Отрывок из книги «Сердце огня и льда. Невеста (#5)»

Глава 1

 

Айшель

Я просыпалась медленно, осторожно. Позволила ажурной пелене сна соскользнуть и замерла в странном этом, зыбком состоянии на грани пробуждения, наслаждаясь минутами покоя, полными акварельных оттенков обычной утренней суеты.

Коричневый запах кофе и корицы.

Небесно-голубой далёкий шум с улицы.

Солнечная россыпь голосов в коридоре.

Шутки Бевана – вспышки макового алого. Смех Лиссет – сочный рыжий апельсин.

Аромат тумана, мха и ягод рядом – он похож на подёрнутый предрассветной дымкой лес, глубокая тёмная зелень в трепещущей серо-голубой вуали. Тепло обнимающей меня руки – нежная кремовая пастель. Аромат сандала и лета – горький шоколад и пёстрое луговое разнотравье – слабее, Дрэйк, должно быть, в саду, следует неукоснительно привычному распорядку. Так было и в предыдущие дни, но я слишком долго жила без этого хрупкого ощущения уюта, вдали от тех, кого люблю, чтобы не ценить каждое мгновение, не пробовать его на вкус и цвет, не запоминать. Пусть всё повторяется изо дня в день – неважно.

Важны дорогие сердцу люди. Их безопасность, благополучие и счастье.

Надежда на лучшее, что всё будет хорошо.

Вера в будущее.

Понимание, что мы есть друг у друга и так будет ещё очень и очень долго. Быть может, и потом тоже.

Я потянулась, открыла глаза. Улыбнулась Нордану, встретила ответную улыбку, нежную, предназначенную лишь мне одной.

– Доброе утро, – прошептала я.

– Доброе. Как спалось?

– Чудесно. А тебе? Ты сейчас спишь по ночам?

– Сплю, как ни странно. И даже вижу сны.

– Какие?

– Разные, – Нордан коснулся моих волос, перебирая длинные пряди. – По крайней мере, это обычные сны, а не воспоминания, больше похожие на тюрьму, – пальцы замерли вдруг, в льдисто-голубых глазах мелькнула тень беспокойства. – Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – удивления я не скрыла. – Почему ты спрашиваешь?

– На всякий случай.

Я прислушалась к себе, к теплу лёгкому, чуткому, что ощущала внутри всё чаще, – как прежде, когда носила Эстеллу, чувствовала холод в кончиках пальцев, а порой и во всём теле.

– С нами всё в порядке, – я приподнялась на локте. – Знаю, ты… вы оба немного иначе относитесь к… тому, что было ночью, но я… – я помедлила, подбирая верные, нужные слова, способные разъяснить моё состояние, – ощущаю это по-другому, глубже, полнее. Не просто как… физический акт, но как единение эмоциональное. Я принадлежу тебе и Дрэйку, вы оба – мне. Так будет всегда, и вчера, мне кажется, я впервые прочувствовала этот факт настолько остро, безоговорочно… – смущение нахлынуло неожиданно, и я, смешавшись, уткнулась лицом в плечо Нордана. – Ох… наверное, это трудно объяснить так, чтобы было понятно…

Посторонние не поймут, не примут. Что увидят чужие глаза – разврат, порок и отсутствие морали, нарушение божьих заветов и непристойное поведение, недостойное всякого уважающего себя приличного общества? Лиссет рассказывала, что даже в Афаллии, где по сей день проживало много оборотней, на тройственные союзы порою смотрели косо, осуждали, особенно в провинции и если рядом не было общины оборотней.

Что подумают мои родители?

И бабушка, достопочтенная леди Алессандра Ориони?

– И не надо объяснять, – Нордан погладил меня по плечу. – Достаточно того, что ты чувствуешь.

А значит, чувствуют и они.

– Мои родные будут в ужасе.

– Им придётся смириться. Насколько я помню из твоих писем, они же знают, что ты жива?

– Знают, но и только. Я не решилась рассказать об Эсти, написала, что со мной всё хорошо, просто так сложились обстоятельства – я нахожусь далеко от Альсианы и пока никак не могу приехать. И что им не надо ни приезжать ко мне, ни даже пытаться разыскать меня самим. Писать часто я тоже не могу и им нельзя. Представляю, сколько всего они успели себе вообразить.

Родные искали меня. Знали, что случилось с храмом, какая участь постигла послушниц и жриц. Понимали, что ожидало их дочь, сколь ничтожны шансы найти одну рабыню из множества невольниц, поступавших регулярно в империю и исчезавших бесследно в ненасытной глотке её, что с официальных открытых рынков, что с частных закрытых аукционов. Но всё же не теряли надежды, верили, отказывались смириться и оплакать меня, похоронив в своих сердцах мечту о встрече, о возможности однажды увидеть потерянную дочь живой и невредимой.

– Напиши им, – предложил Нордан вдруг.

– Что? – я снова приподнялась, посмотрела удивлённо в задумчивое лицо.

– Напиши своим родителям, – повторил мужчина, глянул на меня. – Расскажи о себе поподробнее, наверняка они захотят увидеть тебя, как только представится возможность. Ты ведь знаешь адрес? Или спроси у Лисы координаты, по которым отправлялось письмо, если оно шло не обычной почтой.

– Знаю, но…

– Во-первых, котёнок, чем меньше ты тревожишься, тем лучше и для тебя, и для ребёнка, а неведение твоей семьи тебя тревожит, не отрицай, – Нордан посмотрел мне в глаза пристально, ласково, и я поняла – по предвкушающей полуулыбке, по снежной сосредоточенности во взгляде, по сладковатому ежевичному привкусу в запахе, – он обдумывает какую-то идею, замысел, пришедший в голову только что. – Во-вторых, желательно до свадьбы выяснить всё с родными, разобраться с возможными недомолвками, отношением и принятием твоей нынешней жизни. В-третьих, я предпочёл бы поскорее познакомиться с будущими тестем и тёщей. Уверен, Дрэйк меня поддержит в этом решении.

– У меня ещё бабушка есть, – напомнила я зачем-то. – Папина мама, ныне старшая в роду Ориони.

– Можно и с бабушкой. Другие близкие родственники есть?

– Нет, только дальние…

– Вот и замечательно.

Хотелось расспросить, чем на сей раз продиктовано внезапное предложение это, почему Нордан столь неожиданно проявил интерес к моей семье. Конечно, теперь они не совсем посторонние друг другу, не чужие, но связанны через меня и Эстеллу, однако не слишком ли рано думать о знакомстве с родителями?

И, тем паче, с бабушкой. Леди Алессандра строга, сурова, ей, так и не принявшей женитьбу единственного сына и наследника на безродной сироте, всего лишь воспитаннице храма Серебряной, мой брак, должно быть, покажется воплощением вечного проклятия тёмных богов, поводом забыть и имя падшей, опозорившей себя внучки, и сам факт существования следующих поколений Ориони после моего отца.

Нордан же притянул меня к себе, поцеловал. Скользнул рукой по телу, выпутывая меня из одеяла, и сразу же перевернул на спину, укладывая на смятую простыню, нависая надо мной. Поначалу я ответила на поцелуй, чуть выгнулась в стремлении прижаться теснее, ощущая, как затрепетала кожа, отзываясь на каждое соприкосновение, как растеклось по телу ванильное томление, но, спохватившись неожиданно, дёрнулась, отвернула лицо, пытаясь уйти от слишком настойчивых, слишком желанных губ.

– Норд, – возмущение вспыхнуло и отступило перед дорожкой коротких поцелуев, неспешно опускающихся вниз по шее. – Норд… это уже чересчур…

– Разве? – ещё ниже, по груди, отчего я не могу сдержать длинного вздоха, а томление лишь усиливается, рассыпается щекочущими искрами, делая возражения мои жалкими, неубедительными. – Мне казалось, после того, что было у нас ночью, тебя уже ничто не должно пугать.

– Я… вовсе не то имею в виду…

Нордан приподнялся, вновь перевернул меня – и каждое движение его, несмотря на яркий, оглушающий земляничный привкус страсти в запахе, бережно, осторожно, – на сей раз на бок, прижался со спины. Ладонь снова скользнула по телу, легко, неторопливо, словно исследуя его в первый раз, и остановилась между бёдер. Шеи коснулись горячее дыхание и губы, заставляя выгибаться сильнее, тонуть в предвкушающей истоме, в сладком ягодном аромате.

– Дрэйк, он… – я хотела напомнить, что он рядом, всего-навсего в саду, и чувствует, понимает, что происходит со мной и в нашей спальне.

– Ему никто не запрещает присоединиться, – тихий, каплю насмешливый голос звучал у самого уха, обжигая кожу дыханием, пока пальцы ласкали уверенно, настойчиво. – Будем считать, что это моя утренняя медитация.

– Медитация? – смысл замечаний отступал упрямо, терялся вместе с возражениями в тумане.

– Да. И у каждого она своя.

Видит Серебряная, Нордан слишком хорошо знает, как остановить мои протесты, как в мгновение ока превратить меня в мягкую, послушную его рукам глину. И уже не хочется сопротивляться, отстаивая своё мнение, возмущение меркнет, теряя всякое значение, сменяясь нетерпеливой, жадной потребностью в нём, в моём мужчине, в его присутствии рядом, его прикосновениях, что становились жизненно необходимыми, сводящими раз за разом с ума.

– Кто-то по утрам разминается, кто-то молится, кто-то, вон, в огненном круге сидит… должно быть, весьма увлекательно… а кто-то выбирает способ более полезный и приятный. Согласна, котёнок? – зубы несильно прикусили мочку уха, и Нордан вошёл медленно, осторожно, не убирая руку.

Стон замер на губах, тело словно само изогнулось так, чтобы было удобнее, чтобы можно было опять прижаться теснее, подчиняясь неспешному ритму, ласкам, с каждым мгновением подводившим всё ближе и ближе к краю. Краю, за которым мир расцвёл яркими, будто детские карандаши, красками и наполнился острыми оттенками наслаждения того, кто рядом. Я застыла в объятиях, запоминая и сохраняя момент – не навсегда, но на некоторое время, пока память не уступит это место следующему кусочку нашей жизни. Почувствовала, как Нордан коснулся кончиком носа моей шеи, поцеловал в плечо.

– Ты должна согласиться, – произнёс он наконец.

– С чем? – в расслабленном состоянии ленивого этого блаженства тяжело возвращаться к недавнему разговору, мысли ещё собирались вяло, по примеру тела не желая никуда спешить.

– С тем, что это лучший способ утренней медитации, чем тот, который предпочитает Дрэйк.

Я перевернулась в кольце рук на другой бок, приподнялась и посмотрела в смеющиеся светлые глаза.

– Я должна сказать тебе одну ужасную вещь, – доверительным шёпотом сообщила я, выводя указательным пальцем узоры на мужской груди.

– М-м, и какую же?

– Ты порочный, бесстыдный развратник.

– Что ты, Шель, я ещё и не начинал тебя развращать, – Нордан притянул меня к себе, поцеловал неспешно. Рука его скользнула вниз по моей спине, задержалась на ягодицах, и я торопливо высвободилась из объятий, села, оглядываясь в поисках ночной сорочки.

– Нам пора вставать, – напомнила я. – Эсти и Тай могут приехать с минуты на минуту, а мы даже ещё из постели не выбрались.

Благожелательное выражение лица не изменилось, но я заметила тень в темнеющих глазах, заметила, как замерла на губах обычная насмешливая улыбка. Почувствовала в запахе тревожный оттенок горечи талого снега.

– Пожалуй, ты права, – согласился Нордан с ленью обманчивой, нарочитой.

– Конечно, я права, – я встала с кровати, воспользовавшись той её стороной, где спал Дрэйк, – отчего-то попытка перебраться через Нордана показалась не совсем безопасной.

Подобрав с пола сорочку, я натянула её торопливо, укрываясь от слишком уж пристального, голодного – будто и не было ничего ни ночью, ни только что, – взгляда, накинула халат, достала одежду на день и отправилась в ванную комнату.

Голоса Лиссет и Бевана доносились уже с первого этажа, но Веледы не слышно. Должно быть, девушка по-прежнему предпочитала прятаться в спальне Бевана. Я зашла в предназначенную для Эстеллы комнату, достала из тайника кольцо, надела. Нерешительно провернула артефакт вокруг пальца.

– Кадиим? – позвала неуверенно вслух.

«С добрым утром, моя леди».

Всё же это странно – слышать в голосе посторонний голос, осознавать, что можешь таким образом разговаривать с кем-то.

– Доброе, – ответила я, понимая, что мне проще вести диалог, произнося фразы вслух. – Всё в порядке? Я имею в виду, в доме и…

«Да, в порядке, моя леди. Вам не о чем беспокоиться».

– Благодарю.

«Не стоит. Это мой долг, обязанность и добровольное желание – служить вам и вашим дочерям».

И от почтительного замечания этого становится чуть неловко, словно меня по ошибке приняли за персону рода более высокого, чем есть на самом деле, за ту, кем я в действительности не являюсь.

Я вышла из спальни и увидела в коридоре Дрэйка, возвращающегося с медитации.

– Доброе утро, Айшель, – мужчина приблизился ко мне, улыбнулся, ничем не выказывая своего отношения к «медитации» Нордана, к стремлению собрата пользоваться моментами, когда мы остаёмся вдвоём. – Всё хорошо?

– Доброе, – улыбнулась я в ответ. – Всё замечательно.

Дрэйк обнял меня за талию, поцеловал, легко, едва касаясь губ. Отстранился, всматриваясь в моё лицо, и поцеловал снова, на сей раз настойчивее, нетерпеливее. Притянул вплотную к себе, и я обвила руками его шею. К привычному запаху примешивался привкус дыма, кожа под моими пальцами горячая, будто раскалённый металл, но я не боялась, меня влекло неудержимо к этому жару, и нам не сразу удалось прервать поцелуй, отодвинуться друг от друга.

– Мне надо переодеться, – произнёс Дрэйк, неохотно выпуская меня из объятий.

– Я буду на кухне.

На кухне нашлась Лиссет, завтракавшая в одиночестве бутербродами и кофе. Беван успел собрать поднос и уйти к себе и я, решив не ждать мужчин и сбора в столовой, наскоро перекусила за кухонным столом, в компании подруги. Лиссет преувеличенно бодра, болтала о всяких пустяках и грядущей встрече с Юлианом на скачках и время от времени поправляла шёлковый платок, по-прежнему прикрывавший её шею.

– Всё в порядке? – спросила я, чувствуя за жестами этими, отчасти нервными, отчасти неосознанными, смутное беспокойство.

– Что? – во взгляде Лиссет вдруг мелькнул испуг, и лисица сделала поспешный глоток кофе. – Да, всё в полном порядке. Даже в наиполнейшем. Просто… братец мой вчера написал. Уверяет, что хочет переехать в Афаллию. Там, дескать, лучше, чем в нашей скучной провинциальной Гаалии, возможностей больше для осуществления его мечты. Просил не говорить пока родителям, – подруга передёрнула плечами. – Мелкий он ещё, хоть уже и считается взрослым самцом.

Подозреваю, дело не только в младшем брате Лиссет, однако не уверена, что получу честный, откровенный ответ, если решу спросить напрямую.

– Моя леди, госпожа Элери, – Кадиим появился бесшумно на пороге кухни, склонил голову, приветствуя нас. – Перед воротами дома остановился автомобиль и…

Звёздочка!

Не дослушав духа, я выскочила из-за стола, выбежала во двор. В ворота позвонили, и сердце моё забилось тяжелее, суматошнее, все мысли, все чувства отступили перед единственным желанием – поскорее увидеть и обнять дочь. Перед радостью, что затопила в одно мгновение. Перед пониманием, что теперь Эстелла будет рядом, и никто никогда нас не разлучит.

Кадиим материализовался перед самыми воротами, опередив меня, остановил жестом вежливым, но непреклонным и открыл дверцу в створке ворот.

– Привет, вот и мы, – стоящая по ту сторону двери Тайя улыбнулась, и я бросилась к волчице.

К моей девочке, замершей подле Тайи и держащей волчицу за руку.

– Эсти! – позвала я.

– Мама? – Эстелла неуверенно шагнула вперёд, отпустила руку Тайи.

Серо-голубые глаза смотрели удивлённо, настороженно то на меня, то по сторонам и радость сменилась уколом страха – неужели забыла? Слишком напугана непривычной обстановкой и незнакомцами вокруг?

– Эсти, звёздочка моя, – я опустилась на колени, протянула к дочери руки.

Ещё один крошечный детский шажочек, и Эстелла в моих объятиях, прижимается доверчиво, цепляется пухлыми ручонками за блузку.

– Мамочка!

– Всё хорошо, Эсти, всё хорошо, мама рядом и больше никуда не уйдёт… обещаю тебе, Эсти, – я и сама то шепчу сбивчиво, то целую дочь, опасаясь даже на секунду отпустить её. – Обещаю, что больше не брошу тебя вот так, никогда не оставлю по собственной доброй воле…

Ощущаю смутно, сквозь пелену суетливой, словно пьяной радости, запах тумана и мха, горечь талого снега, тревогу, страх и растерянность.

– Мама? – в голосе Эстеллы настороженный вопрос, неясное удивление.

Я взяла девочку на руки, выпрямилась и обернулась к Нордану, застывшему позади меня, рассматривавшему дочь напряжённо, выжидающе. Он не сводил с Эсти взгляда и, казалось, хотел подойти ближе, но медлил в нерешительности, заставлял себя не двигаться с места, будто опасаясь нарушить невидимую границу, пролёгшую между Эстеллой и ним, пропасть лет, прожитых друг без друга. В ответ малышка насупилась, теснее прижалась ко мне, изучая Нордана знакомым подозрительным взглядом исподлобья.

И впрямь, прав был Беван, говоря, что сразу видно, чья Эстелла дочь.

– Эсти, знакомься, это твой папа.

Эстелла повернула голову ко мне, посмотрела удивлённо. Затем на Нордана, на меня и вновь на отца.

– Па-па? – произнесла девочка по слогам, пробуя новое слово на вкус, словно взвешивая его, прежде слышанное только из моих уст да других детей.

– Да, твой папа. Помнишь, я тебе о нём рассказывала? Много-много рассказывала.

Хотела, чтобы наша дочь знала о своём отце, даже если всё сложится так, что она никогда его не увидит. Чтобы с ранних лет понимала, что он у неё есть и что ему пришлось оставить нас ради нашей же безопасности и будущего. В общине хватало женщин, брошенных мужчинами, едва женщина беременела, отказавшихся убивать новую жизнь в себе под гнётом обстоятельств, по требованию семьи, опасавшейся позора, или партнёра, не желавшего принимать ответственность за своего же ребёнка. Хватало детей, чьи отцы отвернулись от своей плоти и крови, забыли о тех, кто будет жить после них, и порой дети эти даже имени родителя не знали, матери не говорили им, сами стараясь как можно реже упоминать его. И я не желала, чтобы Эстелла считала себя одной из таких наполовину потерянных малышей, чтобы, став взрослой, отзывалась об отце с тем же презрением, насмешливым, нарочито пренебрежительным, скрывавшим неизбывную горечь, с каким сам Нордан вспоминал о своём.

– Норд, – позвала я негромко.

Он шагнул было к нам, но тут же остановился, встретив серьёзный изучающий взгляд дочери.

– Похоже, она… не очень рада, – Нордан говорил едва слышно, следил за каждым движением девочки, как и она не спускала глаз с него, наблюдала не по-детски пристально, оценивала.

Дрэйк и Лиссет остались на крыльце, не мешая нам, не отвлекая Эстеллу, хотя я заметила, как Дрэйк смотрел на малышку. Внимательно, выжидающе, с чуть недоверчивым, трепетным восторгом и разве что немногим спокойнее Нордана. И запах послушным псом приносил эмоции, складывал наши тревоги на троих.

– Она просто переволновалась. Столько новых впечатлений, да, Эсти? – я уже не понимаю, кого пытаюсь успокоить в первую очередь – дочь, Нордана или себя? – И до Бевана она не видела мужчин, не считая мальчиков из общины.

– Бев и тут меня опередил, – недовольную усмешку я, занятая дочерью, скорее почувствовала, чем увидела.

– Эсти нужно немного времени, чтобы привыкнуть.

– Вероятно.

Вновь горечь талого снега. Холод. И разочарование кислое, будто неспелые ягоды.

– Эсти сделала тебе подарок, – нарушила молчание Тайя.

– Да? – я обернулась к проёму, обнаружив, что волчица всё ещё стоит по ту сторону ворот. – Тай, заходи, не бойся.

Кадиим посмотрел на меня вопросительно, но я приглашающе махнула рукой волчице.

– Всё в порядке, Кадиим. Тай наша с Лиссет подруга и мы с Дрэйком решили, что она может войти и остаться в доме, если захочет, – и ещё накануне внесли соответствующие корректировки в полог. Эстеллу защита пропустила бы в любом случае, как и Веледу, Тайя же для полога была чужой. 

Тайя сделала шаг вперёд, поглядывая опасливо на ворота. Подошла к нам, осторожно достала из внутреннего кармана куртки самодельные бусы – нанизанные на длинный тонкий шнурок высушенные соцветия, ягоды, несколько разноцветных бусин и ракушку со слабо мерцающим в глубине осколком льда. Эстелла тут же потянулась, забрала у Тайи бусы и передала мне.

– На!

– Это мне? Ой, как красиво! – я приняла подарок, чуть приподняла, чтобы лучше рассмотреть. – Ты сама сделала?

– Эсти выбирала комплектующие и сделала жемчужину, – волчица указала на лёд в ракушке. – Наш провожатый просто заворожил её рассказами об океанских глубинах. Представляешь, мы всё доделали ещё вчера, а лёд до сих пор не растаял.

– Какая ты умница, Эсти! Норд, здорово, правда? – я повернулась к мужчине, однако Нордан лишь коснулся мимолётно ракушки и смерил недовольным взглядом Тайю.

– Не припоминаю, чтобы я приглашал в этот дом кого-то ещё, – и тон обжигал колючей вьюгой.

– Мы с Дрэйком решили… – начала я.

– Без меня?

– Вы же решаете без меня.

– Это другое, Шель.

Лиссет сбежала с крыльца, стремительно приблизилась к нам. Дрэйк неспешно последовал за лисицей.

– Ну, раз Дрэйк и Шель решили, значит, Тай останется, – с готовностью согласилась Лиссет. – Большинством голосов, как говорится. Тай, неси сюда свои пожитки, у нас как раз есть свободная комната, а даже если бы и не было, то я с радостью поделилась бы своей. Вдвоём веселее и всякие весенние коты будут меньше под окнами орать, спать мешая. Привет, Эсти, звёздочка сладкая моя!

– Лиса! – личико дочери, нахмурившейся было от резкого, недовольного тона Нордана, разгладилось мгновенно, девочка потянулась к Лиссет, норовя схватить её за длинные рыжие волосы. – Лиса! Покажи лису!

– Обязательно покажу, – заверила Лиссет. – Только не при мужчинах и тем более не при твоём грозном папочке.

– Замечательно. Превосходно. Только потом не жалуйтесь, если что-то пойдёт не так по той простой причине, что кто-то перепутал этот дом с университетским общежитием, – и Нордан прошёл мимо нас, обдавая отчётливым, царапающим холодом, злостью едкой, перемноженной на разочарование, раздражение.

Миновал ворота и направился к чёрному такси, заговорил о чём-то с мужчиной, стоявшим подле открытой дверцы заднего пассажирского места.

Вероятно, это и есть посланный Норданом сопровождающий, молодой – внешне, по крайней мере, – мужчина, смуглый, темноглазый, привлекательный.

– Знакомство с родителем прошло не очень, – шёпотом подытожила Лиссет, осторожно освобождая из цепких пальчиков Эстеллы прядь волос.

– Если он на всех так рычит, то неудивительно, – заметила Тайя неодобрительно.

– О, это ещё он явно сдерживался.

– Норд не желал ничего плохого, – вступилась я, остро ощущая разочарование Нордана – не в Эстелле, но в себе, в первом неловком впечатлении, произведённом на своё дитя. – Это результат последних волнений и тревог, вполне естественных перед первой встречей с дочерью…

– Дрэйк, – Лиссет обернулась к подошедшему Дрэйку. – Так, Тайя – Дрэйк. Дрэйк – Тайя. А это Кадиим, он дух, служит Шель. Тай, я потом тебе всё объясню.

Дрэйк вежливо кивнул волчице, приветствуя её, и Эстелла подняла голову, рассматривая нового мужчину перед собой. Снова нахмурилась, всё так же не по-детски серьёзно, вновь теснее прижалась ко мне. Дрэйк сдержанно улыбнулся девочке, но не стал подходить слишком близко. А я поняла вдруг, что не знаю, как представить его дочери. С одной стороны, Эстелла ещё мала, чтобы разбираться в хитросплетениях взаимоотношений взрослых, с другой же, отныне она будет постоянно видеть Дрэйка рядом со своей мамой и наверняка станет теряться в догадках, кто этот второй мужчина, но при том не её папа?

Лиссет перевела пытливый взгляд с меня на Дрэйка и обратно, догадываясь о моих затруднениях.

– У нас, когда в семье несколько больше отцов, нежели обычно, принято называть кровного родителя папа, а не кровного – по имени или папа и имя. Я нашего до сих пор зову папа Роберт, а мой брат, его родной сын, – просто папа.

– Почему бы и нет? – поддержала Тайя.

– Мне кажется, идея хорошая, – я с радостью, облегчением ухватилась за предложение Лиссет.

Оно много лучше неловких попыток найти иное объяснение, придумать глупую небылицу, далёкую от истинного положения дел, полагая, что раз ребёнок маленький, то ему пока необязательно рассказывать правду. Безусловно, Эстелле и впрямь ещё рано знать все особенности и нюансы наших отношений, но, уверена, лучше, если малышка с самого начала будет понимать, кто кому и кем приходится, пусть и осознает это в полной мере лишь позже.

– Ничего не имею против, – Дрэйк, как и Нордан, наблюдал за Эстеллой, за тем, как она изучала его, но взгляд Дрэйка другой, нет в нём страха, опасения создать неправильное впечатление, чрезмерного волнения, оседающего мутью в запахе. Как всегда, Дрэйк спокоен, невозмутим, и я почувствовала, как дочь расслабилась чуть, заметила, как малышка начала присматриваться к нему с большим интересом. – К сожалению, нам следует немного поторопиться, если мы не хотим опоздать.

– Нет, – покачала я головой.

Я не могу оставить Эстеллу, только-только воссоединившись с ней после разлуки, едва увидев, едва обняв! Я хочу побыть с ней, устроить на новом месте, всё-всё показать…

– Придётся, Айшель. И поездка, и визит не займут много времени, – заверил Дрэйк мягко.

– Вы куда-то собираетесь? – спросила Тайя.

– Да, на скачки, – Лиссет в задумчивости коснулась платка. – Ох, меня же там ждут… – Тайя отчего-то выразительно посмотрела на шею лисицы и Лиссет, вспыхнув неожиданно, отдёрнула руку. – Господин Юлиан Оррик меня ждёт, – пояснила, сделав волчице страшные глаза.

– Будто я знаю, кто это такой, – парировала Тайя.

– Я потом тебе расскажу.

Повесив бусы на локоть, чтобы не мешались, я с дочерью на руках направилась к дому, и Кадиим последовал за нами. Перед крыльцом обогнал, поднялся первым, открыл и придержал дверь, пропуская нас вперёд. На пороге я оглянулась. Нордан по-прежнему беседовал с сопровождающим, Дрэйк помогал Тайе достать из багажного отделения такси немногочисленные пожитки волчицы и вещи Эстеллы. Малышка через моё плечо наблюдала за мужчинами по ту сторону ворот, и я не могла сказать наверняка, кто из них больше занимал её внимание.

– Девочке нужно время, чтобы привыкнуть, только и всего, – негромко повторил Кадиим мои слова.

– Знаю.

Я счастлива быть рядом с Эстеллой, так рада наконец-то увидеть нашу Звёздочку и одновременно мне больно за Нордана, я ощущала его разочарование как своё. Кажется, будто это моя ошибка, я повела себя неправильно, неправильно рассказывала дочери о её отце, неправильно представила их друг другу.

– Надеюсь, и господин Нордан не станет забывать об этом, – заметил дух, закрывая за нами дверь.

 

* * *

 

Веледа

Я наблюдала за ними из окна гостиной и не могла отвести взгляда от девочки на руках Айшель. В своей жизни я не видела детей иначе, кроме как мельком на улице, и никогда с ними не общалась, даже когда сама была ребёнком, и теперь удивлялась невольно, как дочь леди Ориони мала, хрупка, беззащитна.

Тёмные волосы и разрез глаз от мамы, но льдистый цвет их и кудряшки явно от папы.

Настороженный, диковатый взгляд волчонка – тоже отцовское наследие, равно как и кусочек льда в глубине ракушки, резко сверкнувший на солнце.

– Вырастет красоткой, причём убийственной, – заметил стоявший позади меня Беван.

– Почему убийственной? – растерялась я.

– При её-то навыках? – мужчина усмехнулся. – Ты способна сразить мановением руки, а уж в случае Эстеллы сочетание родительских черт и силы и вовсе будет убивать наповал.

Возможно. Со временем. Но пока это всего-навсего маленькая девочка.

Ещё одна девочка, ещё одна дочь лунной и собрата.

Такая же, как я.

Чем дольше я смотрела на Эстеллу, тем больше видела в ней себя, потерянного, ничего не понимающего ребёнка, внезапно вырванного из прежней жизни и заброшенного в чужой для него мир, оказавшегося среди незнакомцев. И, что хуже всего, тем больше я ей завидовала. Эстелла на руках у мамы и взгляд Айшель, обращённый на дочь, полон обожания, счастья и безграничной любви, а я не помнила ни матери, ни тепла её объятий, ничего, кроме призрачного силуэта из сна. Эстеллу окружали люди и нелюди, готовые сделать всё для её защиты, покоя и благополучия, а мне врали всю жизнь, каждый убогий день бессмысленного моего существования. Рядом с Эстеллой её отец, какой ни есть, но Нордан кровный отец девочки и он не оставит дочь без веской нужды, я же не знала своего родного, а приёмный вырастил меня, словно я новый экспериментальный сорт кукурузы, и использовал по своему усмотрению. Я видела в Эстелле черты обоих её родителей, но могла лишь предполагать, как выглядели мои, на кого из них я больше похожа.

Лунное сияние от мамы, способность управлять ветром от папы, да и то до недавнего времени я редко задумывалась, откуда, от кого из родителей достался мне мой дар. Рейнхарт с малых лет приучил меня относиться к своим талантам как к чему-то само собой разумеющемуся, не задавать лишних вопросов об их происхождении. Я же единственная в своём роде, а большего мне знать и не надо.

Дура. Бесконечно наивная, доверчивая, слепая идиотка.

Айшель в сопровождении Кадиима направилась к дому, и я поспешила опередить её, первой поднялась на второй этаж и укрылась в уже почти привычном убежище. В конце концов, где мне ещё нынче прятаться, кроме как в комнате Бевана?

– В чём дело? – Беван вошёл следом за мной, закрыл дверь.

– Ни в чём, – я опустилась на край кровати, откинулась на подушку и устремила невидящий взгляд в окно.

– Ни за что не поверю, что лицезрение Эстеллы не породило в тебе никаких печальных мыслей.

– Не породило.

Что я могла изменить в своём прошлом? Ровным счётом ничего. Родители давным-давно погибли и лет, проведённых с Рейнхартом, не отменить. Фактически я его дитя, плод его воспитания.

– Веледа, ты забываешь, что я тоже сирота, – напомнил Беван. – Я рос либо в приюте, либо на улице, смотря по ситуации, и, в отличие от большинства собратьев, не видел даже приёмной семьи. Когда я был мальчишкой, знаешь, сколько раз я тайком наблюдал за другими детьми, из благополучных семей, чистых, хорошо одетых, накормленных и чинно идущих с маменькой за ручку, а то и вовсе гуляющих в сопровождении гувернантки? Сколько раз представлял себя на их месте и думал, что мог бы жить так же, в тепле, уюте и с любящими родителями, не зная ни в чём нужды, холода, голода и чувства, словно тебя вышвырнули за ненадобностью? Сколько раз люто им завидовал и искренне не понимал, почему в моей жизни всё иначе, почему им ласково улыбаются мама с папой, в то время как я должен в одиночку бороться за выживание, не достигнув при том и десяти лет?

– Тебя, по крайней мере, не вырастил убийца твоих же родителей.

И не сделал оружием.

– В те далёкие годы я бы с тобой не согласился. Я ни в коем случае не умаляю того, что сотворил с тобой Рейнхарт, но твои переживания не столь уж и уникальны, как тебе сейчас кажется, – Беван прошёл к секретеру возле окна и достал из ящика книгу, протянул мне. – Держи.

– Что это? – я взяла, повернула обложкой к себе.

Школьный учебник по истории средних веков, порядком потрёпанный и заношенный.

– Я заложил, – мужчина указал на торчащий из книги бумажный клочок. – Конечно, это не памятный фотоальбом и не полное генеалогическое древо твоей семьи, но хоть какая-то возможность что-то узнать о предках со стороны отца.

Я открыла на импровизированной закладке. Написано совсем мало, буквально пара скупых, по учебному сухих абзацев о жизни принцессы Элеоноры из правящего дома Наринны де ла Ритт, выданной замуж за афаллийского короля Георга Восьмого. У неё было четверо детей: первенец Георг, наследник и надежда королевства, Александр и две девочки, Элеонора и Элизабет. Кроме дочери-тёзки, все погибли в разное время, и ни один из сыновей не занял трон отца. После смерти Георга Восьмого корону принял его внук Эдуард, старший сын единственной дожившей до старости дочери, после замужества ставшей королевой Атрии. Сама Элеонора умерла через несколько лет после гибели Александра.

Справа от текста нашёлся маленький портрет короля Георга и ниже – его супруги. На пожелтевшей по краю странице, на крошечной картинке изображена бледная темноволосая женщина неопределённых лет, с отсутствующим выражением лица застывшего, будто окаменевшего ещё при жизни. И, как следовало ожидать, ни одного изображения её детей.

– К сожалению, даже если какие-то портреты будущего собрата Герарда и были, то старшие, а, может, и он сам, позаботились, дабы никто не смог догадаться, что погибший наследник и член ордена – одно и то же лицо, случись этому кому-то увидеть собрата, – Беван присел рядом со мной, глянул задумчиво на королеву Элеонору.

Так странно – смотреть на картинку в учебнике истории, на женщину, умершую давным-давно, и пытаться принять мысль, что она, королева из прошлого, моя бабушка. И другие её дети в какой-то степени были мне роднёй.

– Как рассказывал нам Дрэйк во времена нашего не всегда успешного обучения, та партия в Афаллии оказалась во многом судьбоносной для ордена: родство молодого собрата с членами правящей семьи крупного королевства открыло старшим новые перспективы и возможности. Собственно, именно тогда братство начало использовать монархов напрямую, не только воздействовать на венценосных особ через доверенных слуг и советников, но заключать сделки с самими королями, императорами, князьями и герцогами, убирать с престола одних и сажать туда других, более полезных для ордена. Иногда эта тактика приносила плоды, иногда нет.

– Как думаешь, Дрэйк помнит, как выглядел мо… этот собрат Герард? – спросила я тихо.

– Память на лица у него хорошая.

– Глупо, да?

– Что именно?

– Так настойчиво пытаться выяснить, как выглядели мои родители, – я закрыла книгу, отложила на покрывало. Пожалуй, я и сама не могла объяснить, почему мне так важна бессмысленная эта информация.

– Это естественно – желать узнать как можно больше о своей семье, – Беван улыбнулся ободряюще, погладил меня по запястью.

– Моя семья всего лишь набор имён и копий портретов в учебнике истории, – я невесело усмехнулась. – Да и с начала седьмого века немало воды утекло…

Седьмой век?

Тогда бывший наследник афаллийского престола вступил в орден.

Тогда же Кадиим, по его словам, прибыл в Афаллию, будучи хранителем лунной сестры.

– Веледа? – насторожился мужчина, заметив, как я нахмурилась.

Не удостоив его ответом, я встала с кровати и выскочила прочь из комнаты. В коридоре замерла на секунду, прислушалась. Дверь в спальню, накануне обустроенную под детскую, приоткрыта и оттуда доносились голоса Кадиима и Айшель. Развернувшись на месте, я направилась в детскую, толкнула створку, распахивая её шире.

– Кадиим?

Дух стоял по ту сторону порога, пока Айшель показывала дочери комнату и игрушки. При моём появлении оба умолкли, и Айшель обернулась ко мне, глянула удивлённо. Эстелла же сильнее прижала к груди игрушечного снежного барса и посмотрела на меня отцовским взглядом так, словно я заявилась на её территорию с одной-единственной целью – украсть у девочки свежеприобретённого ирбиса.

– Прошу прощения, – извинилась я поспешно. – Кадиим, могу я поговорить с тобой?

– Да, конечно, Веледа, – дух кивнул Айшель, отчего-то всколыхнув во мне даже не раздражение, но зависть, глухую и необоснованную.

Ну разумеется, теперь Кадиим служит – действительно служит, а не делает вид по приказу настоящего хозяина – леди Ориони, и её дочь для него будущая возможная подопечная, такая же, какой была я когда-то.

И даже лучше. От Эстеллы никто не станет скрывать правду, её не используют в качестве оружия. Эта девочка всегда будет знать, кто она и кто её родители, будет гордиться собой и знать своё место в этой жизни, понимать своё предназначение, её близкие не задурят ей голову лживыми клятвами в любви.

Кадиим вышел в коридор, прикрыл за собой дверь.

– О чём ты хотела поговорить?

– Ты упоминал, что прибыл в Афаллию в начале седьмого века, будучи сопровождающим лунной жрицы, – начала я нерешительно. – Кем она была, эта жрица?

– Веледа, – дух улыбнулся сочувственно, с грустью тихой, неизбывной, подобно всякой давней боли, – земная сестра Серебряной, которая была тогда вверена моим заботам, – не твоя мать. Я не врал, когда говорил, что не знал её. Я действительно не знал её, ни лично, ни со слов других, к тому же ты родилась во второй половине восьмого века, и та сестра, моя подопечная, никак не могла быть твоей матерью. Та девушка была принцессой из далёкой, ныне не существующей страны за Восточным хребтом. Ей надлежало выйти замуж за принца Александра, после трагической гибели старшего брата ставшего наследником афаллийского престола.

В учебнике нет иной информации о детях королевы Элеоноры, кроме приблизительного времени гибели, и чуть подробнее говорилось только о браке дочери-тёзки, что, впрочем, неудивительно, учитывая роль её сына Эдуарда в дальнейшей истории Афаллии.

– Выходит, она, принцесса эта, тоже была из лунных?

– Да.

– И как, она вышла замуж за Александра?

Он ведь не стал королём, мой сводный дядя, и о его супруге, если таковая вообще была, в книге нет ни слова.

– Нет. Она влюбилась в молодого лорда из свиты наследника и сбежала с ним накануне своей свадьбы.

Это же очевидно. Я родилась более века спустя и, прав Кадиим, никак не могла быть связана с подопечной духа, кем бы она ни была. И, в конце концов, лунные сёстры, которым служил Кадиим когда-то, не единственные носительницы дара в этой части континента.

– Но он женился?

– Принц Александр?

– Да, – что мне ещё остаётся, кроме как собирать по крупицам информацию о людях, бывших некогда моей роднёй? Пусть они и вряд ли признали бы родство со мной.

Кем бы ни был отец собрата Герарда, но он совершенно однозначно не был Георгом Восьмым, и, значит, мой настоящий папа – бастард, коими так грешили даже королевские семьи в те времена. И, почти наверняка, я тоже незаконнорожденная, плод недолгой связи члена ордена и лунной.

– Женился, – помедлив, ответил дух. – На леди Изабелле Делвин, афаллийской придворной даме и своей давней возлюбленной. Но брак их был недолгим, несчастливым и бездетным.

– Все умерли?

– К сожалению.

– Следовало ожидать, – я тоже улыбнулась как можно беспечнее, делая вид, будто меня совершенно удовлетворило рассказанное Кадиимом.

Из холла донеслись голоса, а с лестницы – шаги, и я на всякий случай поспешила вернуться в комнату Бевана. Сам Беван сидел на кровати ровно в той же позе, в какой был перед моим уходом, однако я не сомневалась, что он слышал каждое слово из моего разговора с духом.

Через пару часов Дрэйк, Нордан, Айшель и Лиссет уехали на скачки. Эстелла осталась с Кадиимом и оборотнем-волчицей Тайей, которая, как пояснил Беван, теперь будет жить с нами.

Как будто для меня имеет значение, сколько людей и нелюдей станут жить в этом доме. Он не мой, я сама тут незваная гостья.

Мне нечего делать, кроме как бессодержательно листать учебник, просматривать параграфы, посвящённые тому или иному историческому периоду, и снова и снова воскрешать в память отрезки собственной жизни, соотнося их с происходившим в мире за пределами моей золотой клетки. Возвращаться к портрету королевы Элеоноры, искать в маленьком грубоватом изображении знакомые черты. Она умерла задолго до моего рождения, даже, скорее всего, задолго до рождения моей матери, а первенца потеряла и того раньше.

Трагически погибший принц Георг, обратившийся собратом Герардом.

Так хотелось верить, что он действительно любил меня и маму… защищал нас, насколько это было возможно. Что он не бросил бы нас, если бы не Рейнхарт, если бы не неумолимая власть бога смерти, настигшая даже бессмертного члена братства.

Появление записки я скорее почувствовала, чем заметила. Беван, пользуясь отсутствием других собратьев, куда-то ушёл, недалеко и ненадолго, как он сам заверил перед уходом, а если мне что-то понадобится, то я могу обратиться к Кадииму или взять сама. Конечно же, мне нежелательно покидать прилегающую к дому территорию, однако в остальном я вполне свободна.

Словно её так уж много, гипотетической этой свободы.

Минуту-другую я размышляла, стоит ли даже обращать внимание на чужую корреспонденцию. Затем, в который уже раз отложив учебник, встала с кровати, приблизилась к секретеру, на столешнице которого материализовалось сложенное послание. Пригляделась к надписи, обозначающей получателя, и вздрогнула невольно.

«Веледе».

Неужели Рейнхарт решил написать мне, благо что моё местонахождение не секрет?

Протянула дрожащую руку, взяла записку, развернула осторожно, будто обычный бумажный клочок, желтоватый и мятый, мог представлять настоящую угрозу.

 

«Если хочешь узнать правду о своих родителях, приходи сегодня, в половине одиннадцатого вечера, в бар «Роза Эллораны». Он находится недалеко от дома, в котором ты сейчас живёшь (адрес указан ниже), и, надеюсь, ты найдёшь возможность ускользнуть незаметно. Тебе нечего бояться – я никогда не причиню вреда дочери Герарда, – и не опасайся соглядатаев Рейнхарта. Более они ничего не донесут своему хозяину.

Добрый друг твоего кровного отца».

 

 

Глава 2

 

Айшель

Не хочу ехать на скачки.

Не желаю в ближайшие день-два покидать дом. Не могу, не смею оставлять Эстеллу одну.

Но приходится, несмотря на мои желания и возражения.

Словно заново переживаю тот день, когда мы с Лиссет и Беваном ушли из общины, только на сей раз меня уговаривает не Беван, а Дрэйк и не одна Тайя уверяет, что всё будет хорошо и с Эстеллой ничего не случится, но и Кадиим тоже. И уводят меня не от кроватки, где спит моя ничего ещё не подозревающая дочь, но из комнаты, которая, кажется, Эстелле понравилась, от малышки, смотревшей на мать растерянно, непонимающе. Девочка недоумевает искренне, когда я перед отъездом захожу в детскую попрощаться, с любопытством живым, ярким тянется к шляпке с вуалью, просится со мной. Тайя говорит, кататься на машине Эстелле тоже понравилось, как только она перестала пугаться производимого транспортом шума, что, впрочем, произошло быстро, – и я с трудом подбираю слова для отказа. Дрэйк, вдвоём с Лиссет пытавшийся вывести меня из детской, обещает Эстелле и поездку на машине, и красивое платье со шляпкой, чтобы непременно как у мамы, и лошадок, которых она сможет погладить, если захочет. Слёзы, навернувшиеся было на глаза девочки, высыхают мгновенно, дочь начинает с большим вниманием, с большим интересом присматриваться к Дрэйку, будто оценивая в задумчивости, выполнит ли он обещанное. Лиссет шёпотом замечает, что, похоже, мы начали создавать маленького монстра, ведь прежде Эстелле не обещали ничего подобного, не росла она капризной, избалованной манипуляторшей, да и что я могла обещать дочери, пока мы жили в общине, кроме робких надежд?

Теперь всё иначе. У Эстеллы своя комната, полная игрушек, – она впервые в жизни видит столько. Кадиим, готовый – отчего-то я твёрдо в том уверена, – защищать и оберегать её. Родители рядом. И Дрэйк с заманчивыми предложениями, способными завладеть вниманием девочки.

Наконец мы покидаем дом, садимся в машину, и автомобиль выезжает со двора. Лиссет поглядывает на меня сочувственно, Дрэйк непроницаем, Нордан холоден так, что настроение его чувствуют и видят все. Лисица то и дело морщится недовольно, строит гримаски, перехватывая раздражённый, пытливый взгляд Нордана, всё чаще адресованный её шее, прикрытой новым шёлковым шарфиком в тон белой блузке и светлой юбке. С момента приезда дочери Нордан ещё не переступал порога детской, он держится на расстоянии и молчит, прячет горечь разочарования за стеной ледяного показного равнодушия и мне остаётся лишь догадываться, чем заняты его мысли, думает ли он об Эстелле.

На стоянке возле ипподрома уже дожидался господин Юлиан Оррик, и я мимолётно удивилась радостно-нетерпеливому, немного взволнованному выражению его лица. Лиссет первой выпорхнула из салона, предупредив, что позже подойдёт в императорскую ложу, и я кивнула рассеянно.

– Сколь полагаю, это и есть второй ухажёр Лисы? – неодобрительно уточнил Нордан, провожая цепким взглядом Лиссет, спешащую к молодому человеку.

– Господин Юлиан Оррик, колдун из афаллийской гильдии магов, в империю приехал недавно в качестве гостя, – пояснил Дрэйк. – Лиссет представила нас друг другу на прошлом балу.

– Значит, человек.

– Как видишь.

– Забавно, – Нордан вышел из машины, открыл дверь с моей стороны, подал руку, помогая выйти из салона.

– И что же тут забавного?

– При чём здесь господин Игнаси и те тряпки, коими лисичка так старательно обматывает шею.

– Тряпки?

– После возвращения со своей гулянки Лиса перестала выходить из комнаты, не прикрыв предварительно шею, чего прежде за ней не водилось. Лично я нахожу это подозрительным.

– Что в этом такого? – вступилась я за подругу.

В конце концов, только ей решать, как одеваться. Да и я сама, покинув общину, порой стала прятать узор из огненных язычков на правом запястье под длинными рукавами, браслетами или перчатками. Не потому, что боялась демонстрировать этот знак своей принадлежности Дрэйку, но потому, что общество не одобряло татуировок или похожих на них рисунков на теле женщины, тем более на видных чужому взору местах. И символы братства в большинстве своём ничего не значили для посторонних.

– Может быть, ничего, а может быть, лисичка скрывает от нас что-то важное, – Нордан закрыл дверцу.

– Что, например?

– Расспроси поподробнее свою дорогую подругу о её отношениях с Эрином, – по блеску льда в глазах догадываюсь, что Нордану явно известно больше, чем мне, больше, чем он говорит. – Поскольку, как уже упоминалось, господин Оррик всего лишь человек, соответственно, быть причастным напрямую он не может чисто физически… а других оборотней вокруг Лисы не вьётся.

– Норд, я не вполне понимаю… – я бросила растерянный взгляд на Дрэйка, но мужчина лишь посмотрел задумчиво вслед удаляющейся паре.

– Поймёшь, котёнок. Рано или поздно твоей подруге придётся сознаться, – Нордан положил мою руку себе на сгиб локтя и потянул меня к белоснежному зданию ипподрома, чей шпиль на центральной башне рассекал небо, пронзительно-голубое, в редких крапинках облачков.

Мы поднялись в ложу раньше Лиссет и Юлиана, и Дрэйк, не забывая кивать и приветствовать знакомых, сразу провёл нас в императорскую, меньшего размера, менее людную, но обставленную с большим комфортом. Валерия и принц Антонио со свитой уже находились там, расположившись в креслах с высокими спинками, и верный Пушок растянулся на полу подле хозяйки, мешая обслуживающему персоналу. Катаринны нет, равно как и Рейнхарта, да и из дам императрицы, как я заметила, никого. Мы с Дрэйком почтительно поклонились наследнице и принцу, Нордан же остался верен себе – небрежный кивок и кривая полуулыбка, более уместная в дешёвом питейном заведении, нежели в присутствии будущих монархов, однако, вопреки тени неодобрения в глазах сопровождающих Антонио, никто не решился сделать члену братства, даже бывшему, замечание. Обменявшись с нами положенными приветствиями, Валерия указала на один из невысоких коротких диванов позади кресел, и едва мы расселись – я между обоими мужчинами, будто под охраной, – как подали прохладительные напитки. Среди них есть и лёгкие алкогольные коктейли, однако Нордан сам выбрал для меня обычный лимонад с льдом, ещё и подозрительно принюхался к напитку, словно меня могли отравить в императорской ложе. Дрэйк не возражал против действий собрата, лишь время от времени касался моей руки в белом кружеве короткой перчатки и не обращал внимания на косые удивлённые взгляды со стороны присутствующих.

– Моей матери нездоровится сегодня, поэтому она, к сожалению, не сможет почтить нас своим присутствием, – вполголоса пояснила Валерия, обернувшись к нам. – Увы, сказать того же о господине Рейнхарте я не могу.

– Что же, будем рассчитывать на его благоразумие, – ответил Дрэйк.

– Как можно рассчитывать на то, чего нет? – парировал Нордан и повернулся ко мне, спросил шёпотом на самое ухо: – Как ты себя чувствуешь? Не слишком жарко?

– Нет, всё хорошо, – я заставила себя улыбнуться как можно беспечнее.

Просто я хочу быть в другом месте.

С дочерью дома, а не терпеть здесь чужие взгляды, вкрадчиво жужжащие мушиным роем, равно осуждающим и непонимающим.

Мы ведь не в Гаалии и даже не в Афаллии.

А в империи не принято столь откровенно демонстрировать нетрадиционный союз. Особенно в высшем свете. Особенно в присутствии высокопоставленных особ, пусть бы Валерия и Антонио меньше всех придавали значение факту, какое количество мужчин меня сопровождало и кем мы друг другу приходились.

Время тянется удручающе медленно. Объявление участников, один заезд, оглашение результатов.

Другой заезд.

Третий.

Кто-то наблюдает за происходящим на ипподроме с вежливым интересом, кто-то с любопытством более искренним, а кто-то и вовсе держится в глубине ложи, шепчется, обсуждая вещи, несомненно, весьма далёкие от лошадей и жокеев. И мне кажется, что говорят о нас, я будто возвращаюсь в детство и вновь слышу приглушённые голоса за спиной, недоумевающие, зачем такую странную девочку привели на детский бал, зачем хозяева дома послали приглашение лорду Ориони, запятнавшему имя своего рода браком с девицей из ниоткуда и рождением дочери, чья чужеродность нашла слишком уж яркое отражение что в редкой для Феоссии внешности, что в поведении одиночки замкнутой, чурающейся других детей.

А я просто не знала, как дружить с ними, не понимала, чего от меня хотят, и удивлялась, когда не понимали меня, почему надо мной смеялись и говорили обидные слова.

Жара усиливалась. По углам ложи расставлены включённые вентиляторы, но свежего воздуха они давали меньше, чем можно было ожидать, скорее гоняли взад-вперёд воздух раскалённый, душащий, и к аромату дорогого парфюма примешивался тонкий, въедливый запах пота. Теперь исходящий от Нордана холодок обратился благом, постепенно я, едва отмечая, что делаю, передвинулась ближе к мужчине, прижалась. Дрэйк, чуть подавшись к креслу наследницы, иногда обсуждал что-то вполголоса с Валерией, однако я не прислушивалась к их беседе, вяло наблюдая за заездами, размышляя, действительно ли за нашими спинами говорят о нас, или то всего лишь мои страхи, подкреплённые детскими воспоминаниями и отсутствием привычки к выходам в свет?

– Уверена, что всё хорошо? – спросил Нордан.

Он спрашивал о моём самочувствии постоянно, наверное, каждые десять минут, если не чаще, заглядывал в лицо, принюхивался, придирчиво разбирая палитру эмоций. Подавал бокал с лимонадом, забирал, хотя я сама могла спокойно дотянуться до круглого столика по другую сторону дивана, следил, чтобы у меня всегда был свежий охлаждённый напиток.

– Хорошо. Только жарко.

Дрэйк бросил на нас быстрый встревоженный взгляд и Нордан в ответ едва заметно качнул головой.

– Ваше императорское высочество, Ваше высочество, – бесшумно подошедшая Лиссет изобразила не особо элегантный реверанс перед молодыми людьми, дождалась одобрительного кивка от Валерии и присела на краешек занятого нами дивана. – Вы не поверите, кого мы только что видели, – произнесла лисица шёпотом.

– Рейнхарт всё же решил почтить скачки своим присутствием? – уточнил Дрэйк.

– Угу.

– Какой сюрприз, – пробормотал Нордан, явно не обращаясь ни к кому в частности. – И кто тут рассчитывал на его несуществующее благоразумие? Может, ещё зачатки отродясь не водившегося благородства в нём поищем?

– Он не один, – продолжила Лиссет, отчего-то настороженно поглядывая на Дрэйка. – С ним леди Вивиан Дарро.

Я вздрогнула невольно, наклонилась вперёд, чтобы лучше видеть подругу.

– Разве она не должна находиться в Атрии?

– Уж не знаю, что она там должна и кому, но сейчас она здесь. Я узнала её по тому фото и точно тебе говорю – это она.

Я и не сомневаюсь, мне лишь странно, неприятно слышать, что девушка из рода Дарро рядом, не пустой чёрно-белый снимок в газете, далёкий и безопасный, подобно бесчисленным, давно умершим возлюбленным моих мужчин, но живой человек, думающий, чувствующий, существующий здесь и сейчас, как существовала здесь и сейчас Регина.

– К тому же Регина тоже её узнала, – словно услышав мои мысли, добавила Лиссет. – Обозвала девкой из гарема Вэйдалла.

Дрэйк и Нордан то непонимающе переглядывались между собой, то хмуро, подозрительно смотрели на нас с лисицей. Запахи тоже полны искреннего недоумения, и я вдруг насторожилась.

– Беван вам не рассказал?

– О чём? – Дрэйк напряжён.

– Не рассказал, су… змеиный он сын, – констатировала Лиссет. – Ай да Беван, ай да молодец. А ваши друзья-собратья из Атрии ничего не писали?

– Перепиской с Вэйдом и Галеном занимается Бев, – ответил Нордан сухо.

– И что же, он вам ничего не показывает?

Нордан поморщился недовольно при слове «показывает», Дрэйк качнул головой.

– Читает, – поправил Дрэйк. – Однако, похоже, далеко не всё. К тому же они обмениваются записками на зашифрованном языке, который Беван и Вэйдалл сами же и изобрели вскоре после вступления в орден. Этот язык известен только младшему поколению…

– То есть тебе он неизвестен, – догадалась лисица и перевела вопросительный взгляд на сидящего рядом с ней Нордана.

– Я не читаю каждую записульку от Вэйда, – откликнулся тот раздражённо. – Хотя, видимо, стоило.

– Понятно, – протянула Лиссет.

– Что-то случилось? – обернулась к нам Валерия.

– Всё в порядке, Ваше императорское высочество, – Дрэйк коснулся моей руки и поднялся. – Всего лишь неучтённые гости…

Я не смотрела в сторону входа в императорскую ложу, но поняла всё по мгновенно застывшему Дрэйку. По терпкой, насыщенной растерянности в его запахе и резко усилившейся ледяной горечи – Нордана. По недоумению в глазах наследницы и насторожившемуся Пушку. Медленно, страшась увидеть то, что видеть я не захочу, повернула голову к входу, вместе со всеми присутствующими устремляя взгляд на Рейнхарта и замершую рядом с ним девушку.

Она красива. Рост, пожалуй, средний – каблуки и расстояние не позволяли судить о том наверняка, – но ниже меня. Тёмно-каштановые локоны присобраны сзади и с продуманной элегантностью рассыпаны по плечам, увенчанные даже не шляпкой – приколотыми к волосам блестящими чёрными перьями наподобие павлиньих. Узкое скромное платье сдержанного оттенка болотной зелени, открытое ровно настолько, насколько требовали строгие правила посещения мероприятий такого уровня и не более, подчёркивало стройную, изящную фигурку. Карие глаза под длинными ресницами с интересом живым, по-детски ярким осматривали ложу и собравшихся в ней людей.

Она юна. Прелестна.

И, подобно другой девушке из рода Дарро, начисто лишена тех экзотических для этой части континента черт, что неизбежно выделяли меня, что будут выделять Эстеллу, когда дочь станет старше.

Она неуловимо похожа на ту, другую. Не точная копия, нет, и, наверное, если бы когда-то увиденный портрет Дайаны не отпечатался в моей памяти, словно навечно высеченный в камне, то я бы едва ли узнала её, едва ли поймала те лёгкие мазки-наброски общего сходства, обычно отличающего близких родственников. Цвет волос, глаз, прямой, смелый взгляд, во времена смертной жизни Дрэйка считавшийся дерзким… десятки и сотни незначительных, неважных для посторонних мелочей, из которых складывался образ дорогого человека.

Удивлённый взгляд Вивиан наконец остановился на нас и мгновенно стал растерянным, но не при виде Дрэйка. Девушка заметила двуглавого пса и теперь изумлённо рассматривала редкого, никогда прежде не виденного зверя.

Я боюсь взглянуть на Дрэйка. Не знаю, кого видит он – незнакомку, похожую на когда-то погибшую невесту? Внезапно явившегося призрака из прошлого? Тень старых воспоминаний? Или давным-давно похороненную мечту, что ожила вдруг на его глазах?

Жарко. Во имя Серебряной, как же жарко!

Валерия и Антонио обменялись недоумевающими взглядами. Один из мужчин в строгих чёрных костюмах, стоявших при входе в ложу, шагнул было к Рейнхарту, второй обернулся к наследнице, но Валерия посмотрела на Дрэйка и отрицательно качнула головой. Мужчины отступили, позволяя старшему и его спутнице пройти, – и впрямь, чем поможет охрана, разве она сумеет остановить Рейнхарт, если дело дойдёт до открытого противостояния? Пушок поднялся, одна голова вопросительно глянула на меня, будто испрашивая разрешения, другая оскалилась.

– Спокойно, Пушок, – Валерия потянулась, погладила правую голову.

– Это из-за неё весь шум? – уточнил Нордан, скользнув по Вивиан холодным оценивающим взором. – И что в ней такого особенного?

– Она из рода Дарро, – шёпотом напомнила Лиссет. – К нему же принадлежала погибшая невеста Дрэйка.

– И что? Сколь мне известно, Дарро весьма плодовиты и сейчас их род насчитывает, по меньшей мере, три ветви, рассеянные по разным королевствам, и кучу народу, из коего ветви эти состоят, подчас связанного между собой исключительно условным родством.

Рейнхарт приблизился к Валерии и принцу, поклонился. Вивиан, чуть приотстав, следовала за собратом. Замерла за его спиной, потупилась, неловкая, скованная явно непривычной для неё обстановкой, чужими взглядами, исполненными цепкого любопытства, жгучего непонимания.

– Ваше императорское высочество. Ваше высочество, – Рейнхарт жестом велел Вивиан выступить вперёд. – Позвольте представить мою юную протеже, леди Вивиан Дарро.

Девушка присела в глубоком реверансе, по-ученически выверенном, куда более почтительном, нежели Лиссет несколькими минутами ранее.

– Леди Дарро только вчера прибыла из королевства Атрия и впервые что в империи, что в столице, – продолжил Рейнхарт с любезной улыбкой, почти демонстративно не глядя в нашу сторону.

В горле пересохло, несмотря на только-только допитый лимонад. Наверное, даже если бы я решила сейчас сказать что-то вслух, то не смогла бы выдавить ни звука, кроме разве что жалкого сипа.

– Добро пожаловать в Эллорийскую империю, леди Дарро, – ответила Валерия вежливо, сдержанно. – Надеюсь, вам понравится в нашем прекрасном городе, и вы сможете по достоинству оценить его красоты, нашу культуру и гостеприимство. Господин Рейнхарт, а где же ваша прежняя спутница, госпожа Ритт?

– Увы, Ваше императорское высочество, госпожа Ритт заболела и потому не смогла сопровождать меня как обычно.

– Заболела? – беспокойство в голосе Валерии казалось настоящим, искренним. – О, с ней ведь всё хорошо?

– Не тревожьтесь, Ваше императорское высочество, ничего серьёзного. Уверен, Веледа поправится в самое ближайшее время.

Я провела подушечками пальцев по открытой части собственной руки, удивляясь и тому, как суха, горяча на ощупь моя кожа, и что чувствую жар сквозь кружево перчатки. Исходящий от Нордана холод больше не спасал, воздух вокруг накалился так, словно палящие солнечные лучи выжгли дотла любой намёк на свежесть, хотя на самом деле солнце едва-едва коснулось барьера ложи.

Дрэйк по-прежнему стоял рядом, будто окаменевший под гипнотизирующим взглядом змеедевы, и в висках ломило от странной, непроходящей растерянности в запахе, точно и аромат застыл в неподвижности, захваченный врасплох нежданными действиями неприятеля.

– Шель?

Обеспокоенный голос Нордана доносился словно издалека. Я облизнула губы, пересохшие не меньше горла, шевельнулась, ощущая своё тело одеревеневшим, чужим.

И полным злого жара, щиплющего кончики пальцев.

Пушок сел и заскулил вдруг, тонко, жалобно. Вивиан не без опаски посмотрела в нашу сторону, улыбнулась робко, неуверенно.

Нам всем или Дрэйку?

– Ах да, чуть не забыл, – Рейнхарт небрежно повернулся к нам, будто и впрямь успел позабыть о нашем присутствии и вспомнил лишь сейчас, легонько подтолкнул Вивиан ближе к Дрэйку. – Леди Дарро, это Дрэйк, мой бывший ученик и ещё один член братства…

– Тоже бывший, – вмешался Нордан, поднимаясь.

Краем глаза я отметила, как старший коснулся локтя девушки – точно куклу за веревочки дёргал, направляя по своему разумению, – и Вивиан послушно подала руку для поцелуя.

Совсем необязательного…

Я вскочила прежде, чем Дрэйк, не сводивший с Вивиан пристального, задумчивого взгляда, машинально подхватил узкую кисть, а Нордан встал между мной и Вивиан. И раньше, чем девушка успела отшатнуться, ударила её выше запястья. Вивиан вскрикнула, отпрянула, схватившись за протянутую было руку другой, и я увидела продолговатый, болезненно-красный след свежего ожога.

Ожога, оставленного мной.

 

* * *

 

Веледа

Бар «Роза Эллораны» действительно находился недалеко от нынешнего моего укрытия – всего-навсего в соседнем квартале. В кабинете на первом этаже, служившем заодно и библиотекой – весьма скромной библиотекой, если не скудной, надо отметить, – нашлись и карта, и пара затрёпанных путеводителей по столице. Пользуясь отсутствием Бевана, я на цыпочках, словно мелкий незадачливый воришка, прокралась в кабинет, суетливо, опасаясь быть застигнутой на месте преступления, пошарила по полкам книжного шкафа и ящикам письменного стола и, найдя искомое, торопливо вернулась с добычей в спальню.

Хотя кому какое дело, что мне могло потребоваться в кабинете?

Впрочем, по пути мне никто не встретился.

Значительно больше времени ушло, чтобы выяснить примерное местоположение самого этого дома относительно бара. Адреса никто не называл, табличка с названием улицы и номером дома если и есть, то на ограде с внешней стороны, а покинуть границы полога, несмотря на заверения неизвестного автора записки, я не решилась.

В любом случае это ловушка. Даже если предположить, что этот невесть откуда взявшийся друг не работает на Рейнхарта и не является частью очередного плана старшего, то доверия он, кем бы ни был на самом деле, всё равно не вызывает. Не знаю, были ли у моего настоящего отца друзья, тем паче друзья, которых можно назвать добрыми, однако едва ли они могли дожить до наших дней.

И скольким людям и нелюдям может быть известно, кто я? Кроме тех, кто живёт сейчас под этой крышей, о моём истинном происхождении знал Рейнхарт, разумеется. Возможно, собратья в Атрии, хотя не факт.

Кто ещё?

В том-то и дело, что больше никто.

А он знал. Подчеркнул момент сей, уточняя, что не причинит вреда дочери Герарда.

И хуже всего, закономерное недоверие и страх вновь оказаться в руках Рейнхарта боролись с въедливым любопытством и какой-то иррациональной, безумной надеждой. Чем дольше я размышляла о личности нежданного благодетеля, тем сильнее становилось желание пойти на встречу, увидеть этого нечеловека – он точно не обычный человек, если только не лжёт о себе, – узнать то, что могло быть известно ему. Узнать больше о своих родителях, больше, чем написано в учебнике истории, больше, чем мог бы рассказать Дрэйк. Узнать о маме… если папу скупо, но помнили старшие собратья, то сохранить память о маме некому. Как её звали, кем она была…

Какой она была.

Ныне и вовсе казалось, будто Рейнхарт и лица её не запомнил… а может, и впрямь не запомнил. Очередной убитый, один из великого множества оставленных за спиной трупов – сколько их было за всю долгую, бесконечно долгую жизнь старшего? Кровь невинной жертвы, не значащая для Рейнхарта ровным счётом ничего.

Как и для Бевана… не думаешь же ты, что Беван убивал сугубо из необходимости, защищая себя, когда не оставалось иного выбора? Они все одинаковы, эти члены братства бессмертных. Чужая жизнь им не важна, в их глазах она представляет ценность лишь до тех пор, пока обладатель её нужен ордену… пока он выгоден…

Я раздражённо закрыла путеводитель, положила его поверх второго и сложенной карты, сжала пальцами виски, словно нехитрое это действие могло избавить от настойчиво пульсирующей мысли. От вкрадчивого шепотка, что возникал в глубине сознания, подтачивая изнутри, донимая назойливо.

Ты тоже выгодна… пока выгодна. Но однажды и ты потеряешь ценность… для Нордана ты уже сейчас досадная обуза, для Дрэйка – карта неясного ещё номинала, остальные попросту не понимают, что ты такое… а для Бевана ты – самка, к которой тянет исключительно на инстинктах… и как только он получит своё, как только удовлетворит все желания, включая продиктованную природой тягу к размножению с подходящей самкой, ты станешь не нужна… станешь никем… племенной кобылой, как было во времена твоего отца…

В висках заломило столь резко, сильно, что на мгновение перед глазами потемнело, дыхание перехватило, и к горлу подступила тошнота. Я стиснула зубы, сдерживая стон, оглядела комнату заново – должно же быть в этом доме средство от головной боли?

Убогая жизнь с убийцей – вот что ждёт тебя, такова твоя будущая участь. Посмотри, что окружает тебя сейчас? Ещё не нищета, но уже близко. Ты скрываешься, ты заточена здесь, как в клетке, и ради чего? Ради иллюзии свободы, ради призрака семейных отношений?..

Разве что у Айшель попросить, по-моему, она единственная в доме, кому могут потребоваться лекарства.

Когда исчезнет Беван, ты станешь свободна по-настоящему. Никто не свяжет тебя узами привязки, не прикуёт незримыми цепями к мужчине, который тебе не нужен, который тебя недостоин… ты должна успеть прежде, чем он сделает с тобой то, что невозможно будет обратить…

Ради Кары, при чём здесь привязка?!

Встав с кровати, я прошлась по комнате, без особой надежды найти что-то от головной боли просмотрела содержимое всех ящиков в спальне.

Конечно же, ничего. Да и откуда взяться лекарствам в комнате бывшего члена братства? Даже без бессмертия Беван остаётся нечеловеком с нечеловеческими возможностями, ускоренной регенерацией и невосприимчивостью к человеческим болезням.

И всё же он смертен… его можно убить… ты можешь его убить… и освободиться…

Боль усилилась, забилась молоточками в висках, оседая горечью на языке, и я в порыве накатившей вдруг ярости смахнула с покрывала карту с путеводителями. Наклонилась, подобрала карту и принялась рвать изломанную на сгибах бумагу на клочки. Почему, ну почему в этом дурацком доме нет самого необходимого?! Почему я вынуждена торчать тут, точно преступница в камере? По какому праву Беван решает за меня, решает, что для меня лучше?

О-о, как же я его ненавижу…

– Веледа?

Я застыла с остатками карты в руках. Беван стоял на пороге спальни и рассматривал меня удивлённо, обеспокоенно и непонимающе, и я внезапно осознала, как ужасно выгляжу – растрёпанная, с наверняка перекошенным от злости лицом, раздирающая, словно безумная, несчастную карту. И боль отступила в ту же минуту, отхлынула, растворившись без следа.

Ядовитые, поганенькие мыслишки исчезли.

Равно как и очевидный, вменяемый повод для приступа ярости.

– Веледа? – повторил Беван, вошёл в комнату и дверь за собой закрыл. Приблизился ко мне, глянул на бумажные клочки у моих ног. – Что ты делаешь?

Схожу с ума, вероятно.

– Я… – голос звучал хрипло, жалко.

– Зачем тебе путеводитель? – Беван подобрал обе брошюрки, повертел в руках.

– Я… – я положила то, что осталось от карты, на край постели, взяла с тумбочки возле кровати записку и протянула мужчине. – Вот что пришло в твоё отсутствие.

– Что за друг? – уточнил Беван, пробежав глазами по скупым строкам.

– Не знаю, – пожала я плечами.

– Почерк вроде незнаком, – Беван бросил путеводители на кровать и поднял записку повыше, рассматривая тонкую бумажку на просвет.

– Не думала, что у моего отца вообще были друзья, – я опустилась на корточки и принялась собирать клочки карты, пытаясь скрыть за нехитрым этим действием собственную растерянность, непонимание происходящего, страх.

А если я и впрямь схожу с ума?

Сначала сны.

Затем мысли едкие эти, словно и мои, и чужие одновременно.

Убийство во сне.

Теперь приступ беспочвенной ярости.

Глупые, мелочные придирки к недостаточно роскошным условиям и острое желание обвинить во всём Бевана.

Желание убить его. Наяву.

– В братстве же запрещены любые привязанности, дружеские отношения с кем-либо в том числе.

– Запрещены, – не стал спорить Беван. – Поэтому большее, чем мы обзаводимся на протяжении стольких лет, – это полезные знакомства и иногда кружок необременительных приходяще-уходящих дружков-приятелей, которые скорее собутыльники, нежели настоящие друзья. Но никто не запрещает нам поддерживать достаточно тесные дружеские отношения внутри круга, наоборот, это приветствуется. Вон, Гален и Вэйд друг от друга никуда, даже во время партий регулярно мотались друг к другу в гости… Правда, вряд ли у собрата Герарда могли остаться друзья в круге – всё его поколение погибло тогда же, когда и он.

– Тем более друзья, прожившие два с половиной века и знавшие обо мне, – я сложила обрывки в одну кучу и заметила, как Беван нахмурился. – Что?

– Он действительно убрал собачек Рейнхарта?

– Каких собачек?

– «И не опасайся соглядатаев Рейнхарта. Более они ничего не донесут своему хозяину», – зачитал мужчина вслух и глянул на меня сверху вниз. – Рейнхарт приставил пару-тройку своих собачек… людей следить за домом. Что же получается, наш неизвестный друг их убрал? Подожди здесь, – велел вдруг и, сунув записку в карман куртки, стремительно вышел из спальни.

Будто я могла куда-то сбежать.

Переложила бумажную горку на секретер, а путеводители на тумбочку, села на край постели, с нажимом помассировала виски.

А если прошлый сон – отнюдь не сон? Или, вернее, не совсем сон? Откуда мне знать, что именно Рейнхарт делал со мной? Теперь я ясно понимала, что старший в числе прочего экспериментировал надо мной, проверял результаты действия снотворного и вовсе не ради меня, моих безопасности и будущего, но чтобы, может статься, впоследствии применить на собратьях. Я ведь унаследовала дар и кровь отца, соответственно, с высокой долей вероятности и снотворное, и яд будут действовать на нас примерно одинаково. Даже если бы с усыплением Нордана что-то пошло не так, если бы он, допустим, проснулся раньше срока, то всё равно у Рейнхарта оставалось достаточно времени, дабы внести изменения в состав… увеличить дозу или повысить концентрацию того или иного компонента… сомневаюсь, что старший не продолжил исследования.

И следует признать – меня отпустили. Позволили сбежать из императорского дворца не потому, что Беван так умён, ловок и хитёр, а потому что Рейнхарту не было нужды удерживать меня. Зачем, если тут, в стане противника, я буду более полезна?

Например, убью Бевана.

Или причиню вред Эстелле.

Или выведу малышку из-под защиты полога и преспокойно передам в руки Рейнхарта.

Беван отсутствовал недолго. Вернулся, недоверчиво покачал головой.

– Убрал, – сообщил удивлённо. – Ни одного нет… вовремя, надо заметить. Нет собачек – некому доложить об Эстелле. И о твоём походе в бар.

– Я собираюсь идти в бар? – опешила я. Как-то я не предполагала, что Беван вот так запросто разрешит мне пойти.

– Почему нет? – мужчина улыбнулся шальной беззаботной улыбкой. – Подозреваю, ты никогда не была ни в одном баре. Там бывает довольно любопытно… иногда.

– А ты не думаешь, что это ловушка?

– Возможно.

– И что же, отпустишь меня?

– Нет. Я пойду с тобой.

– Едва ли этот так называемый друг станет разговаривать со мной в твоём присутствии, – напомнила я справедливости ради.

– Не волнуйся, мы разделимся, и я замаскируюсь так, что он меня не узнает, даже если ему случалось видеть меня.

Как обладатель настолько яркой, привлекательной внешности сможет остаться неузнанным? Мне-то всяко казалось, что Бевана можно узнать всегда, везде и при любом освещении.

Тем не менее, возражать я не стала. Пусть будет маскировка и бар.

И вдруг этот «друг» не соврал и ему что-то известно о моих родителях, о моей маме? Хотя бы совсем чуть-чуть, хотя бы несколько слов… я согласна на всё, на любую малость.

Лишь бы узнать.

 

* * *

 

Айшель

Возвращение домой отложилось в памяти набором разрозненных картинок, ярких, малопонятных, похожих больше на сон, нежели на реальность.

Суета в императорской ложе, вызванная не столько моим ударом как таковым, сколько самим фактом необычного происшествия.

Растерянность, детская обида, гримаса боли на хорошеньком личике Вивиан и задумчивый, исполненный живого любопытства взгляд Рейнхарта, взгляд исследователя, обнаружившего нежданно-негаданно занятную диковинку. Едва ли старший ожидал подобной реакции, однако она, вне всякого сомнения, заинтересовала его. Рейнхарт принёс свои извинения Валерии и Антонио и поспешил увести Вивиан прочь – задерживать его, по сути, не за что, да и незачем, старший если и не получил что хотел, то наверняка узнал новую для себя информацию.

Круговерть лиц передо мной.

Куда более искренние извинения Валерии, недовольство, обеспокоенность Нордана, попытки Пушка утешить меня. Пёс путался под ногами, заметно раздражая Нордана и вынуждая Лиссет вздрагивать каждый раз, когда он оказывался рядом.

И странная, пугающая холодность Дрэйка.

Неловкое, быстрое прощание с Валерией и Антонио, из которого я запомнила лишь, что произносить все положенные фразы, выражать почтение и благодарность за приглашение пришлось Лиссет. Нордан разрывался между желанием увезти меня подальше и разыскать Рейнхарта, Дрэйк молчал.

Молчание, тяжёлое, давящее неимоверно, продолжилось в салоне автомобиля.

Злость, тревога Нордана оседали на языке клюквенной кислинкой, слишком сильной, едкой, будто мне на самом деле пришлось съесть целую тарелку этих ягод. Запах же Дрэйка отдавал горечью высушенной солнцем земли, изнуряющим зноем, столь тесно переплетающимся с моим собственным жаром, что вскоре я уже перестала разделять их, пытаться отличить его эмоции от своих, от своего физического состояния. Сидящая рядом Лиссет хмурилась, присматривалась ко мне озабоченно, держала за руку, хотя поначалу я старалась избегать прямого контакта с кем-то, кроме Нордана и Дрэйка. Сомневаюсь, что их так легко обжечь, а значит, им я вряд ли могла навредить, даже ненароком, неумышленно.

Постепенно жар отступил, словно его и не было, и едва машина миновала ворота и остановилась перед крыльцом, как я первая вышла из салона и заторопилась в дом. Я хотела понять только, безопасна ли я для Эстеллы, не случится ли чего-то плохого, когда Звёздочка окажется рядом. Дочь в обнимку с игрушечным барсом мирно спала в своей кровати, встретивший меня в холле Кадиим заверил, что за время нашего отсутствия не произошло ничего необычного, Эстелла вела себя хорошо, не капризничала, она накормлена и никто, кроме духа и Тайи, к ней не приближался. Я поблагодарила Кадиима и, не дожидаясь остальных, поднялась на второй этаж и укрылась в детской, отчасти по привычке, привитой жизнью в тесном чрезмерно доме, где нет лишних апартаментов и отдельных личных комнат, отчасти из малодушия, нежелания смотреть в лицо своим страхам. Я не голодна, физически чувствовала себя вполне обыкновенно, жара нет. В спальне дочери я отложила сумочку, сняла шляпку и перчатки, присела на край подоконника и провела пальцами по своим рукам, убеждаясь, что кожа моя тёплая на ощупь, и ничего более.

Должно быть, это она, сила янтарной малышки. Просто удивительно, как же рано, быстро она проявляется…

И какие сюрпризы преподносит.

Я не держала зла на Вивиан Дарро – она такая же марионетка Рейнхарта, как и Веледа, – я не имела намерений причинить девушке вред… но всё-таки причинила, пусть и не до конца осознанно. Теперь, в тишине и безопасности дома, прислушиваясь к дыханию спящей дочери, я задумалась невольно, могло ли дело ограничиться одним ожогом или мне по силам было сразу сжечь ни в чём не повинного человека, спалить на месте, будто клочок бумаги в пламени камина? Она же ничего не сделала, только подала руку для поцелуя – обычный жест, принятый с давних времён в высшем обществе, значащий ровно столько же, сколько и всякое дружеское рукопожатие. Рейнхарт явно не рассчитывал на подобное, судя по реакции, он и вовсе не подозревал, что беременные лунные временно наследовали силу отцов своих нерождённых детей… но чего же он добивался? Очаровать Дрэйка одним лишь видом юной Вивиан?

Не только видом.

Что-то происходило там, в ложе, пока Дрэйк стоял и, словно действительно заворожённый, смотрел на тень давно погибшей невесты. Какое-то воздействие, отголоски которого усиливали жар во мне, провоцируя ответную реакцию.

В дверь тихонько, условно поскреблись – Лиссет всегда так делала, когда Эстелла спала, – и я, встав с подоконника, приблизилась к створке, оглянулась на дочь, проверяя, спит ли. Затем выскользнула в коридор, прикрыла за собой дверь.

– Ты в порядке? – спросила Лиссет обеспокоенно, не повышая, тем не менее, голоса.

– Физически – да.

– А морально?

– Нет… не знаю, – я пожала плечами, ощущая остро и свой страх, и беспомощность, и непонимание, что делать с последствиями этого нового шага Рейнхарта. – Я… мы же знали о Вивиан Дарро, предполагали, что Рейнхарт намерен использовать её, дабы удержать Дрэйка в круге, но…

– Предполагать и увидеть своими глазами – не одно и то же, – заметила подруга проницательно. – Зато ясно, почему он с такой лёгкостью скинул Веледу – зачем она ему теперь, когда есть Вивиан? – Лиссет огляделась, будто в пустынном сумрачном коридоре могли обнаружиться чужие уши, и понизила голос до едва слышного шёпота: – Правда, ледышка всё равно настаивает, что Веледу нам подсунули с определённым умыслом. Кстати, а ты с мальчиками своими разговаривать собираешься?

– О чём?

– Ну-у… для начала просто поговорить, сказать, что всё в порядке… относительном, но всё же…

– Это они и сами поймут по моему запаху.

– Может, им хочется убедиться лично, воочию увидеть…

Я отрицательно покачала головой.

– Лучше я пока побуду с Эсти.

– У Эсти и так полно нянек.

– Лиссет, пойми меня правильно, – я глубоко вздохнула, попыталась подобрать верные слова для разъяснения своего поведения, своей позиции. – Я столько раз видела, как Дрэйк закрывался… от меня, да и вообще от мира, притворялся, играл роль, отталкивал меня, что… я боюсь. Боюсь посмотреть ему в глаза и увидеть глухую стену, маску обычной его отстранённой вежливости, боюсь понять, что вопреки нашим чувствам, привязкам, всему тому, что могло соединять нас когда-то, и тому, что соединяет сейчас, она… она всё же по-прежнему что-то да значит для него. И Вивиан… Вивиан могла растревожить воспоминания эти, разбередить старые раны и… и теперь он будет смотреть на меня и сравнивать… – я запнулась, чувствуя, как сдавило на мгновение горло, как кольнул страх опаляющий, разъедающий изнутри. – Я могу сколько угодно ревновать Норда к Регине, сколько угодно принижать себя, сравнивая с ней не в свою пользу, но при том я знаю, я твёрдо уверена, что она для него – прошлое, которому нет места в настоящем. Норд её не любил. А Дрэйк любил Дайану и такие чувства не исчезают так просто, не проходят бесследно… особенно когда их хранили, берегли столько лет.

– Ох, Шель, – Лиссет улыбнулась сочувственно. – А тебе не кажется, что тем самым ты тоже закрываешься от них, причём от обоих сразу?

– Нет, не кажется, – возразила я упрямо и, не желая продолжать бессмысленный этот разговор, вернулась в спальню Эстеллы.

Звёздочка по пробуждению рада увидеть меня и, глядя на дочь, на счастливую её улыбку, я отодвигаю страхи и тревоги в сторону, забываю о них хотя бы ненадолго.

Мы с Эстеллой провели вместе остаток дня и большую часть вечера. Несколько раз к нам заходили то Лиссет с Тайей, то Кадиим, дух принёс для нас обеих ужин, и я с удовольствием поела в компании дочери, наблюдая, как она, несмотря на нежный возраст, аккуратно, с изяществом настоящей маленькой леди кушает. Запахи подсказывали, что Дрэйк и Нордан дом не покидали, иногда я слышала голос Нордана и Бевана, чувствовала раздражение, беспокойство первого и догадывалась по недовольной интонации второго, что тема обсуждения не из приятных.

Веледа, как и прежде, на глаза не попадалась.

Дрэйк, впрочем, тоже, что страшило не меньше внезапного появления Вивиан и призраков прошлого. Я не слышала его голоса, не ощущала ничего, кроме понимания, что он находится в доме, и только.

Наконец, следуя заведённому ещё в общине распорядку, я уложила Эстеллу спать. Звёздочка не желала расставаться с барсом и по обыкновению попросила сказку на ночь. Из книг в нашем распоряжении только «Лисьи сказки», предусмотрительно привезённые Тайей вместе с вещами Эстеллы. Я мысленно перебрала книги из здешней домашней библиотеки и отмахнулась от мысли спуститься в кабинет на поиски чего-то посвежее зачитанных «Лисьих сказок» – ничего подходящего для маленького ребёнка там не было и едва ли могло появиться за время нашего отсутствия.

Я освободила от игрушек кресло, передвинула его к кровати, достала из ящика комода «Сказки» и уже собралась было устроиться поудобнее, когда в дверь постучали. Отложив книгу на столик подле кровати, я открыла, уже зная, кого увижу по ту сторону порога.

– Можно? – с вежливой полуулыбкой осведомился Нордан, и я отступила, распахнула дверь шире, пропуская его в комнату.

– Конечно. Отчего нет?

– Не знаю, – Нордан вошёл, но приближаться к дочери не стал, замер возле входа, с нарочито беззаботным видом изучая обстановку, словно не сам всё тут благоустраивал, словно не заглядывал сюда с утра, убеждаясь, что детская готова к приёму юной своей хозяйки. – Ты мне скажи.

– Что сказать? – я вернулась к Эстелле, крепко обнимающей барса и настороженно наблюдающей за отцом. Склонилась к девочке, коснулась мягких тёмных кудрей. – Всё хорошо, Звёздочка, папа пришёл тебя проведать.

– Не уверен, что она видит во мне… своего родителя, – тон царапнул утренним недовольством, отголосками разочарования первой неловкой встречи.

– Ещё и суток не прошло с её приезда. Наберись терпения.

– Благо что это моя сильная черта.

Я лишь улыбнулась в ответ на саркастическое замечание, опустилась на край кресла.

Нордан неспешно, обманчиво-равнодушно прошёлся по комнате, продолжая выдерживать дистанцию между собой и кроваткой. Эстелла неотрывно следила за мужчиной, будто пытаясь понять его намерения, предугадать дальнейшие его действия.

– Судя по ощущениям, с тобой всё в порядке и Лиса подтвердила… а ещё добавила, что когда у тебя случается приступ дубового упрямства, то лучше обождать и не трогать тебя до срока. И давно ты стала такой упрямой?

– Не знаю. Мне всегда казалось, это не самая моя сильная черта.

– Но ты же не собираешься теперь прятаться в детской до совершеннолетия Эстеллы?

– Нет, – хотя, говоря откровенно, соблазн был велик.

– Тогда, надеюсь, ты всё же будешь сегодня ночевать в нашей спальне.

– Разумеется.

Я не говорю Нордану, что готова была провести ночь вот в этом самом кресле, возле кровати дочери, лишь бы не сталкиваться сегодня с Дрэйком.

Эстелла крепче обняла барса – кажется, ещё немного, и вовсе задушит, даром что зверь игрушечный, – отвернулась от Нордана и указала на хорошо знакомую ей книгу.

– Сказка, мама.

– Сейчас… – я взяла книгу, провела подушечкой пальца по обрезам страниц с торчащими между ними самодельными закладками и, осенённая идеей, обернулась к мужчине. – Норд, может, почитаешь Эсти?

Два одинаково недоумённых, недоверчивых взгляда скрестились на мне, я же протянула томик Нордану.

– Мы всегда на ночь читаем какую-нибудь сказку… здесь много хороших историй… без лишних жестокостей.

Мужчина приблизился нерешительно, забрал у меня книгу, повертел в руке. Нахмурился едва заметно, в глазах мелькнула тень узнавания.

– Она всё ещё у тебя?

– Да, – я поднялась. – Я сохранила оба ваших подарка – твою книгу и тот жемчужный гарнитур от Дрэйка, что надевала на самый первый бал в императорском дворце. Увезла их с собой в общину.

Нордан кивнул медленно, неуверенно будто и занял моё место. Пролистал «Сказки», явно не зная, с чего начать. Я вновь наклонилась, поцеловала Эстеллу в макушку, поправила сползшее одеяло.

– Сегодня тебе почитает папа, а я пойду, но обязательно вернусь утром, когда ты проснёшься, – как бы мне ни хотелось остаться, однако я должна дать Нордану и Эстелле возможность побыть наедине, привыкнуть, принять друг друга. И прав Нордан, вечно укрываться в детской от собственных переживаний, от надуманных мною же страхов я тоже не могу. – Доброй ночи и сладких снов, Звёздочка, пусть пребудет с тобой благословение и защита Серебряной.

Нордан глянул на меня искоса, каплю растерянно, открыл книгу на одной из закладок, пробежался глазами по тексту.

– Эсти не кусается, – шепнула я мужчине на ухо.

– Ещё чего не хватало.

– Зато любит замораживать, если ей что не по нраву.

– Что ж, по крайней мере, в этом мы с ней точно сойдёмся.

Я выпрямилась и, улыбнувшись дочери на прощание, вышла в коридор. Закрыла за собой дверь детской и застыла в нерешительности перед дверью нашей спальни. Из узкой щели между створкой и полом выбивался свет, аромат сандала и лета окутывал легчайшей вуалью. Глубоко вздохнув, я открыла дверь и быстро, не давая себе лишнего времени на размышления, переступила порог.

 

 

Глава 3

 

Айшель

В спальне горели лишь ночники на тумбочках возле кровати, заполняя помещение рассеянным бледным светом. Дрэйк лежал поверх покрывала на своей половине постели, одетый в брюки и белую рубашку навыпуск с расстёгнутыми верхними пуговицами – похоже, он, как и я, ещё не переодевался с момента возвращения с ипподрома, только снял пиджак и галстук. Руки заложены под голову, взгляд устремлён в потолок и никакой внешней реакции на моё появление, даже привычный аромат оставался ровным, без малейших признаков владевших хозяином эмоций. Я осторожно закрыла за собой дверь, приблизилась к кровати, скинула туфли и легла рядом с Дрэйком, вытянулась на покрывале. Несколько минут мы лежали неподвижно, рассматривая давно не крашеный потолок так, словно в целом мире не было занятия увлекательнее.

Мне не нужен тонкий слух оборотня, чтобы знать, что в соседней комнате всё идёт своим чередом, что там двое близких стараются наладить контакт, навести первые хрупкие мостики доверия, принятия друг друга. Пожалуй, мне каплю беспокойно, но оттого, что не привыкла я оставлять Эстеллу одну.

Нордан справится, я уверена.

А справлюсь ли я? Не с дочерью, но с призраками прошлого своих мужчин, с чувствами и связями, которые нельзя отбросить просто так, будто вещь ненужную, позабытую наполовину?

– Как Эстелла? – Дрэйк всё же нарушил молчание первым.

– Хорошо. С ней Норд. Он ей читает и… Мне кажется, он боится подходить к Эсти, хотя вряд ли признается в этом.

– Полагаю, будь я на его месте, и дела обстояли бы не лучше.

– Думаешь?

– Я подозреваю, что наши отцовские инстинкты могут быть несколько сильнее человеческих и большинства других видов. Возможно, это наследственное, возможно, результат долгой жизни с мыслью, что потомства как такового быть у тебя не может.

И вдруг появляется ребёнок. Хрупкий беззащитный малыш, не только зависящий от тебя, но твоё продолжение, твоя плоть и кровь.

– Вы их избалуете, – я инстинктивно коснулась живота, словно могла даже на таком маленьком сроке ощутить движение малышки.

– Необязательно, – возразил Дрэйк с твёрдой, непреклонной убеждённостью.

– Избалуете. Уже балуете. Зачем Эсти столько игрушек? – я улыбнулась, вспомнив, с каким изумлением, растерянностью Звёздочка осматривала своё новое королевство и его сокровища.

– У детей должны быть игрушки. Особенно у Эстеллы.

– А Норд считает, что ей нужны книги. Эсти и трёх нет, когда ещё она научится читать?

– Всестороннее развитие ребёнка начинать никогда не рано. Я не склонен придерживаться того устаревшего мнения, будто бы с девочки довольно общего среднего образования и пары-тройки умений, положенных леди, если девочка благородного происхождения.

Вернувшись в Эллорану, я увидела, как изменился мир. Не только за годы моего отсутствия, но и по сравнению со временами моего детства и отрочества, по сравнению с жизнью в феосской провинции. Эстелла пойдёт совсем в другую школу, никто не отправит её в пансион для благородных девиц, который постепенно отживает свой век. Она будет учиться по другой программе, получит другое, отличное от моего, образование, а после ей не придётся выбирать между храмом и замужеством. Звёздочка сможет поступить в университет, уже сейчас есть высшие учебные заведения, куда принимают девушек. Сможет устроиться на хорошую работу, куда будет ходить ради удовольствия и самореализации, а не из исключительно нужды в деньгах. Кто знает, может и карьеру сделает, пусть ныне карьера и считается ещё сугубо мужской прерогативой.

У них обеих всё-всё будет иным.

Я повернулась к Дрэйку, приподнялась на локте, чтобы лучше видеть его лицо.

– А как… ты?

Дрэйк ответил не сразу. Помолчал немного, продолжая смотреть в потолок.

И, казалось, в наступившей тишине, напряжённой, терпкой, я вот-вот услышу голос Нордана, читающего Эстелле в соседней комнате.

– Странное ощущение, – произнёс Дрэйк наконец, тоном суховатым, отстранённым. – Раздражающее осознанием… потерянности, дезориентации. И понимаешь, что происходит нечто, чего быть не должно, и ничего-то поделать не можешь.

– Как во сне?

– Почти.

– Но ведь оно… это воздействие… прошло? – я вгляделась в черты лица, в россыпь огненных искр в глазах.

– Привороты на нас не действуют. Не должны, по крайней мере. Пожалуй, я бы назвал это кратковременным помутнением разума, часть которого достигнута за счёт эффекта неожиданности, – хмурая складка пересекла лоб, искры стали чуть ярче. – Беван уже связался с Атрией. Сколь помнишь, в прошлые выходные Вэйдалл и Гален решили узаконить отношения со своей сиреной…

– И для того отправились в Гаалию, – кивнула я.

– На следующий день они переместились обратно в Тирс, но юную леди Дарро хватились лишь поздним вечером, когда её мать поняла, что дочь домой не вернулась, и сообщила об этом Вэйдаллу. По словам прислуги, девушка просто ушла из дома вскоре после полудня, сославшись на встречу с друзьями, по своей воле, никто её не похищал и не уводил силой, во всяком случае, если подобное и имело место, то за пределами поместья Дарро.

Не похоже, чтобы Вивиан привели в императорскую ложу насильно.

– Естественно, ни друзья, ни кто-либо ещё больше не видели леди Вивиан в Тирсе. Гален и Вэйдалл подозревали, что Рейнхарт может быть замешан в исчезновении леди Вивиан, но никто из них не ожидал, что она появится в империи на следующий же день. Да, и Беван наконец соизволил поведать о некоторых нюансах использования молодой леди, – Дрэйк повернул ко мне голову, посмотрел пристально, выжидающе – впервые с момента, как мы покинули ипподром. – Тебе известно об этом?

– Я… – теперь растерялась я. Отвела взгляд, села. – Немного… в общих чертах. Беван не рассказывал подробностей, но… я сама предположила, основываясь на… её схожести…

– Схожести с кем?

– С ней… – мой голос звучит едва слышно, вот-вот растворится бесследно в поднимающейся изнутри пустоте. – С твоей… погибшей невестой.

– Дайаной? – удивление кажется неподдельным.

– Да… разве она… Вивиан… не показалась тебе… знакомой? – каждое слово вырывается на волю с трудом, через силу, мне приходится выдавливать их, вымученные, жалкие. – Она ведь похожа… немного. И тоже красива… И она Дарро…

– Норд прав: род Дарро весьма многочислен и год от года меньше не становится, – судя по шороху, Дрэйк тоже садится. Я чувствую его тепло, чувствую, как мужчина придвигается ближе ко мне. – Моя мать принадлежала к роду Дарро. Мы с Дайаной приходились друг другу кузенами, впрочем, родство было не слишком близким и потому не являлось препятствием для брака. В те времена подобные брачные союзы между дальними родственниками только приветствовались.

Я бессмысленно качаю головой, не зная, как объяснить собственные страхи, сомнения, и Дрэйк вдруг обнимает меня, прижимает к груди. Я погружаюсь и в тепло, и в аромат, густой, пряный, окунаюсь, словно в освежающую воду прохладного источника после знойного дня, ощущаю, как отступает постепенно внутренняя пустота.

– Айшель, не стану лгать, уверяя, что само появление леди Вивиан не вызвало никаких эмоций, – Дрэйк говорил негромко, спокойно. – Вызвало, и более чем противоречивых, однако предполагаемая её похожесть на Дайану была отнюдь не главной. Там, как написал Вэйдалл, несколько факторов, бесполезных по отдельности, но дающих некий заметный эффект в комплексе. Это как минимум неприятно, и я могу лишь догадываться по материализации силы, что успела почувствовать ты… Однако оно не может повлиять ни на нас, ни на привязку. Даже если допустить возможность успешной замены субъекта и достаточную степень обработки, чтобы принять этот субъект как единственно верный, связь не обманешь. Чем старше такие связи, тем труднее их обойти.

И если та неизвестная суккуба права…

То чего я боюсь?

Прошлого, которое осталось в прошлом? Призраков, которых вообразила сама? Собственного неумения говорить вслух о том, чего я опасаюсь?

– Ты закрылся, – прошептала я в неловкой попытке оправдаться.

Да и я тоже. Словно малое дитя, спряталась под кроватью в надежде, что чудовища меня там не найдут.

– Не хотел вываливать на тебя весь свой эмоциональный беспорядок.

– У тебя не бывает беспорядка.

– У всех он случается, – Дрэйк отстранился, мягко взял меня за подбородок, вынуждая посмотреть в тёмные глаза. Улыбнулся, коснулся моих губ лёгким поцелуем.

Я ответила, позволяя себе раствориться в ощущениях, в запахе, погружаясь в них всё глубже и глубже. И за неспешной, одурманивающей нежностью поцелуя пропустила момент, когда оттенок его изменился, а тепло стало сильнее, обращаясь знакомым жаром, что будил во мне огонь. Мужская ладонь легла на моё колено, неторопливо провела вверх по ноге до сбившегося подола платья. Помедлила секунду-другую, будто в задумчивости, и продолжила путь под складками юбки. Остановилась на бедре, и Дрэйк отстранился, глядя на меня так внимательно, словно давно не видел, поглаживая подушечками пальцев второй руки мою щёку. И я потянулась за новым поцелуем, обжигающим, лишающим остатков воздуха что в лёгких, что вокруг, затем неловко повернулась к Дрэйку спиной. Он аккуратно перебросил волосы мне на грудь и принялся расстёгивать платье, касаясь губами то шеи, то открывающейся части спины. Мысль о возможных нечаянных слушателях – жалобы Нордана на превращение частного дома в общежитие более не кажутся столь уж необоснованными – появилась и истаяла, я успела подумать лишь, что не стоит шуметь, дабы не разбудить ненароком Эстеллу, если она уже заснула, да впопыхах снять артефакт и сунуть его под подушку.

Наверное, хоть я и не люблю говорить о вещах столь личных, интимных с кем-то, кроме моих мужчин и Лиссет, но придётся всё же обсудить этот вопрос с Кадиимом. Невозможно всякий раз вспоминать мучительно, надето ли кольцо и куда я его положила, не говоря уже, что таким образом я запросто могу потерять артефакт.

Закончив с пуговицами, Дрэйк мягко развернул меня обратно. Повинуясь уверенным рукам, я приподнялась, помогая снять с себя платье вместе с нижней сорочкой, и откинулась на подушку. Долгий жаркий поцелуй на губах пьянящим вкусом горячего глинтвейна и россыпью вниз по телу, медленно, сводя с ума почти нарочитой неспешностью.

Ладони задерживаются на бёдрах, стягивают последнюю деталь нижнего белья, и я закусываю нижнюю губу – и в предвкушении, и в попытке запереть в себе стон. Отвечаю нетерпеливым движением бёдер на лёгкое, словно мимолётное прикосновение, удивляясь отстранённо, как один и тот же источник огня может сжечь дотла, а может подарить блаженство. Дрэйк выпрямляется, расстёгивает пуговицы на рубашке, снимает и отбрасывает её, и я, охваченная внезапным порывом, сажусь рывком, дотрагиваюсь до мужского тела, неестественно горячего даже на ощупь, сначала кончиками пальцев, затем губами. Знаю, что за всё прошедшее время не столь уж и часто позволяла себе подобную самостоятельность, и ещё не замечала ни разу, чтобы Дрэйк или Нордан на ней настаивали, но кажется вдруг, что это неправильно – всегда только принимать ласки, будто нечто само собой разумеющееся.

Опускаюсь так же неспешно, ощущая со смутным удовлетворением, как напряжено тело Дрэйка, как аромат становится гуще, плотнее, едва ли не осязаемым, а дыхание рваным, тяжёлым. Пальцы упираются в ремень брюк и, помедлив чуть, принимаются расстёгивать его.

И пуговицы на самих брюках.

Вспышка неожиданного смущения, комковатого непонимания, что и как следует делать, холодит неприятно. И потому я просто касаюсь пальцами, осторожно провожу по всей длине, вырывая хриплый прерывистый вздох.

Снова и снова, постепенно наполняясь уверенностью, смелостью. Я ведь достаточно слышала от женщин общины, знаю – хотя бы в теории, на словах, – что именно нужно делать…

Дрэйк перехватывает мою руку за запястье, отводит, мягко толкает меня, вынуждая откинуться обратно на подушку. Избавляется от брюк, накрывает меня своим телом, и я с радостью, с готовностью обнимаю его, выгибаюсь. Позволяю себе длинный вздох, вновь закусываю губу. Дрэйк с усмешкой ловит его и все последующие, которые я не могу удержать, заново сгорая в этом пламени. Мне даже чудится сквозь привычный плен зноя, что и моё тело горячее обычного, горячее, чем должно быть у человека в такой момент. Ненормально, неестественно горячее, словно кусочек огня Дрэйка поселился во мне.

Хотя… огонь ведь и впрямь живёт во мне, в моём теле. И будет жить до срока.

И когда огня становится слишком много, когда он охватывает тело сгустком живого пламени, заставляя сильнее впиваться ногтями в спину мужчины, Дрэйк ловит готовый сорваться стон, прижимает меня последним движением к постели, разделяя огонь этот на двоих.

Он не сразу отпускает меня – и Дрэйк, и удивительное, уже не столь и метафорическое ощущение пламени в собственном теле, – и лишь спустя какое-то время мужчина ложится рядом, обнимает меня. Послевкусие хорошего вермута и ленивая истома неумолимо погружают в сон, я едва отмечаю, как Дрэйк накрывает меня одеялом, кое-как вытянутым из-под покрывала и наших тел.

Просыпаюсь от звуков возни рядом, от крепнущего запаха тумана и ягод. Нехотя открываю глаза – спальня окутана сумраком, в доме тихо. Нордан ложится со своей стороны, кладёт под одеялом руку мне на талию, пытаясь притянуть ближе к себе.

– Так, к слову, – голос Нордана чуть слышен, исполнен недовольства, однако умеренного, скорее проформы ради, в силу неисправимого характера извечного ворчуна. – Вообще-то я всё прекрасно ощущаю.

– Я тоже, – в ответной реплике Дрэйка тепло беззлобной насмешки. – Но тебя же это не останавливает.

– Прекратите, – вмешиваюсь я, стараясь устроиться поудобнее между обоими мужчинами. – С Эсти всё хорошо?

– Да, она давно уснула.

– Прекрасно, – бормочу я, прежде чем вновь упасть в объятия сна.

Следующее пробуждение уже на рассвете, в кольце мужских рук. Открыв глаза, я полежала немного, глядя на Дрэйка перед собой и чувствуя дыхание Нордана возле шеи. Затем приподнялась на локте, осмотрела спальню, пытаясь по выцветающему сумраку и тишине понять, всё ли в порядке с Эстеллой.

Не могу не тревожиться, мне надо убедиться, что у дочери всё хорошо, что ночь для неё прошла мирно.

Нащупав под подушкой кольцо, я надела артефакт, не без труда, осторожно, опасаясь разбудить мужчин, выбралась из их рук и из-под одеяла и, оглядываясь поминутно на каждого, спустилась с кровати через изножье. Отчего-то идея перелезть через кого-то из мужчин по-прежнему казалась не самой удачной.

Похоже, Нордан по приходу решил не утруждать себя аккуратным складыванием одежды, добавив её к нашей с Дрэйком, в беспорядке валявшейся на полу вокруг кровати, и потому найти платье с сорочкой удалось не сразу. Я вытянула сорочку из платья, надела её торопливо и поскорее, стараясь ступать бесшумно, выскользнула за дверь. Зашла в детскую, приблизилась к кроватке.

Звёздочка в обнимку с барсом спала спокойно, хвала Серебряной. Я улыбнулась, глядя на безмятежное личико девочки, отступила к двери, не желая нечаянно потревожить Эсти.

Она здесь, она рядом и у неё всё хорошо.

Аромат тумана и ягод накрыл вдруг, на талии сомкнулось кольцо рук. Я глубоко вздохнула, прижалась спиной к обнажённой мужской груди.

– Я вас разбудила? – спросила шёпотом.

– Нет, – ответил Нордан мне на ухо.

По запаху очевидно, что разбудила. Обоих.

– Прости.

– Не извиняйся, котёнок.

– Какой я уже котёнок, Норд? Скорее кошка-мама.

– Для меня ты всегда будешь котёнком, Шель. Маленьким пушистым котёнком… а Эстелла наша принцесса…

Я улыбнулась, глядя на чуть трепещущее кружево полога над кроватью, на белый силуэт барса, за которым Эстеллу и не видно почти, только ручонку, крепко обхватившую шею зверя.

– Когда Эсти только родилась, я всё не могла на неё насмотреться, ни на минуту не хотела от себя отпускать, боялась, что стоит мне отвести взгляд хоть на мгновение, и что-нибудь обязательно случится, – я говорила, едва шевеля губами, зная, что всё равно буду услышана. – И она казалась мне самой красивой, самой замечательной девочкой на свете. Понимаю, так думает большинство мамочек…

– И пусть себе думают, – усмешка Нордана щекочет ухо. – Мы-то знаем точно, что Эстелла действительно самая красивая и самая замечательная.

– А когда родится… – я умолкла, не закончив фразу.

Дрэйк не намерен делить наших детей, однако Нордан по этому поводу ещё ничего не говорил, и мне оставалось теряться в догадках, как он станет относиться к моему ребёнку от другого мужчины, примет ли дочь Дрэйка как свою или всегда будет помнить, что отец её – не он?

– Будут две самые красивые и самые замечательные девочки, – Нордан коснулся кончиком носа моей шеи, вдыхая и запах, и беспокойные мысли мои. – Ты же не полагаешь, будто я собираюсь осложнять жизнь и нашу, и наших детей бесконечным выяснением, кто от кого был зачат?

– Нет, но…

– Шель, если мы решили не просто спать втроём в одной постели и сосуществовать под одной крышей, но пожениться и быть семьёй, настоящей семьёй, то делёжка детей неприемлема.

– Я и не сомневалась…

– Неужели?

– Норд, – я повернула голову, посмотрела в светлые глаза. – Для меня это так же в новинку, как и для вас обоих, и поэтому я многого ещё не знаю, не понимаю и не всегда уверена, как всё будет, как вы станете реагировать на то или на иное. Беван рассказывал, что у Галена и Вэйдалла всё… несколько по-другому, но вы же – не они.

– И хвала Каре, – губы Нордана изогнулись в снисходительной усмешке. – Им я не завидую.

– Почему?

– Она сирена, котёнок, создание своенравное и свободолюбивое по природе. Устанет терпеть их выходки – а она устанет, поверь, – и упорхнёт в голубые дали, только её и видели.

Спорить и возражать самоуверенному, насмешливому тону я не стала. Сосредоточила взгляд на дочери и некоторое время мы с Норданом стояли молча, глядя на Эстеллу, на маленькое наше сокровище.

А потом что-то резко, неуловимо изменилось в окружающем нас хрупком мирке иллюзорного покоя.

Я ничего не слышала, но почувствовала зародившуюся мгновенно горечь в запахе, почувствовала, как Нордан насторожился.

– Что случилось?

– Побудь здесь, – Нордан отпустил меня и скрылся за оставшейся приоткрытой дверью.

Тишину разорвал вдруг отчаянный, полный боли женский крик, зазвенел в воздухе, вынудив меня вздрогнуть. Я метнулась к дочери, разрываясь между желанием и впрямь остаться с ней, не отходить ни на шаг, и тревожным предчувствием, гнавшим на крик. Звёздочка открыла глаза, посмотрела на меня растерянно, испуганно.

– Всё хорошо, девочка моя, всё хорошо… ничего страшного не происходит… – вот уж в чём я не уверена! – Кадиим! – позвала я, и дух сию же минуту возник передо мной, почтительно склонил голову. – Присмотри за Эстеллой, пожалуйста, – попросила я и выскочила торопливо вслед за Норданом.

Дверь в спальню Бевана открыта, и я без промедления бросилась туда, да так и застыла на пороге, едва не столкнувшись с Норданом, перегородившим проход. Выглянув из-за его плеча, увидела замершего возле разобранной кровати Бевана в одних спальных штанах и Веледу, прижатую спиной к его груди так же, как всего минуту назад стояла я в объятиях Нордана. Только обернувшейся к нам Беван растерян, даже испуган словно, Веледа же обвисла безвольной тряпичной куклой в его руках. Кажется, девушка без сознания, голова бессильно уронена на грудь, растрёпанные светлые волосы закрывали лицо, а на шее, там, где плавный изгиб переходил в плечо, алели две яркие точки.

След от укуса.

И не надо гадать, чтобы понять, кто и когда его оставил.

 

* * *

 

Веледа

Для похода в бар Беван принёс новую одежду – на сей раз действительно новую, купленную в магазине, а не одолженную у Айшель или Лиссет. Несмотря на исчезновение шпионов Рейнхарта, мы с Беваном решили не рисковать, и потому покидать дом до срока я не стала, подробно объяснив мужчине, что именно он должен купить и какого размера. Обтягивающие чёрные брюки, блузка средней степени открытости и тёмно-синий жакет создавали образ молодой горожанки, желающей после тяжёлого рабочего дня выпить в баре, но не ищущей в этом самом баре клиента.

Украшений нет и от идеи внести хотя бы простенькую бижутерию в условный список покупок я отказалась, равно как и от косметики. Сколь бы мало я ни жила в нормальном физическом мире, даже я прекрасно понимала, что мужчину не стоит посылать за декоративной женской косметикой.

Да и зачем лишняя краска на лице, если я встречаюсь с предполагаемым другом отца?

Образ дополняла кричащего вида сумочка на длинной позолоченной цепочке, блестящая, точно ёлочная игрушка, и с эмблемой известного модного дома – естественно, дешёвая подделка, я бы никогда в жизни такую не купила, однако промолчала и тут.

Какая, в сущности, разница?

Перед выходом Беван подробно рассказал, как пройти к бару, повторил план действий на несколько разных случаев, зачитал длинный список предостережений и наставлений, после которого стало очевидно, что будь воля Бевана, и на место меня сопроводили бы под стражей, дабы, упаси Кара, ничего со мной не произошло. Я терпеливо выслушала, покивала, подтверждая, что поняла и приняла к сведению, и заверила, что все варианты действий помню, буду предельно осторожна и внимательна и нет, ничего-то со мной не случится, ведь он же будет рядом.

Пользуясь вечерним затишьем, я незаметно выскользнула из дома и, следуя инструкции, отправилась в бар.

Согласно карте, «Роза Эллораны» располагалась в соседнем квартале, на углу, на улице более широкой и оживлённой, нежели наша. Здесь хватало и людей, и машин, и света от фонарей и вывесок, и шума, в общем-то, совершенно обычного – гомон голосов, доносящаяся откуда-то музыка, звуки шагов и рокот проезжающего мимо транспорта, – однако мне отчего-то стало неуютно. Наверное, я отвыкла от такого скопления людей… или и вовсе от людей, чужих и безликих, спешащих по делам или, наоборот, неторопливо идущих по тротуарам. Проходя мимо стеклянной, освещённой изнутри витрины магазина, я краем глаза внезапно поймала собственное отражение – высокая нескладная девица, бледная и напуганная, отчаянно сутулящаяся, втягивающая шею в плечи, посматривающая по сторонам так, словно кто-то вот-вот вырвет из её рук жуткого вида алую сумочку, издалека похожую на стоп-сигнал светофора. И как только Беван ухитрился приобрести этакое убожество?

Чего ты хотела? Мужчины ничего не понимают в том, что так мило женскому сердцу… Беван не понимает… и купил дешёвку… наверняка схватил первую попавшуюся, не подумав, подойдёт ли она хоть к чему-то…

Какая разница?

Никакой… если ты мечтаешь именно о такой жизни. Убогое, нищее существование в роли то ли рабыни, то ли служанки, день за днём вынужденной обслуживать своего господина и мужа… Кухня, дети и вечная нехватка денег, вечная экономия на всём необходимом, пока распрекрасный Беван будет либо кутить по старой памяти, либо влезать в сомнительные авантюры…

Я раздражённо мотнула головой в попытке отогнать едкие мысли, то ли чужой вкрадчивый шепоток в сознании, то ли собственный внутренний голос, ускорила шаг, торопясь дойти до треклятого бара. Я могу узнать что-то о своих родителях, узнать какую-то часть правды о них, и волновать меня должна только возможная информация о маме с папой, а не подходит ли моя сумка к туфлям и сколько там Беван за неё заплатил.

Я толкнула массивную чёрную дверь, переступила порог. Небольшой зал, сумрачный, прокуренный, стойка бара, несколько обычных столиков, музыкальный автомат, у дальней стены стол бильярдный, окружённый игроками, среди которых я даже, к немалому своему удивлению, заметила женщину. Помедлив в нерешительности на пороге, я повнимательнее оглядела зал, глупо, слепо надеясь вот так сразу понять, кто из присутствующих мужчин может быть загадочным другом отца, затем, с силой стиснув цепочку сумочки, отчего металлические звенья больно впились в кожу, направилась к барной стойке. Народу за ней немного, но я не успела повернуть к свободному стулу у самого её конца, подальше ото всех, как один из сидевших оставил купюру возле пустого стакана, резким движением поднялся и развернулся лицом ко мне, едва не столкнувшись со мной нос к носу.

– Простите, – извинился он, сдержанно, вежливо улыбнулся.

– Ничего, – смутилась я и поскорее заняла выбранное место.

Положила сумочку на колени, посмотрела через плечо на уходящего мужчину. Выше меня, темноволос, молод на вид, неожиданно яркие зелёные глаза и внешность симпатичная, если бы меня, разумеется, интересовал сей нюанс. Перед самой дверью он обернулся, глянул на меня пристально, оценивающе, и я отвернулась, меньше всего желая, чтобы моё случайное любопытство приняли за приглашение познакомиться поближе. Стук входной двери, еле пробившийся сквозь голоса посетителей и музыку, подтвердил, что мужчина ушёл. Я заказала бокал вина, сняла и повесила на спинку стула жакет и принялась ждать.

Время шло.

Друг отца не появлялся.

По крайней мере, ко мне никто не подходил, разве что бармен иногда поглядывал с профессиональным сочувствием человека, видящего своих клиентов насквозь. Периодически я украдкой осматривала зал, приглядывалась ко всем мужчинам по очереди, но ни один из них не казался подходящим на роль существа, прожившего более двух с лишним веков. Да и вообще на того, с кем папа мог бы дружить настолько близко, что не стал бы скрывать факта наличия пары и дочери.

Спустя примерно сорок минут и второй бокал вина со мной попытался познакомиться здоровенный бородатый детина, который, подозреваю, мог быть кем угодно, но точно не папиным другом, однако не успел даже начать вступительную речь пополам с комплиментами сомнительного рода. Возле моего стула мгновенно, будто из ниоткуда, возник Беван, улыбнулся широко, с открытой, намеренной демонстрацией клыков и незадачливый ухажёр, подняв руки и бормоча сбивчивые извинения, ретировался немедля, без возражений.

– Теперь я понял, зачем мне оставили клыки, – Беван занял соседний стул, жестом поманил бармена. Заказал виски и улыбнулся уже мне, безо всяких клыков. – Отгонять тех, кто позволяет себе лишнего в отношении моей принцессы.

– Всё это время ты был здесь? – опешила я и заново осмотрела зал.

В чём я и уверена, так это в том, что, сколько раз ни оглядывала зал, изучая в бесплодных поисках чужие лица, Бевана в нём не замечала.

– Да. Я зашёл следом за тобой.

– Но… – первые минут десять точно никто не заходил, за новоприбывшими я наблюдала не менее внимательно, чем за уже собравшимися.

– Через чёрный вход. По моим приблизительным прикидкам пара-тройка нелюдей тут есть, однако вряд ли кто-то из них не то что знал собрата Герарда лично, но даже родился при его жизни, – Беван посмотрел на меня неожиданно сочувственно, почти как местный бармен. – Веледа, прости, но… хоть и погано это признавать, однако, как нынче говорят, нас кинули. Этот якобы друг или обманул тебя, или всё-таки заметил меня и свалил на всякий случай.

– Или не смог прийти, – предположила я.

– То есть он так часто беседует с дочерью давно погибшего друга, что не находит возможности прийти на встречу, которую сам же и назначил? Понимая, что ты не будешь бегать на свидания к нему по первому его зову?

– Он убрал соглядатаев Рейнхарта.

– И спасибо ему за это. Однако факт остаётся фактом – разговаривать с тобой он не пожелал. Возможно, и не собирался.

– То есть это ловушка? Или очередная часть более крупного плана?

Беван пожал плечами, залпом опустошил стакан и полез в карман куртки за деньгами.

– Или всё из-за тебя, – вырвалось у меня.

– Что? – Беван замер, глянул недоумённо.

– Всё из-за тебя, – повторила я и тоже допила остатки вина. – Он заметил тебя и решил не рисковать. Может, он тоже счёл это ловушкой, ведь не зря же он скрывается, не зря убрал тех, кто следил за домом. Вероятно, мне стоило пойти одной. Или вообще ничего тебе не рассказывать, – я схватила сумочку, стащила со спинки стула жакет и едва ли не бегом покинула бар.

Дирг побери, вдруг это был мой единственный шанс, единственная возможность узнать о родителях, а я её упустила?

Всё из-за Беван, пёс его разорви! Из-за дурацкой этой опеки, словно он мой папочка, а я глупая, ни на что не способная девчонка!

Всё из-за Бевана… всё… Вчера он лишил тебя будущего, сегодня – прошлого. Подумай, что он сделает завтра? Лишит тебя настоящего?..

Он может. Из лучших побуждений.

Может. И сделает… и когда ты спохватишься, будет поздно…

В голове шумело и по телу разлилось напряжение, ощущение сжатой до предела пружины. То ли от выпитого вина, то ли от неведомого голоса, от которого нельзя спрятаться, нельзя заткнуть уши, нельзя не слушать.

– Веледа! – Беван догнал меня на улице, обнял за плечи, прижимая к себе, будто мы парочка безмятежных влюблённых. – Да что с тобой такое?

– Ничего! – огрызнулась я и дёрнулась, пытаясь высвободиться из объятий.

– Для простого ничего ты странно себя ведёшь, – на жалкое моё сопротивление Беван и внимания не обратил.

– Странно? Ты сам сказал, естественно желать узнать как можно больше о своей семье. Я и желаю, в то время как ты… ты… ты только всё портишь. Ломаешь, рушишь мою жизнь…

– Ломаю? – Беван внезапно остановился, и я вместе с ним. Повернул голову, посмотрел на меня настороженно, недоверчиво.

И я поняла вдруг, что говорю что-то не то.

Перегибаю палку и сама того не замечаю.

– Я… – голос исчез, осталась лишь тупая боль в висках. – Прости, я не хотела тебя… обидеть или оскорбить. Я… устала, раздражена и, признаться, разочарована… очень. Я думала… надеялась, что этот друг, кем бы он ни был, действительно расскажет что-то… хоть что-то. О папе и, особенно, о маме. Дрэйк, по крайней мере, пусть и немного, однако помнит собрата Герарда, но кто помнит мою мать, если само существование её как пары члена ордена скрывалось?

– Не извиняйся, – Беван улыбнулся, обнял меня крепче и поцеловал в лоб, не обращая внимания на прохожих. – Если тебе станет легче, можешь наорать на меня. Даже нецензурно.

На сей раз возражать не хотелось, я охотно прижалась к мужчине, склонила голову ему на плечо, чувствуя, как меня охватывает исходящее от Бевана тепло, убаюкивает, обещая, что всё будет хорошо. Если не в целом, то этим вечером точно.

– Боюсь, у меня уже нет сил на крики, даже нецензурные, – усмехнулась я.

– Тогда идём домой. Не то чтобы мне шибко нравилось постоянно считаться с Нордом и его капризами, однако и нарываться лишний раз на приступ его дурного настроения не хочется.

– Ну не будет же он кого-то убивать при маленькой дочери?

– Не будет, верно. Но кто ему помешает увести провинившегося подальше от глаз и ушей своей драгоценной малышки, и всё, конец бедолаге, причём долгий и мучительный?

Так мы и пошли дальше, в обнимку, словно мы не просто влюблённая пара, но двое, боящиеся даже на секунду остаться без ощущения успокаивающей близости, надёжного тепла партнёра, одни-одинёшеньки в целом мире, полном чужих холодных существ.

Свет в окнах не горел и сам дом казался подозрительно, обманчиво тихим, будто хищный зверь, затаившийся в кустах в ожидании жертвы. Никто нас не встретил и не помешал ни миновать ворота, ни пройти в дом. В холле я махнула рукой в сторону лестницы, чтобы Беван поднимался наверх, а сама прежде зашла на кухню. Выпила стакан холодной воды, всматриваясь в призрачные очертания кустов за окном, пытаясь понять, чем руководствовался неведомый друг, приглашая меня на встречу, на которую не собирался являться. Он и впрямь чего-то опасался? Или так и было задумано с самого начала?

Ловушка?

Проверка?

Или друга не существует вовсе и не существовало никогда? Где гарантия, что он не выдумка если не Рейнхарта, то той группы заговорщиков, о которой рассказывал Беван?

Взгляд рассеянно скользнул по поверхности разделочного стола. Свет я не включала, хватало и скупого освещения со двора, падающего через окно с незадёрнутыми занавесками. Ополоснула пустой стакан, поставила на столешницу, открыла один из ящиков стола. Внутри столовые приборы грудой: ножи, вилки, ложки столовые и чайные. Я коснулась лежащей сверху ложки.

Затем вилки.

Закрыла ящик.

Поднялась на второй этаж, взяла сорочку для сна и ушла в ванную. По возвращению аккуратно разложила выходную одежду на кресле, всё равно сегодня уже не было ни сил, ни желания вешать её в шкаф, забралась под одеяло. Беван держал дистанцию, небольшую, но всё же достаточную, чтобы я не чувствовала себя слишком уж неловко, вынужденная жить в одной комнате с мужчиной, спать с ним, полуобнажённым, в одной постели и разве что не переодеваться у него на глазах. Понимала по вежливой, несколько натянутой улыбке, что даётся ему это отнюдь не так просто, как хотелось бы, но сказать на это мне нечего. Беван сам едва ли не напросился в эту постель и, надеюсь, он не предполагал, что я раз согласилась, то тут же раскрою ему свои объятия. В конце концов, он обещал не домогаться.

Пожелав друг другу спокойной ночи, мы отодвинулись каждый к своему краю кровати, Беван выключил ночник. Я повернулась спиной к мужчине, закрыла глаза, впервые пожалев, что раньше не подумала о раздельных комнатах. А теперь поздно. Странно возражать против совместного проживания два дня спустя, да и последние свободные спальни уже заняты.

Не дом, а общежитие какое-то.

Разве ты не этого хотела?..

Нет.

Этого, Веледа, этого. Ты так жаждала благородного рыцаря, спасения и свободы от злого колдуна. Вот они, рыцарь, спасение и свобода. Только не забывай, что в реальности рыцари вовсе не так благородны, как на страницах книг, и за спасение берут плату… натурой. И свобода… так ли уж она свободна? Или ты поменяла одну клетку на другую? Отказалась от прежнего, отринула всё, что было, что принадлежало лишь тебе, ради ублажения какого-то там рыцаря, нищего, похотливого получеловека без будущего? Он использует тебя и забудет…

Нет.

Нет-нет-нет…

 

…Я знала, она рядом. Снова ждала меня на огромном лугу, среди пёстрого разнотравья, под безоблачным небом. Снова сидела на земле в окружении цветов, озарённая солнечным сиянием, словно волшебным ореолом, и тонкие пальчики ловко переплетали зелёные стебли, превращая их в цветочную корону, которую она никогда не наденет на меня, свою дочь.

Мама мертва.

И папа.

И я тоже мертва уже наполовину.

Всё ещё можно исправить, моя роза.

Рейнхарт. Видят боги, даже во сне я не могу избавиться от него.

Потому что ты, роза, – моя. Моя дочь, моё творение, результат моей огранки. Точно так же, как Дрэйк, Нордан и Беван будут всегда нести частичку меня в себе, плоды некогда посеянных мной семян. Собрат Дамиан уже стар, очень стар… он один из двух старейших ордена, он помнит времена, о которых даже мне известно лишь по летописям… и потому он давно уже стал беспечен, слеп, как бывают беспечны, слепы очень старые существа, уставшие от суеты и бренности этого мира. Он позволил собрату Маркусу самому воспитать доверенных тому учеников и вот что получилось. Чистой воды недоразумение. Следует признать, что прежде братство лучше пестовало молодые поколения, лучше их учило. Впрочем, качество воспитания не спасло никого из них.

Почему я не вижу маминого лица?

Она была красива, эта очередная земная сестра лунной богини.

И я хочу её увидеть.

Увидишь.

Мама…

Я сделала шаг по направлению к тонкой хрупкой фигурке.

Ещё один и ещё.

Я шла медленно, осторожно, боясь вспугнуть видение, словно оно могло исчезнуть, раствориться неверным солнечным бликом от неловкого движения или лишнего шума.

Тяжело осознавать, что орден расколот надвое и в том вина не только лунной заразы, этого неискоренимого сорняка, но и старейших. Порою они не сходятся во мнениях и это не может не отражаться на тех, кто следует за каждым из них. Они приняли решение, но позже, когда всё было почти кончено, один из них заговорил о пощаде, о милости для побеждённых. И проявление столь возмутительного, вопиющего неблагоразумия, позорной слабости этой стоило нам будущего, того, что ныне стало нашим настоящим. Мы могли бы выкорчевать сорняк с корнем, избавиться от него навсегда – те, кто остался за Восточным хребтом, никогда бы не посмели сунуться на наши территории, особенно после того, что произошло с их здешними сёстрами. Но вместо достойного завершения мы продемонстрировали публичную слабину, отступили, дали им шанс. И они им воспользовались.

Всё изменилось в один миг. Я моргнула, и всё-всё исчезло – небо, луг, мама.

Появилась небольшая комната с деревянными стенами, окном и колыбелькой. Не современной детской кроваткой вроде той, что купили для Эстеллы, а именно старинной резной колыбелью.

Они не торопились, разменивали одно своё поколение за другим, связанные собственными короткими жизнями бабочек-пустышек. Разрастались, плодились и размножались с завидным упорством, противореча заветам своей же богини. И, как неизбежный результат, снова и снова оказывались на нашем пути.

Рядом с колыбелью высокая девичья фигура в простом белом платье. Она стояла спиной ко мне, склонившись к ребёнку, что лежал в колыбели.

Ещё шаг.

Мама?

Она вздрогнула всем телом, будто услышав безмолвный мой призыв, и на долю секунды сердце моё сжалось, радость захлестнула – и отступила столь же быстро, резко.

Потому что мама меня не слышала. И вздрогнула не от звука моего голоса, ведь я даже рта не раскрыла, не произнесла вслух ни слова, а от того, что в спину её вонзилась короткая стрела.

Видишь, до чего они нас довели, на что нам пришлось пойти ради будущего своего и следующих поколений? У нас не было выбора, кроме как продолжать уничтожать сорняк любой ценой… даже ценой жизни наших собратьев.

Словно подкошенная мама рухнула на пол, распласталась, уронив голову на вытянутые руки. И я поняла вдруг, что кричу. Содрогаюсь от ужаса, от боли, открываю рот, но не слышу собственного крика.

Мама!

Бедное дитя…

Я бросилась к маме, едва отметив, что на сей раз легко преодолела разделявшее нас небольшое расстояние. Упала рядом с ней на колени, перевернула маму на спину. Её тело казалось таким хрупким, почти невесомым, я и ощущала, как прикасаюсь к нему, и будто бы нет, будто бы мамы здесь не было. Дрожащей рукой отвела длинные светлые пряди, в беспорядке упавшие на её лицо, и вздрогнула вновь.

У неё моё лицо.

Или это была я?

Убийцы, хладнокровные, не ведающие жалости, – вот мы кто, моя роза. И Беван не лучше прочих собратьев. Мы убиваем ради выгоды, из соображений собственных интересов или просто так, потому что хотим убивать безо всякой причины. Нам не ведомы человеческие эмоции, всё наследие наших матерей мы выжигаем из себя ритуалами, каленым железом наших наставников и долгими годами убийств. Беван убил твою мать, лишив тебя возможности увидеть её однажды, и рано или поздно убьёт тебя. О нет, он не сделает этого осознанно, потому что власть привязки не даст причинить тебе физический вред, но ни одна привязка под этой луной не убережёт тебя от боли эмоциональной, от страха, порождённого тем, кого ты считаешь своим мужчиной, супругом, парой.

Не знаю, что заставило меня обернуться. Возможно, желание посмотреть в глаза тому, кто убил мою мать, увидеть того, кто сломал всю мою жизнь.

На пороге комнаты стоял Беван с арбалетом в руках и смотрел равнодушно что на меня, что на неподвижное тело возле колыбельки.

Ещё не поздно, Веледа. Ты можешь освободиться, можешь не дать свершиться большему злу, чем уже было совершено. Можешь прожить так долго, как захочешь сама, быть лучше их всех, этих жалких, смертных лунных, запутавшихся в собственных страстях и якобы божественных заветах, придуманных ими же. У тебя будет всё…

Моя рука скользнула вдоль маминого тела, коснулась дощатого пола – и холодного металлического стержня. Пальцы сжались, второй рукой я медленно опустила маму обратно на пол.

Ты увидишь маму.

Я поднялась, повернулась к Бевану, наблюдающему за мной лениво, чуть-чуть подначивающе – неужели и впрямь рискнёшь пойти против могущественного, практически неуязвимого члена ордена бессмертных?

Рискну.

Умница. Я никогда в тебе не сомневался.

А потом я увижу маму…

Увидишь. Обязательно.

Сжав в руке иглу, я бросилась на Бевана, целясь в сердце.

Чтобы наверняка… он ведь не видит угрозы во мне, не ждёт от меня решительных действий…

Не ждёт, моя роза. Никто не ждёт…

 

А после я услышала крик, ударивший по ушам так, словно кто-то разом включил звук на полную громкость. Перед глазами мелькнула сумрачная спальня, я чувствовала, как меня прижимают спиной к чему-то твёрдому, горячему, надёжно фиксируя руки. И удушающая боль тяжёлой волной лавы текла по телу, обжигала изнутри и снаружи, туманила сознание. Крик замер на губах, я дёрнулась беспомощно, ощущая смутно, как что-то впивается в шею, сменяя одну волну боли другой, разрывая меня на части снова и снова, будто в кошмарном сне.

Боль… её так много, она везде, нельзя вздохнуть или попытаться понять, что происходит. И я позволила себе утонуть в ней, растворилась в бескрайнем море её без следа.