Богинка
Комарова Марина
Автор: Комарова Марина
Исключительными правами на произведение «Богинка» обладает автор — Комарова Марина. Copyright © Комарова Марина
— Осторожнее!
Мимо Тамилы протиснулась дородная дама в красном костюме, бросив презрительный взгляд. Мол, стоят на дороге всякие, ишь!
Только… не до неё сейчас. Настроение и без того мерзкое: вечер, духота, усталость.
Осень выдалась в этот раз поздней, горькой и пыльной. Совсем не московской. Пропахшей зноем, одиночеством, густыми и терпкими запахами, которых не бывает в маленьких городках. Летняя жара не хотела уступать место подбирающейся на мягких лапах прохладе, цеплялась сухими жёлтыми руками за дома, машины и спешивших по своим делам прохожих.
Кожа взмокла, тонкая ткань платья прилипла между лопатками, а ручка пакета больно врезалась в ладонь. На улице было людно, все спешили домой.
Тамила шумно выдохнула и перебросила пакет в другую руку. С собой пришлось забрать обувь, чтобы отнести в ремонт. Хорошо, что на работе хоть запасная пара была. А то бежать в разорванных босоножках ещё то удовольствие.
— Тамила Владимировна, а в котором часу вы завтра будете? — спросила шедшая рядом девушка.
Рыжая, тоненькая, с большими ланьими глазами и упрямо поджатыми губами. С постоянным «извините, я не поняла». Одновременно вежливым и до ужаса раздражающим.
Новая сотрудница. Вика? Ника? Тамила не помнила, девица и так довела за день. Больно уж не нравились те, кто собственную лень и нежелание что-то делать прикрывал непониманием.
Даже программист Вадька на её фоне мог считаться вполне милым существом. В другой раз, может, обошлось — Тамила не стала бы брать дурного в голову, но сейчас хотелось послать всех далеко и надолго.
— Не знаю, как из банка вернусь, — отрезала она.
— Я тогда позвоню?
Вика-Ника переминалась с ноги на ногу, явно не желая портить отношений с будущей начальницей и в то же время понимая, что любезной беседы не выйдет. Даже Тамила заметила, что той было не по себе — слишком бледная и очень боится сказать что-то не то. Словно девица-красавица перед чудовищем из пещеры. Впрочем, после работы статус чудовища Тамилу устраивал. Особенно учитывая, что девица-красавица изначально произвела не слишком приятное впечатление.
Решив, что новенькой подчинённой займется завтра, Тамила кивнула и поставила тяжёлый пакет с обувью на землю.
— Хорошо. Завтра.
Девушка закивала, спешно распрощалась и тут же растворилась в толпе.
«Мышка, — подумала Тамила. — Серая, вроде незаметная. Только может впиться острыми зубками да попортить хозяйское имущество. Вот проявишь себя, задержишься, потом и попробуем поговорить нормально».
Духота не спешила сходить на нет. Тамила исподлобья глянула на солнце, которое уже должно было клониться к закату, но по-прежнему посылало на столицу горячие лучи.
До спуска в метро оставалось не так много, поэтому, вновь подхватив пакет, она зашагала к нему.
Счета, разговоры, сломанный телефон и шеф, который вечно не в настроении. Партнёры из Прибалтики неожиданно потребовали пересмотреть контракты, а экономист ушла в декрет. Неудача? Или сговор? Как назвать череду неприятностей, которые валятся одна за одной, будто кто дёрнул за верёвочку, и они игрушечными шариками свалились вниз. Прямо тебе на голову. Только ушибы и синяки от этих шариков весьма болезненные.
Вспоминать о разрыве с Кириллом и вовсе не хотелось. Два месяца прошло, а ощущение, что только вчера. Тамила вздохнула. Так в мыслях можно завязнуть, как в болоте. А потом бежать к психоаналитику с просьбами о помощи. Другой вопрос, что вряд ли психоаналитик подлатает прорехи в душе, прорезанные осточертевшим бытом.
Кофе, кот, кондиционер. Остальное потом. Кот, кстати. Дворовой бездельник. Привык уже, что его кормят и лелеют. Купить ему колбасы надо, а то в холодильнике ничего и не осталось, а зверь голодовку не оценит.
Послышался неприятный треск. Внутри ёкнуло, Тамила чуть не выронила пакет. Ну вот, порвался. Слава богу, успела поймать. Босоножки остались внутри, а не лежат на земле. Процедив сквозь зубы какое-то ругательство, она вздохнула и стала на эскалатор.
Спокойный спуск дал возможность немного передохнуть и подумать. Понять, что не всё так плохо. Даже можно сравнить с нищими, которые сидят тут и выпрашивают подаяние. У неё всё есть. Не в тех количествах, в которых нужно, и не в то время, когда необходимо, но всё же есть.
— Тамила-а-а…
Она оглянулась. Странно, никого из знакомых.
Люди были заняты своими делами, никто на неё не обращал внимания. Откуда-то ветерок принес едва уловимый запах сирени, внезапно чересчур сладкий и тошнотворный. Миг — и всё прошло.
Показалось.
Тамила посмотрела вперёд. Усталость и жара всё же действуют. Чем скорее она окажется дома, тем лучше.
В шумном людском потоке, казалось, можно забыть обо всем. Нужно смотреть, чтобы не затоптали и самой ни на кого не наступить.
Огромная живая змея из множества чешуек-людей медленно двигалась вперёд. Рядом — гладкой серебристой стрелой неслись вагоны метро. Жизнь идёт размеренно и спокойно. Её не волнуют проблемы простых смертных.
Ранее Тамила не допускала таких мыслей. Теперь они стали появляться всё чаще. Скорее всего, это надо было списать на возраст. Юность уже не вернется, до старости ещё далековато, но задуматься не помешает. Хотелось бы по-прежнему вставать по утрам и, глядя за окно, радоваться новому дню, а не думать, как пережить ещё один день.
Тамила бросила взгляд на изящные часы с серебристой веточкой металлического браслета. Без чего-то восемь. Скоро можно будет полностью перебраться на работу и жить там. Это уберёт ряд проблем вроде визгливой соседки и её ребёночка, которому никогда не придётся страдать от переизбытка интеллекта.
— Тамила-а-а…
Она вздрогнула. Снова осмотрелась. Плохи дела, кажется уже не пойми что.
Вернувшись к невесёлым мыслям, Тамила вспомнила совет подруги-психолога Лизы Корженевской:
— Не расстраивайся и не перенапрягайся. Остальное подтянется.
Будь на её месте кто другой, Тамила бы не поверила, но Корженевская — особый случай. Её удача — зверь пугливый и неприрученный, появляющийся только тогда, когда ему пожелается. Но даже при таком раскладе она не падала духом. Имея такой пример перед глазами, Тамила понимала, что всё возможно.
Долго ждать не пришлось.
Сев между пожилой женщиной с огромной сумкой и вертлявой девицей лет шестнадцати, Тамила почувствовала, как заломило спину и заныла поясница — весь день приходилось помнить про осанку, на встрече с партнерами не расслабишься. Она откинула голову, касаясь затылком холодной поверхности, и прикрыла глаза. Ехать далеко, можно даже вздремнуть. Обычно электронная книга — лучший спутник в поездке, но сейчас ей лучше лежать в сумке. Вникнуть в текст всё равно не получится, а перечитывать заново — глупая трата времени. К тому же среди разнообразия на прилавках всё никак не попадалась та, которую бы можно было читать с удовольствием. Чтиво было похоже на серую однородную массу, не вызывавшую никакого интереса.
Тамила выдохнула. Справа громко заиграла мелодия из фильма про Шерлока Холмса. Старого, ещё с артистом Ливановым в главной роли. Уже было подумав на пожилую даму, Тамила искренне удивилась, когда по мобильному вдруг затараторила юная девица справа.
«Надо же, — хмыкнула она про себя. — Оказывается, не всё потеряно. Молодое поколение не отвергает хороших вещей. Впрочем…»
Хорошие вещи — понятие очень широкое. Кому нравится слушать Магомаева, а кому лучше Роллинг Стоунс и Скорпионс. Или Сплин с Ночными снайперами. Выбор огромный, бери что хочешь. Единственное, что от Тамилы было так же далеко, как Нептун от Земли, так это современная популярная музыка. С экранов телевизоров её подавали в неограниченных количествах, однако Тамила предпочитала такие вещи для себя исключать.
— Да я же говорю тебе, — звонко произнесла девица, — вчера мне Ирка рассказала. На сайте вычитала. Ну да! Представляешь, что творится уже! Ты только своей старшей не вздумай сказать. Ей-то страшилки такие слушать нельзя. Ещё дома рожать надумает.
Тамила повела плечами, чтобы не занемели в такой позе. Сидеть оказалось уже и не так удобно. Она открыла глаза и осмотрелась. Напротив находились мальчишки-подростки, чуть поодаль — молодая мать с ребёнком лет шести, хмурый старик неодобрительно поглядывал на говорившую по телефону девушку. Её голосок был слышен в каждом уголке вагона. Тамила ничего не имела против разговоров в общественных местах, но считала, что можно говорить потише. Не обязательно, чтобы все вокруг знали о твоих проблемах. Девица проронила неприличное слово, пожилая дама брезгливо поджала губы и бросила на Тамилу взгляд, мол, видите, чему их учат в школах? Тамилу это не особо волновало. Замолчала бы, и то хорошо.
— Ненормальная она у тебя, — буркнула девица в трубку. — Говорю же, лучше не давать ей поводов нервничать. Да ещё и Димка её козёл. Может, не бросил бы — иначе всё повернулось, а так…
Тамила невольно усмехнулась, бездумно глядя на пакет с обувью. Ситуации везде одинаковые, про своего Кирилла она думала точно так же. Когда-то.
— Ну и как знаешь! — вдруг рявкнула в трубку девица и раздражённо нажала на «отбой».
Она вдруг посмотрела на Тамилу. В серых глазах, щедро накрашенных тушью и тенями, почему-то появилось странное выражение, словно она искала поддержки.
— Вот скажите, — её голос прозвучал неожиданно тихо и глухо, будто доносился откуда-то издалека. Тамилу поразила такая перемена: тут чуть ли не кричала, а тут — раз! — совсем другой человек.
Пожилая женщина даже чуть подалась вперёд, чтобы послушать, что скажет девица. Но та, кажется, ничего не видела вокруг.
— Если детей воруют прямо в роддоме, то можно ли кому-то верить? Но ведь если сказать матери, то ничего хорошего же не будет, так?
Старик снова уткнулся в газету, молодая мать недоверчиво поглядела на неё, но крепче прижала к себе ребёнка — неосознанно, порывисто, будто пытаясь защитить.
Пожилая женщина покачала головой и цокнула языком.
— Да, детонька, сейчас творится страшное. А что уж что потом делают с ними — один Бог знает. Ведь и на органы могут продавать, и в рабство.
Тамила поморщилась: соседка слева оказалась сплетницей, которая красит всё в чёрные тона. Всё плохо, будет ещё хуже. От таких людей не скрыться, но жаль, что выходить не прямо сейчас, поэтому придётся слушать.
— Я не знаю, — медленно произнесла девица, — только ничего хорошего — это точно. — Она снова посмотрела на Тамилу, словно недовольная тем, что не услышала от неё ни слова. Серые глаза вдруг стали почти черными — верно свет так упал. — Вот вы бы что сделали, если б узнали о таком, а ваша подруга должна была бы рожать?
Тамилу озадачила такая постановка вопроса. Хотя бы потому, что в её окружении никто рожать не собирался. Разве что Корженевская могла бы. Но та была из рода таких дам, что дала бы прикурить самому Ганнибалу Лектеру, вздумай он покуситься на её ребёнка.
— Зарезала бы вора, — сухо сказала Тамила.
Пожилая женщина еле слышно охнула и даже забыла, что хотела что-то сказать. Девица чуть рассеяно похлопала ресницами и уткнулась в свой мобильный, будто там резко возникло что-то очень важное.
Старик неодобрительно посмотрел на Тамилу и покачал головой, мать с ребёнком сделала вид, что ничего не слышала. Сама Тамила понимала, что ответ оказался резким, но, тем не менее, была довольна, что все вмиг замолчали, перестав приставать с дурацкими разговорами.
Вагон плавно остановился, и с тихим шипением открылись двери. Тамила встала и покинула его, радуясь, что скоро будет дома.
И снова показалось, что кто-то еле слышно прошептал её имя.
Москва, 27 лет назад
В парке было шумно, людно и празднично. Ярко и нарядно одетые мужчины и женщины смеялись и громко разговаривали, обходя Тамилу и её родителей. Праздник. Улыбки на лицах, громкая музыка, радостный визг детворы.
Тамила с любопытством глазела по сторонам. Такие выходы у них бывали нечасто, поэтому на душе становилось радостнее в два раза. В правой она сжимала ладонь мамы, в левой — папы.
Оба сегодня выглядят не так, как обычно. Мама надела коричневое платье, прям как шоколад, и приколола брошку-бабочку с разноцветными крыльями. Те едва заметно подрагивали и ослепительно сверкали в свете фонарей, заставляя жмуриться или отворачиваться.
Тамила долго разглядывала брошку, считая, что её сотворил настоящий волшебник. Мама смеялась и говорила, что это всего лишь «аметисты и гранаты». Ни первое, ни второе слово четырёхлетнему ребёнку не понять, поэтому Тамила решила, что это всего лишь какие-то заклинания, благодаря которым потом получаются такие красивейшие вещи. И когда она вырастет, то у неё будет множество такие украшений, которые она сможет менять хоть каждый день. Только все равно казалось, что всё же есть что-то такое, что заставляет маму быть в напряжении и внимательно смотреть по сторонам. Причем старается она это делать так, чтобы отец ничего не заметил.
Сам отец — в строгом тёмном костюме. Почему-то кажется, что именно так должен выглядеть самый настоящий папа. Не так красиво, конечно, как мама, но так… солидно и уверенно. Тамила, по словам обоих родителей, выглядит, как «настоящая принцесса». Розовое платье с оборками, которые колят коленки, стоит только сесть на скамеечку, пышные банты на тёмных волосах и маленькие туфельки.
— Золушка, — сказал папа, улыбаясь и глядя на неё. — Самая настоящая Золушка. Разве что кареты нет.
— С каретами сейчас сложно, — рассмеялась мать.
На удивление, она делала это искренне и открыто, что бывало так редко. Родители вообще тогда часто говорили друг с другом резко, громко и неприятно. И всегда хотелось закрыть уши ладонями, чтобы не слышать ругань.
Тамиле уже читали сказку про Золушку, однако ей эта история совсем не понравилась. Ведь прежде чем стать принцессой бедной девушке пришлось страдать и терпеть очень много плохих вещей. Единственная, кто Тамиле нравился в сказке, это тётушка волшебница. Она добрая, красивая и… волшебница. Этим всё сказано и ведь это же так здорово! Наверно, такая же, как и тот, кто сделал маме бабочку с «аметистами и гранатами». Мама, кстати, говорила, что это всего лишь камни. Но Тамила не верила ей. Камни она видела во дворе возле дома. И на дороге, ведущей к большому магазину с конфетами и печеньем. Камни большие, серые и некрасивые. А тут глаз отвести нельзя. Поэтому никакие это не камни!
— Хочешь сладкой ваты? — спросил папа и кивнул в сторону низенькой женщины-продавщицы возле столика.
Тамила радостно подпрыгнула, норовя повиснуть у родителей на руках, и закивала.
— Хочу! — возвестила она тем непререкаемым тоном, которым могут говорить лишь маленькие, точно зная, что взрослые обязательно исполнят их желания.
В этот раз даже мама не ругалась и не говорила, что много сладкого — очень вредно, а открыла кошелёк и вынула деньги. Вата оказалась по-настоящему вкусной. Казалось, что её можно есть на завтрак с обедом и ужином. Тамила решила тогда, что вата эта особенная, праздничная. Оттого и настолько вкусная. Вот если, например, прийти завтра, то уже всё будет совсем иначе, ничего подобного попробовать не удастся.
На миг сказка, правда, исчезла. В толпе Тамила заметила странную женщину, которая неотрывно на неё смотрела. Внимательно, цепко и нехорошо. Не взгляд, а острые иголки, которые впивались в кожу. Потом незнакомку закрыл собой какой-то высокий человек, и та исчезла из поля зрения. Вместе с неприятными ощущениями девочка выбросила из головы и незнакомку.
Руки после лакомства стали сладкими и липкими. Такими, что так и хочется вытереть их о надоевшее платье. Особенно о гадкие оборки. Кто и зачем их придумал? Хоть мама и говорила перед прогулкой, что так красивее, Тамила ее совершенно не понимала, считая, что взрослые совсем ничего не знают о красоте. Вот мама красивая, но оборок у неё нет. И папа тоже. Так зачем же они?
Руки ей вытерли чистым платком, который пах мамины духами, и сказали, что принцессы должны быть чистыми. Тамила в жизни не видела ни одной принцессы, поэтому ничего возразить не могла, но уже стала считать всех принцесс занудами. Тем же платком ей пытались вытереть губы и щёки, но Тамилу это совершенно не интересовало.
— Мама! Папа! А мы пойдём кататься?
Родители только переглянулись и как-то синхронно вздохнули.
Она увидела карусель, раскрашенную в голубой, жёлтый и зелёный цвета. На смешных пони сидели дети и ездили по кругу. Пони, разумеется, не живые, а карусельные. Совсем не страшные и маленькие. Живую лошадку Тамила видела той осенью. Хорошая лошадка была, ласковая. С тёмными печальными глазами, мягкой густой гривой и бархатным на ощупь бочком. Но покататься на ней так и не получилось. Когда Тамилу попытались посадить на лошадку, девочка начала кричать и плакать. Тогда почему-то не получилось объяснить, что лошадку жалко, она живая и не должна возить тяжести.
Возможно, расскажи Тамила о своих соображениях, её сумели бы успокоить, но, увы, никому это не пришло в голову. И даже когда детство осталось в далёком прошлом, будучи взрослой женщиной, Тамила всё равно не могла заставить себя сесть на лошадь или прокатиться в повозке, запряжённой симпатичными пони. Порой детские убеждения так же сильны, как и детские страхи.
В какой-то момент мать начала часто озираться, теребить в руках сумочку и крепко хватать дочь за руку, держа так, будто должно произойти что-то страшное, от которого придется убегать
Отец недовольно посмотрел на неё. И в то же время взгляд у него немного растерянный, он всё время смотрел в сторону, будто не желая видеть своих жену и дочь.
— Володя, людей становится слишком много, — с нажимом произнесла мать. — Погуляли и хватит, пора возвращаться.
Отец тяжело вздохнул, уходить ему явно не хотелось:
— Ань, ну чего ты? Даже до вечера ещё далеко. И день такой хороший.
Мать сжала руку дочери ещё сильнее, и Тамила ойкнула от неожиданности:
— Мам, больно!
— Отпусти её, — тихо сказал отец. — Прогони свою паранойю хоть сейчас.
Мать зло сощурила глаза и сказала так, что по спине у девочки побежали мурашки:
— Паранойю? Ты хочешь повторения, да? Повторения? Одного раза уже было мало тебе?
Отец бросил взгляд на Тамилу:
— Не сейчас, — коротко сказал он, а потом наклонился и взял дочь на руки. — Смотри, — это уже матери, — так будет всё в порядке. Давай, ещё пройдёмся чуть-чуть. И пойдём домой, честно.
Мать рассерженно фыркнула, но поймав непонимающий взгляд Тамилы, будто смирилась и молча пошла за отцом. Тамила же рассматривала людей вокруг, стараясь не думать о странном разговоре родителей.
Чуть вдалеке, возле раскидистых деревьев, в тени маленькой аллеи, опять стояла высокая женщина. Совсем худая, можно даже сказать — вытянутая, напоминающая злодейку из книжки, которую вчера на ночь читала мама.
Женщина вдруг резко повернула голову, отчего у Тамилы ёкнуло внутри. Лицо разглядеть нельзя — сплошное размытое пятно, и только глаза сверкали. Большие, чёрные, прожигающие насквозь. От них стало жарко и холодно одновременно. А ещё вдоль позвоночника пополз влажной змейкой страх, от которого онемели губы и нельзя было произнести ни слова. Женщина подняла руку и указательным пальцем поманила Тамилу к себе.
— Ты мне ухо оторвёшь, — неожиданно послышалось бурчание отца.
Тамила виновато убрала руку, понимая, что вцепилась в него изо всех сил.
— Но там…
— Опусти её, — устало сказала мать. — Большая уже, сама должна ходить. За руку со мной пойдёт.
Отец хмыкнул:
— Да перестань ты бояться каждой тени!
— Ты мне так уже говорил! — в голосе матери появились опасные дрожащие нотки. — С самого начала!
Тамила увидела прилавок с мороженым и потянула мать за юбку:
— Мам, купи мороженое, а?
Начавший уже набирать обороты скандал резко затих. Чтобы купить мороженое, пришлось встать в очередь. Мать потянула Тамилу за собой. Людей много, среди очереди мальчишки-подростки затеяли возню, и тут же со всех сторон посыпались возмущения и ругань. Тамила отошла на шаг от матери, чтобы посмотреть, что же там такое происходит и что так громко все это обсуждают.
— Интересно, да?
От хриплого ледяного голоса сердце ушло куда-то вниз. Тамила подняла голову. Свет солнца ослепил, не давая разглядеть склонившуюся женщину. Крик «мама» застыл где-то в горле.
— Ну что, маленькая, узнаёшь меня? — голос незнакомки звучал почти ласково, однако у Тамилы всё сжалось от ужаса.
Она сделала маленький шажок назад.
Женщина протянула руку и коснулась плеча Тамилы. Кожу обожгло холодом, будто через тонкую ткань платья приложили кубик льда.
— Пойдём со мной, — мягко, но настойчиво произнесла женщина.
— Тамила! — резкий крик отца.
Незнакомка резко дёрнулась, съёжилась, мигом уменьшившись. Зыркнула на Тамилу и моментально скрылась в толпе.
Отец подошел к девочке и отвел в сторону:
— Стой рядом со мной, а то мама нам даст…
Договорить он не успел, подошла мать и протянула Тамиле рожок с мороженым. Но есть почему-то уже не хотелось. Она взяла когда-то бывшее желанным лакомство и вдруг неожиданно сама для себя произнесла:
— Мам, пока вы тут стояли, меня тётя пыталась увести.
— Что? — Глаза матери расширились от ужаса. — Какая тётя?
— Ну, такая… — Секунда на раздумия. — Страшная.
Мать быстро встала и бросила отцу:
— Как ты мог от неё отойти?! Ты же сам говорил, что в порядке всё будет! Где твой порядок? Куда ты смотришь?
— Да я… — начал он.
— Так всегда! Тебе плевать на неё! И на меня тоже! Что тебя вообще интересует? Да… — Она сдавленно всхлипнула и, схватив Тамилу за руку, быстро пошла вперёд, проходя между людьми.
— Анна! — крикнул ей вслед отец.
Но мать только ускорила шаг и не стала его слушать ничего слышать. Тамила обернулась.
Никогда она не видела его таким потерянным.
Дрёма сидела на Боровицкой башне и плела узоры снов.
С длинных тёмных пальцев свисали нити тьмы, прочные и шелковистые, чуть колыхались на ветру. Миг — ожили, потянулись друг к другу, сплелись в мерцающий звездной пылью узор, завязались продолговатыми узелками. Каждый из них — момент пробуждения каждого из жителей многомиллионного города.
Дрёма коснулась рубиновой звезды, та ярко замерцала, просвечивая сквозь туманную плоть. А горит-то как, жарко горит, окаянная! Оттого все сны москвичей сегодня будут страстными и горячими, полными запретов и сладости.
— Шалишь? — совсем рядом прозвучал тихий голос. И не разобрать: мужской или женский, только знай себе растворяется в шуме ветра.
— И не думала, — ответила Дрёма, задумчиво глядя в сторону Александровского сада. Гуляют, надо же. Не спится им ночью. Впрочем, ночи сейчас на зависть летним. Не замерзнуть, не озябнуть. А если и так, то любовь греет многих.
Собеседник устроился рядом. Подул на звезду Боровицкой башни, приглушая сияние. И вот уже огненный рубин стал кирпично-красным, под цвет стен. В поле зрения возникла рука, длинная и полупрозрачная, чуждо-нечеловеческая. Прошла сквозь узор снов, впитывая и вбирая ночную тьму и звездный свет. Легко преодолела расстояние до Храма Христа Спасителя, словно его и не было вовсе, ласково погладила купола. Те тут же загорелись неистовым золотом, ярким, живым, настоящим — не чета электрическому свету.
— Так лучше, — сказал собеседник.
Дрёма пожала теневыми плечами и продолжила плести узор. У снов ведь есть душа и есть плоть. Душа, как и у людей, спрятана хорошо и надёжно, её так просто не поймать. А вот плоть можно разрушить вмиг. Этим и пользуются кошмары, стремящиеся оторвать кусок плоти из снов и старающиеся тут же занять её место, чтобы потом отравить разум спящего.
— У нас чужие, — помолчав, сказал собеседник.
— Они всегда тут, — ни капли не удивилась Дрёма. — Ещё с тех пор, как этот холм Ведьминой горкой звался.
Холм, словно почуяв, что о нём говорят, тяжело вздохнул. На мгновение растворились во тьме здания и Боровицкая площадь, растаяли Кремлёвские башни. Деревья стали выше, зашумели тысячами голосов древнего бора. Воздух пропитался запахом хвои, ночной свежестью и дымом костров. Языческое капище никуда не делось и в двадцать первом веке, просто надёжно спряталась под веками и современными материалами, под следами людей и заслоном памяти.
— Да… — выдохнул то ли собеседник, то ли ветер. — Но я чувствую, что быть беде. На твою территорию заглядываются.
Дрёма легонько тряхнула плетением, во все стороны разлетелись серебристые и изумрудные искры. Закрыли деревянных идолов, спрятали огни древнего капища. А потом и вовсе видение исчезло, и современный город заиграл всеми красками ночной жизни.
— Посмотрим, — сказала она. — Коль станет тяжко, позову. Знаю, как выкликать тебя.
И покосилась лукаво. Фигура собеседника колыхалась рядом, окутанная туманом и смолистой тьмой. Что поделать, не любит он обретать конкретный облик, кога поднимается в высоту.
— Но я и не буду сидеть сложа руки, — предупредил он. — Да и знаешь ты не всё…
Дрёма снова пожала плечами. Узелки на плетении превратились в хрустальные колокольчики, мягко зазвенели при ударе друг о дружку.
— Твоё право. Твой город. Не всё, что ты знаешь, знаю я. И наоборот. Но ведь так и должно быть, не так ли?
В ответ — тишина. Он не шевельнулся, но Дрёма сумела разобрать кивок. Так-так, дают ей волю, пусть и будут следить.
— Смотри, сама признала…
— Конечно.
Спустя несколько секунд она снова осталась в одиночестве. Посмотрела на полыхающие золотом купола Храма Христа Спасителя, покачала головой.
— Вот же ж… Всё по-своему норовит сделать. А то, что меня слепит, так ему всё равно. Ну, ничего, Гюрг, мы ещё поговорим…
И накинула на храм своё плетение.
***
День пролетел на невероятной скорости, практически ничем не отличаясь от предыдущего. А вот вечер тянулся: медленно, душно, не желая уступать место ночи.
Тамила сидела на балконе и молча смотрела на заходившее солнце. Тонкая сигарета в длинных пальцах тлела, выпуская сизый дымок. Во рту растеклась горечь табака с привкусом вишни. Мать всегда говорила, что курить такие сигареты могут только интеллектуалы, непризнанные гении и извращенцы. Тамила не относила себя ни к одной из этих категорий, однако мать периодически приписывала ей их все сразу.
— Ты могла бы быть учёным, — глухой голос матери, кажется, отталкивается от серых стен квартиры, дрожит, миг — и рассеется пылью. — Сколько собрала красных дипломов? Один, два? У тебя золотая медаль лежит в коробочке. Зачем?
Каждый разговор с ней — очередное напоминание, что из блестящего талантливого ребёнка ничего не вышло. Ничего — это экономист, это цифры в глазах, это прокуренный голос, деньги каждый месяц, часть которых получает мать, и безразличие ко всем выговорам.
В гости к родителям Тамила старалась ходить нечасто. Собственные недостатки не казались столь удручающе огромными, когда глухой голос вновь начинал повторять:
— Ты бы могла… Ты же раньше… Почему же не сейчас?
Вопрос стекает расплавленным железом. После не остаётся ни мыслей, ни желаний — только пепел и пыль. Так бывает в местах, где века назад прошёл поток раскалённой лавы. В местах, где больше ничего не будет.
Сигарета догорела, кончики пальцев обожгло. Тамила поморщилась, потянулась за пачкой и достала новую. Налетел прохладный ветерок, шевеля каштановые волосы. Вся она — сухая, стройная, смуглая, с карими в черноту глазами. И движется резко и быстро, никакой пластичности и очарования. Да и… сложно быть нимфой в тридцать два. Уж скорее дриада, не старая, но уже не мечтающая о юности.
Тамила сделала глубокий вдох, только надышаться всё равно не вышло. Прохладный ветер, но какой… неправильный. Духота смеялась над людьми, ветер ничего не мог с ней поделать.
Щёлкнуло колёсико зажигалки, табачная горечь снова полилась вишнёвой горячей струёй в горло. Внизу слышался скрип ржавых качелей, ещё из тех, что поставили несколько лет назад. Металлический столб, еле крутящееся колесо на его вершине и две мощные цепи, прикреплённые к нему. На свободных концах цепей — узкие доски. Дети садятся на последние, доисторические качели начинали крутиться, хрипя от старости. Внизу вдруг звонко закричал ребёнок. Тут же раздался громкий окрик женщины:
— Борька, стой! Куда на дорогу?! Ну, я тебя сейчас!
Ребёнок замолк, Тамила глянула вниз. Мальчик лет пяти растерянно стоял посреди дороги и смотрел на приближавшуюся женщину в зелёном платье. Из-за поворота, сверкнув фарами, будто хищник глазами в темноте, повернула приземистая машина.
«Идиот какой-то, — подумала Тамила, — фары не забыл включить, а объехать детскую площадку ума не хватило».
Машина рыкнула, молодая женщина ухватила ребёнка, моментально забыв, что хотела наказать, и метнулась в сторону. Машина на скорости пронеслась мимо. Женщина в зелёном не двигалась, молча глядя ей вслед.
Тамила чуть нахмурилась. Почему-то вспомнился вчерашний разговор в метро. Истеричная девица и cтарая сплетница — не та компания, о которой нужно думать. Разговор с ними был странным.
Украсть ребёнка. Она затянулась, выпустила дым. Таким может заниматься кто угодно. Органы там, что-то иное. Достаточно на свете богатых бездетных пар, готовых отдать любые деньги за младенца.
Она передёрнула плечами и раздавила окурок в пепельнице. Сволочи. Всё равно таким нет прощения. Из корыстных целей они делают несчастными настоящих родителей.
Тамила прикрыла глаза. Настроение ни к чёрту. Внезапно пришло воспоминание. Даже не вспоминание, а его тень, вытянутая и трепещущая, такая бывает от пламени свечи, которое сдувает ветер.
Внизу снова кто-то закричал, но она уже не стала смотреть туда. Нечего. Бабки на скамейках у подъезда завтра преподнесут все новости на блюдечке с голубой каёмочкой. Вновь раздался скрип ржавых качелей, залаяли собаки, непутёвый Борька, кажется, опять выскочил на дорогу — слышны крики его матери. Можно бесконечно наблюдать. Ничего не изменится.
Тамила открыла дверь и вошла в комнату. До этого кондиционер не зря работал около часа, чтобы ночью можно было спокойно спать. Но спать ей не хотелось. Она прошла на кухню, взяла тусклую турку, сыпанула кофе, залила водой и поставила на огонь.
«Надо бы почистить турку», — рассеянно подумала Тамила, глядя на готовящийся напиток.
— Нелепые аристократские замашки, — прозвучал в ушах голос отца, хриплый, странно звучный, будто в трубу кто насыпал песка. Вроде всё слышно, но при этом есть ощущение фальши и неправильности. — Варят кофе бездельники и гурманы, как твоя мать.
С матерью они разошлись, когда Тамиле было тринадцать. Это официально. А разлад пошёл на пять лет раньше. Художник, дитя свободы и сторонник временных заработков так и не смог научиться жить в семье, воспринимая себя её частью. Было вообще удивительно, как они жили вместе до этого. Отец, Владимир Антонович Соловей, не способен был говорить вместо я — мы, вставать по утрам, ходить каждый день на работу и следовать правилам. Остальное — пыль, мелочи жизни. Поэтому сваренный кофе был ему непонятен.
Тамила сняла турку и перелила напиток в чашку. За окном кто-то пронзительно взвизгнул, рука дрогнула, коричневая ароматная жидкость полилась на светлый пластик стола.
Она ругнулась, ухватила первую попавшуюся под руку тряпку и принялась вытирать.
У отца было всегда так же. Не пролить, не разбить у него не получалось. Обязательно случалось что-то такое, что потом приводило к скандалу. В последнем обычно победительницей выходила мать.
Отец, поджав губы, уходил к себе в комнату и закрывался, не желая никого слышать.
После этого они могли не разговаривать несколько дней. Хуже всего в это время было то, что про Тамилу оба словно забывали. Такие дни казались серыми и блеклыми, а по ночам приходило чудовище. Оно почему-то пахло сиренью, сладостями и… страхом.
Среди темноты не получалось его разглядеть, однако Тамила очень хорошо знала, что чудовище рядом. Оно дышало на ухо, от этого было тепло и щекотно, но по позвоночнику ползли мурашки, и хотелось кричать. Только нельзя было размыкать губ, иначе чудовище метнется сгустком тьмы вперёд, войдёт в глаза, оплетёт с ног до головы и утянет за собой. Куда — Тамила не знала и не пыталась узнать. Играть в молчанку с чудовищем было страшно, но правильно. Каждый вёл свою партию, зная, что второй не нарушит правил.
Тамила всегда хотела, чтобы бесшумно открылась дверь, и в комнату вошла мать. Или отец. А чудовище, испугавшись взрослых и света, рассеялось, как чёрная пыль. Но никто не приходил. Тишина в доме била по нервам, оглушала бешеным стуком собственного сердца.
Тамила иногда беззвучно плакала, но не смела выйти сама.
Нельзя. Чудовище будет против, оно хочет играть. От запаха сирени становилось дурно, желудок делал кульбит, тошнота подбиралась к горлу, а перед глазами появлялись цветные тени. Что было потом — она не помнила, просто просыпалась утром. С лучами солнца кошмары таяли, рассказывать о них было боязно.
Мать в мистику не верила, могла жестоко засмеять, а отцу, кажется, было абсолютно всё равно.
Потом чудовище ушло, исчезло быстро и бесшумно, как надоедливый сосед, который вдруг решил сменить квартиру. Скучать никто не будет, но и совсем забыть не сумеют.
Тамила привела в порядок стол и принялась за кофе. Он уже подостыл, поэтому можно было насладиться напитком не обжигаясь.
Она присела на диван. Кухня была обставлена неплохой мебелью даже по столичным меркам. Зарплата позволяла приобретать хорошие вещи, но никак не людей. Тамила невольно задумалась, пытаясь понять, почему вспомнилось чудовище из ночных кошмаров. Да и как оно появилось — никогда не задумывалась. А ведь появилось же. Пришло из ниоткуда быстро и мягко, будто и не отходило от детской колыбельки.
Кофе вдруг показался горьким, сигаретный дым и тот приятнее был. Тамила поморщилась, встала и вылила остатки в раковину. Незадавшийся день продолжался дрянным вечером. Но чудовище…
В детстве ей снился сон. Особенно, когда жёлтый фонарь светил прямо в окно, и казалось, что раскаленные электрические лучи проникают в маленькую комнатку, она видела его совсем близко.
Сгусток тьмы появлялся возле шкафа с книгами, замирал, словно прислушиваясь и проверяя, есть ли рядом с ним кто-то. Сердце стучало в ушах, ладони становились влажными, Тамила впивалась пальцами в одеяло, под которым было нестерпимо жарко. Тьма не двигалась, живой кляксой замирала в комнате, а потом вдруг вздрагивала, вытягивалась веретеном, трепетала, как под порывом ветра. Хотелось истошно кричать, но голос пропадал.
Из тьмы выползало чудовище: медленно и неторопливо. Возле тьмы появлялся белый червь и какая-то странная тёмная согнутая палка.
Тамила хрипло выдыхала, понимая, что палка — это лапа, а червь — изогнутый коготь.
Проходил миг, и чудовище резко прыгало на потолок. Металось вправо, потом влево, слышался пронзительный стрекот и тут же резко обрывался, будто кто затыкал Тамиле уши берушами. Звук больше не повторялся, но чудовище продолжало метаться по потолку и стенам. Его можно было видеть только краем глаза и лишь в движении. Девочка холодела, пошевелиться не было сил. Стрекот пронзал стрелой и неожиданно переливался в вой сирены скорой помощи. Потом слышались с улицы возбуждённые голоса.
Тамила не шевелилась, но в какой-то момент вдруг понимала, что чудовище исчезло. встать и подойти к окну она всё равно не осмеливалась. Лежала, боясь вздохнуть. Сон был слишком похож на реальность. Потом становилось спокойнее, и остаток ночи проходил спокойно. Правда, наутро она узнала, что у соседа случился сердечный приступ, и вызывали врачей.
Тогда почему-то подумалось, что он тоже видел чудовище, но не сумел смолчать и закричал. Поэтому оно его и забрало, а её — нет. Сон или реальность? Тамила никому не рассказала о своих мыслях, решив, что всё равно никто не поверит.
Чашка чуть не выскользнула из рук.
Тамила быстро закрыла кран. Посуда бьётся к счастью и опустошению бюджета. Поставила чашку на место, решив, что бодрящих напитков на ночь лучше все-таки не пить, а то детский страх может вернуться.
Неожиданная трель телефонного звонка заставила вздрогнуть.
— Кого ещё на ночь глядя, — прошипела Тамила сквозь зубы.
Телефон она не любила, считая, что говорить по нему можно только по рабочим вопросам или с очень близкими людьми. Последних у неё было слишком мало, а о работе сегодня уже думать не хотелось.
Она глянула на определитель. Корженевская. Лиза не считает, что почти ночь — это повод не беспокоить, она вообще не любила условности.
Тамила взяла трубку.
— Ты там долго ещё собираешься киснуть? — поздороваться подруга даже не подумала. — Помнишь, что на выходных мы записались на семинар по сновидению?
Тамила кивнула, но потом спохватилась и ответила:
— Да, помню. Надеюсь, что не буду работать. Столько всего…
На семинар они собирались давно, поэтому пропускать его не стоило. Но если совсем не будет сил, то сидеть, как выжатый лимон, нет смысла.
— И думать не смей, — обрубила Лиза. — Ничего не знаю. Соберёшься и пойдёшь. Ты меня уже второй месяц за нос водишь.
Тамиле стало стыдно, подруга была права.
— Хорошо, договорились. В эту субботу — обязательно.
— Вот и ладушки, — повеселела Корженевская. — Завтра тебе я ещё позвоню. Добрых снов.
— И тебе.
Тамила посмотрела в окно, за которым уже была ночь. Уверенность, что придут именно добрые сны, почему-то быстро растаяла.
Пальцы быстро стучали по клавиатуре. Напротив Тамилы сидел надоедливый подрядчик из строительной фирмы и пытался доказать, что отчеты сделаны верно. Стопка бумаг на краю стола неуклонно росла, а цифры на экране никак не хотели сходиться с теми, что были написаны в отчёте.
День едва начался, а настроение было испорчено выговором начальства. Сосредоточиться на работе не получалось, потому что каждые пятнадцать минут раскрывалась дверь в кабинет, и появлялся новый посетитель.
С утра работа не заладилась, всё валилось из рук, при желании сделать быстрее, получилось с точностью до наоборот.
— Тамила Владимировна! — недовольно протянул подрядчик. — Вы ж меня не слушаете!
«Глаза мои тебя не видели», — только успела подумать Тамила.
На экране монитора появилось продолговатое окно, окаймлённое раздражающе красным цветом.
Тамила шумно выдохнула.
— Программа зависла. Подождите.
Подрядчик нахмурился, хотел было что-то сказать, но раздался громкий телефонный звонок. Тамила от неожиданности чуть не подпрыгнула и схватила трубку:
— Алло?
— Зайди ко мне, — обронил начальник, и тут же послышались короткие гудки.
До сих пор не в духе, да уж. Ничего удивительного.
Ругнувшись про себя, она встала из-за стола и рванула к двери, прокручивая в голове, где и что могла запороть ещё, раз начальство говорит таким недовольным тоном.
— Тамила Вла… — послышалось за спиной.
— Я сказала, ждите! — рявкнула она и выскочила за дверь.
До кабинета начальника нужно было пробежать приличное расстояние.
Тамила краем глаза посмотрела за окно: на улице лил проливной дождь. Почему-то вместе с ним из прошлого приходили странные образы. Тёмная квартира, запах сирени — густой и сладкий, необъяснимо вездесущий; высокие шкафы, заставленные книгами, и вкус свежей выпечки.
Мать никогда ничего не пекла, отмахиваясь тем, что не было времени. Бабушку Тамила совсем не помнила — та умерла, когда не исполнилось и месяца. Какая уж тут выпечка?
Вместе со странной обстановкой в памяти иногда возникал облик нескладной темноглазой женщины. Не молодой и не старой, вроде обычной — таких сотни, только в глубине почти черных глаз всегда пряталось что-то непонятное. Так бывает, когда глядя в прозрачную воду озера, невозможно рассмотреть его дно.
Тамила отогнала прочь ненужные мысли и остановилась возле внушительной двери. Тёмно-коричневой, с золотой табличкой «Табан Виктор Евгеньевич. Директор».
Сделала глубокий вдох, стараясь успокоить вдруг бешено заколотившееся сердце. Пребывающий в дрянном настроении начальник имел скверную привычку цепляться к каждой мелочи, поэтому избежать неприятного разговора было невозможно. Она подняла руку и постучала. Стук вышел коротким и нервным, но никакого ответа не последовало, пришлось входить так.
Начальник сидел, внимательно изучая бумаги, и даже не поднял головы.
— Виктор Евгеньевич, можно?
— Давай сюда, — буркнул он, громко захлопывая папку с отчетами. — Объясни мне, Соловей, до каких пор мне будут промывать мозги в департаменте за твои ошибки?
Тамила смотрела в пол, изучая паркет. Она знала, что спорить бесполезно, бурю лучше переждать. И лучше смотреть на лысину шефа, мечтая стукнуть чем-нибудь тяжёлым. Отвлекает, кстати, хорошо.
— Молчишь? А вот я так молчать не могу там!
Он громко потарабанил пальцами по столу. Послышался еле уловимый скрип — с таким звуком стул начальника всегда отъезжал в сторону.
— В общем, мне таких работников не надо, Соловей, — уронил Виктор Евгеньевич, — хочешь считать ворон за окном — пожалуйста. Но не в моей фирме.
Тамила сжала кулаки, ногти до боли впились в ладони. Внутри клокотали ярость и обида.
— Пойду, Вадим Евгеньевич, — неожиданно холодно сказала она. — Клиента из «Промстроя» прислать к вам?
Табан нахмурился. Что-то прозвучавшее в голосе Тамилы заставило его насторожиться. Жёсткое, решительное и отстранённо-бунтарское. Обстановка накалилась до предела. Он вдруг понял, что сейчас она действительно может уйти.
— Я жду ваших распоряжений, — предельно ровным и спокойным голосом произнесла она.
А про себя сама же криво улыбнулась. Да уж, смелая стала, дерзкая. Но порой надо показать острые зубы, чтобы не пытались искусать тебя. Табана всегда это останавливало, так как свою зарплату она всегда честно отрабатывала.
Начальник неожиданно опустил плечи и резко махнул рукой:
— Сама занимайся. У меня департамент и это… Иди сюда, короче. У меня тут с программой проблемы.
Тамила смотрела на него, как настороженный зверёк, готовый в любую минуту кинуться и впиться в горло, но, кажется… и впрямь всё прошло. Подействовало, да. Табан не рискует доводить её до белого каления. Порой кажется, что чего-то побаивается.
Она подошла к компьютеру начальника. Табан нетерпеливо указал на своё место:
— Садись, я подожду.
Тамила послушалась. Уселась и положила руку на мышку. Да уж, вот это техника. Да и стол стоит столько, что можно лишь мечтать. Только бардак на нём постоянный, извечно некоторые… табанят все документы.
Она клацнула на нужную вкладку, но внезапно оказалась на каком-то непонятном сайте. Как раз из рода тех, где мигали рекламные баннеры, пестрели вызывающие заголовки, зазывая сделать переход на другие веб-страницы. Тамила попыталась закрыть его, однако стрелка мышки превратилась в миниатюрные песочные часы, а на весь экран вдруг раскрылась вкладка с фотороботом какой-то женщины.
«Киднеппинг сегодня — обычное дело?» — прочла она заголовок.
Далее шла статья, но её Тамила уже не заметила. Внутри вдруг всё похолодело, как завороженная она смотрела на монитор. Фоторобот всегда отвратительного качества, так что толком рассмотреть мало что получилось: тёмные глаза, длинный нос, большой рот. Но, казалось, что она смотрела прямо на Тамилу.
По монитору вдруг пробежала рябь, рот женщины дёрнулся, будто она собиралась что-то сказать. Черты лица искривились, лицо смазалось грязно-белым пятном, но глаза продолжали смотреть, вынимая душу.
В горле Тамилы появился горячий тяжёлый ком, а внутренности сдавил железный обруч ужаса.
Тёмные глаза глянули прямо на неё, обнажились кривые зубы в жуткой усмешке. Рука с длинными изогнутыми ногтями дрогнула и потянулась вперёд. Ещё чуть-чуть и пробьёт монитор и окажется прямо возле лица.
Не отдавая себе отчета, Тамила резко опустила руку и нажала на кнопку перезагрузки.
Тихий щелчок отрезвил, развеяв накативший вязкой волной нахлынувший ужас. Воздух пошёл в лёгкие, она только сейчас сообразила, что не дышала, пока смотрела на монитор.
— Соловей, ты чего? — подозрительно спросил Виктор Евгеньевич, за это время на удивление не проронивший ни слова.
— Комп… — голос предательски сорвался. Тамила прокашлялась и повторила более уверенно: — Компьютер у вас уже плохо работает. Надо новый, Виктор Евгеньевич.
Надо же, получилось сказать почти убедительно. Только вот, кажется, ей совсем не поверили.
Табан смотрел подозрительно и прищурившись. Но потом выдохнул и кивнул:
— Да, ты права, давно пора. Так звать программиста?
Тамила покачала головой:
— Сейчас справимся, но в следующий раз — не знаю.
Её мысли были далеко от начальника с его дурацкой техникой. Перед глазами по-прежнему стояло жуткое лицо, и она готова была поклясться, что это был не просто фоторобот.
Дальнейшая настройка программы прошла в полной тишине. Уже когда Тамила выходила из кабинета, Табан вдруг окликнул её.
— Что? — обернулась она, удерживая дверь.
Тяжёлая, зараза. Это, видимо, для неугодных заказчиков. Чуть прохлопал ушами — бац! — получил дверью по затылку. Ну, или для подчинённых. Это как пойдёт.
— Ты это… не обижайся на меня, — вдруг выдал Виктор Евгеньевич, чем неслабо озадачил, потому что подобных слов от него сотрудники почти не слышали. — Сама понимаешь, департамент… Ну, и всё остальное.
— Понимаю, — кивнула Тамила. — Могу идти?
— Иди. — Табан вдруг снова стал хмурым, словно решил, что слишком долго пребывал в человеческом облике. — Иди уже, работы полно.
Передышка закончилась. Почти бегом пришлось нестись назад, в свой кабинет. Слова Виктора Евгеньевича несколько отвлекли от ужаса увиденного, оставив его где-то глубоко внутри. Приглушили, но не уничтожили полностью.
Когда Тамила вернулась, подрядчик был на месте, однако посмотрел на неё так, словно она сделала что-то непростительное.
— Я думал, вы не вернётесь.
— Вернулась, — хмыкнула Тамила. — Я всегда возвращаюсь, если обещала.
После разговора с начальником любой клиент казался беззубой собачонкой, поэтому нервничать она больше не собиралась. Собрала бумаги, ловко засунула в папку и вручила подрядчику.
— Я это не принимаю, сделайте правильно и привозите завтра.
Тот вспыхнул, сделал шумный вдох, но Тамила не дала ему рта раскрыть:
— Переделать, — четко выговорила она. — Иначе приду с проверкой.
В кармане тут же запиликал мобильный. Напуганный подрядчик сразу сник и кивнул:
— Как скажете, Тамила Владимировна.
От Корженевской пришла смс-ка, в которой подруга напоминала, что завтра нужно не опоздать на семинар, иначе их попросту не пустят. Тамила поклялась себе, что ни за что не забудет поставить будильник на нужное время, и спрятала телефон.
Собственный компьютер всё же пришлось передавать в руки программистов. Стопка бумаг уже была разделена на две части. Однако работа снова застопорилась. Почему-то казалось, что стоит лишь перевернуть документ, как на следующей странице она встретится глазами со страшной незнакомкой и услышит леденящий душу голос:
— Ты ушла от меня, глупая. Вот видишь, теперь приходиться искать замену.
Почему именно это?
Выходной начался с затянутого серыми тучами неба и стены проливного дождя. Однако Тамилу скорее радовала такая погода, чем расстраивала. Москвичи давно ждали прохлады и дождь встретили с благодарностью.
Тамила стояла под зонтом на остановке, ожидая опаздывавшую Корженевскую. Холодные капли стекали по обнажённым рукам, впитывались в лёгкую ткань платья, но возвращаться домой уже не было времени — семинар начнется через полчаса.
Корженевская всегда опаздывала с размахом. Ну, или приходила намного раньше. Золотая середина — это не для Лизки.
— Девушка, не подскажите, который час? — вдруг раздался хриплый голос справа.
Тамила повернула голову и встретилась взглядом со смешливыми зелёными глазами. Собеседник оказался молод, неплохо одет, с тёмно-русыми волосами и кривым шрамом, пересекавшим правую щеку. Очень кривым, будто кто-то пытался вырезать линию, но нож всё время застревал. Резкие скулы, прямой нос, узкие порочные губы.
Тамила молча глянула на часы и ответила:
— Пятнадцать минут девятого.
Он кивнул и замер, чуть склонив голову набок, будто рассматривая её с ног до головы. С ног до головы будто окатило горячей волной. Что за интерес? И хоть бы поблагодарил.
— Спасибо, — сказал он, будто услышал её мысли. Потом несколько минут помолчал и задал новый вопрос: — Кого-то ждёте?
Тамила ещё раз бросила взгляд на собеседника и определила, что он не столь молод, как показалось сразу. Но навязчивое внимание и попытка завязать беседу начинали раздражать. Она поморщилась и сжала зонтик крепче, демонстративно глянув на часы снова:
— Жду, — коротко ответила, давая понять, что больше разговаривать не намерена.
Мужчина не поменял позы и продолжал пристально её разглядывать. Тамила почувствовала, как внутри закипает негодование, а желание сказать что-то грубое укрепляется с каждой секундой.
Взгляд — зелёный лёд — пронизывал, заставлял сворачиваться внизу живота скользкий, щекочущий внутренности страх.
— Извините, — обронил он и отошёл.
Тамила не смотрела, куда он направился, потому что из-за угла дома показалась Корженевская. Она бежала, за спину был закинут извечный кожаный рюкзак. Белая коса перекинута на грудь.
Лиза почти влетела на остановку, резко остановилась перед Тамилой и чуть покачнулась, едва не поскользнувшись на мокром асфальте.
— Привет! Даже не начинай, — отрубила она, не дав сказать ни слова, — знаю, что дура-сама-виновата, потом выскажешь. Вон, маршрутка наша едет. Не зевай!
Да уж, работа школьным психологом вырабатывает командным голос и генеральские замашки. И попробуй только возразить!
Тамила выдохнула сквозь стиснутые зубы, проглотив готовые сорваться упрёки.
По спине вдруг пробежали мурашки, появилось ощущение, что кто-то сверлит её взглядом. Она мельком оглянулась, русоволосый мужчина смотрел на неё в упор.
Дыхание замерло, сердце пропустило удар.
Лиза тронула за плечо, и всё тут же прошло. Подруга нахмурилась, от неё никогда не ускользало даже малейшее изменение настроения. Всё же дружили более девяти лет.
— Что случилось? — спросила она.
Тамила пожала плечами и кинулась к остановившемуся автобусу:
— Давай быстрее, опоздаем!
«Если бы я знала, — подумала она, уже стоя у окна и глядя на удаляющуюся остановку».
***
На семинар собралось около двадцати человек. Ни одного знакомого лица Тамила не увидела, и в чем-то была этому рада. Она не считала, что нужно скрывать свои увлечения, но афишировать их тоже не хотелось. Таким, как Лиза — легко, а вот коллегам по работе или матери с отцом знать это необязательно.
Их разместили в просторном помещении со стенами, выкрашенными в уютный светло-коричневый цвет. В огромных окнах виднелась улица, через приоткрытые форточки доносился запах свежести. Ранее здесь располагался какой-то клуб, теперь же помещения снимали разные организации и сдавали в аренду для определённых мероприятий. Но, в целом, было весьма неплохо, дискомфорта не ощущалось.
— А мы волновались, — шепнула на ухо сидевшая рядом Корженевская. — Богин сам вовремя не приехал.
— Чтоб я ещё раз тебя послушала, — буркнула Тамила.
В отличие от Корженевской, не раз бывавшей на подобных семинарах и знавшей имя практикующего психолога, религиоведа и эзотерика Богина Германа Дмитриевича, она подобным похвастаться не могла. Но выбору подруги доверяла, поэтому терпеливо ждала и больше никак не выказывала своё недовольство.
Дверь резко распахнулась. Богин зашёл четкой чеканной походкой. Внимательнее приглядевшись, Тамила прикусила губу, чтоб не ахнуть. Это был тот самый человек, который спрашивал у неё время. Только теперь глаза были спрятаны за узкими очками.
— Добрый день, прошу извинить меня за опоздание. Погода, — кратко сообщил он.
Погода или привычка говорить с незнакомками?
Голос Богина был похож на тонкие стальные крючья, которые метко вцеплялись в жертву и уже не отпускали. То ли было что-то в тембре, то ли в тоне — Тамила не могла понять.
Богин не удостоил её даже взглядом. Программу семинара начал резко, с напором, не давая одуматься. Его голос, кажется, звучал в каждом уголке помещения и проникал во всех слушателей с равной силой. В какой-то момент Тамила почувствовала, что часто дышит, а на лбу выступила испарина. Богин не просто рассказывал, он заставлял жить его словами. Тамила не шевельнулась, но скосила глаза на Корженевскую. Подруга была неподвижна, смотрела на ведущего семинара пристально и неотрывно, чуть покусывая нижнюю губу. Но в то же время Тамила чувствовала какую-то напряжённость, будто что-то вот-вот должно взорваться.
— Вот вы, например.
Тамила подняла голову и поняла, что Богин стоит рядом с ней. Господи, когда он успел оказаться-то тут?
— Определяли ли вы цель, с которой пришли сюда? — холодный безэмоциональный вопрос.
Он смотрел прямо на неё. Тамила сглотнула, горло вмиг пересохло. То ли так свет падал, то ли игра воображения, но стёкла очков мужчины казались матовыми, хотя это и было невозможно.
Богин улыбнулся, однако об эту улыбку можно было порезаться. Кошка поймала мышь, загнав её в нору. Кошка терпеливо ждала, пока мышь наберётся смелости, чтобы высунуть свой нос из норы, после чего цапнет её когтистой лапой. И смотрит же так, будто съесть хочет.
Тамила отогнала наваждение, выдохнула и выпрямилась:
— Мне интересны нетрадиционные психотехнологии, — её слова прозвучали с вызовом.
Корженевская почему-то даже вздрогнула и с непониманием посмотрела на подругу.
— Только это? — уточнил Богин. — Или причина глубже?
«Не может простить, что я его отшила?» — отстранённо подумала Тамила, внимательно глядя на него. А потом и ответила вслух:
— Нет, есть и другие причины.
— Вот как. — Он вдруг резко наклонился к ней, Тамила шарахнулась назад, по щеке змейкой скользнуло горячее дыхание мужчины, резко стало не по себе. — Начните с них, тогда и будет толк.
Прошлое вдруг развернулось, как конфетный фантик, ослепило нахлынувшими образами, оглушило детскими криками, сжало стальными руками за горло.
Чётко вспомнилось, как давным-давно снились сны, от которых она просыпалась в холодном поту, а перед глазами продолжало плясать угловатый танец чудовище, которое можно было увидеть лишь краем глаза. И исчезало лишь тогда, когда проходило время или в комнату заглядывала мать.
Тамила знала: если она отыщет причину этих снов, то чудовище уйдет, и кошмаров больше не будет.
— Начну, — сказала она еле движущимися губами.
Сердце застучало в висках, Тамила была готова поклясться, что по матовым стёклам прошли трещины. На мгновение показалось, что эти стекла и есть глаза — неподвижные и ужасные.
К горлу подкатила тошнота. Она не понимала, что должна ответить.
Тамила зажала рот ладонью.
— Спокойно, — неожиданно мягко произнёс Богин и положил руку на плечо.
Наваждение развеялось. На Тамилу вновь смотрели чуть насмешливые глаза. Живые и обычные.
Он подождал, пока она вспомнит, как дышать, и выпрямился. А потом сказал невозмутимо и обыденно:
— Как видите, если использовать гипноз, можно оказаться в своих снах резко и внезапно, будто раскалённой спицей сквозь масло. Но эффект от этого слишком непредсказуем и может дурно повлиять на психику неподготовленного человека.
Богин отошёл, потом посмотрел на Тамилу и чуть виновато улыбнулся:
— Простите меня за эту вольность, но ваша задумчивость явно заглушала мои слова, поэтому пришлось разбудить таким методом.
«Идиот», — про себя определила Тамила, решив, что больше ноги её не будет на подобных сборищах.
Перед глазами ещё мелькали чёрные точки, и казалось, что стоящий чуть поодаль ведущий семинара сейчас снова метнётся к ней и сделает какую-нибудь гадость.
И да, желание схватить его за горло и сжать пальцы как можно сильнее вспыхнула ослепительно ярко. А виноватая улыбка больше показалась насмешкой.
— Я это запомню, — сухо сказала она.
А ещё хотелось с размаху влепить пощёчину, стереть полуулыбку с этих губ, чтоб на пальцах стало влажно и горячо от выступившей крови. Чтобы больше не позволял себе такого.
Богин, кажется, понял её желания и усмехнулся. Посмотрел в глаза чуть дольше, чем позволяли приличия. Однако тут же резко перевёл тему:
— Теперь поговорим о других возможностях осознанного сновидения. Если вы сумеете отыскивать причину своих неприятностей, то так же можно научиться их устранять. Самолечение — вот чему я сумею вас обучить. Но для этого нужно постараться.
Тамила искоса глянула на часы. Нет, вряд ли получится уйти.
— Вы сможете открыть для себя новый мир — безграничный, свободный, — звенел тем временем его голос. — Вы сумеете контролировать свои страхи, — слова вновь звучали четко и резко, словно они ударялись друг о друга металлические палицы.
Богин больше не смотрел на Тамилу, теперь его целью стала хрупкая рыжая девушка за одним из задних столов. Она путалась и еле слышно отвечала на поставленные вопросы, явно будучи не в состоянии говорить спокойно и уверенно.
Тамиле не нравились манеры Богина. Не нравилось, как он вёл семинар, и в то же время она прекрасно понимала, что это… правильно. Клин вышибают клином. Может, он, действительно, почувствовал, что ей нужна именно встряска, а не ласковое поглаживание?
Корженевская наклонилась к её уху:
— Что, сильно напугал?
— Фюрер, — шепнула Тамила и чуть поморщилась. — Но, кажется, знает, что делает.
Богин замер, в ту же секунду показалось, что он прислушивается, было даже видно, как напряглись мышцы спины. Он медленно повернулся, смерил Тамилу странным взглядом и снова заговорил с рыжей.
— Да уж, — выдохнула Лиза, — потом поговорим.
Тамила кивнула. Богин больше не сказал ей ни слова, несколько раз проходил мимо, увлечённо рассказывая о методиках осознанного сна, о практике, которая предстоит тем, кто придёт на последующие занятия и не только.
За окном вновь начался дождь. Хрипло-металлический голос смешался с тарабанящими по крыше каплями, превратился в мерный гул, в который не было смысла вслушиваться.
Изнутри горячей волной поднимался придушенный страх.
Оно было. Очень давно, настолько, что может показаться неправдой, но… было. Тамила знала, что если закроет глаза, то увидит тёмную комнату, услышит женский голос, от которого всё холодеет. Потом голос смолкнет, и разлетится истошный детский визг, захлебнётся и смолкнет. Он больше не повторится, но Тамила не сумеет сомкнуть глаз.
— На этом наша встреча закончена, дорогие друзья, — произнёс Богин, заставляя всех обратить на него внимание. — Я буду вам очень признателен, если увижу на будущих семинарах. Если у кого-то есть вопросы, то задавайте смело, не стесняйтесь.
Тамила поднялась, взяла сумку и направилась к выходу. Корженевская едва за ней поспевала.
— Девушка, — Богин явно не собирался отпускать Тамилу просто так, — постойте.
Она обернулась:
— Что?
Вышло куда грубее и резче, чем хотелось. Но и любезничать однозначно не хотелось.
— Вы ничего не хотите спросить?
— Я…
Вопрос напрашивался, но перед глазами вновь появились треснутые стёкла очков. По спине пробежал холодок.
Тамила шумно выдохнула:
— Нет, благодарю. Всего хорошего.