Отрывок из книги «Сердце Системы»

Дорогие друзья!

Перед вами сборник рассказов в жанрах научной фантастики и киберпанк. Истории целиком самостоятельные. Добро пожаловать в мир приключений, юмора, загадок и настоящей дружбы!

 

 

ГЕНОМ МЕБИУС-ВОРОНОВА

 

Джинсы были непозволительно рваные.

Сказать, что это меня устраивало хоть в какой-то степени, значит врать без зазрения совести. Мне нужно было ещё показаться в Центре, но вряд ли такой вид кто-то положительно оценит. Знаете ли, учёные люди умные, но привередливые до зубовного скрежета. Это только так, кажется, что их головы забиты опытами и открытиями. Чёрта с два! Возможно, это звучит странно, но они такие же, как и остальные. Почему я не сказал – такие же, как мы с вами? Да потому что сам принадлежу к этой категории населения.

Доктор математики и топологии, а также бакалавр музыки по классу электроскрипки Макс Воронов к вашим услугам.

Центр представлял собой огромное здание в стиле ультра-модерн. Грубый железобетон, в наше время ставший лишь внутренней частью стен, был герметично обшит металлитом, выглядевшим практически как прозрачная или полупрозрачная поверхность, через которую ничего нельзя было увидеть невооружённым глазом.

Металлит был открыт учёными не так уж давно, но при этом приобрёл невероятную популярность за высокую прочность и звуконепроницаемость. На фоне голубого неба и сочно-зелёных газонов, Центр казался какой-то нереальной химерой. Застывшее искривлённое пространство среди современного города. Иных слов я не находил.

Передо мной распахнулись сенсорные двери из усовершенствованного оргстекла, и я оказался среди современного внутреннего мира Центра. Здесь всё дышало тяжёлым хай-теком, сверх всякой меры укомплектованным аппаратурой и технологическим оборудованием.

Чего и говорить, нелегко быть Научно-Исследовательским Центром, включавшим в себя все отрасли науки целой планеты. Центр располагался на окраине Гилайды –  внушительного промышленного города. Сто сорок три этажа вздымавшиеся к небу были лишь вершиной айсберга, потому что остальные семьсот пятнадцать находились ниже уровня земли. Это не считая, что Центру принадлежал ещё и виртуальный город – Эленгор.

Но об этом можно говорить очень долго

В просторном аквамариновом холле меня встречал молодой худощавый человек. Ян Гельберд – физик-гравитолог и мой друг.

– Привет, – пожал я его протянутую руку, – тебя тоже выдернули ради какого-то съезда?

– Именно, – ответил он с едва заметной улыбкой, – только этот «какой-то съезд» является закрытой конференцией по поводу Кайкейи.

Я присвистнул. Кайкейя – двадцать седьмая планета от нашего солнца, обладающая огромным запасом полезных ископаемых. Правда, до сих пор неосвоенная. При азотно-кислородной атмосфере и весьма приличной среде обитания, жизнь на ней была не возможна. После высадки на поверхность через несколько дней члены экспедиции неизменно погибали от неизвестного излучения

Ян откинул назад тёмную прядь волос:

– А… что с твоими джинсами?

– Понимаешь, – начал я.

– Макс! – раздался сочный бас с другого конца холла.

Ко мне направлялся профессор Ханс, собственно сам президент Центра. Он был внушительных размеров с идеально гладким бритым черепом и проницательным взглядом живых зелёных глаз.

– Рад тебя видеть, – произнёс он после традиционного рукопожатия, – на конференции будет жарко.

– А в чём суть дела? – поинтересовался я, - и почему вызвали меня? До сих пор не решили теорему Ферма?

Однако Ханса шутка не особо порадовала.

– Увы, не могу ответить в том же духе.  Кайкейя – наша головная боль. При чём очень давно. А сейчас, кажется, вообще безвыходное положение.

– Не бывает таких, – спокойно возразил я, – просто не следует суетиться.

Ханс задумчиво посмотрел на меня.

– Хорошо. Только доктору Мебиус скажешь это сам.

Я не нашёлся, что ответить, и лишь неопределённо пожал плечом. Этого доктора я не знал, но если потребуется, то скажу и ему.

…В зале для конференций собралось по моим скромным подсчётам около двухсот учёных. Физики, химики, математики, биологи, геологи – почти весь цвет точных и естественных наук.

Ханс стоял на огромном плоском помосте. За его спиной на широком голографическом экране сменялись один за другим пейзажи Кайкейи. Он вкратце рассказал об открытиях на планете. Моё внимание привлёк рассказ о находке уникальных бледно-зелёных прозрачных кристаллов. Если в непосредственной близости от них находились какие-то электронные приборы, последние непременно выходили из строя. Первым на них наткнулся Деймон Юмиди. Отсюда и название «юмидий».

Ханс продолжал своё повествование, я незаметно толкнул Яна под локоть и шепнул:

– Этот юмидий имеет какую-то ценность кроме эстетической?

– Ещё бы, – усмехнулся он, – это мощный энергетический концентрат. При определённых условиях химически активный.

– Можно использовать как топливо для звездолётов? – предположил я.

– Выше бери, пяти кристаллов хватит для того, чтобы такой город как Гилайда с её многомиллионным населением не нуждался в электроснабжении два года.

– Достойно, – только и смог ответить я.

После Ханса выступал профессор физики, рассказывавший о свойствах магнитного поля Кайкейи, которое было неравномерным и при этом всё время менялось под воздействием необъяснимых факторов.

Докладов было много, но доктора Мебиус я так и не увидел. Вместо него биологическую часть озвучил доцент Виллан. Суть заключалась в том, что живые организмы, попав на планету, погибали. Шёл необратимый процесс разрушения человеческого тела на клеточном уровне.

У меня же из головы не выходил этот юмидий. После окончания конференции я подошёл к Хансу в кабинет.

– Что ты об этом всём думаешь? – спросил он.

– А что тут скажешь… Вон сколько людей головы ломают, а я…

– Макс, – чётким голосом прервал меня Ханс, – ты никогда не занимался Кайкейей… поэтому я и настоял, чтоб ты сегодня присутствовал.

– Зачем? – оторопел я.

– Для тебя сейчас всё ново. Ты не знаешь, как можно и как нельзя. Сейчас у тебя все шансы увидеть то, что не видят наши замыленные глаза.

Объяснение, исчерпывающее донельзя.

– Но я же не универсал, – развёл я руками, – всего лишь математик.

– Ещё музыкант, - прошелестел чуть шипящий, отдававший электроникой голос возле моего уха.

Через секунду передо мной показалось чудное антропоморфное создание с мягкими очертаниями. Морро – искусственный интеллект. Хозяин виртуальных просторов Эленгора. Совершенный компьютерный разум. Несмотря на то, что Морро – виртуальная программа, можно почувствовать даже прикосновение его матричных топазовых ладоней, излучавших еле ощутимые электрические импульсы. Его тело – дымка цвета морской волны, напоминающее человеческое.

– Ханс прав, – подтвердил Морро своим шелестящим голосом, – мы уже смотрим изнутри. А ты… со стороны.

– Ну, хорошо, – кивнул я, словно против воли, – ничего пока не обещаю. И мне нужна информация.

Ханс указал на Морро.

– Это в основном к нему.

Я опустился в крутящееся кресло  президента Центра.
– У меня, действительно, возникли вопросы. Первое – структура юмидия и природа воздействия на электронные приборы, второе – какой процент от массы Кайкейи составляют юмидиевые залежи.

Ханс набрал какую-то комбинацию на портативном переговорнике и произнёс:

– Яна Гельберда ко мне. Срочно.

– Он как раз этим и занимается, – пояснил мне Морро, - процентное соотношение скажу прямо сейчас – сорок три целых и девять десятых.

– Больше, чем достаточно, – пробормотал я.

Ян вошёл к Хансу через четыре минуты.

Увидев его, я заявил.

– Ну, доцент Гельберд, расскажи, что собой представляют эти зелёные камешки?

– Не умничай, Макс, – не обиделся он, – значит так.

Юмидиевые кристаллы по структуре очень просты. Напоминают слоистые земные агаты. В случае нагревания до трёхсот градусов переходят в жидкое состояние, сохраняя при этом свои свойства. Что касается влияния на приборы, то электроника всего-навсего выходит из строя.

– А это никак не может быть связано с магнитным полем? – спросил я, разглядывая схему воздействия на планету гравитационного и электромагнитного полей, - что это за белые пятна вот здесь?

– Это места, где наиболее сконцентрированы магнитные поля. Говоря простым языком. Они накладываются друг на друга, – ответил Ян, – это как раз те места, где на планете находятся скопления юмидия.

Я откинулся в кресле. Да-а-а, задачка.

– Морро,  а как насчёт электрической активности кристаллов

– Обычное строение, – мне показалось, что он даже пожал плечами, –положительные ядра, отрицательные электроны. Причём настолько  идеально подогнанные, что ни один электрон, ни под каким воздействием не сорвётся с орбиты. Вывод: юмидий нейтрален.

– И всё бы ничего, – заметил я, но насколько хватает моих знаний в физике, электронный прибор перестанет работать только в том случае, если попадет в электронный хаос. Возле юмидия обязан существовать именно такой. Но… – Я глянул на Морро, а потом перевёл взгляд на Гельберда, – если утверждаете, что кристаллы нейтральны…значит барабашки посодействовали?

– Не язви, Макс. Не один ты тут умный. Все так думали, пока не обнаружили, что возле кристаллов, действительно, существует хаотическое поле, которое в любом случае создают не ОНИ

– Почему? Неужто это невозможно? Может дело в количестве? – не поверил я.

– Хорошо, ответь мне тогда на вопрос, – Ян остановил на мне взгляд холодных серых глаз, – сколько нужно мёртвых Максов Вороновых, чтобы вкрутить лампочку? 

Ханс закашлялся, Морро не среагировал.

– Юмор у тебя доцент Гельберд, – отметил я и тут же огрызнулся, – это смотря какая лампочка!

Мы услышали тихий щелчок переговорника и мелодичный голос секретаря сказал, что доктор Мебиус хочет видеть президента Центра.

– Пусть войдёт, – отрывисто разрешил Ханс.

…Лично для меня это был шок. Доктор биологии и генный инженер Ирма Мебиус вошла минуту спустя. Женщина. При чём, если их обычно делят на две категории (стервы и те, у кого ещё всё впереди) эта принадлежала явно к первой. Взять хотя бы костюм.

Эбонитово-чёрный френч до середины бедра, полулежащая стойка на шее и идеально подчёркнутая тонкая талия, словно затянутая в корсет. Чёрные брюки классического покроя, стрелки на которых были настолько отглажены, что об них можно было порезаться. Обувь вычурная с матово поблёскивающими удлиненными обрубленными мысками, говорила о том, что стоит как моя электроскрипка. А моя электроскрипка стоит как кроссовер Ханса. Вот и делайте выводы.

Слово «красивая» никак не охарактеризует её внешности. Понятие «прелесть» здесь тоже не к месту. Математически правильный овал лица, плоские скулы, аккуратный подбородок, прямой нос, изогнутые неожиданно широкие брови, выгодно подчёркивающие тёмные карие глаза с египетским миндалевидным разрезом. Густые тёмно-рыжие волосы были убраны в строгую причёску так, что нельзя было определить волнистые они или прямые. Глядя на неё невозможно сказать, хороша она или нет. Можно сказать, так надо!

Ко мне она подошла первой и протянула руку:

– Ирма Мебиус, доктор биологии, – представилась она.

– Макс Воронов, – ответил я в её тоне, невольно отметив, что голос у неё приятной низкой тональности (кажется, контральто, но точно утверждать не берусь), – доктор математики.

– Очень приятно, много о вас слышала.

Но по её лицу я понял, что она также слышала обо мне, как я о ней до сегодняшнего дня.

– Как прошла конференция? – обратилась Ирма к Хансу, присаживаясь, справа от меня.