Отрывок из книги «Практика на Лысой горе»

 

Ой не ходи, ходи, Орисю, на гору, на Лиску.

Не ходи, ходи, Орисю, a грай на сопілці.

Ой-гой, дриці-дриці, oй-гой, дриці-дриці

Не ходи на Лису гору, а грай на сопілці.

 

Народная украинская песня

 

 

Часть I. Сын чугайстра

 

Глава 1. Любовное заклятье

 

 

 

Вий-Совяцкий — это вам не подарок. Лыс, упитан, в сером невзрачном костюме. Говорит медленно, слушает внимательно. За весь мой рассказ только пару раз недовольно хмыкнул. Если б не это, можно решить, что ректор попросту заснул. Правда, стоило только запнуться, как тяжелые веки приоткрылись, и на меня глянули блеклые голубые глаза.

— Да-да?

Воздух застрял в легких, на лбу выступила испарина. От низкого глубокого голоса по спине пробежали мурашки.

Я подавил вздох и повторил:

— Кафедра мольфаров[1], Павел Константинович.

Он кивнул, протянул руку и еще раз посмотрел на мои документы. Отчаянно скучающий взгляд. На миг показалось, что я сижу на глыбе изо льда, а просторный кабинет заполнило морозное дыхание зимы.

— Ходатайство, значит. Андрей Григорьевич Чугайстрин.

Четко, смакуя каждое слово, будто пробуя на вкус.

— Да, — подтвердил я.

— Ну что ж…

Время замерло. Боязно было пошевелиться. Вдруг откажет?

— Посмотрим-посмотрим, — размеренно произнес он, будто вколачивая каждым слогом гвозди. — Пока испытательный срок — месяц, а там… У нас середина года, будете вникать по ходу дела.

Он выдвинул ящик стола, достал коробку из зеленого змеевика. Я затаил дыхание, следя за его действиями. Невольно отметил, что пальцы Вий-Совяцкого неожиданно длинные и гибкие, а ногти слишком грубые. Больше даже на когти похожи, чего уж там.

Он тем временем вытащил пятиугольную печать, подозрительно смахивавшую на пентаграмму, и шлепнул на пропускной лист.

— Пройдите к секретарю, она вас оформит.

Я еле удержался, чтоб не вскочить. Во-первых, за два часа собеседования из меня чуть не вытряхнули душу, во-вторых… просто не верилось.

— Я… принят? — голос на удивление прозвучал ровно.

Он пристально посмотрел на меня, потом чуть прищурился.

— Идите к секретарю, Андрей Григорьевич. Не задерживайте, будьте любезны.

— Да, конечно, — пробормотал я, спешно сгребая документы.

Вий-Совяцкий по-прежнему смотрел на меня, будто изучал новое насекомое, внезапно влезшее на его стол и нарушившее идеальный порядок.

— Вы идите, Андрей Григорьевич. Идите.

Оказавшись в коридоре, возле массивной двери с табличкой «Вий-Совяцкий Павел Константинович, ректор ПНУМ», я смог кое-как прийти в себя. До сих пор не верилось: я прошел собеседование. При этом ректор не такое уж чудовище, как о нем рассказывали. Хоть и приятного мало.

Мимо пробежала мертвенно-бледная девчонка, удерживая в руках светящийся красный шар. За ней промчались двое старшекурсников, чудом не столкнувшиеся со мной.

— Где здесь секретарь? — успел я крикнуть.

— На второй этаж, первая дверь слева, — бросил один из них, не оглядываясь.

Что ж, сейчас занятия. Поищем самостоятельно.

Поднявшись по широкой лестнице, я нырнул в темный коридор. В воздухе стоял еле уловимый запах хвои и мяты. Интересно, это мольфары стараются? Вряд ли кому-то еще в голову придет экспериментировать с этими ароматами. Все же лес — больше их парафия. Однако принюхавшись, понял, что экспериментаторы перестарались — отчетливо слышался запах гари. Качнув головой, я подошел к секретарской двери и постучал. Из кабинета доносился пронзительный женский голос, но меня явно не слышали. Постучал еще раз, взгляд упал на табличку «Языкатая Х.Х., секретарь».

Осторожно опустив ручку, я заглянул:

— Разрешите?

Кабинет не уступал по размерам ректорскому, но оказался настолько захламлен, что стоять было практически негде. Везде стопки бумаг, папки, на столе три телефона, по двум сразу говорила худая пожилая женщина. За ее спиной высился приоткрытый шкаф, из которого выглядывали пальто и… метла.

Женщина только стрельнула в меня черными глазами и кивнула. Убрала за ухо темную прядь, выбившуюся из стянутых в пучок волос, и снова застрекотала на такой скорости, что вообще не разобрать, о чем речь.

Метла вдруг с тихим шорохом съехала вниз и стукнулась о пол. Секретарь подпрыгнула от неожиданности.

— Перезвоните через час! — рявкнула она сразу в две трубки и с грохотом положила их на аппараты. — Слушаю вас.

Последнее относилось ко мне, поэтому я тут же протянул ей бумаги. Она нахмурилась, быстро пересмотрела все листы.

— Так-так, точно мольфарское?

— Да, именно, — подтвердил я, стараясь сказать это как можно спокойнее.

Она принялась что-то выписывать на продолговатом бланке.

— Хорошо. Значит, сейчас заселитесь в общежитие. Сегодня уже ваших распустили, знакомиться с группой будете завтра в полдевятого. Сосед ваш Ткачук, правда…

Дверь распахнулась, смерчем в кабинет влетел худенький мужчина в измазанной куртке. Взлохмаченный и возбужденный. Озадаченный и даже испуганный, словно черт, попавший в монастырь.

— Хвеся Харлампиевна, караул! Спасайте, голубушка! Эти дармоеды совсем обнаглели, весь этаж мне попортили! Я их и так, и этак, а толку никакого!

— Злыдни, — не отрываясь от бумаг, сообщила она.

— Что? — в один голос переспросили мы вместе с появившимся.

— Не дармоеды, а злыдни, — невозмутимо сообщила Хвеся Харлампиевна, убрав часть моих документов в огромную синюю папку, и отдала мне два талона: на заселение и на питание. — Они у нас по материальным ведомостям больше всего пользы приносят, так что это вы зря.

— Так меня ж Вий-Совяцкий убьет!

— Дидько! Не заворачивайте мне мозги! Вы завхоз или где?

Я чуть не поперхнулся. Вот так фамилия, нечего сказать. Вид у него был настолько расстроенный, что стало даже жалко. Интересно, какого размера неприятности?

— А что… — осторожно начал я, но Хвеся Харлампиевна метнула на нас колючий взгляд.

— Чугайстрин, вас общежитие заждалось. Там все расскажут. Столовая находится на территории университета, возле второго корпуса.

— Спасибо, — быстро ответил я, решив, что лучше не нарываться, и выскользнул за дверь. За мной тут же вышел Дидько.

— Стену выжгли своими заклинаниями, — запоздало ответил он на вопрос. — Уже второй раз за неделю.

Мы зашагали к лестнице. Стояла мертвая тишина, видимо, с пар тут не сбегали.

— А как вы обычно справляетесь? — поинтересовался я.

Дидько пожал плечами:

— Умудрялся выбивать стройматериалы. А тут совсем беда, прям не знаю, что делать. Все закончилось, эх…

Я задумчиво посмотрел на него.

— А показать сможете?

Оторопевший взгляд, пожатие плечами:

— Пошли, чего уж там. Пока эти дармо… злыдни не понабегали.

Мы покинули здание, пересекли большую площадку и направились к двухэтажному строению. Снег хрустел под ногами, мороз щипал щеки. Солнце спряталось за тучи, но настроение все равно было хорошим.

«Пострадавшее» здание оказалось страшной развалюхой: покосившееся, закопченное, будто печеная в костре картошка, с выбитыми окнами. Даже в крыше обнаружилась дыра, из которой валил густой сизый дым. Кажется, говоря про один этаж, завхоз явно… сказал не все.

— Вы новенький, да? — спросил Дидько.

— Да, — кивнул я.

Завхоз смотрел с доброжелательным любопытством, но вдаваться в подробности не хотелось.

— Кого вам дают, мольфаров с первого курса?

— Да, именно.

Приблизившись к зданию, я почувствовал кислый неприятный запах. Так-так, кто-то, наплевав на безопасность, балуется прикладной умертвологией. Не будь у меня в студенческие годы соседа-злыдня и регулярных пожаров в комнате, знать бы не знал, что значит такой запах.

Я остановился и поднес руку к стене, пальцы защекотало. Хмыкнул и покачал головой.

— У вас тут третий курс резвился?

Дидько снова поник и обреченно кивнул. Подошел ко мне и тяжко вздохнул.

— Они, проклятущие. Сашка хоть и гоняет их, но мало. Всю группу бы в подвал на отработки, тогда был бы толк.

Я начертил в воздухе несколько знаков, которые тут же вспыхнули белым, и здание опутала тончайшая светящаяся сеть. По телу разлилось приятное ощущение бодрости и звенящий азарт.

— А кто у нас Сашка? — спросил я, напитывая плетение восстановительной энергией.

— Ткачук, куратор их… Ой, мамо!

Обгоревший дом ослепительно вспыхнул, мы с Дидько разлетелись в разные стороны и рухнули прямо в снег. Ладонь свело судорогой, тут же заныл затылок, которым я обо что-то приложился. М-да, перестарался.

Двухэтажное здание стало чуть лучше, но ненамного. Но хотя бы пропала дыра в крыше, уже приятно.

Дидько присвистнул:

— Вот паскудники, приложили же… Но и за крышу спасибо.

Он так и сидел в сугробе, видимо, не собираясь вставать. Меня неожиданно прошиб холодный пот, я резко обернулся, не понимая, что случилось.

— Так-так, — прогремел низкий голос.

Подняв голову, я увидел опирающегося на подоконник Вий-Совяцкого. Прищурившись, он смотрел на вмиг побелевшего Дидько.

— Используем силу, Жорж Гаврилович? Работаем руками?

Дидько сглотнул и закивал, но, явно прикипев к месту, не мог даже встать. Я тоже замер, не зная, что делать. Взгляд у ректора и впрямь был… страшный. Это что ж за силища?

— Зайдите ко мне, ведомость прихватите. Побеседуем.

— Бегу, Павел Константинович, — просипел Дидько, с кряхтением пытаясь встать.

Я ухватил его за шиворот и помог подняться.

— Спасибо, — выдохнул завхоз.

— А вы, Чугайстрин, если страдаете топографическим кретинизмом, носите с собой план университета! — прогремело так, что невольно пришлось вжать голову в плечи.

— Да-да, понял, — пробормотал я, глядя, как Дидько трусцой бежит к корпусу, а потом, не теряя времени, быстро ухватил свои вещи и пошел искать общежитие. Нарываться на ректора больше не хотелось. Впрочем, леденящий взгляд провожал меня еще долго.

 

 

 

***

 

 

Полтавский национальный университет магии — заведение с традициями, выпускным шабашем и хорошей репутацией. Характерники[2], злыдни[3], мольфары, провидцы и ведьмаки, отучившись пять лет, получают высшую квалификацию и направления на рабочие места. Получить же направление в сам университет достаточно сложно. Сюда отбирают по принципу, который для меня так до сих пор и остается загадкой. Если б не твердая рука отца, еще неизвестно, что б могло быть.

Преподавательское общежитие оказалось местом приятным, даже каким-то… домашним. Комендант, сухонький седой старичок, встретил меня с улыбкой. Вручил ключ, но толком ничего рассказать не успел из-за требовательно зазвонившего телефона. Потому лишь махнул в сторону коридора и быстро с кем-то заговорил.

Выделенная мне комнатка оказалась довольно уютной. Мебели по минимуму: шкаф, стол, стул, две кровати. Портрет Гоголя на стене, что неудивительно. Темно-коричневые шторы полностью закрывали окно, словно в него смотреть не стоило. Я сделал было шаг вперед, но в коридоре что-то грохнуло. Послышались охи коменданта. Чуть пожав плечами, я двинулся к свободной кровати и опустил сумку. В любом случае радовало, что здесь порядок. Аккуратный сосед — всегда лучше неряхи.

Время пролетело незаметно, неоднократно упомянутый Ткачук не появлялся. Решив, что познакомлюсь позже, я лег спать. Рано вставать — это та еще проблема.

Сон приснился на удивление приятный. Белеющие в темноте округлые плечи, изящные руки, стягивавшие с меня брюки. Пухлые губы с весьма довольной улыбкой. Черные волосы холодили мою шею; в них я тут же вплел пальцы. Воздух наполнился ароматом ландыша. Карие глаза смотрели прямо, с едва уловимой смешинкой. Она вжалась всем телом, меня окатило жаркой волной. Горячая, дурманная, сладкая.

— Какой ты… — промурлыкала она на ухо и прихватила зубами мочку. — Ой! Что это?

Я вздрогнул от неожиданности. Черт, это не сон! Девушка чуть отстранилась и смотрела на меня огромными глазами.

— А в-в-вы вообще кто?

Ее голос вмиг растерял все мурлычущие нотки. Запах ландыша вдруг стал удушающим.

— Тот же вопрос могу задать и вам, — хмыкнул я. — Перепутали комнату, милейшая?

Я чуть приподнялся на локтях и едва не присвистнул: из одежды на ней ничего не было.

— Не знал, что тут одобряется такое поведение, — и не смог не отметить, — хотя фигура у вас что надо.

Она ойкнула, попыталась прикрыть руками грудь, побледнела и… рухнула в обморок.

Ступор длился пару секунд. Ругнувшись, я вскочил с кровати и осмотрел девушку. Этого еще тут не хватало! Хм, что-то старовата для студентки, хотя хороша, ничего не скажешь. Медленно провел рукой над ее грудью, которая не вовремя поднялась в глубоком вдохе. Ладонь укололи тысячи иголочек. Дурманное заклятье. Чувственное, если не ошибаюсь. Только вот с привязкой на полное вытягивание сил. Кто ж ее так?

Прошептав несколько слов, шевельнул пальцами. Тут же вспыхнуло несколько светло-зеленых шариков, мигом разделившихся на мириады тонких нитей и опутавших тело девушки причудливым кружевом. Накинув на нее покрывало, я быстро пошел к коменданту.

Правда, моя история его не впечатлила.

— Говорите, девушка? — переспросил он, шагая со мной по коридору.

— Да.

— Ну, это нормально, — последовало утешение.

— Нет, не в этом дело, — раздраженно бросил я, открывая дверь и пропуская в комнату. — Дурманное заклятье. Что мог — нейтрализовал, но я не целитель.

Комендант остановился на пороге.

— Ну? — поторопил я.

— Свет хоть включите.

— Свет?

Не сразу дошло, что вопрос звучит глупо, а на меня смотрят с крайней подозрительностью. Выругав себя за оплошность, я быстро щелкнул выключателем. Комендант охнул. Простыня с девушки каким-то немыслимым образом сползла.

— Что? — покосился я. — Кто это?

Комендант подлетел к кровати, всплеснул руками:

— Александра Евгеньевна, как же так! Ничего не понимаю!

Стало нехорошо, радовало, что рядом стена. Студентку так величать точно не станут. Еще надеясь, что ослышался, я медленно уточнил:

— Какая Александра Евгеньевна?

Комендант быстро повернулся ко мне:

— Соседка по комнате ваша! Куратор третьего курса.

Я чуть не грохнулся на пол. Что? Неоднократно упоминавшийся Ткачук — это? То есть, эта? То есть, какого в одной комнате живут мужчины и женщины? Хотя, отец предупреждал, что здесь странные порядки. Но не настолько же!

— Я за целителем, — бросил комендант, выбегая из комнаты. — Ждите.

Некоторое время царила тишина. Подняв голову, я встретился с внимательным взглядом покойного Гоголя. Писатель вдруг хитро подмигнул. Я вновь посмотрел на лежавшую на кровати. М-да. Однако, весело началась моя жизнь в университете.

 

 

***

 

 

Утро прошло спокойно. Мольфарский поток составляли в основном любознательные молодые люди. Занятие подходило к концу, я был приятно удивлен познаниями многих студентов. Они действительно интересовались, никто не спал на лекции.

Я глянул на часы.

— Через три минуты звонок. Есть вопросы?

Рыжая веснушчатая девчонка с первой парты подняла руку.

— Вы упоминали про практику в лесу и чугайстра, — звонко разлетелся голосок по аудитории. — Ваша фамилия… — она вдруг смутилась.

— Хотите знать, имеет ли какое-то отношение? — улыбнулся я и взглядом пробежался по журналу. — Что ж, очень даже может быть. Мои предки всегда жили возле леса. Фамилия могла так и образоваться. Но достоверных данных мне не попадалось, поэтому утверждать не стану.

Звонок оборвал мой рассказ. Студенты выходили из аудитории. У входа я столкнулся с рыжей.

— Извините, Андрей Григорьевич, — пробормотала она.

— Ничего, — хмыкнул я, — смотри под ноги.

Она почему-то покраснела, хотела что-то сказать, но какой-то проходивший мимо верзила вдруг дернул девушку за руку.

— Динка, не заглядывайся на старшекурсников, мала еще! — захохотал он. Такой же рыжий и с веснушками. Брат?

Она что-то возмущенно пискнула, но тут же была утянута рыжим в толпу.

— Прости, лохматый, не для тебя эта розочка цветет, — услышал я брошенную фразу.

После пары секунд стояния столбом меня разобрал неуместный смех. Надо же, приняли за старшекурсника. Однако, дела. Конечно, брутальностью я не выделяюсь, и волосы действительно длинные, но чтоб так?

Оставив ключ подоспевшему старосте группы характерников, я направился к лазарету. Александру временно поместили именно туда, мотивировав огромным упадком сил. Вчерашнее знакомство было из ряда вон, поэтому неплохо бы его повторить.

Быстро покинув корпус ведьмаков, я пересек засыпанную снегом площадку и столкнулся носом к носу с Дидько.

— В лазарет? — спросил он, улыбаясь во весь рот.

— Э… — оторопел я, — да. А вы откуда знаете?

Улыбка стала еще шире, он обогнул меня, хрустя снегом под рабочими ботинками.

— Так все уже знают!

Ничего себе новость! Дидько больше ничего не говорил, а я ускорил шаг. Отличненько. Еще не хватало, чтобы меня во всем обвинили.

Стоило войти в темный коридор, как зазвонил мобильный. Секретарь, у-у-у.

— Андрей Григорьевич! — ворвался в мою голову громкий голос. — Немедленно зайдите к ректору. Срочно, после этой пары.

Я сделал глубокий вдох, стиснув зубы:

— Так срочно или после этой пары?

— Не задуривайте мне голову! — рявкнула Языкатая. — Делайте, что говорю!

Не успел я возразить, как из трубки донеслись короткие гудки. М-да уж. Как он терпит ее только? Порой казалось, что Языкатая может построить самого Вий-Совяцкого.

— Васька, ты что, настолько идиот? — неожиданно раздалось шипение совсем рядом.

Я чуть не подпрыгнул, но потом сообразил, что нырнул в нишу в стене, пока говорил с Языкатой.

— Да откуда я мог знать? — тут же возмутился знакомый голос. — Ну, помаялась бы немного, да и дело с концом. Откуда в комнате-то мужик взялся? Ведь заклятие на это не рассчитано!

— Угу, молодец! — второй говорил так, словно хотел уничтожить собеседника словами. — Ты хоть представляешь, что будет, если они начнут искать?

«О, — подумал я, — можете не сомневаться. Уже ищут».

— Это да-а-а… — тяжкий вздох. — Борь, но что делать? Разве что попытаться следы замести? Раз до сих пор в лазарете, значит, не все ушло.

— Идиот, — высказался Боря. — Если эта злыдня пронюхает, она же нам бошки поотрывает сразу! Пошли!

— Нечего было у меня курсак не принимать!

Послышался звук затрещины, а потом шаги.

Я осторожно выглянул и отметил знакомую рыжую шевелюру. Хм, значит, розочка цвела не для меня? Что ж, познакомимся поближе.

Из здания лазарета мы никуда не выходили. Студенты принялись спускаться в подземные лаборатории, где проводилась основная часть опытов факультета злыдней. Надо же, чтят технику безопасности. На всякий случай накинув на себя полог невидимости, я последовал за ними. Рыжий продолжал что-то виновато бубнить, а Боря — щупленький и низенький — не прекращал его шпынять.

Открыв одну из дверей, они зашли в прохладное темное помещение. Вася щелкнул пальцами, появилась огненная спиралька, осветившая сто лет не прибранный класс. Неудивительно, что здесь решили промышлять безобразиями, видимо, давно уж никто не заходил. Усевшись на парту, я с любопытством посмотрел на ребят. Итак?

У Василия в руках появилась черная сфера, внутри которой плясали серебристые всполохи. Прикрыв глаза, он медленно читал заклинание. Боря тоже не стоял сложа руки, а расчерчивал воздух переливавшимися алым светом символами. В воздухе завитал аромат ландыша. Такой же, как и сегодня ночью.

Я прищурился. Идея хорошая, только исполнение — не ахти. Серебро в сфере призовет остатки заклинания, а не уничтожит. Если пани Ткачук сюда сейчас прибежит, не завидую этим оболтусам. Сделав несколько движений пальцами, я послал в сферу сгусток напитанного энергией воздуха.

Алые символы метнулись к сфере, охватили ее со всех сторон. Сфера начала набухать, разрастаться, грозя заполнить все помещение.

— Ой… — охнул Вася.

— Дурак! Ты что наделал? — заорал Боря. — Сейчас бахнет же!

Вася вякнул что-то невразумительное. Я резко спрыгнул и расчертил воздух решеткой отрицания. Сфера сдулась, словно воздушный шарик. Покров невидимости рассеялся, студенты смотрели на меня с разинутыми ртами.

Первым очнулся Боря:

— А в-в-ы кто?

Вася только покосился, но ничего не говорил. После вышедшей из под контроля сферы и того, как я ее уничтожил, умничать не стоило.

— Видите ли, — хмыкнул я, — я, собственно, и есть тот самый мужик, который вдруг оказался в комнате вашего куратора.

— Мамо, — просипел Вася, медленно съехав по стене.

— Нет, не мама. Моя фамилия Чугайстрин. Зовут Андрей Григорьевич. Преподаватель. Это так, для общего развития.

Васька икнул, но так как уже сидел, позы не изменил. Боря попятился, потом тяжко вздохнул и закусил нижнюю губу. Я держал паузу, поглядывая на обоих обормотов. Было интересно, кто заговорит первым.

— Что… — все же начал первым Боря, — как…вы… нас отчислят?

Я сложил руки на груди, молча глядя на парня. Он смотрел на меня с видом загнанного, но гордого зверька.

— Ну-у-у-у-у… — Повисла пауза, парни напряглись. — Вы ремонт умеете делать?

— Что??? — хором выдохнули оба.

 

 

***

 

 

Дидько с довольным лицом смотрел на пыхтящих студентов, старательно таскавших камни.

— Андрей Григорьевич, это ж как же вы их-то заставили? Сами прибежали ко мне, предложили помощь. Случайно услышал, что это по вашей указке.

Я хмыкнул, поглядывая на парней.

— Знаете, Жорж Гаврилович, труд, он ведь облагораживает. Ну и… дает возможность искупить вину. Человек — создание подверженное. Его научить плохому — враз. А отучить — практически невозможно.

Дидько хихикнул:

— Это точно. Кстати, а как вы в темноте-то видите?

Внутри все похолодело. Черт тебя забери! Значит, о моем самоуправстве все известно! Но…

Дидько подхватил меня под локоток и медленно повел к выходу:

— Вы не удивляйтесь, Андрей Григорьевич, я все знаю, что в этих стенах делается. У меня по линии матери домовые были. Но не в этом дело… Все же… как?

Некоторое время я молчал, но потом заправил за ухо прядь волос. Дидько остановился как вкопанный. Тихо присвистнул.

— Вот это да!

Я кивнул, некоторое время молчал, собираясь с духом и ругая себя, что попался не хуже пакостников-студентов.

Дидько, тем не менее, был крайне озадачен.

— Быть не может. По уставу нельзя ж в университете не местным работать!

Правду говорить не хотелось, но лгать не стоило точно. Поэтому пришлось отвести взгляд от пошарпанных стен и тихо признаться.

— Мой приемный отец — чугайстр. Настоящие родители погибли, а он — воспитал. Я вырос в Ивано-Франковске. Поэтому не совсем уж… чужак. Вот папа и походатайствовал. А так… вряд ли бы взяли.

Дидько некоторое время обдумывал мои слова.

— А отец ваш… не Григорий Любомирович часом?

Я с удивлением посмотрел на него:

— Он самый. Откуда вы знаете?

Дидько усмехнулся:

— Я всех основателей ПНУМа знаю, Андрей.

Пока я соображал, что к чему и насколько же я влип, Дидько задал еще один вопрос:

— Кстати, а почему Александре-то не сдал этих балбесов?

Я уставился в пол, чувствуя, что, будь постеснительнее, покраснел бы до тех самых острых кончиков ушей. Однако выпрямился и улыбнулся:

— Ну-у-у-у, понимаете, такого приятного знакомства с коллегой у меня еще никогда не было. А после него не грех и развить отношения дальше. Деловые, разумеется.

 

 

Глава 2. Студентка под покровительством

 

 

Павел Константинович Вий-Совяцкий предпочитал прогулки пешком. По университету. Шел степенно и неторопливо, сложив руки за спиной. Из-за поворота сначала появлялся значительный живот и уж потом — все остальное. Шел немного вразвалочку, наблюдая из-под полуприкрытых век за студентами и преподавателями. И те, и другие невольно вытягивались по струнке, когда ректор проходил мимо.

— Ой. — Дина попятилась к стене. — Павел Константинович, здрасте!

Я поднял голову от ее практической работы, хмуро глянул вперед и встретился с невыразительным взглядом голубых глаз. Впрочем, невыразительность — не совсем подходящее слово. По спине пробежал холодок. Вий-Совяцкий умел видеть насквозь.

— Помогаете студентке? — спросил он и, заметив мой кивок, продолжил: — Похвально, Андрей Григорьевич. После этой пары жду вас у себя.

Не дожидаясь реакции, медленно пошел дальше, величественно отвечая на приветствия студентов. Я мысленно выругался. Как всегда, совсем в неподходящий момент. А ведь Сашка хотела показать мне лаборатории злыдней. Эх, нет в жизни счастья. Я снова уткнулся в практическую работу.

— Дин, смотри сюда. Природные силы у тебя замыкаются в круге, вот и нет результата. А должен быть постоянный контакт для подпитки. Ясно?

Дина быстро закивала:

— Да, но как?

— Так. — Я быстро набросал в углу листа схему для пропускания энергии. — Попробуй это, только осторожно.

— А на людях можно? — вдруг оживилась она.

Я озадаченно уставился на студентку:

— А конкретнее?

Динка опустила голову, забирая у меня из рук свою практическую.

— На Ваське, достал уже.

Я только хмыкнул:

— Васька — не люди, можно.

Она широко распахнула желтые глазищи, потом хихикнула, прижав почерканную работу к груди.

— Так точно! Спасибо, Андрей Григорьевич!

Я только посмотрел ей вслед: маленькая, юркая, бойкая. Просто огонек на ветру. По характеру совсем непохожа на брата. Такой старосте вся группа радуется. И это не глядя на то, что может и с Багрищенко повздорить, и с Яровой что-то не поделить, и списать не дать. Не очень хорошо, когда в группе несколько лидеров и каждый тянет одеяло на себя, но к Динке все равно все относятся хорошо.

Вздохнув, я быстро пошел в столовую. Все же на голодный желудок лучше не вести предмет. На носу, точнее, на шестой паре у меня лекция у провидцев, а эти ребята могут любого довести до белого каления.

В столовой пахло свежей сдобой и голубцами. Буфетчица — Горпына Петровна Пацюк — дама зрелая, размеров из приятных стремящихся к дородным, в белом фартуке и накрахмаленном чепчике, что-то сосредоточенно вычеркивала из ведомости.

За столиком в углу сидела Сашка. Увидев меня, помахала ложкой, мол, иди сюда. Быстро преодолев разделявшее нас расстояние, уселся рядом.

— Чего вид такой загнанный? — поинтересовалась она, не прекращая есть.

Я провел ладонями по лицу:

— Знаешь, после первого курса это неудивительно. Они мне чуть чучело не сожгли. Хотя тренировались вызывать дождь.

Сашка хихикнула:

— Майся-мучайся. Как я в свое время. Только мои, — она поморщилась, — до сих успокоиться не могут.

Я сделал вид, что не понимаю, о чем речь. О знакомстве мы больше не заговаривали и делали вид, что все идет так, как должно быть. И не было любовного зелья.

К нам приблизилась Пацюк, посмотрела на меня сверху вниз со страстным желанием накормить.

— Уж никак голодать решил? — прозвучало настолько грозно, что захотелось пригнуться.

— Нет, Горпына Петровна, что вы, — пробормотал я.

— Тогда чего мимо проходишь?!

— А он поздороваться, — нашлась Саша, с трудом сдерживая улыбку.

— Здороваться — потом, — отчеканила Пацюк, — питание куда важнее. Жди.

Я шутливо поднял руки, показывая, что сдаюсь. Она только покачала головой.

— Ох, молодежь, совсем о здоровье не думаете.

Продолжая бурчать под нос, буфетчица пошла к стойке.

Саша проводила ее внимательным взглядом. Потом облегченно выдохнула.

— Ты ей лучше не перечь — хуже будет. Я раз села на диету, так меня потом к ректору потащили, с визгами, что загнобили молодой кадр, и он теперь есть отказывается. Еле отбилась.

Упоминание о Вие заставило поморщиться.

— Не поминай, а то явится. Мне скоро к нему идти.

В темных глазах Саши заплескалось беспокойство.

— Что случилось?

— А черт его знает, — мрачно отозвался я и тут же смолк. А стоило ли упоминать Дидько?

На стол медленно опустилась глиняная пиала с глубоким бортиком, наполненная до самой красной каемочки варениками. Рядом с глухим стуком легла плошка со сметаной. Вареник вылетел из тарелки и, завертевшись, плюхнулся в сметану.

— Предпочитаю есть сам, — сообщил я, беря вилку. Вареник виновато повесил ушки и замер. Сашка молча взирала на эту картину.

— Однако, — пробормотала она с легкой ноткой обиды. — А меня не слушаются.

— Просто ты плохо себя ведешь, — пробормотал я, принимаясь за еду. — А о танцующих варениках буфетчицы Пацюк слухи ходят по всей Полтаве. М-м-м, с капустой у нее особенно хороши!

Саша отставила тарелку и, подперев щеку кулаком, внимательно посмотрела на меня.

— Откуда? Ты ж говорил, что не местный.

— Не-а. Но часто гостил.

— И как?

Я поднял руку и показал большой палец, продолжая шустро разбираться с кушанием. Пацюк готовила — пальчики оближешь. Неудивительно, что студенты не пугались ни летающих вареников, ни подпрыгивающих голубцов, шустро сновавших над тарелками. С разносчиками тут не сложилось, а очереди Горпына Петровна терпеть не может, потому вся еда к парням и девчонкам добиралась самостоятельно. Полеты тарелок и столовых приборов не прекращались даже тогда, когда в столовую входил Вий-Совяцкий. Скорее уж становилось еще оживленнее, ибо раз появился ректор, значит, надо скорее обслужить. Обед у него всегда был важным событием: миска борща со сметаной, свежие подрумяненные пампушки с чесноком, нарезанное на блюдце соленое сало. Отдельно тарелка с изумительной квашеной капустой с клюквой. Огромную красную кружку с горячим чаем Вий-Совяцкий выпивал только после того, как управлялся с обедом. Последнюю пампушку всегда заворачивал в столовскую салфетку и уносил с собой. Никто так и не знал, зачем и кому он это носит.

В первый раз его появление в столовой напрочь отбило аппетит, однако поглядев на довольно трескавших рядом ребят, я понял, что это не опасно. Хоть и не студент, но железной уверенностью не обладал. Особенно в нескольких метрах от сурового ректора.

Только спустя неделю прошла неловкость, и я научился не обращать за едой ни на кого внимания. Вздохнув, тоскливо уставился на оставшиеся вареники.

— Ну, не переживай ты так, — улыбнулась Саша. — Вечером все посмотрим. Не убьет же он тебя!

— М-да, утешила. А что, были уже кого… того?

Она чуть поморщилась и убрала за ухо черную прядь, потом принялась рыться в сумочке.

— Убить — нет, а вот уволить — да. Но это даже хуже, потому что без права восстановления. Вий-Совяцкий хоть и строг, но без причины козни строить не станет.

Я поперхнулся и закашлялся. Вот не зря сегодня всю ночь проворочался, думая о своем предшественнике. Кто был куратором мольфаров? Почему покинул их среди года? Или все же не он сам ушел, а его… ушли?

— А что может стать причиной? — осторожно спросил я.

Сашка принялась сосредоточенно красить губы. На некоторое время повисла тишина. Удовлетворившись наведенной красотой и надлежащим цветом, она сунула зеркальце и помаду в косметичку.

— Разное. К преподавателям тут требования куда строже, чем к студентам. Вий-Совяцкий в штыки воспринимает все, что может грозить его студентам. Даже репутация заведения — это не то. А вот учащиеся… — Саша смолкла и вздохнула. — Была тут история…

Она вздрогнула от резко затрезвонившего мобильника.

— Кому еще не спится, — пробормотала Саша, беря трубку.

Надежда, что собеседник скажет пару слов, и она продолжит историю, не оправдались. Тот оказался говорлив не в меру. И когда на меня бросили беспомощный взгляд, я понял, что лучше удалиться.

На выходе из столовой глянул на время. Ни туда, ни сюда. Плохо. Придется пооколачиваться возле ректорской двери. Медленно пошел по коридору и внезапно вспомнил, что завтра обещал устроить своим сюрприз. Любые знания лучше получать на практике — теория может дать лишь общее представление.

Свернув налево, в темный узкий коридорчик, я быстро прошел несколько дверей, направляясь в самый конец. Дверь в библиотеку оказалась приоткрытой, в нос ударил запах старой бумаги и пыли. Внутри было просторно, ряды столов уходили вдаль. Честно говоря, даже не мог представить, как так выходит: то ли обман зрения, то ли с помещением и впрямь что-то не так. Изнутри оно казалось куда больше, чем снаружи.

Библиотекарь отсутствовал, настольная лампа бросала желтый густой свет на раскрытый разворот журнала «Бесы и ведьмы». Рядом лежали круглые очки с толстыми стеклами.

Решив, что разберусь и так, я подошел к шкафу с пометкой «Мольфары». Корешки книг, потрепанные и старые, угрюмо взирали на меня сверху. Мол, пришел еще один, нет нам покоя. Интересно, скольких уж преподавателей они тут повидали?

Синяя брошюра с золотым тиснением, считай, сама прыгнула в руки. Открыв, я изумленно уставился на страницы: новые, лощеные, касаешься пальцами — будто кожу гладят. Кирилл Громов «В тени Лысогорья». Имя ничего не сказало, да и название тоже. Пролистав брошюру, понял, что это какое-то исследование на манер дневника. Удивлению не было предела: откуда здесь такое? Может, кто из студентов пошалил и сунул на полку?

— Кхе-кхе, — послышалось за спиной, — что мы тут выбираем?

Сжав брошюру, я быстро обернулся и встретился с внимательным взглядом черных глаз. Библиотекарь едва достигал мне плеча, имел крючковатый нос, торчащие в разные стороны седые волосы и извечную ухмылку на губах. Одевался во все темное и мешковатое, но при этом все равно напоминал гнома из сказки. Пусть даже и не совсем обычного гнома.

— Добрый день. Мне бы что-то для первого курса мольфаров, с базовой практикой.

Кряхтя и охая, библиотекарь приблизился к своему столу и нацепил очки.

— Демонстрировать будете? — важно поинтересовался он, слюнявя палец и открывая огромный журнал.

— Да-да, — ответил я, пытаясь осторожно положить брошюру назад.

— Берите, — неожиданно сказал он, и я озадаченно обернулся.

— Что?

— Книжицу, что назад пытаетесь пристроить, — пояснил библиотекарь, склонив голову и что-то записывая. — Может, не лучший материал, но лишним не будет. Постойте тут, я сейчас.

Он шустро нырнул куда-то между шкафами. Пока я пытался сообразить куда именно, библиотекарь вернулся и всучил мне в руки толстенный том в кожаной обложке.

— Вот это самое оно. Распишитесь мне осё[4]. А то книг понабирают, а потом бегай за ними.

Я молча поставил подпись, зная, что спорить нет смысла. Кому какая разница, что человек я приличный и всегда возвращаю то, что не мое?

— Вот и славно, — пробубнил он, усаживаясь за журнал и начиная листать страницы.

Я еще раз посмотрел на темное местечко между шкафами и все же не выдержал, любопытство победило.

— Скажите, а куда это вы исчезали?

Он крякнул и посмотрел на меня поверх очков. Взгляд внезапно оказался удивительно цепким и пронзительным.

— Заметил, — хмыкнул. — Ишь какой. Внимательный.

Я чуть пожал плечами, мол, что есть, то есть.

— Так куда?

— Туда, — невозмутимо ответил он. — Не все книги можно видеть студентам. Поэтому, как только управитесь, — назад сразу.

Заверив, что все понял, я покинул библиотеку. Чудом успел заскочить к себе, чтобы оставить книги — не хватало еще, чтобы Вий-Совяцкий начал умничать по поводу моей методики. Меньше знает — крепче спит.

В общежитии было тихо, многие преподаватели еще вели пары. Впрочем, к Вий-Совяцкому я прилетел, едва не опоздав. Звонок раздался именно тогда, когда моя рука легла на ручку ректорской двери. На мгновение к горлу подкатил комок. Сглотнув, нахмурился и отогнал панику. Нечего тут, а если заставит собрать вещи… Нет, не буду об этом думать.

— Разрешите?

— Заходите, Чугайстрин, — донесся низкий голос.

Вий-Совяцкий стоял возле окна и поливал кактус. Кактус выглядел крайне печально: почерневший, с загнутыми колючками и бледно-желтым подвявшим цветком. Когда Вий-Совяцкий подходил ближе, казалось, кактус настораживался. Впрочем, было от чего.

Выгоревшая голубая лейка в виде рыбки со стуком опустилась на подоконник.

— Рассказывайте, Андрей Григорьевич.

Я настороженно посмотрел на него. Терпеть не могу такую постановку вопроса. Успеваешь вспомнить все, где напортачил и где только собрался. Неужто будет вычитывать за самоуправство с любовным заклятием?

— Что именно? — уточнил я, стараясь говорить ровно.

Вий-Совяцкий заложил руки за спину и внимательно смотрел в окно. При этом было мерзкое чувство, что затылком все равно наблюдает за мной.

— Все. Что успели узнать, что вам удалось больше всего… — Он сделал паузу. — Может, что-то не нравится.

Тон спокойный и даже доброжелательный. Поди разбери что у него на уме, расслабляться в любом случае не стоит.

— Все в порядке, Павел Константинович. Как на новом месте. Но вникаю, к тому же есть у кого спросить, если что неясно.

Ответ получился более чем аккуратным, однако сдаваться я не собирался. Уж если и решит меня гонять в хвост и гриву, то пусть сам и начинает.

— А студенты как? Что скажете о группе?

Допрос продолжался в разрезе обычной беседы, но я нутром чувствовал: что-то не так. Только… то ли Вий-Совяцкий не знает, как к этому подойти, то ли доводит меня до нужной кондиции. Но я склонялся ко второму. В присутствии ректора мозги почему-то прекращали нормально работать.

— Хорошая группа, — выдавил я. — Ребята тянутся к знаниям, особых разгильдяев назвать не могу. Может, это пока, дальше время покажет.

— И сколько же времени вы собираетесь здесь проработать? — хмыкнул Вий-Совяцкий, медленно поворачиваясь и в упор глядя на меня. Тут же пробрал мороз, но я не отвел глаз.

— Если вы хотите знать точно, то тут лучше знает кафедра провидцев, — сам не понял, как меня понесло дерзить. — А так… настроен серьезно. Университет мне нравится.

Выражение лица Вий-Совяцкого не изменилось. Он медленно преодолел расстояние от окна к столу; сел, положил сцепленные замком руки на полированную крышку.

— Занятно, — резюмировал. — А что скажете о Татьяне Багрищенко?

Я чуть нахмурился. Хорошенькая сообразительная студентка. Чем-то напоминает синицу. Темненькая, изящная, легкая на подъем. Не дружит с общемагической историей, однако обладает недюжинной силой и с огромным усердием выполняет лабораторные работы.

Приблизительно это я и сказал, только в более официальной форме. Вий-Совяцкий достал ручку с набалдашником в виде черепа и задумчиво постучал по столу. Темные провалы глаз черепушки вспыхнули мертвенно-зеленым огнем. Хорошо хоть удалось не дернуться от неожиданности.

— Что ж, думаю, это неплохо, — наконец произнес он. — Но есть еще кое-что… и вы, Андрей Григорьевич, должны быть в курсе.

Я настороженно посмотрел на Вий-Совяцкого. Вернулось ощущение, что в кабинете вновь властвует мороз. Но на меня не обратили внимания.

— Таня находится в университете под моим покровительством.

Я молча изогнул бровь. Понятия не имею, что это такое, но явно дело серьезное, раз за это взялся сам Вий-Совяцкий.

Крохотные челюсти черепа разжались, выскользнул черные раздвоенный язык, послышалось шипение.

— Девочка способная, я рад, что вы это уже отметили. Это хорошо. Ее наследственность позволяет и без специального образования ведьмачить на высшем уровне.

— Ведьмачить? — переспросил я. — Вы хотите сказать, что на мольфарском отделении ей не место?

Вий-Совяцкий иронично изогнул губы, потом закатил глаза и вздохнул. Вроде ничего особенного, но мне стало стыдно до чертиков за собственную невоздержанность.

— Ваши домыслы — не мои слова. Поэтому молчите и слушайте.

Шипение стало громче, раздвоенный язычок задрожал.

— А ну цыц! — шикнул он на череп. Тот мигом смолк, лишь обиженно сверкнул зелеными глазами. Вий-Совяцкий продолжил: — Багрищенко — один из сильнейших родов ведьм на Полтавщине. Тетка Тани — Оляна Багрищенко — имеет на университет зуб. Она очень хотела, чтобы племянница пошла на факультет ведьмаков. Сами поднимаете, мольфарское отделение — нонсенс в некотором смысле.

Я кивнул. Еще бы! Драка за первенство всегда была и будет. Неважно, кто ее затеял: мольфары с запада, характерники с востока, ведьмы из центра, провидцы с юга или злыдни с севера. Все пытаются доказать, что они лучше, только вот порой методы, кхм, оставляют желать лучшего…

— Крутостью нрава, — продолжал Вий-Совяцкий, — Татьяна уродилась в мать... покойную. Уперлась, что не станет идти по семейному пути и решила пойти к мольфарам. Не знаю, сколько времени угробила, но сумела отыскать себе учителя. Упорно занималась и в результате — поступила к нам.

Я лишь слушал, пытаясь переварить информацию. Нет, конечно, всякое бывает, но с таким упрямством я встречался в первый раз. Тут то ли тетя до такой степени заездила племянницу, что та взбунтовалась, то ли племянница обладает воистину нравом барана и уперлась в свои ненаглядные принципы.

— Кто попадает в университет, автоматически становится под нашу защиту. Но зная пани Багрищенко, я пообещал Тане особую защиту. Поэтому…

Вий-Совяцкий вытянул какие-то бумаги и принялся их подписывать с видом, словно и не говорил мне ничего серьезного. Некоторое время прошло в напряженной тишине. Чувствовалось, что ректор подбирает слова, что было неожиданностью.

Наконец он вздохнул и посмотрел на меня.

— История здесь очень нехорошая. Я не могу рассказать всего, но Оляна способна на все, чтобы вернуть Таню домой. Поэтому, Андрей Григорьевич, за девочкой — глаз да глаз. Если заметите что-то подозрительное — сразу сообщайте мне. Инциденты в университете мне совсем не нужны. Понятно?

Я закусил губу. Чертово любопытство. Но если не сейчас, но вряд ли получится еще остаться с ним, чтобы задать давно интересовавший вопрос.

— Да, но… мне нужно кое-что знать.

Вий-Совяцкий прекратил подписывать бумаги.

— И что же? — слова упали, словно камни. Но отступать я не собирался.

— Павел Константинович, что произошло с куратором мольфаров моего первого курса?

Глаза Вий-Совяцкого засияли мертвенно-голубым светом. Лед, который замораживает насмерть — не вырваться. Дышать стало трудно, будто на грудь поставили что-то тяжелое.

— Он…

Дверь неожиданно резко распахнулась. В кабинете появилась Языкатая, бледная как смерть.

— Павел Константинович! Павел Константинович! Беда! Студенты отравились в столовой!

Вий-Совяцкий резко встал из-за стола и рванул к выходу. Никогда не думал, что с такой комплекцией можно так быстро двигаться. Однако, оставив размышления, кинулся следом, пытаясь отогнать дурное предчувствие.

 

 

 

 

Глава 3. Галушки по-злыдневски

 

 

В столовую я влетел вторым, едва не впечатавшись в широкую спину резко затормозившего Вий-Совяцкого. На полу лежал парень, над ним склонился врач. Точнее, университетский лекарь. Худой русоволосый мужчина без возраста и с таким же вымораживающим взглядом, как у ректора. Дурное предчувствие появилось не случайно: лежавший на полу был Виталием Красавичем — студентом моей группы.

Вокруг него стояло несколько человек. Побледневшая Пацюк только вздыхала и причитала, носясь вокруг Виталика. Никто не смел ей перечить, только лекарь недовольно морщился и, в конце концов, рявкнул:

— Сядь!

— Ой! — еще тяжелее вздохнула она. — Саввушка, так как же?

— Сядь, кому сказал! — рыкнул он, и Пацюк неожиданно послушалась и опустилась на первый попавшийся стул.

— Что тут? — спросил Вий-Совяцкий.

— Отравление, — мрачно ответил лекарь и кивнул стоявшим рядом парням. — Помогите мне его перенести в лазарет.

— Как управишься, мигом ко мне, — не меняя выражения лица, приказал Вий-Совяцкий.

Лекарь кивнул и быстро последовал за парнями с пострадавшим. Кажется, в отличие от собравшихся, он единственный не боялся ректора.

— Кто и что видел? — хмуро спросил Вий-Совяцкий.

Ребята принялись мяться с ноги на ногу, словно не зная с чего начать. Или же просто терялись под его взглядом, зная, что ничего хорошего в этой ситуации не будет.

— Суп он ел, — неожиданно подала голос белая, как полотно, Пацюк, — с галушками. Пришел в хорошем настроении, громко говорил, шутил с Танечкой и Ирой. Я еще замечание сделала, но вы же знаете Виталика… Все в шутку обернул, а потом они сели кушать.

— Вы о Багрищенко и Яровой? — встрял я, быстро соображая, где искать девчонок и почему их тут нет.

Пацюк тоскливо посмотрела на Вий-Совяцкого, потом на меня:

— Не знаю я фамилий. Тут же всех по именам, не ставлю оценки-то…

— Опишите внешне.

— Одна маленькая такая, худенькая, — задумчиво протянула она, — темненькая. А вторая покрупнее, русую косу носит, в темно-красном свитере была.

Подозрения подтвердились: обе девочки из моей группы. Вий-Совяцкий указал развесившим уши студентам на выход. Те, даже не думая возражать, быстро направились к дверям.

— Как долго они сидели? — тихо спросил я, понимая, что ничего хорошего в ближайшее время мне не светит.

Горпына Петровна уставилась на свои руки, нервно комкавшие передник:

— Не считала я, Андрей Григорьевич. Успела заметить, что Ира вышла первой, Виталик с Танечкой о чем-то говорили. А потом и она убежала. В общем, когда… — она сделала глубокий вдох, — когда Виталик упал, то уже рядом никого не было.

Ерунда какая-то получается. Я бросил мимолетный взгляд на Вий-Совяцкого. Логично бы начать спрашивать про еду — ведь хозяйка столовой знает про нее все, но он не торопился. Ладно, молчит — его проблемы.

— Горпына Петровна, а… — начал было я, но Вий-Совяцкий сделал тяжелый шаг вперед, и пришлось невольно вздрогнуть. От него исходила волна такой силы, что стало не по себе.

— Оставьте нас, Андрей Григорьевич, — произнес он, не отрывая глаз от понурой Пацюк. — Мы побеседуем без вас.

— Но, — возразил я, — это же моя группа.

— Андрей Григорьевич, — Вий-Совяцкий медленно повернул голову в мою сторону, и по спине пробежали мурашки, — я сказал: пошел вон.

В другое время у меня нашелся бы ответ, но сейчас, стиснув зубы, развернулся на каблуках и быстро пошел к двери. Провались ты на месте, дубина лысая! Злость поднималась изнутри, готовая разорвать на части.

Я сжал кулаки и сообразил, что вылетел на улицу. Морозный воздух несколько отрезвил. Как-то сразу даже не заметил, что лицо будто горит. Сделал глубокий вдох, прикрыв глаза. Так, спокойнее, нечего вспыхивать, словно девица на первом свидании.

Ситуация не из лучших, но все же можно начать соображать. Пока Вий-Совяцкий говорит с Пацюк, мне точно ничего не светит. Вероятно, придется ждать и его беседы с лекарем. Другой вопрос, что за мной никто не смотрит, следовательно, и делать можно, что посчитаю нужным. Вконец замерзнув, я взбежал по ступенькам крыльца и зашел в здание. Одеться — и в общежитие. Уже оттуда подумаю, как быть дальше. Все равно ничего особо умного не приходило в голову. Разве что… Я быстро вынул из кармана телефон и принялся пролистывать контакты.

— Где же ты у меня? — скрипнул зубами, зная, что этот номер у меня точно есть. Он, конечно, сразу пролетел, и пришлось крутить список назад. Длинные гудки несказанно раздражали, я едва не начал расхаживать из стороны в сторону.

— Алло? — озадаченный, чуть встревоженный голос.

— Дин, скажи мне, пожалуйста, телефон Тани, — произнес я, не вдаваясь в подробности.

— А… Андрей Григорьевич, — ошарашено пробормотала она, — да, сейчас, минуточку.

 

 

***

 

 

Заклинание упорно не хотело запоминаться. Я перевернулась на другой бок и, подперев щеку кулаком, принялась читать  вслух:

— Природная сила, активированная при помощи замкнутой энергетики, приходит в движение в процессе…

Дверь тихо открылась, и в комнату зашла Танька. Задумчивая и какая-то растерянная. Я отложила книгу, внимательно посмотрела, как она подходит к своей койке и садится. Обычно она влетала, едва ли не распахивая дверь ногой, а тут…

— Тань, ты чего? — тихо спросила я, садясь на кровати и нащупывая ногами тапочки. Темно-синие глаза мельком глянули на меня. Хм, вот я к ценительницам женской красоты совсем не отношусь, но Танька... Самая красивая девчонка первого курса. Волосы черные, кожа бледная, сама тоненькая, будто фея из сказки. Где-то одного со мной роста. Вреднющая, правда, что твоя Хвеся Харлампиевна. Оно и неудивительно, ведьма, знаете ли, везде — ведьма. А о Багрищенко даже в таких глухих местах, как наши, можно услышать. Не в смысле, что совсем глухих, а в смысле, что у нас ведьм почти нет. Я ей даже малость завидую — хороша, глаз не отвести.

Сразу Васька даже просил познакомить, только ничего из этого не вышло. Танька умна, ей этот оболтус ни к чему. Нет, я люблю брата, но это все равно не меняет того факта, что он оболтус. Чего только стоит их деяние с Ткачук! Для меня до сих пор загадка, как это никто из преподавателей ничего не разнюхал.

— Не знаю, — она протянула руку и вынула из-под подушки длинный изящный кинжал с черепом на рукояти. — Что-то нехорошо себя чувствую. Ранее такое было только тогда, когда родня брала меня в лес в ночь Корочуна. А тут… — Таня передернула плечами и медленно провела острием по ладони, словно рисуя какие-то невидимые символы.

Я молча смотрела на происходящее. Оружие в университете запрещено, но Таня на особом счету у ректора. Поэтому каким-то образом умудрилась перепрятать эту вещицу, так что никто кроме меня ее не видел.

— А на что похоже? — пришлось уточнить, ибо больше она явно говорить не хотела.

Таня вновь повела плечами, а потом с силой воткнула кинжал в крышку стола. Даже звякнул стоявший на ней стеклянный графин с водой.

— Не знаю. Муторно — и все тут. Виталька уж и так, и этак пытался развеселить, только мимо все. Идет какая-то пакость на нас.

— Надо было в провидцы идти, — мрачно отозвалась я, вставая и разравнивая юбку. — Если уж они молчат, то кто нам поверит?

— Но в прошлый же раз, — начала было она и тут же осеклась.

Я вздохнула. Неприятный разговор, лучше его не продолжать. Но и факты бессмысленно отрицать. Ее предчувствие беды месяц назад не подвело. Поэтому очень хотелось, чтобы в этот раз Таня все же обманулась.

— Что предлагаешь сделать? — спросила она, бестолково крутя кинжал в руках.

— Пока молчать, — пожала я плечами. — К тому же мы понятия не имеем, как поведет себя этот новенький. Вдруг сразу к Вию поскачет?

— Я не боюсь Вия, — мрачно отозвалась Таня, — ты же прекрасно это знаешь.

Возразить было нечего. Я засунула книжку на полку, едва не уронив контурные карты энергетики. Тьфу, гадость какая. Терпеть их не могу! Танька ухватила с блюдца яблоко и со смаком в него вгрызлась.

— Ты же прекрасно понимаешь, что тихо после произошедшего не будет, — сказала она.

— Это да, — пробормотала я и вдруг замерла от озарившей мысли: — Тань, а вдруг он не в курсе вообще?

Багрищенко даже поперхнулась и закашлялась. Пришлось сесть рядом и похлопать ее по спине.

— Динка, ты чего?

— Слушай… — Я помедлила, пришедшая мысль казалась уж совсем нелепой, но и отрицать было нельзя: — А если Чугайстрин не знает, что у нас произошло?

Танька скептически изогнула бровь и покачала головой. Потом снова хрустнула яблоком.

— Бред, не может быть. Или, думаешь, Вий может кинуть его в омут с головой?

Я пожала плечами:

— Не знаю, честно. Только есть ощущение, что что-то с ним не так. Ты обращала внимание, как он двигается?

Танька на секунду задумалась, но потом кивнула:

— Да. Хорошо выходит. И реакция получше многих будет. Когда мы чучело сожгли, помнишь, как отпрыгнул в сторону?

— Угу-у-у-у, — протянула я и вздохнула. — Жалко только ауру его не прощупать. Препод же… Фиг подкопаешься…

Таня поморщилась и отложила огрызок:

— У них защита будь здоров. Хотя… есть вариант. Не исключено, что за этим смазливым личиком спрятано что-то интересное.

Я деликатно промолчала. Возможно. Ну, почти блондин, волосы носит длинные, черты лица ближе к миловидным. Глаза огромные, зеленые, как Васькин амулет из нефрита. Одевается по-молодежному, но ведь это не так странно — ему не более двадцати пяти. Конечно, он ни в какое сравнение с Кириллом Сергеевичем не идет, но все же…

— Надо будет на факультативку напроситься к нему, что ли, — задумчиво произнесла Танька.

— Зачем? — оторопела я.

— Дурища, — хмыкнула она, — один на один, да еще на дополнительном занятии каждый препод будет выкладываться больше. А, следовательно, сумеет и неосторожно раскрыться. Хоть чуть-чуть. А мне много не надо.

— Сама дурища, — обиделась я, — к тому же… ты ж отличница, где логика что-то подтягивать?

— Скажу, что запуталась в… в… — Танька сама задумалась, ибо прикидываться дурой в ее таланты явно не входило. — Ладно, придумаю что-то. Хорошим девочкам препод всегда поможет.

Я фыркнула, но ответить не успела — затрезвонил мобильный. Ухватив сумку, принялась суматошно рыться, пытаясь отыскать проклятую трубку.

— Если это Васька — убью, — тихо пообещала я.

Таня хихикнула.

Однако, увидев на экране имя звонившего, так и замерла, ни в силах сказать ни слова.

 

 

***

 

 

К Чугайстрину мы пошли вместе. Танька хоть и храбрилась, но все же была в странно-задумчивом состоянии, поэтому я увязалась следом. Было страшно и до жути любопытно одновременно.

Наши шаги гулко отражались от стен, сверху сурово взирали с портретов светила злыдневского факультета. Знала бы, что Таня пойдет через это крыло — отговорила б. Лишний раз встречаться с Васькой не хотелось. Все же страшно поссорились намедни и…

Неожиданно из-за угла вывернул высокий парень в темной одежде.

— Опаньки, какие девочки! — протянул он и довольно ухмыльнулся.

Неприятный тип. Венька Кормильцев с четвертого курса, злыдень. Еще хуже моего брата, потому что стремится сделать гадость холодно и расчетливо, испытывая при этом огромное удовольствие. Васька хоть лупит сгоряча, часто не думая о последствиях. А тут — нет. Даже когда стоишь рядом с Кормильцевым — холодно и мерзко, будто вдруг в болото шлепнулась.

— Изыди, — не меняя выражения лица, сообщила Танька.

Мы попытались обойти его, но Венька лишь раскинул руки, словно хотел обнять обоих. Оно и неудивительно — по сравнению с этой дылдой мы что два воробушка.

— Королева моего сердца, за что же так? — ухмылка Веньки стала больше похожа на оскал. В карих глазах блеснуло что-то очень нехорошее. Ни для кого не было секретом, что четверокурсник запал на первокурсницу, которая его и за человека не считала.

— Мы спешим, — хмуро вставила я, — нас куратор ждет.

Чуть приукрасила этим «нас», но Кормильцеву этого знать не положено. Венька положил руку Тане на плечо и хмыкнул:

— Надо же. Продолжаешь, что ли, красавица? Одного мало было? Или у тебя такое хоб…

Танька сбросила его руку и ударила коленом между ног. Венька охнул и согнулся. Распускать руки — это он зря. Багрищенко прикосновения терпеть не может и… не терпит.

— Отстань, придурок! — рявкнула она и, ухватив меня за руку, потянула за собой.

Я еле успевала перебирать ногами, невольно вжав голову в плечи: кто знает, что этому идиоту придет в голову?

Ругательства за спиной как-то резко смолкли. Я попыталась обернуться, но стальная хватка Багрищенко давала понять, что этого лучше не делать.

— Сам виноват, — прошипела Танька, — ненавижу его. С сентября проходу не дает.

Кто-то глухо зарычал. Руки вмиг похолодели. Танька замерла, я хрипло выдохнула: рычание… нечеловеческое, жуткое.

Мы медленно обернулись и заледенели. Веня стоял на месте, но… Темная одежда лоскутами валялась возле ног, кожа на руках и ногах вздулась отвратительными пузырями. Лицо вытянулось, глаза впали, зубы удлинились, с клыков закапала слюна. Непропорционально длинные руки потянулись вперед. Я заорала, Танька сдавленно охнула. Чудовище уставилось на нас, рыкнуло и рвануло вперед. Не разбирая дороги, мы помчались по коридору. Неслись прямо к залу заседаний педагогов, не рискуя оглянуться.

Рычание нарастало, давая понять, что нас нагоняют.

— Что это? — выдохнула я, резко сворачивая и перепрыгивая почти через три ступеньки, совершенно не контролируя рвавшиеся наружу всплески магии.

— Дрянь, — бросила Танька, — он… Хм…

Она быстро развернулась, начертила в воздухе вспыхнувший холодным серебром символ. Черные волосы взлетели, как от дуновения ветра, в глазах сверкнула молния. Я невольно попятилась к стенке. Ведьма… настоящая, чтоб тебя…

Чудовище на миг остановилось, жалобно взвизгнуло. Таня начертила второй символ, но он очень быстро исчез.

— Дидько! — ругнулась она. — Валим!

— Что, девчата? — спросил кто-то голосом завхоза.

Я взвизгнула и уставилась перед прямо собой. Из воздуха медленно проявлялась низенькая фигура. Жорж Гаврилович был чернее трубочиста, с отливавшими дьявольской краснотой глазами. Приплюснутый нос больше напоминал свиное рыльце.

— Ох, — выдохнул он, принимая свой обычный вид, глядя на скулящее чудовище, которое пыталось обойти сияющие остатки Танькиного символа. — Эта-а-а что?

— Кормильцев, — пискнула я, — был.

Воздух вокруг Дидько закрутился, в его руках появился странный инструмент, очень напоминавший вилы.

— Бегите за подмогой, — шепнул он и оттолкнул нас за спину.

Мы с Танькой вылетели в коридор, разлетелся жуткий визг, аж мороз по коже продрал. На краю сознания отпечаталась мысль, что крыло словно вымерло. И появление Дидько — невероятное везение. Снова зазвонил мобильник. Я на бегу схватила трубку.

— Татьяна там не заблудилась? — поинтересовался Андрей Григорьевич.

— Нет! — выпалила я. — То есть, да!

— Да?!

— Позовите кого-нибудь на помощь, тут чудовище в злыдневском корпусе. Дидько его не удержит!

— Понял, — коротко бросил куратор.

Рассказ получился сумбурным, но, кажется, он действительно понял. Таня тем временем была уже возле выхода и не слышала, с кем я говорила.

— Дина! — крикнула она. — Давай сюда быстрее, тут хоть в окно Вия крикнем.

Я побежала к ней, но тут же уткнулась носом во что-то твердое. Подняла голову и ойкнула — рядом стоял Чугайстрин.

— Где? — коротко бросил он.

Вид у куратора был какой-то странный: сдержанный, почти суровый. Губы сжаты, сам словно на несколько лет старше стал. Вопль чудовища повторился.

— Обалдеть, — сделала вывод Танька и кинулась назад по коридору. — Сюда!

Меня никто ждать не стал, поэтому пришлось плестись в самом конце. Появление куратора несколько отрезвило и успокоило. Сил побольше, даже если кинет эту дрянь в стазис — уже хорошо. Но как он тут так быстро появился?

Дидько был на лестнице, однако значительно терял позиции. Чудовище выло и теснило его, то и дело стремясь ухватить за шкирку. Переломанный инструмент завхоза валялся на полу. Чугайстрин быстро оценил ситуацию и вскинул руки. Зеленое пламя обвило его пальцы, миг — ударило прямо в сердце чудовища. Оно взвыло раненым зверем и начало медленно оседать. Чугайстрин нахмурился, качнул головой, щелкнул пальцами, и чудовище окутала снежно-белая сеть. Он выдохнул и провел ладонью по лицу, словно пытаясь стереть усталость.

Я, замерев, наблюдала за происходящим. Ранее такого видеть никогда не доводилось. Как быстро, слаженно и… аккуратно.

— Так, так, — медленно произнес Андрей Григорьевич. — Что это было?

— Зараза какая-то, — резонно заметил Дидько, отряхиваясь и сожалением глядя на прожженную одежду. — Вы представляете, кислотой плеваться начал? Мне-то чего, а робу жалко, новую выписывать — такой головняк, я вам говорю. — Но, посмотрев на Чугайстрина, мигом посерьезнел. — Спасибо, вовремя подоспели. Не знаю, сколько бы смог удерживать эту зверюгу.

— Что это вообще такое? — терпеливо повторил Чугайстрин вопрос.

Дидько пожал плечами и покосился на нас.

— Ну, девчата, выкладывайте. Оно неслось за вами.

— Мы… — неуверенно начала я.

— Мы встретили Кормильцева с четвертого курса, — ровным голосом перебила Таня. — А потом он превратился… в это.

Чугайстрин внимательно посмотрел на нее, правда, в зеленых глазах скользила некая растерянность. Что ж, его тоже можно было понять.

— Вот так просто взял и превратился?

— А кто мне скажет, что тут вообще происходит? — неожиданно раздался за нашими спинами голос Вий-Совяцкого.