Отрывок из книги «Шанс для инопланетного гада, или Умереть, сбежать, влюбиться»

По-весеннему ласковое солнышко грело всё ещё заснеженные тротуары, порождая проталины и лужи, а кое-где даже ручейки, которые я осторожно перепрыгивала, стараясь не навернуться на высоких каблуках своих модельных сапожек.

Мои спутницы — коллеги по отделу учета и счастью оттого, что рабочий день закончился на час раньше, — скакали рядом, поминая недобрыми словами недельный снегопад и нежданное потепление. Впрочем, доставалось не только погоде.

— Это ж надо было такие ободранные гвоздики купить, — сокрушалась Оксана, в перерывах между пируэтами на льду встряхивая жалкий букет и расправляя норовящий смяться целлофан. Двадцатишестилетняя красотка в расцвете сил и таланта выполнять нудную работу и получать взамен стабильную зарплату, она на полном серьёзе полагала, что весь мир просто обязан пасть к её ногам. Ачто не упал, так это понятие временное. — Мы им на двадцать третье февраля такие шикарные подарочные наборы отгрохали, а они...

— Радуйтесь, что хоть вообще на цветочки хватило, — нравоучительно отозвалась Руфина Агарьевна — женщина строгая, в летах, непримиримый борец за справедливость и верность партии. Она о ней прекрасно помнила и все новшества воспринимала в штыки. — На всю контору в двадцать женщин четыре с половиной «красавца». Помногу ли скинутся? Они же у нас не рокфеллеры. А если собранные финансы на всех нас разделить...

— С половиной, это вы кого имеете в виду? — не удержалась я, настолько комично прозвучало.

— Толика нашего, айтишника, — удивилась моей непонятливости главбух. — Его за мужика можно принять, только если в штаны заглянуть. Уж извините, девочки, за пошлость. Но разве это парень, если волосы жуткого жёлтого цвета, хвост до лопаток, а брови крашеные?

Я прекрасно понимала, что истинные истоки вражды заключаются в другом. Начальник у нас сторонник прогресса, ему приспичило перевести нас на учёт в специальной программе взамен привычного бумажного оборота документов.

«Современно. Чётко. Удобно» — так гласила надпись на её заставке. Однако же «удобство» — понятие относительное и является вопросом привычки. А избавляться от старой привычки, то есть переучиваться, в нашем дружном отделе мало кто желал, предпочитая работать по старинке. Те же, кто желал, делали вид, что вынуждены подчиниться требованиям руководства, чтобы не выбиваться из коллектива и не навлечь на себя праведный гнев главбуха, которая смотрела на монитор компьютера как на пульт управления космическим кораблем, не меньше.

Нам с Оксаной и Толиком выпала почётная обязанность с компьютерами общаться, выступая посредником между техникой и бухгалтерами «старой школы». Программа от нашего не всегда корректного ввода операций и перегрузки локальной сети нещадно сбоила. Все зависания традиционно списывались на козни вредителя-айтишника. Он взамен раскрывал руководству глаза на нашу «профнепригодность». Противостояние перешло в разряд холодной войны. Руфина Агарьевна была в ней на передовой, а враг номер один подвергался критике со всех сторон. Даже в далёких от работы аспектах.

— Ну да. Так себе, — согласилась я, не желая спорить, потому как худой мир с главбухом предпочтительнее затаённой с её стороны вражды. — Хотя проблема-то не всегда во внешности. Это же дело поправимое: постричь, перекрасить, переодеть. А попадись придурок... Что ты с ним сделаешь?

— Ой, кто бы говорил... — закатила глаза к голубому небу Оксана. Чертыхнулась, поскользнувшись на ледяной корке, и продолжила. Правда, теперь взгляд от коварной дороги уже не отрывала. — Легко рассуждать, когда у самой парень что надо и при всех достоинствах. Сытый голодного не разумеет.

Голодной она подразумевала себя, и это имело свои основания. Не то чтобы кавалеров у кассира не было, были, только не те, которых она считала достойными её благосклонности. А вот достойные почему-то выбирали не её. «Сытых». То есть меня, о чём сейчас и недвусмысленно высказались.

— Ждёшь, чтобы я с тобой поделилась? — фыркнула я, потому что терпеть не могу, когда мне в упрёк ставят то, к чему я в принципе не имею отношения. Я же не охотница за кошельками и не виновата, что мой друг детства оказался обеспеченным сыночком своего папочки, а отношения, которые начались в песочнице и продолжились за школьной партой, решил во взрослом возрасте перевести на уровень близких.

— Обойдусь, — презрительно бросила Оксана, хотя в интонациях явно читалось иное. Ей гордость не позволила в него вцепиться. Вот если бы Антон меня бросил и был свободен, тогда другое дело.

— Ох, молодые вы ещё, глупые, — помогла уйти от назревающей ссоры Руфина Агарьевна. — Совсем не о том думаете. Считаете, мужики это удовольствие, конфетки, цветочки и цацки-побрякушки? Поверьте той, которая трижды замужем побывала. Мужики это грязные носки, разбросанные по дому вещи, вечное нытьё «чего бы пожрать», грязные кастрюли и пустой холодильник.

— А как же дети? — коварно уточнила Оксана.

— Дети это особая статья, — и тут не ударила в грязь лицом главбух. — Только это раньше штамп в паспорте для того, чтобы их завести, был обязателен. А теперь и без этого прекрасно обойтись можно.

— Без штампа можно, а без мужика нет, — триумфально подвела итог Оксана. — Вы-то чего развелись, Руфина Агарьевна? За три брака не смогли найти свой идеал?

— Да какой там идеал?! — раздражённо всплеснула руками главбух, махнув внушительной кожаной сумкой, в которую, по причине трёх выходных подряд, поместился не только жалкий букет, но и главная книга со всеми журналами учёта. — Сами понимаете, у нас служба нервная и ответственная. А мужчины думают, будто я не устаю. Железная, двужильная...

— Что вы, Руфина Агарьевна, — поспешила утихомирить её Оксана. — У вас очень важная и сложная работа!

— Что за работа такая — бумажки с места на место перекладывать? Ты ж не вагоны разгружала! — насмешливо язвительно скопировала начальница тон экс-супруга.

— Несправедливое мнение, мозг тоже неслабые перегрузки испытывает, — поддержала я. — Вспомню, как мы годовую отчётность сводили, так дурно становится. Одна микроскопическая однотипная ошибка! Пара операций, которые зависшая программапровела дважды! Весь отдел учета её искал. Потом все новогодние праздники от стресса отходили.

— Ой, Динка, как ты «вовремя» вспомнила, — поморщилась Оксана.

Я тоже поморщилась. Знает же, как я не люблю, когда моё имя коверкают. Будто я коза деревенская! И всё равно продолжает так делать. Вот честно, из-за этого я даже радовалась, что та неточностьзакралась именно в её «вотчину» — кассовую книгу. Начальник было решил, что «молодая вертихвостка» или полная дура, или умело водит его за нос. Вот уж точно... коза.

— Правильно-правильно Дианочка рассуждает, — встала на мою сторону главбух, тоже ласково исковеркав имя. Но ей хотя бы простительно, она в силу возраста ко всем, кроме начальника, так обращалась. — Это айтишник во всём виноват. Он пакостник и бездельник, только даром зарплату проедает. Ещё и в стрелялки какие-то вечно играет, когда думает, что никто не видит. А я вижу.

— Наверное, у него свободное время появляется, — предположила я. — Оксана вон тоже «косынку» в обед раскладывает.

Парк, по которому мы шли, закончился, сменившись шумной улицей с проносившимися по ней машинами и толпой прохожих, заполонившей тротуары. Активности нашего разговора это слегка убавило, зато прибавило громкости.

— А я о чём?! От безделья уже не знает, как мне напакостить! — не обращая внимания на шум, громко сокрушалась Руфина, пугая встречных прохожих. — Сначала как порядочный научил меня печатать текст в этом... как его... Удивился моей сноровке. Я тоже не лыком шита! Зря я, что ли, в молодости на курсы секретарей-машинисток ходила? Та же машинка, только навороченная.

— Сходство есть, — согласилась я, останавливаясь вместе со всеми на переходе в ожидании, когда загорится зелёный.

— И его задело, что я не выжила из ума! — оседлав любимого конька, орала в ухо начальница, перекрывая вой милицейских машин, скоростной вереницей пронёсшихся мимо. — Напакостил, паршивец! Подошёл на минутку и опозорил перед юристом!

— Чем? — определённо хотела спросить спокойно, но в итоге взвизгнула Оксана, отпрыгивая от летящих на нас брызг. И рявкнула: — Сволочи!

В последнем я с ней согласилась, с не меньшей прытью отскакивая и осматривая подол пальто. А вот Руфина Агарьевна — столп, которому внешний вид уже лет двадцать как не важен, — невозмутимо продолжала:

— Печатала я текст договора, а он подсунул мне мультяшку! Тьфу, как ребенку малому! Щенок на экране мельтешил и тявкал не по делу. Никак не убирался. Я всё перепробовала! Юрист пришёл...

— Ой, мой автобус! — оборвав её на полуслове, спохватилась Оксана, не успели мы оказаться за переходом. Рванула к остановке, до которой оставалось метров пятьдесят и к которой со скоростью гоночного болида подруливал шумахер на жёлтом, чудом сохранившемся с советских времён железном коне. Конь щеголял черной «гармошкой» посередине салона и трясся, мотая «хвостом», когда виртуозно лавировал, обгоняя конкурентов, чтобы не угодить в вечернюю пробку.

— Так вот, я говорю... — Руфина Агарьевна покровительственным взглядом проводила даже не успевшую попрощаться подчинённую, ловко юркнувшую в последнюю дверь за секунду до смыкания створок. И с новыми силами продолжила жаловаться оставшемуся слушателю. Мне. — Юрист промолчал, хмыкнул, посмотрел как на дурочку. И началось! После обеда мастер с производства зашла с отчётами и тоже увидела. Потом они всем цехом байки травили, мол, Руфина озверела, лает, скоро на людей бросаться начнет... А этот насмешник только вечером свою мультяшку убрал! И то я ему пригрозила, что премии лишу.

Я вздохнула, сдержав улыбку. Мгновенно сообразила, кто стал помехой спокойствию главбуха. Развлекательная и, по сути,безобидная функция виртуального «помощника» никак не вписывалась в образ суровой бизнес-леди.

— Они сегодня как с ума посходили, — наконец моя спутница выдохлась и от личных обид переключилась на проблемы внешние. То есть происходящие вокруг. Наверное, потому, что это самое «вокруг» всё же коснулось непосредственно её — на очередном переходе заставило отступить обратно на тротуар, несмотря на разрешающий пешеходам сигнал. Ещё одна милицейская кавалькада, оглушая воем сирен, промчалась в новом, неведомом нам направлении.

— Несутся как оглашенные, — проворчала начальница. — Вот в моё время...

В дальнейшее я не вникала. О том, каким оно было «её» время, я и так прекрасно знала. Не потому, что в нём жила, — хотя, конечно, жила, ведь родилась за три года до незабвенных восьмидесятых, — но больше из-за того, что в компании Руфины практически каждый день до дома добираюсь. Мы в соседних подъездах живём. Вот и наслушалась...

Оказавшись в обычном дворе, втиснутом между двумя хрущёвками, и быстренько пожелав друг другу хорошего праздника, мы привычно разошлись — она в средний подъезд, я в крайний. Мимо выразительных граффити в стиле «Маша+Вася», «Галька из 5 квартиры — дура» и «Не пишите на стенах, сволочи, не для вас их красили!» поднялась на третий этаж.

Открыв и закрыв обитую неубиваемым коричневым дерматином дверь, не глядя бросила ключи и сумочку на тумбочку. Аккуратно расстегнула новые сапожки, сменив их на мягких и уютных «зайцев», и, повесив пальто на рогатую вешалку, заскользила по линолеуму прихожей в туалет. На корпоративе воды было больше, чем еды, профсоюз у нас экономный. Может, в свои лучшие времена он и был щедрым, но сейчас о большем мечтать не приходится.

Хозяйка квартиры, которую я снимаю, тоже экономная. В том смысле, что мебели здесь минимум, а та, что в наличии, непритязательная, с расчётом на то, чтобы съезжающий жилец не позарился на чужое «добро» и надорвался при желании прихватить с собой.

Огромный неподъёмный полированный сервант, которому по статусу положено изобилие посуды внутри, но на полке сиротливо стоял потрёпанный жизнью чайный сервиз. Круглый стол, который влезет в дверной проём, только если его распилить. В углу — массивное кресло, «вросшее» в пол, потому как сдвинуть его нереально — то ли такое тяжёлое, то ли приколоченное. В пару ему — диван, главным достоинством которого, по словам хозяйки, являлось отсутствие клопов. Напротив приземистая тумба, а на её поцарапанной полированной столешнице скромно устроился знававший лучшие времена чёрно-белый «Садко». Шкаф-гробина, поставленный торцом и скрывающий за собой односпальную кровать, надрывно скрипящую пружинами.

«Практически полторы комнаты, милочка, а не одна, — суетливо разглаживала покрывало и поправляла дешёвые занавески владелица, показывая «уютное гнездышко» и расхваливая напропалую, чтобы клиент с крючка не сорвался. Но и в плане оплаты не желая себя обидеть. — Где ж ещё такой бюджетный вариант найдёшь? Две с половиной тысячи всего. И квартплата скромная. Ты только электричество зря не жги, тогда счета будут мизерными. До остановки недалеко, продуктовый под боком, банк, почта...»

Год назад с моей зарплатой практиканта-помощника такая сумма была совсем неподъёмной. Спасло меня лишь то, что пришла я по рекомендации Руфины Агарьевны, которая с Агафьей Петровной дружила, обеспечивала проверенными постояльцами и тем самым помогала прикрыть доход от налоговой. В общем, скидку я получила.

Разумеется, что могла, я изменила. Купила новые занавески, скатерть, бельё, посуду тоже предпочла свою. Цветы посадила — с работы отводки принесла, аквариум с гуппёшками из родительского дома забрала, вазу для сладостей. Не слишком продвинулась в плане благосостояния, зато уюта прибавила. Правда, и мусора тоже. Фикус, нежно любимый и лелеемый, строптиво бросал сухие листья на старый паркет комнаты. Фантики от конфет накапливались горкой на столе, потому что нести их в мусорку на кухне не всегда хотелось. Рыбий корм самым наглым образом оказывался на полу, как бы аккуратно я ни старалась его насыпать.

В рабочие дни заниматься уборкой некогда, а тут ещё и пару выходных подряд пришлось у родителей провести — два дня рождения подряд отмечали. Потому первым делом я переоделась и за швабру-щетку взялась. Добралась и до кухни, сменив инвентарь для подметания на нож и доску для резки. Гостей не ждала, поэтому ограничилась овощным салатом и остатками рыбы — уже приготовленной вчера и наполовину съеденной, которую оставалось лишь разогреть.

Сразу сесть за ужин не смогла — амбре из мусорки в тумбочке под раковиной, заставило зажать нос и брезгливо вытащить ведро. Полежалые рыбьи внутренности, встретившиеся с овощными очистками, радостно засмердели. Оставлять их благоухать на кухне ещё на сутки было бы издевательством над собой.

Натянув простенькую куртку и кроссовки, прихватив заодно с мусорным ведром коробку от сапожек, которую руки не доходили выбросить, поплелась на улицу.

Уже успело стемнеть. Одинокий фонарь над дверью подъезда освещал ближнюю территорию, а дальняя, силами местных хулиганов лишённая лампочек на столбах, терялась в сумраке.

Дорожка к мусорной площадке была проторённой, но я всё равно включила фонарик — на всякий случай всегда в кармане лежит, вместе с газовым баллончиком. Район у нас своеобразный, скучать не приходится. По ночам не только четвероногие представители фауны с воплями носятся и друг друга задирают, но и двуногие.

Сейчас ночь ещё не наступила, но пара зелёных глаз, устроившихся на каменной стене, ограждающей контейнеры, заинтересованно сверкнула в направлении моего ведра, отразив свет фонарика.

Запоздало укорив себя, что не сообразила сразу отложить остатки рыбы отдельно, но пожалев оголодавшую животинку, я вытряхнула содержимое ведра на самую высокую груду мусора, осторожно вытащила газету, на которой чистила рыбу и в которую завернула внутренности.

— Кис-кис-кис, — ласково позвала, относя «лакомство» в угол площадки, чтобы положить внизу.

— Ш-ш-ш! — неблагодарно отозвалось «голодающее» существо, выгнув спину и сиганув в темноту.

— Вот и делай людям добро, — посетовала я. Помешкала, решая, как теперь поступить с требухой в газете, и швырнула в контейнер, где по ленивости жителей окрестных домов, не утруждающих себя прицельным закидыванием мусора таким образом, чтобы он распределился равномерно, была пустота.

— Дихол! — возмутился железный ящик. Громыхнул, задрожал и породил голову, приподнявшуюся над заляпанным грязью краем. — Ты чё творишь?

Наверное, будь моя нервная система слабее, я бы отпрыгнула. Или в обморок упала. Или заорала благим матом. Но закалённая отрочеством в эпоху перестройки, а потому всегда готовая к любым неожиданностям, я лишь пожала плечами. Ну бомж. Ну хам. Чего особенного?

Однако и на рожон не полезла, памятуя о мерах безопасности. Как-то не хочется, чтобы это «лицо неопределённой национальности» разозлилось, меня в подъезде подкараулило и потребовало в качестве компенсации морального ущерба честно заработанную зарплату. А то, что передо мной мигрант, было ясно по акценту. И непонятному ругательному восклицанию.

— Простите. Не хотела мешать, — поспешно извинилась, нащупывая в кармане баллончик, тактически отступая к ведру и одновременно просчитывая, с какой скоростью нужно бежать, чтобы оказаться в подъезде раньше, чем обиженный владелец помойки вылезет, и при этом не выдать ему моего места жительства.

Уравнение, благодаря рациональному складу ума, решилось быстро, а результат я применила сразу, молниеносно подхватив за ручку своё имущество и рванув в сторону дома.

Зря. Потому что не учла в расчётах слишком многого. Подмерзающей ледяной корки на асфальте. Низкого коэффициента трения подошвы кроссовок. Угла разворота. Вероятно, ещё чего-то. Иначе как объяснить то, что тело моё вместо спасительных недр подъезда оказалось лежащим на земле? Вернее, в сугробе, куда, опять же в силу неучтённых факторов, меня занесло.

— Да чтоб тебя! Пропади всё пропадом! — от всей души ругалась я, барахтаясь в снежной крошке.

Выбралась. Точнее, меня вызволили из холодного плена, рванув за шкирку.

Теперь я снова уверенно стояла на своих двоих, однако спаситель, видимо не считая моё положение устойчивым, продолжал придерживать за ворот куртки.

— Цела? — с уже знакомым акцентом уточнил и посетовал: — Что ж ты шустрая такая...

— Такой родилась, — сердито буркнула я, осознав, что план «А» провалился.

С планом «Б» тоже была полная засада. Потому как не имелось его у меня. Вернее, имелся, но становился нереальным из-за улетевшего в неведомые дали газового баллончика. Орать же и звать на помощь — бессмысленно. Самоотверженные бдительные граждане советской эпохи уже глухие и не услышат, а постсоветские — трусливые и забаррикадируются в своих квартирах ещё крепче. Пришлось импровизировать.

— Завтра восьмое марта.

От нелогичности заявления бомж опешил и непонимающе поинтересовался:

— И что с того?

— Мужчины дарят женщинам подарки.

Запнулась, потому как засомневалась, тянет ли этот субъект на звание «мужчины». Как-то очень уж длинными казались волосы, собранные в хвост и переброшенные через плечо. Получается, бездомный нетрадиционной ориентации. Такой реально обидеться может из-за некорректного обращения.

— У мужчин праздник? — похоже, ещё сильнее растерялся незнакомец, окончательно доказывая — иностранец. Ну не может родившийся в СССР человек не знать таких элементарных вещей. Впрочем, родившийся в СНГ тоже. И вообще, вроде как день-то международный! Так что, по всей видимости, «повезло» мне столкнуться с бомжом из какой-нибудь страны третьего мира, слыхом не слыхавшей о человеческих традициях. Африканской, например.

Подтверждала ли внешность жителя помойки мою версию, я не видела — фонарик, упавший так же, как и баллончик, предательски светил куда-то под мусорный контейнер. А в темноте все кошки серы. То есть все люди негры.

Оставалось заниматься просвещением, не будучи уверенной в истинном положении дел.

— Нет, у женщин. Так что сделайте мне подарок, отпустите, а?

На всякий случай дёрнулась, проверяя, сработало ли.

Не сработало. Кроссовки проехались по льду, а к первой руке присоединилась вторая, подхватив меня под мышку.

— И что, всем подряд дарят? — не поверил обладатель цепких конечностей, потребовав подробностей. — Или всё же только своим? Жёнам? Любовницам?

Меня не так суть вопроса шокировала, как множественное число. Похоже, версию «Африка» придётся менять на «Ближний Восток».

— Как получится, в самом деле... — начала было и умолкла, с надеждой прислушиваясь к музыкальному вою патрульной машины, свернувшей с улицы во двор.

Увы, соседний. Потому, прежде чем сине-красные отблески озарили окружающее пространство, бомж с восточным менталитетом успел утащить меня за пределы зоны их видимости. За контейнер. И рот ладонью закрыл.

От его кожи воняло помойкой, но приходилось терпеть, отгоняя упорно лезущую в голову идею укусить. Опасность подхватить кишечную инфекцию стояла рядом, под руку с риском подвергнуться насилию и получить билет в рай, потому что не факт, что вырваться удастся. Этот тип таскает меня с поразительной лёгкостью, силушкой и ростом его природа явно не обделила.

Я готовилась к худшему. И когда во дворе наступила благодатная тишина, совсем не ожидала, что он снова начнёт говорить, а не действовать.

— Ты одна живёшь? — резко бросил. Рука отстранилась, но осталась висеть перед лицом, готовая вернуться на своё место.

За те секунды, что мне были отведены для ответа, в голове прокрутились все варианты развития событий.

«Нет», и... И утром мой окоченевший труп найдут на грязной помойке.

«Да», и... И его тоже найдут, но дома в тёплой и уютной кровати.

Вот честно, я предпочту второе.

— Иди, — подтолкнув вперёд, приказал незнакомец, когда я пискнула «одна». — Веди себя благоразумно. Не обижу.

Наверное, последнее должно было меня успокоить. Или ввести в заблуждение. Однако оба ободряющих утверждения цели не достигли. Ноги дрожали, а голова то и дело пыталась обернуться, потому что воображение услужливо рисовало хищный вампирский оскал. Или нож. Или зверскую физиономию оборотня. Некстати вспомнились сюжеты всех виденных триллеров и мистически-фантастических сериалов.

Как я не навернулась на дорожке, ума не приложу. Перед железной дверью подъезда остановилась, нащупывая на связке с ключами брелок от домофона. Мысль о том, что мой знакомец вовсе не бомж, а преступник, которого разыскивает милиция, затмевала все иные догадки.

Когда до нас снова донеслась сирена, я обнадёживающе встрепенулась: «Меня спасут!» Однако совершенно напрасно.

— Дихол! — вновь непонятно ругнулся мой пленитель.

Рванул за ручку дверь и... И электромагнитный замок жалобно крякнул, не в силах выдержать приложенного к нему усилия.

— Офонарел? — рявкнула я сдавленно, чувствуя, как к дрожи в ногах прибавляется леденящий ужас от осознания стоимости домофона, замену которого на меня повесят. Чертыхнулась, потому что не успела оглянуться, как меня что-то мощное втащило на лестничную клетку. Торопливо поскакала по ступеням вверх, молясь, чтобы никакая любопытная сволочь сейчас не вздумала высунуться за порог своего жилища. И не увидела собственными глазами, кто именно выломал замок. Может, пронесёт...

У двери в квартиру вновь похолодела, представив, что он сейчас и её выбьет. Если так и дальше пойдёт, я только на ремонт и буду работать. Но мужчина за спиной терпеливо дождался, когда я вставлю ключ в замочную скважину. Зато потом его отобрал, втолкнул меня внутрь и, закрыв замок изнутри, спрятал связку в карман.

Нащупав выключатель, я щёлкнула клавишей и при ярком свете «сотки», вставленной в круглый матовый абажур висящей в прихожей люстры, наконец рассмотрела своего похитителя.

Вовсе не африканца. И не араба. Обычного европеоида, со светлой кожей, чуть заметно тронутой загаром и куда более сильно вымазанной сажей.

Гладко выбритый квадратный подбородок. Прямой длинный нос, без обычной ямки у лба, словно плавно в него переходит. Светлые дымчатые глаза, с тёмным кантом, не позволяющим им слиться со склерой. Губы не слишком полные, сурово сжатые. Брови, сошедшиеся к переносице. Неопознаваемого грязно-бурого цвета волосы, гладко зачёсанные назад. То есть когда-то гладко, а теперь изрядно взъерошенные, с запутавшимися в них щепками и присыпанные шелухой от семечек.

По возрасту мой ровесник, наверное вряд ли намного старше. Очень уж смазливая и молодая физиономия, даром что поцарапанная и с синяком на скуле. И с физической силой я не ошиблась — плечищи вон какие и бицепсы. Только одежда совсем непонятная — плотная, обтягивающая, словно он с тренировки водолазов сбежал. А сверху накинуто видавшее виды тёмное пальто, которое выглядело как с помойки. Впрочем, почему «как»? Похоже, парень его там и подобрал.

Бесцеремонно отодвинув меня в сторону, «гость» деловито потопал вглубь квартиры.

— Куда в обуви?! — взвыла я, бросаясь следом и на ходу сбрасывая свои кроссовки.

— Извини, снять не могу, — словно его мало интересовали мои проблемы, равнодушно отозвался бомж.

Оставляя за собой грязные следы и роняя мусор с волос на пол, сунулся на кухню, заглянул в санузел, изучил комнату. Обернулся ко мне, заставив перестать прыгать на одной ноге в попытке натянуть на ходу второго «зайца». Пока он присматривался к тапкам, его брови ползли вверх, а рот уточнил:

— Пока не могу.

— Поздно, — убито выдохнула я. — Всё равно теперь уборку заново делать.

— Ты прислуга? — заинтересовался бесцеремонный гость. — А где твоя хозяйка? Она придёт проверить твою работу?

— Ага, придёт, — хмыкнула я, прикидывая, как скоро Агафья Петровна решит нагрянуть, проведать свою ненаглядную жилплощадь. Обычно она меня в известность не ставила, полагая, что внезапность — лучший способ застать вредителя-квартиранта врасплох. И возможность вытрясти компенсацию за несоблюдение условий договора.

— Когда именно? Мне важно это знать.

— Ближайшие три дня она тут не появится, — прикинула я дату аванса на работе, раньше которой визит Агафьи был маловероятен, ибо взять с меня нечего. Да и в праздничные дни она предпочитала ходить по гостям.

— Очень хорош-ш-шо, — нараспев хрипловато выдал красавчик и, деловито стягивая с себя пальто, вернулся в прихожую. Уронил на пол у двери, потоптался по нему, видимо решив, что сделает этим обувь чище, глянул в зеркало, висящее напротив входа, и поморщился. Поднёс рукав к носу, принюхался и скривился окончательно.

— Мужская одежда есть? — бросил требовательно, хищным взглядом впиваясь в шкаф.

— Нет. Только женская.

— Везение не может быть бесконечным, — философски выдал парень, видимо убеждая самого себя. Подумал и распорядился: — Ну тащи что есть. Хоть что-то же должно подойти?

Подойти? Ему? Он хоть в состоянии сопоставить нашу комплекцию? Я зажмурилась и затрясла головой, представив, как мои дефицитные футболочки рвутся по швам, а лосины превращаются в растянутые шаровары. Образ был настолько ярким и ужасающим, что я не выдержала.

— А ты совесть часом не потерял?!

— При чём тут время? — с такой искренней непосредственностью удивился нахал, что я аж задохнулась. Уровня гневного раздражения это не убавило, зато вспомнился метод отвлечения внимания, который, видимо, сейчас ко мне и применяют.

И потому вместо продолжения претензий я ухватилась за то, от чего меня пытались увести:

— То есть совести нет, — припечатала веско.

Брови оппонента насмешливо дёрнулись, рот тоже искривился в усмешке. Только вовсе не легкомысленной, а какой-то злой, недоброй.

— Крайне непрактичная вещь, не находишь? Совершенно невозможно нормально жить, если во главу угла ставить именно это свойство личности. Поверь тому, кто всего один раз поддался «голосу совести», теперь вот разгребает последствия. Никакой справедливости. Даже умереть нормально не дали. Заперли в лаборатории в качестве подопытного на многие годы. Вот оно — следствие неправильного нравственного выбора.

— Ограбил банк и в этом признался? — предположила я, стараясь не удивляться грамотному построению фраз незнакомца. Видимо, он неплохое образование получил прежде, чем...

— Влюбился и уступил девушку брату.

Теперь уже мои брови уползли на лоб. В голове попыталось совместиться несовместимое, порождая самые разнообразные версии. А в душе... в душе произошёл глобальный переворот — ноги дрожать перестали, паника испарилась, вместо обречённости накатило сопереживание.

Блин, тут у человека проблемы на почве личной жизни и семейной драмы, а я его в сначала в бомжи записала и маньяком-убийцей представила, а потом в беглые преступники определила.

— Он тебя подставил? — сочувственно уточнила. — А она? С ним осталась? Может, не в курсе была?

— Любопытная ты, — хмыкнул знакомец. Подумал и озвучил свои умозаключения: — Меня к порядочности призываешь, а сама разве лучше поступаешь? Не обогрела, не накормила, а уже расспрашиваешь. Будто я обязан тайны открывать, стоя у порога.

Справедливо. Но бесцеремонно. И вообще, я себя теперь бабой Ягой чувствую, к которой в избушку Иван-царевич нагрянул.

— Ванна там, — выразительно ткнула пальцем в нужном направлении.

— А одежда? — коварно напомнил гость.

— Будет тебе одежда, — процедила сквозь зубы. Добился-таки своего!

Проследив за тем, как он исчезает за покрытой белой краской дверью, я вздохнула. Вот ведь подстава. Неясно, как его «водолазная» экипировка выдерживает стирку. Может, она вообще одноразовая. Грязное пальто на полу тоже непригодно, его бы, по-хорошему, обратно на помойку отнести надо. Остаётся...

Скрепя сердце вытащила из шкафа халат. Мягкий, уютный, я в нём в холода дома греюсь, когда на улице плюс восемь, но батареи экономные коммунальщики ещё не включают. Электрический обогреватель киловатты жрёт немерено, никакой зарплаты не хватит, так что халат, без преувеличений, моё единственное спасение — просторный, длинный, чтобы поверх другой одежды можно было носить. Ну а что он оказался ярко-красного цвета, так я не виновата, для себя любимой выбирала. Ясное дело, мужчины считают этот цвет женским, и мой «гость» наверняка исключением не станет. Ничего, пусть помучается.

У двери в ванную замешкалась, решая, как поступить. Постучать и отдать халат или повесить его на ручку двери. Прислушалась к шорохам, подозрительному скрипу и недовольному бормотанию, пытаясь представить, что он там пытается разломать. Прыснула было от смеха, услышав резкий удар водяных струй душа о занавеску и очередное яростное: «Дихол! Холодно же!», но спохватилась:

— Соседей не залей, — крикнула, надеясь, что он услышит. — И оба крана открывай сразу.

Несколько минут не отходила, вслушиваясь в происходящее, пока не удостоверилась, что всемирный потоп отменяется. Халат всё же оставила на ручке и отправилась приводить квартиру в порядок.

Смела мусор в кучу, потопталась в сомнениях около пальто, но всё же обыскала в надежде найти свои ключи. Не нашла, видимо гость с собой на помывку унёс. Зато обнаружила мусорное ведро, про которое, находясь в шоке, совершенно забыла. А вот «бомж» не забыл и предусмотрительно прихватил. Ну хоть за это ему можно сказать спасибо.

Мой путь из прихожей в кухню перекрыла резко распахнувшаяся дверь. Я едва успела остановиться, открыла было рот, чтобы отчитать за неосторожность, и захлебнулась словами.

Из-за полотна двери не стесняясь, без предупреждения высунулась совершенно голая мужская фигура. Встряхнула красно-вишнёвой гривой, увидела висящий на ручке халат, удовлетворённо хмыкнула и принялась натягивать его на себя.

Хорошо хоть, сделал он это быстро, а то ведь голая задница и соответствующая ей часть тела спереди — не самые подходящие для созерцания объекты. Я, конечно, не ханжа, чем мальчики от девочек отличаются, прекрасно знаю, но одно дело — знать и пользоваться этим в своих целях, и совсем другое — когда тебе это демонстрируют без намерения использования. Да и все остальные части тела не подкачали — таким на обложке журнала место, а не на помойке.

— А говорила, ничего подходящего нет, — с явным оттенком удовлетворения выдал бывший бомж, после купания превратившийся в красавца, как в сказке про конька-горбунка. Цвет наряда его, похоже, ничуть не смутил. Более того, понравился. Он определённо с удовольствием себя осматривал, затягивая пояс на бедрах.

— Это хранилось на крайний случай, — прочистив горло, пояснила я, рассматривая оставшиеся голыми колени, икры и ступни. А ведь мне халатик до пола был...

— А еды «на крайний случай» у тебя нет? — принюхиваясь, устремил взгляд в сторону кухни красавец. Мало того, он сам туда устремился, влекомый то ли чутьём, то ли любопытством.

Я тут же вспомнила слова Руфины Агарьевны: мужик в доме — это грязные кастрюли и пустой холодильник... Она, правда, это о своих законных супругах говорила, которые право имели жрать то, на что сами деньги зарабатывали и жене отдавали. А тут посторонний мужик нацелился на мой ужин! А я сама, между прочим, еще не успела поесть!

Вот только остановить прущую к вожделенной цели громадину было нереально. Мне оставалось лишь тяжело вздохнуть, потому что на сковороде под стеклянной крышкой сложно было не разглядеть уже остывшую рыбу, а на столе выразительно ждал салатик.

— Неплохо, — похвалил «гость». Обернулся, заметив, что я последовала за ним, и неожиданно оттеснил меня обратно в прихожую. — Ты куда прёшь? Я в няньках не нуждаюсь. Иди в свою столовую. Ты мне никто, чтобы за одним столом сидеть.

— Это мой дом! — опешив от его наглости, заорала я. Плевать на соседей, пусть слышат. Упёрлась ногами в пол, а руками вцепилась в косяк, чтобы не сдать позиций. — Какая ещё столовая?! Какая на фиг нянька? Отсутствие совести не означает отсутствия здравого смысла! Если я тебе никто, так нечего без спроса жрать мой ужин! Может, у вас, иностранцев, и принято, чтобы женщины мужчин содержали. А у нас каждый сам себя обеспечивает!