-под плаща. Ясно, что в подвенечном наряде по дорогам Главного тракта не ходят, тут и слепой скумекает, что к чему.
Салбатор вздохнул и полез во внутренний карман за серебряными монетами. Расходов впереди немерено! И всё из-за неё, рыжей шельмы! Создатель мудр, он просто так такие огненные волоса не раздаёт кому попало!
— А что это вы по ночам при полной Луне бродите? Не знаете, что нечисть в это время выходит на охоту? — главный стражник попробовал каждую монету на зуб, да спрятал обе в мешочек у пояса, игнорируя протянутую руку подчинённого.
Салбатор вздохнул, как бы сокрушаясь, и ответил миролюбивым тоном:
— Вот и я дочке говорю, что до утра обождать бы, да она заладила: «Хочу, грит, фонтан музыкальный услышать на рассвете». Дашь им образование, а они потом глупостями болеют. Да и не только ими, Милена-то у меня смирная, только кожной проказой больна, вот мы и отправились на воды Марамуреша.
Нежить за его спиной заёрзала, и Салбатор мысленно ругнулся. Как бы не выдала себя.
— Так там же и помереть можно, — ухнул второй стражник, до этого с интересом рассматривающего девушку, и так и норовившего обойти Салбатора, чтобы заглянуть ей под капюшон. Но услышав про проказу, осенил себя перстнем Создателя, и отступил за спину старшего товарища.
— Ну сами посудите! Тут либо пан, либо пропал. Неужто моей Милене страдать всю жизнь?!
— Меня Миджиной зовут, — глухо произнесла нежить, и Салбатор понял, что всё-таки пропали они.
Как говорил его покойный учитель: «Если баба дура, то нежить из неё выйдет худшей породы. Это красотке можно быть пробкой, знай улыбайся, а нежить либо умная, либо кол ей в сердце, и пусть себе спит до Страшного Суда!»
Колья у Салбатора были. Тонкие, наточенные, как полагается, из осины. И рука всё так же крепка, как в тот миг, когда он, двадцати лет отроду, не вогнал первый кол в сердце Чёрной ведьмы. А ведь как она на него смотрела!
Как молила о пощаде, обнажая спелую полную грудь! Да что там вспоминать, он о ней и не забывал никогда, снилась, шельма, часто!
— Ты что ж и не отец ей вовсе?! — возмутился было главный стражник, и Салбатор уже потянулся в сумку за колом, чтобы вонзить в сердце нежити, а потом объяснить, что вот ведь какая штука, дочь это была, да по дороге отцу глаза нечистые отвели и подменили его кровинку.
Но тут произошло нечто совсем из ряда вон выходящее. Его нечисть пару часов отроду скинула капюшон и прошипела пару слов на древнем наречии, которое уж никак не могла знать при жизни, и зыркнула глазищами на обоих стражей порядка.
— Засыпай и проснись с рассветом, А, проснувшись, забудь всё это, — шелестели слова заклятия, и ближайшие кусты разом сбросили зелёные листья.
Салбатор мог бы поклясться, что слышал, как упали две пичуги, сидящие на ветках близлежащего дуба. Он оглянулся по сторонам, чтобы проверить, не видел ли их с девицей кто посторонний. Направленное заклятие, которое применила нежить, действует только на тех, на кого положено.
А использовать его и вовсе запрещено, если нет лицензии ведьмы. Белой, разумеется. Заклятье только вот из запрещённых, ну да ладно, кажись, их пронесло.
Салбатор де Торес был из славного рода ведьмаков, но и он понимал, что не всё, что разрешено, позволено, и не все, что позволено, подходит под ситуацию.
— Где ты этому научилась? — спросил он как бы между прочим свою нежить, когда они миновали ворота и зачарованных стражников. Через полчаса бедолаги очнутся и подумают, что напились, вот и голова болит.
Салбатор постарался доправить не шибко умелые потуги нежити.
— Не знаю, — растерянно пробормотала последняя, и Салбатору подумалось, что сейчас она расплачется. — Само на ум пришло.
— Ну полно, ты молодец, только впредь, если говорю молчать, это значит, молчать, даже если я назову тебя Тарасиком.
Нежить кивнула. Ну хоть поняла, дурочка, а то бы беды не миновать!
— Узнаешь места? — тем временем продолжил расспрос Салбатор, специально ведя нежить окольными путями и через такие переулки, где никого никогда не спрашивают, кто он и откуда.
Прирезать могут, а спрашивать не станут.
— Нет, — ответила девица. — Не совсем. Почему вы забрали монеты, которые дали стражникам, обратно?
О, как! Нежить с принципами — это что-то новенькое!
И голос у неё стал звонче, совсем как у живой. Значит, пошло дело, а там и остальное сладится.
— Потому что они нас не пропустили, значит, не заработали, — проворчал он и осторожно спросил: — Ты помнишь своего убийцу? Точно, нет?
— Я даже не помню, умирала ли вообще, домин де Торес, — в тоне голоса нежити послышались язвительные нотки. Вот бабы: только очухалась, а ни спасибо, ни здрасти, ни в ноги бухнуться, а только претензии выкатывать да в его силе сомневаться!
Упокоить бы её, да нужна, шельма! А с такими новоприобретёнными навыками, как чёрные заклятья, кажется, он напал на след того, кого так долго искал!
Нет, раз Создатель привёл его к этой могиле, указал путь, надо ему следовать.
— Теперь точно молчи! — бросил он через плечо и постучал трижды в покосившуюся, тёмную от времени деревянную дверь. — Тадеуш, не надо ли свежих червей для завтрашней рыбалки? Я тут банку накопал.
За дверью сразу послышалась возня, щёлкнул затвор, и в узкую щёлку высунулся толстый красный нос его приятеля. Скупщика краденых артефактов и владельца приюта для тёмных, во всех смыслах, личностей.
— Кто там? — дребезжащий стариковский голос не мог обмануть Салбатора.
— Открывай, Тадеуш. Прежних друзей не узнаёшь? Койки нужны да совет!
За дверью всё стихло, Тадеуш носа не прятал, но Салбатор чувствовал, как старый охотник на нечисть разглядывает ту, что стоит у него за спиной. Чует, плут, хотя темно на крыльце, как в камере инквизитора.
— Две койки? — спросил, шамкая и посмеиваясь, хозяин, но дверь открыл и впустил гостей. — Плата вперёд, Сальбатор де Торес. Тройная. За тебя одного. А за неё — ещё две доли.
Спорить была охота, но время поджимало. Чёрные ведьмы подолгу нигде не задерживаются. А ведьмаки и подавно. Нагнать надо убивца девушек и наказать, чтобы на честных людей тень его вины не падала. Мешает дела вести.
Когда-то он, Салбатор де Торес, купался в лучах славы, но теперь предпочитал полутень.
Тадеуш провёл их по пустынному коридору в комнаты наверху. И одёжку нечисти справил вполне сносную.
— Ну, как я выгляжу? А здесь точно нет зеркала? — нечисть засыпала его вопросами и всё крутилась, как дивчина в первый раз на ярмарке.
— Хорошо. Только волосы заколи, чтобы внимания не привлекать, — сурово ответил он, едва удостоив её взглядом.
А смотрел Салбатор, хоть и против воли, на белое, уже несвежее платье нечисти, валявшееся на полу грязной тряпкой. Когда-то в таком же была его Катаржина, стояла в церкви, держа букет полевых лютиков и ромашек.
Они давали друг другу клятву, как на дальней скамье он заметил тень Чёрной ведьмы, убитой им несколько месяцев назад.
Тогда он не придал значения её проклятиям. Чего не скажешь, когда жить хочешь, а чуешь смерть! Он тогда поддался этой шельме, а потом, как попользовал, слова не сдержал. Разве ведьмак может давать слово нечисти?!
Она прокляла его перед тем, как кол вонзился в её сердце. И Катаржина, милая, нежная невеста, стоя у алтаря, увидела, как букет в её нежной ручке превратился в каменный крест. И упала замертво.
Салбатор тогда не был некромантом. Но дал себе слово, что освоит ремесло и воскресит любимую вопреки всем законам, божьим и человеческим. А когда сдержал его, узнал, что время Катаржины истекло.
— Иди спи! Завтра у нас много дел! — прикрикнул он на нежить, и та испуганно вытаращила на него глаза-спелые вишни.
Но подчинилась молча и юркнула в дверь, ведущую в её комнату.
Глава 2
Миджина
В первую ночь после «пробуждения» Миджина почти не сомкнула глаз. Звуки сделались ярче, мыши как стадо баранов топали на чердаке, ветер завывал в трубах, а где-то рядом храпел хозяин дома.
Некромант же спал бесшумно, почти не ворочаясь.
Миджина ловила себя на мысли, что хочет ещё раз заглянуть в его лицо, когда он сам не смотрит на неё. Понять, что за человек этот её «спаситель». В своё чудесное воскрешение после вечного сна она не верила.
Так не бывает.
Снова в памяти всплыл пышный сад, залитый летним солнцем. Она сама в светлом платье бежит по дорожке и, оглядываясь на молодого человека, следующего по пятам, заливисто смеётся. Не удавалось лишь рассмотреть его лица. Только белое пятно вместо глаз и носа.
Миджина вздохнула и открыла глаза. Она слышала всё и прекрасно видела в непроницаемой тьме. За закрытыми ставнями, а Салбатор де Торес приказал ни в коем разе не открывать их, Миджина различала не только очертания предметов в комнате, но и без труда замечала потёртости обивки единственного стула, стоящего у окна.
Наверное, тот, кто его сюда поставил, хотел выбраться на улицу, не привлекая внимания домашних. Этот Тадеуш сразу ей не понравился. Хитрый, с гнилушками вместо зубов, а смотрит так, словно лопатой пришибить хочет.
Под утро сон всё-таки смежил веки, но едва забрезжил рассвет, как Миджина очнулась и так резко села в кровати, что к горлу подкатила дурнота, а голова закружилась, как от долгой поездки верхом. Откуда-то она знала это ощущение.
Тело помнило его. А разум — нет.
Спать Миджина устроилась в чём была. Другой одежды никто не дал, да и опасно раздеваться в чужом доме под недобрым взглядом хозяина.
Дом ещё спал. Даже мыши, топавшие всю ночь, угомонились, а птицы, устроившиеся на чердаке, сонно перебирали ногами, цепляющимися за жёрдочки.
Миджина бесшумно выскользнула из своей каморки и пошла на запах некроманта. Да, теперь она с лёгкостью нашла бы его даже на другом конце света.
Её «спаситель» оставлял тонкий шлейф аромата полевых трав и диких ягод, мха и репея, а также мокрого дерева. Иногда табака.
Остальные пахли иначе.
Потом, кровью, плотью живого существа. И страхом, смешанным с надеждой.
От Салбатора де Тореса несло только равнодушием и желанием курить.
— Что задумала? — спросил он, вскочив на ноги, стоило ей приблизиться к двери. Ничем не примечательной, среди череды таких же изъеденных жуками-короедами. Такая преграда не могла защитить.
— Можно войти? Я кое-что вспомнила, — тихо спросила Миджина, но некромант услышал:
— Сейчас? До утра подождать не могла? Твой убийца никуда не денется за одну ночь.
— Не могла. Это срочно.
Миджина толкнула дверь, но та не поддалась. Она толкнула сильнее.
Заклятие. Догадка пришла не сразу, но Миджина могла бы поклясться, что даже знает вязь из трёх слов, которую использовал «спаситель». И всё же он её не боится, это скорее дань правилам.
— Пустите, домин де Торес. Или я уйду обратно, — голос дрогнул. Обратно Миджина не собиралась.
Прежний дом её где-то в этом городе, но где точно, она не знала. Да и идти к родным, кем бы они ни были, сейчас, даже не посмотрев на себя в зеркало и не убедившись, что всё в порядке, она не могла. Вдруг не примут?
А на кладбище страшно. Там пахнет покоем, но он настолько окончателен, что зубы сводит. И земля сырая, плотная, дышать мешает. Панцирем сковывает по рукам и ногам.
— Иди, проваливай, нежить!
Миджина усмехнулась. Нарочито грубый отклик её не обидел, наоборот, она услышала в нём, насколько де Торес боится, что она уйдёт и сгинет в темноте. Тогда придётся начинать всё сначала.
— И вы отправитесь на кладбище за новыми девушками. Только полная Луна пошла на убыль, домин, — она почти промурлыкала ответ и улыбнулась.
Новое состояние, если к нему привыкнуть и научиться им управлять, а она быстро сделает и то и другое, Миджине нравилось.
Раньше было как-то иначе. Она не помнила, как именно, лишь обрывки мыслей, чужих, уже кажущихся глупыми и наивными, бродили в голове.
Миджина отмахивалась от них, как от падающих по осени листьев. Раньше она любила сидеть под старым деревом, завернувшись в шерстяную шаль, и читать роман о любви, сметающей всё на своём пути.
Но кто-то смял эту пасторальную жизнь и кинул в траву, как грязный листок из девичьего альбома с гербарием. И сухой цветок, символ первой любви, спрятанный между листков, рассыпался в прах.
Пока она размышляла, дверь отворилась. Отперлась, как будто повернулся ключ в замке, и потянуло свежестью. У де Тореса было открыто окно.
Миджина толкнула дверь, и тут же ощутила холодные пальцы на шее и прикосновение острого ножа. Сначала ей так показалось.
Но потом она почуяла сладковатый аромат.
— Говори!
Нет, не нож, так пахнет загнивающее дерево.
— Говори или упокойся!
Пальцы де Тореса сдавливали шею, а его сжатые челюсти и улыбка человека, поймавшего в ловушку крысу, таскавшую припасы с кухни, не оставляли сомнений: воткнёт кол, именно кол, в бок и не пожалеет. Такие, как он, давно разучились жалеть кого бы то ни было.
— Я вспомнила, — ответила она, глядя ему в глаза странного болотного цвета. Воистину Создатель отмечает некромантов точно так же, как и тех, с кем они имеют дело.
— Он носил белую маску. И глаза у него были как красные точки.
— А рот? — зачем-то спросил некромант, отпуская её шею и пряча здоровенный кол в сумку.
— Рот? Рот был закрыт маской. Но голос тусклый. Молодой!
Память подсказала нужный ответ. Миджина вспомнила того, кого видела последним в своей жизни!
Салбатор
«Нежить. Она разная бывает, Салбатор», — поучал его когда-то учитель-некромант. Это потом ученик докумекал, что не хотел отставной вояка, в котором вдруг проснулись тёмные силы, пугать его заранее.
И обнадёживать заодно.
Все знали об истории с Катаржиной. Учитель и не бередил старую рану, пусть подмастерье осваивает ремесло, а там само дойдёт, что и как.
«Не надо упокаивать возрождённых, — это был второй его наказ. — Отпусти их побродить по свету. В последнюю Луну. Потом сами упокоятся».
Салбатор был с ним не согласен, но это осознание пришло позже. Когда нежить убила вояку-некроманта, прикинувшись смирной.
И с тех пор на протяжении многих лет он, последний потомок рода де Торес по мужской линии, носил в сумке осиновые колья. И пополнял запас, собственноручно строгая их, когда нужно было занять руки и остудить мысли.
Он называл колья по именам тех, кому они предназначались. Для рыжей шельмы тоже заготовил один, вот только никак не мог запомнить, как её зовут. А кол без имени, как тупая сабля: вид грозный, а на деле один срам.
Вот сейчас очередная нежить стояла перед ним и смотрела в упор так, словно это он, некромант, был чем-то неправильным и чужеродным для этого мира.
— Маска, значит? — переспросил Салбатор. — Это плохо, как там тебя?
— Миджина.
— Дурацкое имя. Что оно означает?
Он специально спросил нежить, чтобы отвлечь её и проверить, не из породы ли лгунов его новая игрушка.
«Не все возвращаются такими, какими были при жизни», — повторял учитель, но Салбатор верил: его невеста не может стать иным. Созданием Тьмы.
Лишь потом, спустя много лет, понял: Тьма была в этом мире изначально. Она его суть, плоть и кровь. Она спит в каждом смертном, ждёт своего часа.
Это Свет отвоевал у неё место, но однажды она отомстит. А пока клубится в углах домов и в умах простого люда. Ждёт, пока придёт беда и обратит человека к вере его предков.
Создатель сдерживал Тьму, но и Он был не в силах её уничтожить. Это было бы начало конца мира.
— Луна. Что-то связанное с Луной, — протянула нежить и, наклонив голову, прислушалась, словно в ночи желала получить подтверждение своих слов.
— Надо же, — зевнул Салбатор и отступил, чтобы хорошенько её рассмотреть.
Ладная, красивая, могла бы стать женой и матерью, но человек в белой маске отнял у неё Свет. Салбатор вернул её Тьме.
— Маска эта, уверена, что не придумала её?
— Уверена.
И снова глаза-вишни посмотрели в душу. Что она там хотела отыскать? Скорее истина обнаружится на дне стакана пьянчуги из таверны, чем нежить найдёт сочувствие в душе некроманта.
— Значит, с утра отправимся к Поющему фонтану. Слышала его раньше?
Она всё так же стояла, прислонившись к стене, пряча руки за спину. И пожимала плечами.
А он, пожалуй, сядет. Нежити всё равно, живому же лучше силы поберечь.
— Зачем нам туда? — помолчав, решилась нарушить молчание нежить. А Салбатор думал совсем о другом, некогда ему было прикрываться благовидными предлогами. Чай, не невесту на гуляние приглашает.
— Скажи лучше для начала, какие силы в тебе проснулись?
И прищурился. Пусть думает, что он улыбается. Не верит в её тёмную мощь.
Нежить может быть разной, но всегда тщеславна. Думает, что раз Тьме служит, то нет для неё заслонов. Нету спасения тем, на кого глаз положит.
Рано или поздно, но они все становятся душегубицами. Салбатор не давал им дожить до такого, отправлял к Свету. Это было его предназначением, единственным заслоном между этим миром и тем.
— Я могу слышать и видеть. И заклятия чую. Вы на дверь наложили, я сразу поняла, — на спелых вишнёвых губах появилась улыбка кокетки. Бахвалится, значит.
— Хорошо. Вот и отправимся к Поющему Фонтану. Здесь это главная площадь, там все собираются. Парк рядом. Может, узнаешь человека в белой маске? — Салбатор старался говорить спокойно и таким тоном, чтобы его нежить поняла: одолжение ей он делает. А почему, не её дело.
Душегуба этого найти надо обязательно. За Салбатором по пятам уже идут гончие псы Инквизиции. И если не кинуть им настоящего убивца, они примутся за него самого. Некромантия не запрещена, но должна служить Святому Делу.
А Салбатор де Торес давно уж сам по себе.
— Ну, что стала?! — прикрикнул она на рыжеволосую со странным именем. — Иди к себе да не высовывайся. Тадеуш знает, кто ты, только повод ему дай…
Кажется, вздрогнула и по стеночке двинулась к выходу.
— А если я его не узнаю? Ну, того, кто убил? — выдохнула она, и тёмные глаза расширились, даже свечи в них отражались. Салбатор отсюда видел их свет в Тьме её глаз. — Придём туда завтра? Каждый день станем ходить?
Надежда. Он безошибочно угадывал её в голосе живых и мёртвых. Но если первым простительно, то вторые должны забыть всё, что было с ними раньше. Во Тьме нет надежды, и конца ей не будет.
— Нет, конечно, — Салбатор поморщился и почесал в затылке, как всегда делал, когда хотел скрыть правду. Отвык он от живого общения, а нежить в этот раз, как назло, попалась говорливой.
Спрашивала, заглядывала в лицо, так он ей правду и выдал! Не собирался он нигде задерживаться подолгу.
Гончие псы Инквизиции скоро будут в Цинсидиросе. А убивец не только здесь промышлял, но и по всей округе.
Как и та, кого он искал вот уже несколько лет.
— Если почуешь кого с заклятиями, ну, как это, которым я дверь запер, так скажи. Он или она приведут нас к твоему убийце.
— Чёрные Ведьмы?
— Что задрожала? — Салбатор встал и заставил себя приблизиться к нежити. Нарушил собственное правило: дотрагивайся до неё, только когда решил упокоить. — Ты сейчас совсем как они. Даже больше. Они уязвимы, ты пока нет.
Тьма коварна. Заползёт змеёй в душу, сам станешь её адептом. Нельзя приближаться к нежити, нельзя допустить даже мысли, что она всё ещё человек.
И всё же эта вела себя не так, как прочие. Те были куклами, послушными, с пустыми глазами, в которых отражалась тупая покорность и желание уйти навсегда туда, откуда их призвали. Не жизнь это уже, но и не смерть.
— К Чёрным ведьмам нельзя приближаться, — шептала нежить заученные когда-то правила. — Проклянут.
И смотрела прямо перед собой: глаза блестели, зрачки расширены, словно увидела ту, кого боялась. Салбатор усмехнулся и решил пойти с главной карты.
— Нужна она нам позарез! Подумай, они зелья делают разные, только с их руки отвары не дадут обратного эффекта. И тебя сможет к жизни вернуть. К настоящей, понимаешь?
Салбатор старался говорить медленно, смотреть нежити в глаза, хотя это было и сложно. Не врать, к этому он привык, да разве это и ложь?
А вот договариваться с той, кто должна подчиняться, дело хлопотное. Да тут иначе нельзя, у этой способности есть особые, а Чёрная ведьма Салбатору позарез нужна.
Для своей надобности. Тайной.
А рыжеволосой хуже не будет. Потому как уже невозможно быть более мёртвой, чем она.
— Разве я не живу? — удивление в её взгляде поражало некроманта. Другим было всё равно, кто они, а эта никак не могла поверить, что нежива.
Де Торес снова вздохнул и отошёл к столу, одновременно испытав облегчение, что отдалился от нежити. От них вечно веет могильным холодом и стылой прелой листвой. И сейчас этот запах расползётся по всей комнате, что дышать станет сложно. Будто сам лёг под рыхлую землю.
— Что вы молчите? — недовольно спросила нежить, и Салбатор поторопился. Достал из ящика стола зеркальце в резной металлической раме и протянул нежити.
Та обрадовалась, схватилась за него обеими руками. На какой-то миг их пальцы соприкоснулись, и Салбатор уже было хотел отказаться от своей затеи.
Не из страха или жалости. Сейчас рыжеволосая шельма увидит свою истинную сущность, и начнутся слёзы да причитания.
Хлопотно. Впрочем, всегда можно на неё прикрикнуть и выставить за дверь, тогда уже она никуда не денется.
Страшно ей станет людям честным на глаза лишний раз показываться.
— Я всё ещё хороша… — протянула она, поворачиваясь к зеркалу то одной половиной лица, то второй. Словно серьги невидимые разглядывала. Вон даже языком цокает!
— Не совсем, — быстро ответил он и плеснул в лицо нежити святой водой из бутылки, которую всегда носил с собой.
Глава 3
Миджина
Миджина ничего не почувствовала и посмотрела на домина де Тореса с недоумением. А потом медленно перевела взгляд на отражение в зеркале.
Внутри всё сжалось, как от удара, сердце сначала подскочило к горлу, а потом ухнуло вниз да там и замерло. Миджина не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни отвести взгляда от того, что отражалось в маленьком ручном зеркальце.
Это не могло быть человеком или было им так давно, что уже позабыло каково это! На неё смотрело лицо монстра из сказок няньки о живых мертвецах! Кожа серо-голубая, глаза с прожилками крови, и волосы поблёкшие, словно на них небрежно набросили голубую вуаль.
Нянька очень любила рассказывать, расчёсывая рыжие волосы маленькой Миджины, о том, что наступит день и нежить придёт за ней. Обязательно придёт, если она будет вести себя плохо.
Потому что так не могло быть на свете, чтобы Создатель не покарал непослушных плаксивых девочек, но забрал маленького одуванчика с голубыми, как небо, глазами.
И Миджина верила. Дрожала под одеялом, боясь рассказать родителям, потому что нянька строго-настрого запретила об этом говорить. «Чтобы не накликать беду, домнишоара Шербан».
Накликала всё-таки.
— Кто это? — спросила Миджина, ощущая лишь ватные ноги и онемевшие руки, вцепившиеся в зеркало.
Существо по ту сторону смотрело растерянно, и его синие полные губы задрожали, словно оно собралось заплакать.
— Ты.
— Нет. Не правда, — Миджина решительно мотала головой из стороны в сторону, и существо, будто издеваясь над её попытками всё отрицать, повторяло движения. — Это какая-то магия. Морок. Это всё вы хотите меня извести!
Догадка пришла на помощь растерянному разуму. В ушах зашумело, челюсть свело, и совсем рядом что-то треснуло, будто лёд по весне тронулся на реке.
Миджина перевела взгляд с сосредоточенного Салбатора де Тореса, по-птичьему склонившего голову набок и смотревшего на неё со зловредным прищуром, на зеркало и увидела, что оно раскрошилось в её руках. Волшебное стекло рассыпалось на мелкие осколки, деревянная резная рама треснула от края до края.
Только из порезов на ладонях текла не алая кровь, а тёмно-вишневая, как фруктовое желе для праздника Летнего сбора урожая. Только матушка Гиса, тощая кухарка в возрасте, так и не набравшая весу и доброты в характере, на этот раз пожадничала больше обычного и не положила достаточно желатина.
— Что это? — тихо поскуливала Миджина и трясла головой в знак отрицания. Нет, такого не бывает!
Ей бы хотелось сейчас устроить рёв, даже некрасивую истерику, недостойную купеческой дочери, для которой нанимали учителей из соседней провинции, но всё никак не моглось, сколько Миджина не пыталась.
Сжаться бы сейчас в комок и обхватить голову руками, чтобы убедиться, что она не отвалится как гнилой кочан капусты.
— Нет! Нет! Нет! — шептала она и наконец освободилась от расколотой рамы. Принялась царапать себе лицо, почти не осознавая что делает и выть, тихо, почти по-волчьи оплакивая невозвратную потерю.
— Полно! Совсем уже ополоумела! Как я тебя потом скрою обратно?! — домин де Торес оказался рядом и отвёл её руки от лица.
Миджина видела, заметила сразу, насколько ему неприятно её касаться. И не винила его за это.
Самой противно было. Если она то, что показалось в зеркале, то Создатель должен смилостивиться над монстром и подарить ему вечный сон. Или это уже с ней когда-то случилось?
Салбатор подвёл её к стулу и посадил на него, а потом подал стакан прохладной воды.
— Выпей, не бойся! — он говорил почти ласково, но как с бешеной собакой, которую опасно злить. — Это не та вода.
Мелькнула мысль, что неживые пить и есть не должны, а она, Миджина, вроде бы способна ещё и голод испытывать, и жажду.
— Ты ни то ни другое. Словно между мирами зависла. Вот Чёрная ведьма нам и нужна, чтобы вернуть тебя к жизни. А там и забудешь всё, что было.
Слова Салбатора текли сладким сиропом, и всё же Миджина чувствовала, что в них что-то не так. Они, как кружева на поношенном платье, призванные скрывать неприглядные заплатки.
— Зачем я вам была нужна? — спросила она снова и вцепилась в запястье. Миджину грела мысль, что она доставляет домину неприятность своим касанием. Хотел себе игрушку, так терпи!
— Чтобы поймать твоего убивца, говорю же. А то псы Инквизиции идут по моему следу. Знаю я эту братию, просто так не отстанут, — он снова говорил складно и гладко, но Миджине не верилось в искренность этого странного седовласого господина, у которого в сумке всегда есть кол для таких, как она.
— А что я стану делать потом? — тихо спросила она, дурея от звука собственного голоса. Кажется, или так и есть, что раньше всё было по-другому: и голос, и чувства, и ощущения от мира? Всё.
Она была другой. Живой и готовой любить, девой с быстро бьющимся сердцем, любящей слушать мрачные сказки, потому что они так далеки от того, что её окружает.
— Ответьте мне, — Миджина спрашивала кротко, но неотступно следила за выражением лица Салбатора де Тореса.
— Вернёшься к семье, жениху. Или думаешь, что он уже забыл о тебе? — криво усмехнулся тот и поспешил отойти к столу, на котором лежала заплечная сумка.
Интересно, какие секреты некромант возит с собой, а какие предпочитает оставлять в надёжном месте?
Миджина давно отметила, что её спутник непохож на бродягу. И плащ, и сапоги, даже широкополая шляпа — всё не новое, но добротное. Дорогое.
И волосы у де Тореса не торчат седой паклей, а умаслены редкими маслами, локонами вьются. Откуда-то она знала, что больше в Цинсидиросе ни у кого такой причёски нет.
Всё в некроманте выдавало чужака, но знатного, по какой-то причине предпочитающего скрывать свою личность.
— Я не могу вернуться домой, — она встала и всё не решалась вернуться к себе. Оттягивала момент, когда придётся остаться наедине с новым знанием о себе и что-то решать. — И жениха совсем не помню. И он не помнит меня. Нет у меня прежнего пути.
— И что ты тогда от меня хочешь? Взамен помощи? — он не оборачивался, Миджина видела лишь, как напряглись мышцы его рук.
— Пока не знаю. Только не гоните меня, пока сама не решу уйти. И рассказывайте о мире вокруг. Обо всём.
— Сама вспомнишь, — последовал глухой ответ. — Мир такой гнилой, что не стоит тебе о нём много знать.
Миджина вспыхнула и направилась к двери. Не станет умолять она о помощи, сам сказал, что силы у неё теперь особые.
Прибежит домин к ней под дверь, когда нужда придёт. А она подождёт. И не продешевит. Дочь купца всё-таки.
— Может, и вспомню что ещё, — ответила она, уже берясь за ручку двери. — Только о прошлом. А не об этом вашем новом мире. Хотите помощи, научитесь о ней просить!
И выскользнула почти бесшумно. Даже удивительно как много может человек, если однажды умрёт и воскреснет.
Салбатор
— Держись рядом и вуалетку не поднимай, — Салбатор говорил тихо и поёживался от холода, идущего от его спутницы. И это в самый разгар жаркого сезона!
У Музыкального фонтана было многолюдно, что, впрочем, являлось делом обыденным. Он был единственным чудом не только во всей округе, но и до самого Виндерфлата, столицы Озёрной страны, не сыщешь такого дива. Музыка пела звуками флейты и органа.
— Я его часто раньше слушала, — произнесла нежить ему прямо над правым ухом, и де Торес снова нащупал в сумке осиновый кол. Привычка, чтоб её!
— Значит, вспомнила прошлую жизнь?
— Немного. Мы с женихом гуляли здесь, и он угощал меня солёными орешками.
В толпе можно было разговаривать, не опасаясь быть услышанным. По воскресеньям здесь собираются горожане и после службы в Церкви гуляли, пили прохладный лимонад, уединялись в пышном парке, примыкающем к Городской площади. Всё, как и в других крупных городах Приозёрья.
И так же, как и везде, в толпе праздно шатающихся людей Салбатор остро чувствовал своё одиночество. Инаковость.
И этого уже не смыть никакой святой водой. Вот он человек, а жить с себе подобными никогда не сможет.
«Как и нежить», — мелькнула мысль, но он рьяно отмахнулся от неё, как от гнуса, норовящего выпить кровь. Они с нежитью разные. Может показаться, что это не так, но он знал суть воскрешённых.
— А теперь ты хочешь увидеть, как они умирают. Все те, кто был тебе дорог. И прочие в этой толпе, — сухо заметил Салбатор, бросая обвинения через плечо.
Нежить семенила за ним, стараясь не отставать. И пугливо озиралась, чтобы никто её не забрал.
Со стороны они, должно быть, выглядят как отец с дочерью, воспитанной в строгости и боязни людского греха. Вот и хорошо. Нахалы испугаются его строгого вида, а робкие и так не подойдут.
— Домнишоара, вы обронили, — тонкий слух некроманта уловил тихое пришепетывание позади себя.
— Простите, это не мой платок, — растерялась нежить, а Салбатор сразу схватил её за руку и задвинул за спину, как и полагается ревнивому отцу, оберегающему дочь от охотников за приданным.
— Это наш, спасибо, домин, — ответил он высокому молодому человеку приятной наружности. Именно такой, что располагает собеседника к беседе или обмену любезностями, но стоит незнакомцу отойти, уже ни за что не вспомнишь, как он выглядел.
Идеальная внешность для пса Инквизиции. Или для разной нечисти, притворяющейся человеком.
У Салбатора давно выработался нюх на таких гладких и приятных молодых людей бесцветной наружности.
— Простите, домин, я обратился к вашей супруге без вашего позволения, — незнакомец снял шляпу и слегка поклонился.
— Это моя дочь, — быстро поправил его Салбатор, отметив, как блеснули радостью прозрачные глаза собеседника.
— Разрешите представиться, Петер Болдер, вольный художник и немного изобретатель.
«Только бы нежить не вмешивалась», — подумал Салбатор и пожалел, что сбрил усы. Он любил их подкручивать, когда чуял запах добычи, и с ними было гораздо проще скрывать усмешку.
— Эрнест Тюльреп и моя дочь, Виктория, — благосклонно, с эпатажем знатного дворянина произнёс Салбатор. Он вырос среди аристократов и знал, как ведут себя обнищавшие последние потомки знатных родов. — Простите, нам некогда заводить знакомства. Мы здесь сегодня последний день, вот решили посмотреть на фонтан. Говорят, чудо Приозёрья, а по мне, так орган в церкви звучит лучше.
Салбатор говорил с нескрываемым презрением. И подмечал, как по лицу этого неслучайного человека, а некромант не должен верить в случайности, пробежала болезненная гримаса. Но она тут же сменилась вежливым интересом.
— Домнишоара Виктория тоже так думает? — спросил он, и нежить тут же поддалась на провокацию. Подлетела, как глупый мотылёк на огонь свечи:
— Нет, он чудесен, — пропела она, и Салбатор поморщился.
Как всё-таки нежить может маскироваться! От человека не отличишь, если не иметь чутья некроманта или охотника за ей подобными.
— Разрешите сопроводить вас на прогулку, домин Тюльреп?
Молодой человек был настолько угодлив, что даже приторен. И его манеры льстивого царедворца выводили Салбатора из себя. Он ловил себя на мысли, что вполне мог бы пустить в ход охотничий нож, давно отлежавший дно его сумки.
В толпе даже не заметят, что к чему, только принципы Салбатор соблюдал свято: убивать только нежить. Сначала надо убедиться, что этот прилипала из них. Не инквизитор.
— Вы? Меня и Викторию? Да хватит ли у вас денег, домин, на такую прогулку? Уж простите, но мы люди особого круга и не любим принимать в него чужаков, — фыркнул Салбатор и уже повернулся, чтобы уйти и увлечь за собой нежить, как последняя вцепилась в его руку с такой силой, что от холода свело пальцы:
— Отец, прошу вас!
Ну всё, как по нотам. Другого он и не ожидал! Девицы глупы, даже бывшие девицы. И никакое воскрешение не в силах прибавить ума. Силы особые даёт, а ум — нет!
Он строго посмотрел на нежить, и ты отпустила его руку, а сама вжала голову в плечи, словно он собирался ударить. Наверное, отец бил дочь, вот она сейчас и вспомнила это чувство напряжения перед ещё не сжатым кулаком.
— Хорошо, Виктория, только веди себя смирно!
Большего нежити и не требовалось. Вишнёвые губы изогнулись в улыбке и стали столь соблазнительными, что Салбатору дико захотелось отведать спелой ягоды.
— А вы, домин, учтите, я за вами наблюдаю.
Это было чистой правдой, и Салбатор не собирался её скрывать. Если это тот, о ком он думает, то они поняли друг друга.
Человек, отнявший жизнь пяти девушек, обескровивший их надрезами на шее и запястьях, не мог быть обычным насильником или грабителем. Тем более он оставил их невинными.
Такой тип наверняка уже угадал в нём некроманта. Или, по крайней мере, кого-то, имеющего касательство к Тёмному скрытому миру.
Если Салбатор ошибся, и юноша всего лишь настойчивый поклонник, то через час-два они вежливо попрощаются и исчезнут в толпе.
— Этот фонтан поёт о чём-то грустном, — щебетала нежить, даже разрумянилась, как девица на выданье.
— Вы правы, домнишоара, — шепелявил Болдер и смотрел на круглое каменное строение чаще, чем на нежить. Очень хорошо! — Он был создан, когда одному человеку стало плохо. Его обманули и покинули, предали и оболгали. Но он сделал механизм, который мог выразить его боль. Но его предали снова.
Нежить даже губы приоткрыла, так захватил её поэтикой новый знакомый.
Салбатор наблюдал за ним и не мог не отметить, что он весьма талантлив в риторике, порывист и горяч в движениях. Теперь ничто не напоминало в нём серого молодого человека, это был гигант, мастер.
От него повеяло силой, а какой, Салбатор всё никак не мог распознать. Тёмной или светлой? Нет, он явно не из Инквизиции, те сухие, хваткие и дерзкие, предпочитают не воодушевлять, а вести допросы.
— И кто его обидел? — спросила с придыханием нежить, даже глаза заискрились.
У бортика Музыкального фонтана всегда толпятся парочки. Обещают друг другу всякие глупости, типа любви до гроба, и Салбатор раздражённо протискивался вперёд, внезапно оттеснённый молодёжью в третий ряд.
Острый глаз его сразу заметил, когда Болдер схватил нежить за руку, знал бы, стервец, кого хватает, и наклонился к воде в фонтане, увлекая девицу за собой.
— Разойтись! — рявкнул Салбатор так громко, что перекричал музыку фонтана, и толпа расступилась, отпрянула, как волна с берега Проклятого озера.
— А ну, отстань от неё!
Пришлось схватить нежить за другую руку и потянуть на себя. Внезапно Болдер распрямился и отпустил руку спутницы, что та со всего размаху врезалась ему в грудь, обдав могильной прохладой и запахом трав, мокрых от росы.
Салбатор даже не сразу сообразил, что не так. Следил лишь за рукой Болдера, в которой тот держал какой-то металлический предмет размером с орех и похожий на шестерёнку в механических паровых машинах.
— Тихо, как тихо, — плакала нежить настоящими женскими слезами, как плачут молодые вдовицы по дорогому, ещё не забытому покойнику.
И Салбатор понял причину столь яркой грусти: фонтан замолчал. Оборвал музыку на полувздохе, словно подбитая птица, напоровшаяся грудью на остриё стрелы. Такой стон уже не повторится.
Фонтан замолчал надолго. Или навсегда.
Глава 4
Миджина
От всего произошедшего у Миджины разболелась голова. Зашумело в ушах, бешено заколотилось неживое сердце, а боль в висках стала такой невыносимой, словно кто-то давил на них громадными пальцами, и вот сейчас кости треснут, а из глаз польётся кровь.
Салбатор что-то говорил, но Миджина не разбирала ни слова. Смотрела на его губы, ловила встревоженный взгляд некроманта, но была не в силах даже шевельнуться. Мир вокруг превратился в ярмарочную карусель, где всё яркое, громкое, но ненастоящее, а малёванные красочные лошадки всего лишь деревянные статуи.
Салбатор де Торес ругнулся, это она поняла по злому выражению его лица и судороге, скривившей рот. А ещё он сплюнул на землю и, схватив её за рукав, потащил к выходу. Миджина по-прежнему чувствовала себя куклой на верёвочках, но в душе была рада, что де Торес уводит её отсюда.
Прочь от онемевшего фонтана, вокруг которого началась паника. Люди куда-то бежали, суетились, и в то же время оставались в парке, желая разобраться с причинами поломки Музыкального фонтана. Миджина помнила, ведь она жила здесь, что городу было предсказано: замолчит фонтан — захиреет это место.
Салбатор ускорил шаг, и Миджина обернулась. Ей очень хотелось посмотреть, куда делся Петер Болдер. Ещё минуту назад он держал её за руку, а потом куда-то пропал. Растворился в толпе, будто флейтист, сотни лет назад забравший детей целого города.
Странно устроена память: Миджина вспоминала сказки, которыми её потчевали в детстве, и прочие неважные мелочи, но никак не могла воссоздать в голове лица родных.
Она даже не тосковала по ним более: прошлое отпустило её, но отпустит ли будущее?
Вскоре они с де Торесом нырнули в узкую улочку, однако некромант не остановился и не сбавил шагу, а продолжал тащить её дальше, одному ему ведомыми закоулками, и волшебным образом спустя некоторое время они вышли точно к дому старого Тадеуша.
Лишь проводив её в комнату, де Торес запер дверь, проверив, нет ли за ней посторонних, и обернулся. Миджина с мстительной радостью заметила, как напряжена его спина и руки.
— Узнала этого человека?
— Нет, — голос вернулся, слава Создателю!
— Думаю, это твой убийца, — внезапно предположил некромант, и Миджина опешила, словно он предложил немедленно закопать её обратно.
Прислушалась к себе: шум в ушах пропал, голова прояснилась, и снова появилось чувство, что Салбатор недоговаривает. Сознательно ли или нет, но явно утаивает детали, подсовывая другие, не относящиеся к делу. Откуда это чувство пришло, было неясно да и неважно.
Память услужливо нарисовала белую маску убийцы. Такие носили на праздниках в честь окончания зимы.
На Мэрцишор люди одевают их и приговаривают: «Возьми у меня всё чёрное и принеси белое», а потом отпускают голубей в небо.
— У него была маска, как на кукле Мэрци, — сказала она осторожно, потому как не была уверена, что память верна. Может, в неживой голове посмешалось всё, чему её учили при жизни?
— Так маска была красно-белой?
— Нет, чисто-белой, глаза его были красными, — выдохнула Миджина. Слова нашлись сами собой, они хотели, чтобы их произнесли.
Значит, всё правда. Истина вырвется наружу, как не удерживай её за зубами.
— Выходит, это Болдер, — с чего-то вдруг решил некромант. — Если верно, завтра в городе его не найдут.
— Почему он? Совсем непохож на убийцу.
Миджина встала и подошла к де Торесу. Ей хотелось дотронуться до его лица, чтобы снова увидеть в глазах-болотах ужас. Как ни странно это её успокаивало. Пусть боится, значит, есть в ней какая-то сила. А коли так, можно рассчитывать на его помощь.
— Непохож на кого? На красноглазого демона в белой маске? Так мы его ещё в ней и не видели.
— Нет, он страдает. По-настоящему. Я чувствую.
Де Торес посмотрел как-то зло, словно она сморозила невероятную глупость, приличествующую разве детям, и отошёл подальше, к окну.
Снаружи всё ещё было светло, но город гудел, как растревоженный улей. Голоса, мужские, женские, даже визги детей, сливались в единый шум, напоминающий дальнюю грозу.
Оживление на улицах, хлопанье створками окон навевали тревогу. Словно кто-то большой наскоро покидал город и небрежно собирал пожитки, выворачивая карманы и вытряхивая содержимое ящиков, ведь возвращаться не планировал.
— Удача уходит из Цинсидироса, — тихо произнесла Миджина, и де Торес, до этого высматривавший кого-то на улице, снова странно посмотрел на неё.
— А ведьму не почуяла? — спросил он спокойным тоном, но Миджина расслышала напряжение в голосе. Ответ на этот вопрос был гораздо важнее для некроманта, чем всё, о чём он спрашивал ранее.
— Нет, — тут же ответила она и выдержала тяжёлый взгляд некроманта.
Заметила, как у него дёрнулась рука, словно хотела сжать невидимый кол. Такие, как он, привыкли решать вопрос силой. Вырывать правду щипцами, ставить отметины лжи калёным железом и добивать бесполезного свидетеля одним ударом.
И почему-то в этот раз он не мог обратиться к привычным методам.
— Тогда на рассвете мы уезжаем, — рявкнул де Торес и вышел, толкнув дверь.
Миджина не стала его останавливать и напоминать об обещании, данном после того разговора, когда де Торес заставил её признать в себе нежить. Ей нравилось видеть, как он превозмогает себя и сдерживается, чтобы не морщиться от отвращения.
И всё же это было обидно.
Миджина посмотрела на себя в зеркальце, которое в знак примирения принёс ей де Торес. Взамен того, расколотого.
И увидела только рыжеволосую красавицу с алыми губами. Слишком яркую картинку показывало серебряное стекло. Почему-то Миджина и ему не верила. Раньше она была какой-то другой.
Похожей и совсем не такой. А ещё Миджина запомнила себя другую. Настоящую. Монстра в обличье человека.
А вдруг правда, что Чёрная ведьма может вернуть ей жизнь? Или хотя бы спрятать истинную сущность ото всех. Прежде всего от неё самой?
С этой мыслью Миджина провалилась в сон. Чёрный, липкий, как дёготь. И такой же дурнопахнущий.
А когда проснулась, над ней стоял де Торес со свечой в руке. И смотрел, Миджина была уверена, что он смотрел на неё долго, решая, не совершает ли ошибку, таская нежить за собой.
И от этого сделалось зябко и захотелось снова провалиться в липкое забытьё, только бы не видеть этот холодный взгляд бывалого палача.
Так смотрят на змею, задушившую выводок цыплят. На лису, своровавшую куриц и тем самым обрёкшую вдову с маленькими детьми на голодную смерть.
— Вставай! Пока ты тут спала, ночью убили ещё одну девицу.
— Где?
— Недалеко от замка Корвитов. Мы должны быть там как можно скорее.
Салбатор
— Осторожнее, друг! Замок Корвитов не то место, в округе которого можно прогуливаться безнаказанно, — сказал старый Тадеуш на прощание и шмыгнул толстым красным носом.
Салбатор кивнул и хотел попрощаться как следует, но раздумал. Они оба были одиночками и не терпели пошлых сантиментов. Каждая встреча может оказаться последней, но всё же это недостаточный повод для объятий и бабьих слёз.
— И это, ты поосторожнее с ней. Я всегда знал, что для некроманта ты слишком мягок, — прокряхтел в спину Тадеуш.
Салбатор не оглянулся и не подал вида, что услышал.
— Верхом ехать сможешь? — спросил он нежить, когда отошёл, и та глаза округлила, но кивнула.
Хотела, видимо, спросить, почему бы не арендовать коляску или повозку, но Салбатор её опередил. Он всегда опережал своих «подопечных», поэтому всё ещё был жив и силён.
— До замка три часа пути. Мы с тобой паломники, а не аристократы на прогулке. Да и сюда возвращаться не станем. Нет здесь тех, кого ищем.
— А там они будут? — шёпотом спросила она и, не дожидаясь помощи, вскочила в седло гнедой кобылы.
Салбатор поручил Тадеушу купить смирных коней и заплатил достаточно, вот только тот прилично сэкономил и взял низкорослых. Порода выносливая, но больно медлительная.
Придётся пришпоривать.
— Посмотрим, — буркнул он и тоже вскочил в седло, привязав до этого к нему свои небогатые пожитки.
У любого уважающего себя некроманта есть берлога. Там он хранит раритетные книги, оружие, трофеи, там же Салбатор оставил и записную книгу, в которую аккуратно вносил имена всех им упокоенных.
А имени этой так и не запомнил, память сопротивлялась, но ничего, внесёт в своё время.
И забудет о спелых вишнёвых губах и тёмных влажных глазах. Даже лицо Катаржины стало забываться, и как он ни старался, вместо глаз и улыбки невесты видел в памяти лишь туман.
Ещё помнил, как она двигалась, плавно, словно заморская пава, какими белыми и тонкими были её щиколотки, когда, смеясь и дурачась, она при нём пыталась искупаться в озере.
Память затягивала его словно тот омут. Салбатор этого и боялся: что однажды забудет о настоящем и станет, как юродивые вдоль дорог, замечать лишь то, чего нет.
К счастью, нежить молчала и, тихо сопя, ехала позади на целый круп. Разговаривать с неупокоенными Салбатор не любил: зазеваешься, — и начнёт казаться, что они такие же, как он. Как те зеваки, встречаемые ими по пути.
Город остался позади, и дышать стало легче. Нежить права: он обречён. Салбатор дал себе слово больше никогда сюда не возвращаться. Довольно с него и кладбищ, чтобы ещё бродить по тихим улицам с неощутимым для других запахом тлена и разложения.
Салбатор оглянулся, когда миновали половину пути. Нежить держалась в седле, словно родилась в нём.
— Ездила раньше, смотрю?
— Бывало. Я любила лошадей, отец купил мне одну. Белоснежную кобылу Вилку. Не знаю, где она сейчас. Продали, наверное.
И в глазах заблестели слёзы. Она вытерла их надушенным платком, который всегда держала в кармане и в упор посмотрела на него. Салбатор поёжился, но придержал коня, чтобы поравняться.
— Вспомнила что-то ещё? — спросил он с налётом равнодушия, а сам затаился. Вспомнила, видно же. И убийцу тоже.
— Он был невысоким. В тёмном плаще. Я тогда из гостей возвращалась. Со слугами, понятное дело. Так он возник из ниоткуда, отделился от стены, спросить что-то хотел. Вроде бы заплутал, пришёптывал ещё, как змея, а потом… Раз и полоснул чем-то по горлу. Стало так тепло, а потом резко холодно. И всё.
— Горло перерезал.
Она сразу поднесла руку к шее, словно хотела проверить, нет ли следа. Не было. Нежить возрождается крепкой, сильной, способной на многое. Убить голыми руками, например.
— Что так смотришь? Думал, сопли тебе вытирать буду да по ручке гладить? Езжай быстрее, до полудня успеть надо.
Она поджала губы, сверкнула глазами-вишнями и пришпорила сонную кобылу. Та встрепенулась да поскакала так, словно по пятам бежала стая волков.
Салбатор вздохнул и попытался приободрить своего мерина, но тот шагу если и прибавил, то галопом его бег можно было назвать с натяжкой. Прогулочной рысью побежал.
Пришлось пришпоривать и ругаться так, что вороны с веток поднимались в воздух и оглашали округу тревожным карканьем.
Салбатор нагнал нежить уже у широкой дороги, ведущей прямо к замку Корвитов. Паломников туда едет немало.
Рядом с замком бьёт горячий источник, по слухам, дарящий искупавшемуся в нём годы жизни. Правда, к молодости это не имеет отношения, но для иных даже видимость существования лучше страха неминуемого конца.
— Здесь сам Граф- Кровесмеситель семь лет провёл, — шептались те, кто шли в замок. Вход недешёвый, да больно народ любопытен.
— Говорят, в подземелье сидел.
— Куда там! Знамо дело, девственниц ему приводили, он их, ирод, и портил!
Нежить присмирела и держалась ближе к нему. Вот и славно!
Дорога хоть и широкая, а и разного люда, кто пеший, кто в повозках, но большинство верхом, полным-полно. Все идут в одном направлении, да не каждый к замку стремится. Есть тут позагадочнее место, туда они и направляются, только нежити пока об этом знать не следует.
Испугается, потом умолять начнёт, а то и сбежит, набравшись смелости. Да перед Чёрной церковью Салбатор и сам испытывал ощущение, будто стоишь на краю ямы, а внизу копошится Мгла. Живая и голодная. Куда его нежити до такой мощи?!
Салбатор слушал разговоры вокруг, не забывая украдкой присматривать за девицей. Святые шавки! Он уже назвал её так, словно она была человеком!
— Я что-то видела! — прошептала нежить, схватившись за его запястье и уставившись, куда-то в сторону.
Неужели псы Инквизиции? Нет, они хорошо замаскированы, сразу не отличишь от бродяг или крестьян.
— Тише ты! Привлекаешь внимание! — рявкнул он так, чтобы нежить отцепилась. Теперь её смрад будет на нём весь день!
И посмотрел в ту сторону, куда она указывала.
Сердце забилось так, как давно не трепыхалось. Лет десять, наверное. Близость цели ударило в голову горячительной волной.
— Что стоишь, давай за мной, — бросил Салбатор через плечо и спешился, чтобы вернее достичь цели. Пеший пройдёт там, где нет дороги конному.
Взял коня под уздцы и принялся протискиваться сквозь людскую реку на другой край дороги.
Глава 5
Миджина
— Не зевай! Упустим его! — кричал ей Салбатор.
Миджина продиралась сквозь людской поток, грозя отстать от спутника, и не раз слышала в свою сторону похабные предложения о сопровождении или о том, чтобы за медную монету развлечь паломников.
Раньше бы она испугалась и ринулась прочь, подальше от незнакомцев, но сейчас в Миджине проснулось ледяное спокойствие и ощущение, что все люди вокруг не смогут причинить ей вреда. Ничего подобного доселе она не испытывала.
Раньше она не была такой холодной.
Память подводила, но вот некоторые вещи забыть не получалось.
С каждым днём новой жизни Миджина чувствовала, что дверь в прошлое приоткрывается, и боялась этого гораздо больше, чем грядущего.
Кто знает, какие тайны найдёт она за дверью?! И захочет ли после этого жить так, как сейчас?
— Домин Болдер, мы уже и не чаяли увидеть вас снова! — Салбатор возник перед растерявшимся молодым человеком, шедшим налегке с котомкой за плечами и постоянно затравленно озиравшимся по сторонам.
— Здравствуйте! — произнесла Миджина, выглядывая из-за спины некроманта.
Они остановились у обочины. Так многие поступали. Длинная дорога утомительна даже летом.
Салбатор делал вид, что хочет поговорить, грозно вращал глазами и вообще напоминал разъярённого отца, который готов был привлечь к ответу обидчика дочери. И в то же время отрезал Болдеру путь к бегству.
— Рад вас видеть, — прошепелявил тот. — Домнишоара, позвольте объясниться.
— Это ты со мной сначала объяснись! — Салбатор загораживал Миджину, давая знаки не вмешиваться. Она и не собиралась.
Есть всё-таки какая-то прелесть в том, чтобы со стороны наблюдать, как человек изворачивается.
И понимать, что люди с горячей кровью не так уж совершенны. Да и вообще слабы.
— Я, видите ли, домин, был вынужден срочно в Сибиу отбыть. В той округе летом красивые виды, а я художник.
— И давно уже ты здесь? — наступал Салбатор, и Миджина, державшая под уздцы двух лошадей, даже зауважала некроманта. Ну точь-в-точь как Инквизитор!
Мысль о том, что она знает о работе адептов Инквизиции, уничтожающих таких, как она, заставила похолодеть и остудила пыл.
Да и в замке Корвитов, где произошло убийство, обязательно будут дознаватель Святого Ордена! Бежать им надо подальше, а не в пекло лезть!
И всё же её туда как магнитом тянуло. Говорят, убийцу влечёт к месту преступления. Но не только его, жертву тоже.
— Не ври, Болдер! Или как там тебя?! Ты мою дочь подставил, теперь за ней охота начнётся, доказывай потом, что не она фонтан остановила!
— Я всё расскажу, только не выдавайте! — молодой человек говорил тихо и затравленно озирался.
— В таверне и расскажешь! — Салбатор ловко прилепил какую-то чёрную кляксу к рукаву рубашки Петера, и тот сразу сник.
Посмотрел на Миджину с лёгкой укоризной, словно хотел сказать:«За что вы так со мной, домнишоара? Вы казались совсем другой», но сопротивляться не стал.
Миджина решила, что потом спросит у Салбатора, что это такое. Пригодится при случае, теперь ей многое знать надо.
Если, конечно, она хочет и дальше ходить по земле среди живых. А Миджина хочет, хотя и не понимает зачем.
А пока можно смотреть по сторонам и запоминать.
Брасов оказался небольшим городком, чуть крупнее Цинсидироса, но гораздо оживлённее. И мрачнее.
Никаких украшательств на домах, ни единого цветного флага. Словно город говорил: «Оставьте меня в покое, я не стараюсь никому понравиться».
Салбатор сразу направился на постоялый двор, один из тех, что находятся вдали от проторённых троп, но никогда не испытывают недостатка в постояльцах.
Здесь не спрашивают о цели пути и метрику не просят. Кем назовёшься, тем и прослывёшь.
Если инквизиторы не нагрянут. А с полицией уж как-нибудь здесь договорятся. Хорошие отношения в подобных местах ценят дороже буквы закона.
И снова испугало Миджину не это место как таковое, а то, насколько быстро она всё это считала, едва переступив порог.
В воздухе за пределами постоялого двора пахло чем-то холодным, как сталь клинка. И окончательным, как надгробие.
Внутри же постоялого двора этот запах почти не ощущался. От каждого угла веяло безопасной ленивой сытостью.
— Вещи кинем и в замок! — бросил Салбатор через плечо, обращаясь к ней. Петер вжал голову в плечи и ссутулился.
— Зачем в замок? — прошепелявил он. — Там в подвалах до сих пор бродит дух Графа-Кровосмесителя. Того самого, который замучил тысячу дев.
— А за пределами рыщут псы Инквизиции. Их бойся больше, они сейчас посильнее любого призрака, — фыркнул Салбатор, но с Миджиной переглянулся.
«А я сразу понял, что он это», — говорил его взгляд.
Миджина прислушалась к ощущениям, присмотрелась к Петеру Болдеру, высокому и тщедушному, будто застенчивому, но со странным блеском почти прозрачных глаз. Он явно что-то недоговаривает, но на убийцу непохож! Впрочем, что она может знать о внешности убийц!
И сразу потянуло вечерней сыростью. Постоялый убогий двор исчез, слуха коснулись пения цикад и негромкий шелест листвы. И темно вокруг стало: фонари в округе, как сговорившись, сегодня не светили.
— Домнишоара, — пропел голос. Он пытался казаться иным, но пришепётывание было ненатуральным, не как у этого странного Петера. — Могу я узнать у вас путь?
И всё. Дальше боль, жар, холод и липкая жижа на пальцах, оказавшаяся её кровью. Надо же, Миджина даже не успела прижать рану руками!
— Пустите меня! Кто вы такие? — скулил Болдер и пытался оглядываться, чтобы при случае позвать на помощь. Не угадал, в таких местах люди не лезут в дела ближнего.
Себе дороже, вот и сейчас парочка, сидевшая у очага, отвернулась и уткнулась в стаканы.
— Замолчи, — шикнула она на Болдера и сама себе удивилась.
Такой ненавистью дышали её слова, что Болдер и впрямь заткнулся, метнувшись ближе к Салбатору. Понял, дурачок, что там безопаснее.
Живое к живому тянется. Это Миджина тоже усвоила, и мысль наполняла её горечью больше прочих.
Всё вокруг живо или мертво окончательно. А она ни то ни сё.
— Заходите, я скоро приду. А ты сиди смирно, я за неё не ручаюсь, — хмыкнул Салбатор, его губы расплылись в довольной улыбке, и вскоре он закрыл дверь первой попавшейся свободной комнаты с другой стороны.
Но не запер.
«Можно сбежать», — вяло шевельнулась мысль, но что-то Миджину останавливало. Страх? Нет, явно, не он.
Скорее осознание того, что есть силы, способные вернуть её к некроманту. А если таковых нет, тем же хуже для неё.
— Это ты убиваешь девушек? — не оборачиваясь, спросила Миджина пленника.
Так и стояла к нему спиной, безоружная, прикрытая от удара тонкой тканью дорожного плаща. Но она знала: попытается мужчина напасть, она почувствует это раньше, чем Петер занесёт руку для удара.
Мир так просто теперь её не отпустит. Вернулась — терпи. Нужна, значит, Создателю.
— Нет, — твёрдо ответил Петер и не шелохнулся. Отошёл к окну, с тоской смотря на землю. С высоты третьего этажа падать больно. И чревато.
А Петер храбрым не был. И безумным тоже.
Миджина почти услышала его колебания и успокоилась. Не врёт, стало быть.
— Я убил, домнишоара, — внезапно сказал он таким тоном, что она обернулась. — Но не девушек. И у меня на то были веские причины. Убивать то, что создал, нормально. Привёл в мир создание — забери его в свой час. Верно, домнишоара?
Салбатор
Салбатор шёл быстро, засунув руки в карманы брюк. Ссутулился, чтобы слиться с толпой. Его рост слишком большой для обывателей, а ненужное только внимание привлекает.
Особенно он тяготился чужими взглядами теперь, когда шёл переговорить с кое-кем из прошлой жизни. Тем, кто может узнать даже то, что и Инквизиции невдомёк.
Впрочем, Барнеби когда-то и сам состоял в Святом Ордене, а туда без способностей не отбирают. И ревность к воле Создателя совсем не самая главная из них.
— Так-так… От тебя мертвечиной несёт, — протянул старый приятель, стоило Салбатору сесть напротив за столик в таверне «Гнилой Зуб». Странное название для харчевни, но только на первый взгляд.
Здесь собиралась нечисть. Отщепенцы, которыми добропорядочные граждане пугали непослушных детей. По иронии Создателя все, кого здесь и в подобных заведениях встречал Салбатор, служили местным властям. И подчас заменяли собой эти самые власти.
— Нюх у тебя по-прежнему отменный.
— А то! Заказывай, здесь тех, кто шныряет задаром, не привечают.
К ним подошла девица с чёрными волосами, заплетёнными в две тугие косы. В полутьме волос её отливал синевой.
— Кислую капусту и колбаски, красавица, — улыбнулся Салбатор, смотря не столько на девицу, сколько на тех, кто сидел за соседними столиками.
Вон у окна чавкает спиридуш — маленький человек ростом с ребёнка и лицом взрослого мужчины. Поодаль беседуют две стриги. Недавно повешенные и воскресшие по нерадению пьяных могильщиков.
И с ведома Инквизиции. Обычно они выступают в роли вербовщиков.
Стращают недавно обратившуюся нечисть, чтобы та думала, будто у Святого Ордена все переписаны. И живые, и те, кто не совсем.
— А у тебя вкус такой же дерьмовый! — засмеялся Барнеби, обнажив крепкие белые зубы, совсем не сточенные временем.
Поговаривали, что когда он был псом Инквизиции, то хозяева позволяли ему точить зубы о кости загнанного. Будь то зверь, нечисть или несчастный обвиняемый. Всё одно.
Вырколак, что с него взять! Звериную сущность его надо питать, чтобы человеческая смирной была.
— Зачем звал? Я к старым делам отношения не имею. Девку эту, светлокожую, не я завалил.
— Вот о ней и поговорим.
Перед Салбатором поставили кружку эля.
— Моему другу принесите тоже.
Девица сверкнула одичалыми глазами и что-то прошипела. Согласилась, стало быть. Кто их разберёт, иеле слов даром не тратят. Вот танцы или прислуживать одинокому мужчине — это их стезя, а разговаривать, увольте.
На это люди есть. Обычные.
— За угощеньице, спасибо. Только всё равно ничего не знаю.
— Или не хочешь знать? Боишься, что на твой след нападут?
Кислая капуста оказалась вполне сносной, да и колбаски сойдут с голодухи.
— Я тебя не выдам, знаешь же. Да ты и сам говорил, что в твоих услугах больше не нуждаются.
Салбатор ел, пил и поглядывал на собеседника.
Выглядел приятель неважно: худой, патлатый, на бездомного похож, если бы не взгляд волка. И особый прищур: в сторону смотрит, а на самом деле всё примечает, что под носом творится. И в случае чего ножик метнёт так, что пригвоздит неприятеля к стулу.
Когда-то они с Салбатором работали вместе. Барнеби докладывал, чем занимается Святой Орден, благодаря чему Салбатору удавалось жить спокойно, некроманта не трогали, потому что о нём не знали, ну а он, в свою очередь, наводил приятеля на след слетевших с катушек заклинателей, Чёрных ведьм и тех, кто заигрался с нежитью.
— Не нуждаются, да, — усмехнулся Барнеби. — Потому что не знают, где я. А я тут, под их носом, хе-хе. Только ты сюда не об этом послушать пришёл, верно? Даже свою нежить оставил. Запер, что ли?
«Надо было», — шевельнулась мысль, но Салбатор её отогнал. Никуда рыжеволосая не денется, верит, что Чёрная ведьма ей поможет.
Надежда, она такая, коварное чувство: проникнет в сердце — не избавишься.
— Стары мы стали, особенно ты, некромант. Поглупел, расчувствовался, скоро и доверять нечисти начнёшь, — бурчал Барнеби и принялся за вторую тарелку съестного, которую принесла синеволосая девица.
И улыбнулась ему так, словно вспомнила, что она иеле — злая фея, принимающая облик девы.
Ей бы только мужчин губить, но с вырколаком даже они не рискуют связываться.
— Так что насчёт убиенной около замка? — вернулся к теме Салбатор. Барнеби обожал уходить от прямого разговора.
— А сколько их там было, не счесть!
— Я о той, кого нашли вчера.
И Салбатор достал из кармана сюртука тугой мешочек, набитый медными монетами.
— Почему не серебром?
— Вы же его не жалуете, — усмехнулся он, довольный шуткой. — А золота нет, извини. Я ноне не при деньгах.
Барнеби проворным движением спрятал мешочек в заплечную суму.
— Ну, слыхал я кое-что. Девица эта не из бедных была, с отцом и матерью прибыла из Сибиу. На водах подлечиться, говорят, замуж собрались её выдать, а у неё недуг кожный с нервов приключился.
— И? Кто же убил красавицу?
— А я не говорил, что она красавица, — Барнеби сверкнул глазами и с подозрением уставился на собеседника.
— Не одна она такая. И всё погибли накануне свадьбы, все красавицами были. Спроси по округе.
— А ещё я слышал, что Святой Орден думает, что один из ваших здесь замешен.
И снова вырколак уставился на Салбатора так, словно хотел спросить: «Не ты ли это, часом?»
— Слишком много всего ты знаешь для того, кто совсем не имеет отношения к старым делам.
Салбатор снова заказал эля. Придётся раскошелиться, но вытянуть из старой шкуры всё, что он сможет рассказать. Эль — его слабость. За это, видать, и из Ордена погнали. Старый волк нюх потерял.
— И ты, де Торес, слишком интересуешься обескровленными. Не твоя это тема.
— Я Чёрную Ведьму ищу вообще-то, но с псами Инквизиции, идущими по следу, сделать это будет сложно. С чего-то они решили, что я этих девиц угробил. Пойди потом объясни, что тема не моя. Сам знаешь, они сначала заклятие правды в рот зальют, потом разбираться начнут.
Пришлось объясниться. Барнеби даже за деньги не стал бы ему помогать, не зная полного расклада. А лучше него, никто псов Святого Ордена не знал. И не чуял.
— Да, средство надёжное, — тихонько засмеялся он, и Салбатор услышал, как задребезжали мытые стаканы на соседнем пустом столике. — Правда, необратимое, да кто с нечистыми церемонится?!
— Ну так что, поможешь?
— Только словами и советами, Салбатор. Я и сам, в какой-то степени, в тени. И на свет вылезать не хочу.
— И?
Терпение Салбатора кончалось. Время — тоже.
Нежить надолго не оставишь, может и прибить парня ненароком. Не то чтобы Сальбатору было его жаль, совсем наоборот, возни меньше, а только Святой Орден ни за что не поверит в виновность художника, забитого нежитью.
— Так что знаешь, Барнеби? Был же ты, старая шкура, на месте убийства! Как пить дать был! Нюх пропить сложно, тебя как калачом в такие места тянет.
— Ну, есть грех! Прошлое не отпускает. И вот что тебе скажу: обескровлена одним разрезом на шее. Ножом орудовали, но тонким, не охотничьим. Надрез словно волосок, как пёрышком провели. Не морой это, не кровосос. Кто-то хочет, чтобы все так думали, только я имел с ними дела. Зачем им столько кровищи? Зараз не выпить, а носить мертвечину они не станут.
— Почему девиц убивают накануне свадьбы?
— Возможно, ритуал особый. Чую, в этом и разгадка. Ответишь на вопрос — виновного найдёшь. А мне пора, Салбатор. И больше меня в ближайший год не тревожь. А потом, стало быть, заглядывай, — ощерился Барнеби, сгребая суму. — Если выживешь.
Вырколак поднялся, ссутулившись оглянулся по сторонам и был таков. Салбатор даже не понял, как он выскользнул из дверей, да и ломать голову над эти не хотел. Достаточно других забот.
Не хочет Создатель, чтобы он достиг своей цели. Проклятое это дело — время вспять поворачивать, да только что ему делать? Оседать на земле? Не приучен, сдохнет с тоски, да и старым костям покой нужен, а не в дождь всё верхом ехать.
Только с тех пор, как услышал Салбатор о той, кто может помочь и молодость вернуть, так покой и потерял. Шёл по следу не хуже ищейки, почти цели достиг. Чёрную Церковь нашёл, где та, кто ему нужна, часто появляется, и тут такая оказия на пути!
Святой Орден будет счастлив, если разом расправится с Чёрной ведьмой, некромантом и убивцем девиц. И неважно, если это будут не совсем виновные и не совсем один и тот же человек. Спорить с Инквизицией даже король не решится.
На улице уже начало темнеть. Повсюду зажигались фонари, но, странное дело, город от этого приветливее не становился. Хмурый, закрытый, как поднятый ворот пальто случайного прохожего, тут не рады гостям.
Добрался Салбатор до постоялого двора уже к вечеру. И сразу направился в те комнаты, где оставил спутников.
Ожидал увидеть молодого человека покалеченным, но застал совсем иную картину. Не вписывающуюся во все его представления о нежити.
И почему-то это его совсем не обрадовало.