Отрывок из книги «Шанс для леди»

Пролог

 

Что я помню?

Холодное голубое пламя, объявшее со всех сторон, сомкнувшееся тесным душным кольцом.

Череду ослепляющих белых вспышек, кажущуюся бесконечной.

Бескрайний поток энергии, обрушившийся подобно неумолимой океанской волне.

Боль.

Она везде, сжимается тисками, пожирает тело вместе с бушующим вокруг огнём, разрывает меня на куски снова и снова. Я кричу, я уверена, что открываю рот в попытке дать волю страху, растерянности и непониманию происходящего, но ничего не слышу, ни треска пламени, ни собственного отчаянного крика, ни даже жалкого хрипа.

Ничего.

Бьюсь в агонии, удивляясь мимолётно, что могу чувствовать боль. Я не должна её ощущать, равно как не должна ощущать и тела. Или, быть может, это нечто сродни фантомным болям? Лишь воспоминания о прошлом, ожившие вдруг в моём оглушённом, обезумевшем от ужаса сознании, и на самом деле там, в физическом мире, ничего необычного не происходит, а я, потерянная, позабытая душа, всего-навсего брежу?

Или так и бывает, когда умираешь?

Нет, не так.

Тогда было иначе.

Тогда была тьма, милосердная пустота, в которую я провалилась почти с благодарностью, позволила ей затянуть мой ослабевший дух, словно в трясину болотную. Что до тела, то оно, измученное страданиями, иссушенное болезнью, более не представляло ценности даже для меня. Кто же знал, что убаюкивающая нежность тьмы окажется временной, что я очнусь, вернусь в мир, с коим успела попрощаться?

Я сгораю. Чувствую, как саднит сорванное от крика горло, как першит от сухого, раскалённого воздуха, тяжело, неохотно проникающего в лёгкие. Ничего не вижу, от белых вспышек болят глаза. Всё тело ломит, жар разъедает изнутри, выжигает дотла, будто во мне осталось хоть что-то пригодное для огня. С трудом удаётся перевернуться на бок и скорчиться в позе зародыша, сжаться, кожей ощущая твёрдую поверхность с одной стороны и прикосновение воздуха с другой.

Наверное, я всё-таки умерла. Теперь уже безоговорочно.

Боль отступает, оставляя меня дрожащей, испуганной, действительно потерянной. Жду, когда же наконец белая пелена перед глазами превратится в белое сияние, из которого выступит проводник душ, тот, кто отведёт меня на ту сторону, к моим родителям и сёстрам. Я так хочу их увидеть! Мы будем вместе, мы воссоединимся спустя столько веков, и никто больше нас не разлучит.

Пелена бледнеет, рвётся быстро таящими белёсыми лохмами, уступает место темноте. Не той тьме, где я когда-то надеялась исчезнуть, но обычным потёмкам, какие бывают в плохо освещённом помещении без окон. Среди бледнеющих лохм появляется крылатая фигура, она приближается, склоняется ко мне. Я моргаю, пытаясь рассмотреть лицо проводника.

– Шиана?

Голос мужской, хрипловатый, и отчего-то кажется самую малость знакомым. Я слышала его… недавно. И произнесённое им имя будто чужое, я словно слышу его впервые, и оно никак не связано со мной.

Но я помню имя… и голос этот. Помнила.

Должна вспомнить.

– Шиана? – прохладные пальцы касаются лица. – Пекло ядра…

Только странные они, эти пальцы: шершавые и колются немного.

Потому что оканчиваются когтями.

Вздрагиваю, хочу отодвинуться от существа – никогда не слышала, чтобы у проводника душ были когти, – но оно не позволяет, наоборот, склоняется ниже и, похоже, собирается взять меня на руки.

– Тише, не бойся, это я, Ларио, и нам лучше перебраться в место поспокойнее…

Ларио.

Канделарио Кресп, горгулья, агент Департамента Глубокого Искусства. Он пришёл в мой дом… и совсем мне не понравился.

Не из-за нечеловеческого происхождения, нет.

Просто не понравился.

Слишком наглый. Слишком шумный. Слишком возмутительный.

Ловелас и дамский угодник.

Никогда-то не жаловала подобных ему.

– Вот так…

Меня поднимают на руки, и я вновь отстранённо удивляюсь тому непостижимому факту, что каким-то образом способна чувствовать чужие прикосновения, что моё тело плотно, осязаемо настолько, что его можно подхватить, с лёгкостью оторвать от жёсткой поверхности и куда-то перенести. Жар уступает место холоду, зябкому, противному, и я инстинктивно прижимаюсь к Ларио в поисках тепла, отчаянно цепляюсь за него, ощущая, как пальцы скользят по чуть шершавой коже.

– Что ж, надеюсь, на сей раз получится. Если нет, то мы в полной зад… бездне.

Он поворачивается на месте, расправляет крылья – я не столько вижу, сколько догадываюсь по шелесту. Откуда-то издалека доносятся странные, неясные звуки, возня, треск, приглушённые голоса.

– Закрой глаза.

– З-з-зачем?.. – произношу я сипло, едва слышно и снова вздрагиваю, на сей раз от собственного голоса, жалкого, срывающегося.

Холодно. И чем дальше, тем сильнее холод становится, вымораживает изнутри и снаружи. Кожа покрывается мурашками и, в общем-то, естественная эта реакция вынуждает застыть на руках Ларио.

Делаю вдох и выдох.

Вновь и вновь.

– Перемещение между гранями может напугать, особенно в первый раз.

– Г-граням-ми?..

– Здесь тебе точно не стоит оставаться.

Сумрак вокруг сгущается, и я послушно закрываю глаза, прижимаюсь теснее к мужскому телу, твёрдому и тёплому. Надо попытаться на минуту-другую отрешиться от мира, от происходящего рядом и осознать, принять мысль, которая даже в уме кажется чересчур невероятной, чтобы быть правдой.

Так не бывает.

Или всё же бывает?

Я дышу.

В моей груди бьётся тревожным набатом сердце.

У меня есть тело, настоящее, более чем материальное.

И я помню своё имя.

Я леди Шиана Ридальская, и я умерла более пяти веков назад.

 

 

Глава 1

 

– …Я умру?

Вздрагиваю, услышав этот вопрос из уст Аннабель. Ей всего пятнадцать, она самая младшая из нас, четырёх сестёр, и у неё вся жизнь впереди.

Но она первая заболела в нашей семье.

И, сколь мне известно, пока никто из заболевших ещё не сумел оправиться после неведомого этого, страшного недуга. Привычные методы лечения не помогали, запершиеся в корпусе ведуны молчали, то ли и сами знать не зная, что за мор поразил княжество, то ли попросту опасаясь лишний раз покидать старую цитадель. Будто каменные стены могли защитить…

– Глупости какие! – я заставляю себя улыбнуться, меняю полотенце, лежащее на влажном от пота девичьем лобике, словно вымоченная в холодной воде ткань могла по-настоящему унять жар и облегчить страдания. – Конечно же, ты выздоровеешь.

– Я умру, – Аннабель больше не спрашивает, но утверждает, и от обречённого спокойствия сестры ужас охватывает моё сердце.

– Нельзя так говорить, Анни, если не хочешь накликать беду.

Были и те, кто шептался, да так, чтобы было слышно всем, что болезнь – наказание божье за содеянное пресветлым князем два года назад, за зло, совершённое монархом над своими подданными, за ложь и нарушенное слово. Но коли так, то почему страдают и те, кто всегда был далёк что от княжеского престола, что от деяний великих?

За что наказана Аннабель? В чём провинилась пред богами моя семья и многие другие?

Или всё… из-за меня?

– Беда уже пришла, Шиана, поздно закрывать двери и чертить обережные знаки. Остаётся лишь богов молить, чтобы… – сестрёнка вздыхает с тайной надеждой, – чтобы поскорее.

Я вижу, как опускаются длинные чёрные ресницы и Аннабель затихает, забывшись тревожным сном. Тогда я поднимаюсь с края постели сестры и, пошатываясь, иду к окну. Голова кружится, в теле слабость, меня саму бросает то в жар, то в холод, я еле на ногах стою.

Я тоже больна.

Как и сёстры. Как и отец. Как и последние оставшиеся в доме слуги.

Присаживаюсь на подоконник, прижимаюсь горячим лбом к холодному стеклу. За окном сгущаются вечерние сумерки, за окружающей дом невысокой оградой расстилается лес, но кажется, будто даже отсюда виден город, окутанный траурной пеленой дыма и зловонием, охваченный огнём огромных костров, на которых сжигают тела умерших. Я задыхаюсь, перед глазами всё плывёт, сердце колотится у горла, того и гляди вовсе остановится. Выжидаю минуту-другую в надежде, что приступ пройдёт сам собой, затем оборачиваюсь, смотрю на хрупкое неподвижное тело под одеялом, озарённое пламенем оплывших свечей в канделябре на столике.

Осознание непоправимого накрывает внезапно.

Аннабель умерла.

– Я же говорила, – зыбкая тень возникает подле кровати, глядит равнодушно на тело. – А ты не верила.

Тень бесплотна, подобно всякой тени, но даже в посмертии она не теряет изящества и грации. У неё небесно-синие глаза и густые каштановые волосы, как у меня, и она так похожа на прежнюю юную красавицу Аннабель и одновременно не похожа на нынешнюю, похудевшую, измученную, с заострёнными болезнью чертами белого лица, что я теряюсь.

– Анни?

– Я уйду. Мы все уйдём.

– А я?

Тень качает головой и растворяется в неверном сплетении света свечей и наполняющего спальню полумрака. А я остаюсь сидеть на подоконнике, нет у меня сил ни чтобы позвать кого-то, ни даже чтобы оплакать ушедшую за грань сестру…

 

Открываю глаза, пробудившись то ли от тяжёлого сна, то ли от лихорадочного забытья, и в первую минуту не могу понять, где нахожусь.

Комната одновременно и просторная, светлая, и явно меньше площадью, чем привычные мне покои дома Ридальских. Здесь не так много мебели, и вся она лёгкая какая-то, миниатюрная, будто кукольная. Окно большое, почти во всю стену, закрыто странными белыми занавесками, состоящими из узких длинных полосок. Сквозь них пробивается шум, показавшийся поначалу настолько резким, оглушающим, что я пытаюсь спрятаться под одеялом.

– Шиана?

Я осторожно выглядываю из-под одеяла.

– Л-ларио?

– Он самый, – горгул улыбается, но улыбка выходит кривоватой, натянутой. – Как ты себя чувствуешь?

Прислушиваюсь к себе и с удивлением отмечаю, что чувствую себя хорошо, ничего не болит, не ломит и не ноет, разве что само ощущение собственного тела, живого, дышащего, подчиняющегося мне, вызывает растерянность и непонимание.

– Хорошо, – повторяю я вслух.

Высовываюсь из-под одеяла, приподнимаю его край и начинаю рассматривать тело, пытаясь понять, как подобное возможно.

Я умерла. Так давно, что для нынешнего поколения времена моей жизни превратились в пустые, равнодушные строки в учебниках истории, сухую сводку минувшего и позабытого наполовину.

Я была призраком, привязанным к месту своей гибели, духом, не способным покинуть дом, некогда принадлежавший моему отцу. Долгие века я существовала в стенах фамильного особняка рода Ридальских, наблюдала, как одно поколение семьи сменяет другое, как беднеют её члены и ветшает дом.

И вдруг я… ожила?

Обрела плоть и кровь, получила физическую оболочку и возможность прожить жизнь заново?

Провожу ладонью по телу, щупаю себя в попытке убедиться, что оно моё, что ничего в нём не изменилось, оно такое же, каким я его помню. Внезапно Ларио издаёт невнятный звук, выпрямляется и отступает от кровати, встав так, чтобы не видеть происходящего под одеялом. И я понимаю запоздало, что обнажена и трогаю себя суетливо, будто помешанная, на глазах постороннего мужчины, пусть и нечеловеческого рода. Смутившись резко, прижимаю одеяло к груди, оглядываю комнату.

– Можно мне… зеркало?

Ларио кивает и выходит. Возвращается с маленьким квадратным зеркальцем без оправы – рассматривать себя в таком неудобно, но мне хватает и этой малости, чтобы действительно убедиться, что моё лицо осталось прежним. Лишённое лёгкой полупрозрачности, оно выглядит немного непривычно. Поднявшись выше по подушке, я поворачиваю зеркальце то так, то этак, изучаю лицо в отражении, провожу кончиками пальцев, знакомлюсь с ним заново, а заодно и с ощущением прикосновения, теплом и мягкостью кожи.

– Что произошло?

– Что последнее до пробуждения в подвале ты помнишь?

Что я помню?

Опускаю руки, беспомощно пожимаю плечами.

– Холодное голубое пламя. Оно везде… оно пожирает меня, и я… я растворяюсь в нём без остатка, – зеркало в моей руке отражает послушно, как я морщу лоб в задумчивости. – А чуть раньше… раньше я говорила с Лин. Она поддалась собственной же силе, потеряла контроль и над ней, и над собой, никто ничего не мог предпринять, чтобы удержать её от последнего шага, даже Трей… и я единственная могла обратиться к ней. Только Лин всё равно не желала меня слушать. И тогда я… я приняла её энергию. Поглотила всё, что могла, пользуясь тем, что Лин стала частью дома, как и я когда-то… хотя не совсем так, конечно, но всё же другого выхода не было… я не видела иного шанса вернуть её… Она ведь в порядке?

– Лин? – уточняет Ларио и снова кивает. – Насколько мне известно, да. Она, Трей и все их друзья ещё находятся в доме Ридальских, однако уже готовятся покинуть и его, и Брийское княжество.

– А я? – спрашиваю с замиранием сердца.

Аннабель не ответила на тот мой вопрос.

– А ты опять мертва. Разумеется, это не то чтобы применимо к той, кто столько веков была призраком, но… – Ларио хмурится, явно и сам не вполне понимая природу произошедшего. – С технической точки зрения тебя-привидения больше не существует. Ты приняла огромное количество энергии живого источника, и этого хватило, чтобы ты… материализовалась не духом, но человеком. Шиана, я не могу объяснить тебе ни деталей этого процесса, ни его самого как такового, потому что не знаю. Ничего подобного ещё не случалось, по крайней мере, я о таком не слышал и во времена моего обучения в академии нам не рассказывали о возможности воскрешения из мёртвых не в качестве зомбяка.

Я качаю в растерянности головой – последнее слово мне незнакомо.

– Прости, умертвия, – поправляется горгул.

– И я… материализовалась… в подвале?

– Помнишь, когда дела стали совсем невесёлыми, я собрался в Департамент? Наличие ловушки либо барьера было очевидным, даже слишком, но я решил рискнуть. Всё лучше, чем сидеть и ждать, пока тебя окончательно загонят в угол. Я переместился, однако покинуть пределов особняка не смог. Повезло, что перебросило только в подвал того же дома, а не куда похуже. И там я нашёл тебя.

– И переместил, – добавляю я.

Чужая обстановка. Чужой шум. Знаю, мир изменился за прошедшие века, необязательно иметь возможность выйти из дома или попутешествовать по континенту, чтобы понять, насколько всё отличается от того, что я видела при жизни, однако не мог даже современный наш мир производить такой шум.

– На тот момент наверху всё уже явно было кончено и препятствующий телепортации барьер, скорее всего, снесло вместе с маячками и прочими возможными блоками. И в Железном мире нам обоим безопаснее.

– Почему?

– Шиана, ты не просто человек, вернувшийся в мир живых из мира духов, не поднятое кем-то умертвие, ты удивительное, необычное явление, ты уникальна и, поверь, найдётся немало желающих всесторонне тебя изучить, начиная с ведунских корпусов Деревянного мира и заканчивая моим работодателем. А между ними есть ещё торговцы редкостями и всевозможные исследователи непознанного из Огненного и Воздушного вроде того сильфа.

– Поэтому ты забрал меня?

– Именно, – по серьёзному, чуть недовольному моими расспросами лицу собеседника нельзя прочитать правду. Тем не менее, я чувствую, Ларио что-то скрывает – для понимания простой этой истины не надо быть эмпатом. – Демоны способны подчинять привидений, но не живых людей, так что с Треем тебя больше ничего не связывает, равно как и с домом, в котором был заперт твой дух. Ты свободна. И никто не отнимет у тебя эту свободу, если как можно меньше людей и нелюдей будут знать правду.

– Даже те, кто стал мне дорог?

– Если ты имеешь в виду Лин и Трея, то у них своя жизнь, а у тебя теперь своя. Они всё равно рано или поздно улетели бы из Брийска, и ты осталась бы с Виолеттой, как прежде. Лин добрая девушка, она быстро привязывается и к людям, и к нелюдям и не делит их по происхождению. Она часто вспоминала бы о тебе, в этом я не сомневаюсь, но вряд ли залетала бы проведать.

Тут горгул прав, не спорю, хотя я по-прежнему не вижу причин такой секретности.

– Не беспокойся пока ни о чём, – заверяет Ларио нарочито беззаботно. – В моей берлоге ты под защитой, здесь никто тебя не найдёт. Тебе нужно набираться сил и привыкать к физическому телу. Подожди, я принесу тебе одежду, и можно будет попробовать встать с постели, – он приближается к кровати, наклоняется ко мне, касается тёплыми пальцами моей голой руки выше локтя.

Подозреваю, горгул проводит быструю диагностику – нелюди делают это чуть иначе, чем люди-ведуны, – и удивляюсь только, почему он не провёл её открыто. Возражать я бы не стала, важно и нужно убедиться, что со мной действительно всё в порядке, что все органы функционируют как должно, и нет никаких скрытых проблем и оттоков энергии. Впрочем, контакт Ларио разрывает почти сразу, скупо улыбается мне.

– С наступившим Новым годом и новой жизнью, Шиана, – выпрямляется и выходит из комнаты.

 

– – –

 

Я учусь всему заново.

Сидеть, стоять, ходить, бегать.

Принимать пищу и питьё. Не забывать об иных потребностях физического тела. Ложиться спать вечером и пробуждаться утром. Бодрствовать днём и занимать своё время сотней мелочей, которые я давным-давно отбросила за ненадобностью.

Дышать, смотреть на мир вокруг широко открытыми глазами и не удивляться, когда смотрят на меня.

Я больше не призрак, не тень в пыльном тёмном углу, я живая и видима всем, кто глянет в мою сторону, кто пожелает посмотреть на меня.

Разумеется, поначалу не обходится без трудностей. Порой я в задумчивости пытаюсь пройти сквозь стену или закрытую дверь, мне не раз случалось порезать пальцы ножом, а вид крови и боль в животе в первый женский день вызывают невольное недоумение. К счастью, Железный мир полон удивительных вещей и полезных предметов, я окружена таким количеством удобств, какого не было при моей жизни, да и после мне не довелось увидеть и половину из того, что я теперь вижу здесь. Род Ридальских стремительно, неумолимо беднел от поколения к поколению, боковые ветви его усыхали и исчезали в небытие, Виолетта и её ныне покойный отец, последние представители семьи, всегда жили слишком скромно и уединённо, чтобы до нашего дома могли добраться все те изменения, что свершались в цивилизованном мире и приходили извне. Смешно сказать, я даже никогда не видела ни одного воздушного деревянного корабля – над домом их маршрут не пролегал, и столичная станция расположена далеко. Корабль Трея и того сильфа первый воздушный транспорт, который я смогла увидеть. А теперь я часто вижу самолёты, если не из окна, то по телевизору или по компьютеру. И мне не надо думать о великом множестве вещей, здесь есть практически всё. При желании я могу никуда не ходить – всё доставляют на дом, и готовую еду, и одежду, и книги, и вообще всё-всё. Если мне не хочется смотреть в окно или то, что показывают по телевизору, я могу воспользоваться ноутбуком, я почти научилась обращаться с ним как должно. Я быстро привыкаю к местной моде, мне нравится лёгкая одежда этого мира, пусть порой она и выглядит странно. Я учу те слова, которых не знаю, их немного, но всё же они есть, а я не желаю выделяться. Привыкаю писать и не только шариковой ручкой по бумаге, но и электронные сообщения. Это просто замечательно, что я могу в любой момент что-то написать Ларио, и он сразу же получит моё послание безо всякой магии.

Могу заказать что захочу.

Почитать если не обо всём, то о многом.

Переписываться с незнакомцами, находящимися на другой стороне этого мира.

Могу через сеть наблюдать за местными знаменитостями. Сначала я не понимаю, зачем это нужно – они же не монархи, не главные лица государства, от коих так или иначе зависит благополучие подданных, не важно, бедны те или богаты, – но постепенно, сама того не замечая, втягиваюсь.

Могу смотреть кино и сериалы и это куда интереснее, чем театральные постановки, сохранившиеся в моей памяти.

Ларио чрезвычайно терпелив со мной, добр и внимателен. Отвечает на все вопросы, касающиеся жизни в этом мире и изменений в нашем, рассказывает, что знает сам, а что не знает, так посмотрит в сети и перескажет мне. Объясняет, как пользоваться неизвестными мне приборами, не злится, если я делаю что-то не так. Повторяет снова и снова, когда я ошибаюсь, следит, чтобы я не поранилась ненароком или не причинила себе случайно иной вред. Возится со мной, словно с ребёнком малым, да я именно так себя и ощущаю – будто младенца поместили в тело взрослого человека.

Мы живём в квартире на последнем этаже высотного дома, снаружи больше похожего на стеклянную башню из сказки. Страна называется Кайлания, или Кайланская республика, и она огромна, занимает большую часть Северного континента. И хотя в этом государстве, как везде в Железном мире, у Департамента есть отделение и не одно, Ларио работает далеко отсюда, в столичном отделении в королевстве Северанна, где за ним числится комната в общежитии для сотрудников ДГИ. Здесь же у него, как говорит сам горгул, холостяцкая берлога, тайное убежище подальше ото всех, где его никто не найдёт.

В первый месяц Ларио старается как можно реже оставлять меня одну – я могу лишь гадать, как забота обо мне сказывается на его работе, – приносит мне еду в спальню, без конца справляется о моём самочувствии и утверждает, что всё будет хорошо. Я верю ему – или хочу верить, – потому что всё равно плохо представляю, как жить дальше. Постепенно, по мере моего освоения в новом теле и в новой жизни, Ларио проводит со мной всё меньше и меньше времени, всё чаще предоставляет меня самой себе. Когда непривычно тёплая, фактически бесснежная зима заканчивается, горгул начинает, как положено, уходить на работу по утрам и возвращаться вечером. Я понимаю, что всё, что меня окружает, стоит денег, что надо платить по счетам, за заказанную еду и прочие покупки, но в его отсутствие мне категорически нечего делать, кроме как читать, смотреть в окно или сидеть в сети. Иногда мы ходим гулять, Ларио показывает мне город, огромный, шумный и людный сверх меры, где никому ни до кого нет дела. Отчасти это удобно: на нас никто не обращает внимания, мы можем ходить куда вздумается, и никто не станет сплетничать за нашими спинами или осуждать. На улице и в общественных местах на нас смотрят не больше, чем на любую другую пару, и наверняка забывают уже через минуту после нашего ухода из их поля зрения. Соседям Ларио по лестничной площадке всё равно, что я, молодая дама, появившаяся из ниоткуда, живу с молодым мужчиной, и мы не состоим друг с другом в родственных или брачных отношениях. Как-то раз горгул признаётся по секрету, что не знает и половины из них, ни имён, ни рода занятий, ничего, просто здоровается, когда случается столкнуться у лифта. Да и сами соседи не придают особого значения странностям Ларио вроде манеры неделями не выходить из дома – переместиться куда-либо через грани горгул может не покидая формально квартиры.

Скоротечная весна является легкокрылой зелёной бабочкой и почти сразу исчезает, уступив место знойному лету. Город в это время года ужасен, духота и смог, кажется, если бы не кондиционер, я бы сошла с ума от иссушающей жары и раздражающих запахов с улицы. Ларио предлагает махнуть к морю – его я тоже видела разве что на экране да фотографиях, – горгул готов перенести меня, куда я ни пожелаю, в любую точку мира, на любой курорт, уверяет, что я буду восхитительна в бикини. Я улыбаюсь, делая вид, будто не догадываюсь, о чём идёт речь, но не тороплюсь с положительным ответом.

Дело не в купальнике, хотя чем больше проходит времени, тем сильнее это давит на нас обоих. Я знаю, что на самом деле Ларио вовсе не сдержанный и робкий молодой человек, он мужчина в расцвете сил и возможностей, и он без ума от женщин. В первый месяц Ларио был рядом, вежливый и предупредительный, но позже он начал уходить не только на работу. Были случаи, когда он не ночевал дома, или возвращался поздно в состоянии явного похмелья – хорошо хоть, не пьяным, – или приносил на себе запах женских духов. Не часто, нет, однако мне хватило и пары раз. За прошедшие полгода Ларио не позволял себе ничего лишнего в отношении меня, он старается не прикасаться ко мне больше необходимого и уж всяко не пытается завершить начатое в новогоднюю ночь в клубе Брийска, но эта сдержанность его отнюдь не означает, что он не хотел бы.

И я не раз и не два ловлю себя на мысли, что не могу спокойно размышлять о том, как он проводит время вне дома и работы, о женщинах, с которыми он флиртует и спит. Мне хотелось бы думать, что это всего-навсего обычные шлюхи, девки из борделей, как принято в моём мире, но сейчас мне больше известно о тонкостях Железного, и я понимаю, что неведомые эти девушки не проститутки и не куртизанки, они, подобно мужчинам, живут свободной жизнью в поисках развлечений и новых ощущений, не считая, будто женщина, в постели которой побывало более двух мужчин и ни один при том не являлся законным супругом, уже становится блудницей. Понимаю, мораль их несколько отличается от того, что было принято при моей жизни, даже в Деревянном мире строгие нравы уже удел недавнего прошлого и некоторых ещё сохранившихся консервативных обществ, но мне и страшно, и неприятно думать, что однажды отношения с какой-нибудь из этих девушек зайдут настолько далеко, что Ларио приведёт её сюда, в свою берлогу.

Или однажды Ларио поймёт, что какой бы диковинкой я ни была, для него я досадная помеха, и только. Он не некромант Мортон Данмар, о котором я столько слышала от Лин и её подруг, не тот сильф-фанатик, даже не Трей, он не исследователь по натуре, если его и интересует непознанное, то исключительно в виде ещё непокорённых им девушек.

Что тогда будет со мной?

И меня по-прежнему преследуют то ли сны, то ли воспоминания, проявляющиеся причудливо во снах, о моей старой жизни.

О доме.

О погибших сестрах и отце.

О моей собственной смерти.

Знаю, они зовут меня.

Я должна вернуться.

 

 

Глава 2

 

…Поправляю наброшенное на волосы лёгкое покрывало, провожу ладонями по платью, разглаживая возможные складки, и выхожу из дома. Сёстры играют в жмурки на залитом солнцем дворе, среди душистых цветов и розовых кустов. Глаза Мелании завязаны шёлковым шарфом, руки вытянуты, щупают осторожно воздух, а Аннабель и Елена бегают вокруг сестры, со смехом уворачиваясь от её попыток поймать кого-то из них.

– Шиана! – при виде меня Аннабель замирает. – Иди к нам, поиграем вместе!

– Прости, Анни, но я хочу немного погулять одна, – я улыбаюсь сестрёнке, пересекаю двор и миную увитую зеленью изгородь.

– Поймала! – звенит радостный голос Мелании за моей спиной. – Теперь тебе ловить, Анни!

Подобрав юбки, я торопливо иду прочь от дома, прочь от смеха и веселья сестёр. Сворачиваю с ведущей к дому широкой дороги на тропку, петляющую игриво меж кустами и деревьями, следую её изгибам до тех пор, пока и дом, и ограда вокруг не исчезают окончательно за древесными стволами. Тогда я останавливаюсь, осматриваюсь внимательно, убеждаясь, что поблизости никого нет, и делаю шаг к одному из дубов, что поднимаются по обеим сторонам тропинки, раскинув широкие кроны. Неуверенным движением прикладываю ладонь к шершавой коре, закрываю глаза, прислушиваюсь к степенному, размеренному течению жизненных токов дерева. Удивительное это ощущение одновременно и успокаивает, и тревожит смутно, я знаю, что так не должно быть.

Я не должна чувствовать ничего подобного.

Отвожу ладонь медленно, ощущая, как покалывает кончики пальцев. Кажется, даже с закрытыми глазами я вижу, как между моей кожей и корой уплотняется воздух, как он искажается, будто в знойный полдень, вспыхивает россыпью зелёных и жёлтых искр. И сила, питающая дерево, меняет ход, она тянется ко мне, толкается в ладонь, словно спрашивая, чего я хочу.

Собрать?

Направить?

Для чего?

Я не знаю. Никаких причин для изменения естественного порядка вещей нет, но мне нравится само понимание, что я могу, что сила послушна моей воле.

– Шиана?

Вздрагиваю, отдёргиваю руку и, открыв глаза, оборачиваюсь резко.

– Елена?

Сестра смотрит на меня широко распахнутыми отцовскими глазами, карими с прозеленью – я, Мелания и Аннабель унаследовали синие, от покойной матушки, – и они полны изумления и суеверного страха.

– Вот почему ты так странно вела себя в последние месяцы, – произносит Елена шёпотом.

Я бросаюсь к ней, хватаю за руку.

– Прошу тебя, Елена, только не говори ничего отцу и остальным, – молю в отчаянии.

– Но… но как же так, Шиана?

– Это… это само пришло. Я ничего не делала, совсем ничего… не читала запретных книг, никого не призывала и ведьмовских зелий не пила…

– Ведовство – грех пред людьми и богами!

– Есть же ведунские корпуса… они служат правителям и народу, избирают себе учеников…

– Боги в милости своей даровали мужчинам право распоряжаться силой, всякой силой, тогда как наш удел – всегда и во всём подчиняться им, – говорит Елена убеждённо. – И если женщина обладает силою большей, нежели дана мужчине…

– …то не проклята ли она? – заканчиваю я известную цитату из сборника жреческих проповедей. – Думаешь, я проклята? И должна умереть, чтобы душа моя очистилась и обрела покой?

Голос мой звучит едва слышно, я опускаю голову, чувствуя, как покрывало сползает с волос, а по щекам текут слёзы.

– О, Шиана! – Елена порывисто обнимает меня, баюкает, словно я малое дитя, словно из нас двоих она старшая, пока я плачу беззвучно, уткнувшись в её плечо. – Я никому ничего не расскажу, клянусь тебе…

 

Я просыпаюсь резко, как всегда после таких снов-воспоминаний, – будто некто грубым пинком выталкивает меня из моего же прошлого. Переворачиваюсь с бока на спину, касаюсь покрытого испариной лба. В комнате ещё сумрачно, электронные часы на тумбочке возле кровати показывают всего лишь половину пятого утра, но из глубины квартиры уже доносится голос Ларио. Я встаю, накидываю поверх короткой тонкой сорочки халат, выхожу в тесный коридор. Дверь в гостиную открыта, свет выключен, однако я замечаю тёмный силуэт, сидящий на подоконнике распахнутого настежь окна.

– …Вот видишь, Ром, и у меня так бывает. Я совсем погряз в делах. Отчёты эти бесконечные, проверки, что ни день, то новые, мотаются и мотаются к нам, будто им там заняться больше нечем…

Я догадываюсь, что Ларио разговаривает по телефону, и в нерешительности замираю на пороге. Не хочу мешать чужим беседам или подслушивать невольно. Но горгул видит меня прежде, чем я успеваю уйти, и знаком показывает, чтобы я осталась.

– …Значит, не судьба. Ничего, как-нибудь в следующий раз встретимся, пропустим по стаканчику… – Ларио неожиданно усмехается. – Нет, об этом мы вспоминать не будем… И об этом тоже… Да ладно тебе, на себя-то в зеркало давно смотрел, образина каменная?.. Да-да, и тебя туда же. Удачи, – горгул отводит руку с телефоном от уха и откладывает мобильный на столик возле окна. – Бывший однокурсник звонил, – поясняет, словно обязан рассказывать мне, с кем говорит по телефону. – Мы иногда созваниваемся, встречаемся, вспоминаем деньки юности лохматой… Я тебя разбудил?

Отрицательно качаю головой. Подхожу к окну – Ларио, одетый лишь в свободные брюки, босой и взлохмаченный, по своему обыкновению сидит, прислонившись спиной к раме и свесив одну ногу наружу. Первое время меня эта поза пугала не меньше пропасти по сторону подоконника, но вскоре я привыкла, что к огромной высоте, что к мысли, что с горгульей не может случиться ничего непоправимого, даже если она выпадет из окна небоскрёба.

Осторожно присаживаюсь на самый краешек, боком, стараясь не перегибаться и не глядеть вниз.

– Он предлагал встретиться?

– Да.

– И ты отказался?

– Да.

– Почему? Действительно из-за проверок?

– По разным причинам, – Ларио отворачивается к светлеющему небу и крышам зданий напротив. – Ром по заданию ДГИ уже несколько месяцев как торчит где-то в Брийске, так что я подумал, ну его… Брийск-то.

Это не может быть простым совпадением.

Это знак.

Знамение божье, как говорили жрецы в моё время… хотя, видят боги, не было большей лжи, чем то, что жрецы выдавали за проявление якобы божественной воли.

– Ларио, – делаю глубокий вдох и выдох, смотрю внимательно на собеседника, – могу я попросить тебя кое о чём? Это очень важно.

– Конечно. Проси что хочешь, я постараюсь сделать всё, что в моих силах…

– Я должна вернуться в Брийск, – произношу как можно твёрже.

– Шиана, мы же обсуждали этот вопрос много раз, – в голосе горгула слышится лёгкое недовольство. – Тебе будет лучше, безопаснее здесь, в Железном, не говоря уже, что тебе вообще делать в Брийске? Полагаешь, там что-то изменилось за полгода твоего отсутствия?

– Я должна вернуться в свой… в дом Ридальских. Пожалуйста, это важно.

– Зачем? – Ларио удостаивает меня прямым вопрошающим взглядом, и я теряюсь, теперь мой черёд отворачиваться.

– Я… – облизываю сухие губы и продолжаю тише: – Это действительно важно… правда, важно… они… зовут меня…

– Кто – они?

– Моя семья. Они постоянно снятся мне… и не просто снятся, нет… я почти не вижу настоящих снов… но вижу своё прошлое, то, что случилось со мной при жизни. Как мы были счастливы и беззаботны… и как умерли… И я всегда, всегда вижу в этих снах дом нашей семьи. Я не вижу того, что было до нашего приезда в княжество… или как отец возил нас ко двору. Я это помню, но мне оно не снится… только то, что так или иначе связано с домом.

– И давно? – уточняет Ларио настороженно.

– Снятся эти сны? С самого начала.

– И ты не сказала?

– Я… долгое время не думала, что это важно.

– Что-то ещё?

Медлю в нерешительности, но заставить себя признаться не могу. Не один год я хранила свою тайну при жизни, не доверяя даже самым близким и родным, не одно столетие я молчала о том в посмертии – впрочем, для бестелесного духа это перестало иметь прежнее значение, – и ныне нет у меня слов, чтобы рассказать обо всём единственному существу, заботящемуся обо мне.

Да и о чём рассказывать?

Физически я вполне здорова, все органы функционируют как должно, и Ларио сам уверял неоднократно, что я ничем не отличаюсь от обычной человеческой девушки моих лет. Я словно уснула на века, погружённая в волшебный очарованный сон, и проснулась такой же, как была, хотя время там, в реальном мире, шло своим чередом, и всё вокруг текло и изменялось, подчиняясь законам жизни. Я выгляжу так же, я живу и дышу как прежде, как живут и дышат все смертные, и только одна частичка меня оказалась потерянной. Я не чувствую её, не чувствую той части мира, к которой могла обратиться при жизни, не чувствую того, что видела в посмертии, когда случалось наблюдать за ведунами.

Возможно, даже силы источника Лин не хватило на полное восстановление.

Возможно, восстановить дар, умерший вместе с физической оболочкой, не дано никому и ничему в человеческих мирах.

Возможно, так надо, и я не должна возвращаться к тому, что было.

– Только сны, – шепчу я наконец.

– Уверена?

– По крайней мере, больше ничего подозрительного я не замечала, – я вскидываю голову, подаюсь к Ларио. – Мне правда нужно вернуться… увидеть дом… не так, как я видела его все эти века, но так, как видят живые существа, переступающие его порог. Я не могу объяснить этого, но чувствую, что должна быть там, в своём родовом гнезде. Пожалуйста, Ларио… ненадолго… всего на несколько дней, а после мы вернёмся… Меня никто не узнает, потому что никому не ведомо, как я выгляжу, кроме Лин и её друзей, а они, ты сам говорил, давно уже покинули Брийск. Не сохранилось портретов моих и моих сестёр, Виолетта меня не узнает…

– Виолетта видела тебя, когда была ребёнком, забыла? – напоминает Ларио. – Маленькие дети способны видеть призраков.

– Моё воскрешение слишком невероятно даже для ведунов, Виолетта же и вовсе не сможет вообразить себе чего-то подобного.

– Старшая княжна Алесская ведунья и она-то точно тебя видела и не раз…

– Я буду избегать встреч с Ядвигой.

– Шиана…

– Пожалуйста! – я придвигаюсь ближе, смотрю с мольбой в тёмные карие глаза. – Я ничем себя не выдам, обещаю. Никто не догадается. И тебе необязательно бросать работу и сопровождать меня, достаточно лишь переместить и я сама со всем справлюсь.

Я уникальна, не спорю, но кто поймёт, что я была привидением меньше года назад? Если Ларио утверждает, что меня не отличить от обычного человека? Быть может, теперь, по прошествии времени, когда мы убедились, что во мне нет ничего особенного, кроме моего происхождения, бояться нечего? Быть может, больше не надо прятаться и скрываться? Я не рождена полукровкой с демонической кровью в жилах и человеческой способностью призывать стихию, я не живой источник, я даже не ведунья. Так чего мне опасаться? Возможности быть узнанной Ядвигой Алесской?

Взгляд Ларио медленно, будто недоверчиво скользит по моему лицу, внезапно оказавшемуся так близко к лицу его, и задерживается на губах. Я не отступаю, не отворачиваюсь, продолжая смотреть в глаза горгула. Понимаю, что сейчас попросту пытаюсь им манипулировать, играя на мужских инстинктах, но я должна, обязана вернуться домой, а без Ларио я не смогу покинуть пределов даже этого города, не то что мира. И с чего бы мне вообще возражать, реши он и в самом деле поцеловать меня?

Мы уже целовались. В новогоднюю ночь.

И я была в теле Виолетты.

Это было нехорошо по отношению к самой Виолетте. Безрассудно, аморально. И по-своему приятно – разумеется, ровно настолько, насколько могут быть приятны страсть, взаимная попытка соблазнения и сопутствующие им ощущения, поступающие через чужие органы осязания, приправленные раздражающим чувством, словно ты надела платье не по размеру.

Кажется, мы сидим так уже целую вечность, в робкой утренней свежести, непозволительно близко друг к другу, но при том не касаясь и пальцем, глядя друг на друга в напряжённом ожидании. С улицы доносится резкий, протяжный вой сирены и Ларио моргает, будто очнувшись от наваждения, затем неуловимым для меня движением встаёт с подоконника. Я тоже моргаю в растерянности – вот собеседник был прямо перед тобой, а спустя мгновение он уже стоит в паре шагов от тебя, избегая смотреть в твою сторону.

– Ладно, – голос горгула звучит сухо, глухо. – Мы навестим Брийск и твой дом, но задерживаться не будем. Всего несколько дней, максимум – десять. И, конечно, тебе потребуется соответствующий гардероб. На его приобретение уйдёт некоторое время… думаю, его должно хватить и на улаживание прочих дел.

Я с энтузиазмом киваю, с трудом веря, что Ларио согласился, что мне удалось уговорить его с первого раза.

Ларио же стремительно, едва ли не бегом, выходит из гостиной, и лишь шорох закрываемой двери спальни горгула возвещает, что я осталась одна.

 

– – –

 

Сборы растягиваются на две недели. Ларио приносит платья, сшитые по последней брийской моде, обувь, шляпки и другие важные детали гардероба молодой респектабельной дамы, я примеряю и оставляю всё, что считаю подходящим и что хорошо на мне сидит. Горгул не говорит, откуда он берёт все эти вещи, а я не спрашиваю – и так очевидно, что пришли они из Деревянного мира. К немалому моему удивлению, выясняется, что Ларио неплохо разбирается в принятых нынче в Деревянном фасонах, что в мужских, что в женских. Он не просто помнит мой размер и понимает, что мне к лицу и что допустимо в Брийске, но знает о сотнях сугубо дамских мелочей, о которых большинство мужчин, далёких от моды, и вовсе не задумываются. Я сама уже о многом позабыла за ненадобностью, я разленилась от удобств Железного и привыкла, что в отсутствие Ларио могу свободно разгуливать по квартире целый день в одной футболке и спортивных шортах, затянув волосы в неаккуратный пучок на затылке и совершенно не думая, как выгляжу. Пока горгул не видит, я тренируюсь ходить как положено высокородной леди, делаю перед зеркалом реверансы. Понимаю, что в доме Ридальских не перед кем приседать в поклоне, но не могу совсем отбросить мысль, что должна выглядеть и вести себя соответственно своему положению.

Осталось лишь понять, какое оно, моё нынешнее положение.

Я жила и умерла леди Шианой Ридальской, старшей дочерью лорда Ридальского.

Я веками существовала бесплотным духом, привязанным к родовому гнезду, к месту своей смерти.

Теперь я снова жива, однако кто я?

Содержанка Ларио? Здесь уже давно не принято так говорить, к тому же наши отношения по-прежнему исключительно платонические и сдержанные до зубовного скрежета.

Тогда кто? Его подопечная, диковинка, которую он внезапно решил заполучить в единоличное пользование? Но зачем, если Ларио не исследователь, не учёный, не алхимик, увлечённый непознанными процессами превращения?

И кем я буду в Брийске?

Каждое утро Ларио расспрашивает меня о снах, я подробно рассказываю, что видела на сей раз, когда это случилось в реальной жизни и что сопровождало то или иное событие. Я делюсь всем, чем могу, умалчиваю лишь, как мне кажется, о незначительных фактах.

О том, что в моё время называли проклятием.

Наконец гардероб собран и уложен по чемоданам – вещи Ларио умещаются в небольшую сумку – и назначена дата отбытия. Накануне горгул сообщает, что взял очередной отгул, и добавляет, что в столице мне почти нечего опасаться – княжна Ядвига Алесская отправилась в Железный мир и вряд ли вернётся в ближайшую неделю-две.

– А твой однокурсник из Брийска? – спрашиваю я.

– Ром? – уточняет Ларио и сразу равнодушно пожимает плечами. – Во-первых, назначение у него было не в столицу, но в городок недалеко от западной границы княжества, так что мы вполне могли ни разу не пересечься даже случайно. Во-вторых, буквально на днях задание его подошло к концу, Ром взял отпуск за свой счёт и княжество покинул. Нам везёт, – горгул салютует в пустоту стаканом с виски, делает глоток напитка и отходит к окну.

Я сижу с ногами на диване, просматриваю список собранных вещей, дабы убедиться, что ничего нужного не забыто. Разумеется, в случае необходимости Ларио ничего не стоит вернуться в Железный мир или переместиться в любую точку Деревянного, но это вовсе не означает, что я намерена гонять его туда-сюда из-за недостающего гребня или иной мелочи.

– Везёт, – соглашаюсь я эхом. Бросаю осторожный взгляд на стоящего спиной ко мне горгула, пытаясь понять его отношение к этой затее.

Ларио не жалуется, не выказывает недовольства, не роняет даже в сердцах, что моё почти маниакальное желание вернуться на родину безумно, опрометчиво и вгоняет его в очередные траты, что ему неохота ни с того ни с сего откладывать все дела и привычные развлечения и вновь отправляться в какой-то там Брийск. Наоборот, Ларио спокоен, сдержан, он принял решение и следует ему неукоснительно, хотя и без энтузиазма и радости. Отчасти я понимаю – с чего ему радоваться перспективе возвращения в тихое северное княжество, навещать которое в обозримом будущем он явно не планировал? А с другой стороны, мне кажется, Ларио мог бы и поделиться своими мыслями, опасениями, сомнениями, если они у него есть, только настоящими, не обычными заявлениями вроде «тебе будет лучше в Железном» и «вдруг кто-то узнает тебя, вдруг догадается, кем ты была прежде?»

– Сколь полагаю, дома ничего не изменилось? Я имею в виду, в особняке Ридальских?

– Глобально – нет, – Ларио смотрит на вечерний город за окном, озарённый сотнями и тысячами огней, многоголосый и многоликий, словно стоглавое чудовище из старых сказок. – Виолетта живёт всё так же скромно, если не сказать, бедно, несмотря на гонорар от Трея. Новую прислугу не нанимала, женихом не обзавелась, в свет выезжает исключительно по настоянию княгини Алесской – как я понял, после прошлогодних событий появляться на людях ей нравится ещё меньше, чем раньше.

Медленно киваю. При всей свободе нравов, принятых нынче в моём мире, многие вещи всё равно остаются слишком возмутительными, скандальными, чтобы приличное общество легко закрывало на подобное глаза. Да и Брийск по-прежнему весьма консервативен в некоторых вопросах, особенно касающихся репутации молодой незамужней дамы.

– Проблем быть не должно, – добавляет Ларио с суховатой, усталой убеждённостью. Допивает виски, относит стакан на кухню, ополаскивает. Оборачивается, глядит на меня поверх длинного узкого стола, отделяющего саму кухню от гостиной. – Ты пойдёшь спать или ещё посидишь?

– Ещё посижу, – не хочу ложиться спать прямо сейчас, не хочу снова погружаться в прошлое.

– А я спать. Завтра вставать рано, – горгул пересекает гостиную, задерживается на секунду-другую возле дивана. – Доброй ночи, Шиана.

– Доброй, – я улыбаюсь и получаю ответную улыбку, быструю и натянутую.

Ларио уходит, а я откладываю список в сторону, беру с кофейного столика свой бокал с остатками красного вина и откидываюсь на спинку дивана. Делаю глоток, тоже смотрю в окно, в глубине души жалея, что Ядвиги нет в Брийске.

Мне нужен кто-то, с кем я могла бы поговорить, кто-то, кому я могла бы довериться и рассказать всё без утайки. Мне нужна другая женщина, ведунья с широкими взглядами, способная понять, что со мной произошло, и более опытная девушка, больше знающая о современных мужчинах, нежели я. Нужна та, кому я смогу без страха и подозрений рассказать правду о себе, о том, что мучает меня, не даёт покоя день за днём, и если не попросить совета, то хотя бы поплакаться по-женски. Веками я не общалась ни с кем, кроме второго призрака, обитающего в особняке Ридальских, – пара-тройка случайных заезжих ведунов не в счёт, слишком уж редко бывали гости эти в нашем доме. До появления Лин и её друзей мне не с кем было поговорить открыто, но теперь, когда я жива, когда жизнь моя переменилась удивительным образом, мне по-прежнему не с кем общаться, кроме Ларио, меня будто вновь заперли в клетке, из которой мне, бесплотной, не существующей в физическом мире тени, нет хода.

Или и впрямь заперли?

 

 

Глава 3

 

Мы перемещаемся в два этапа – сначала Ларио переносит багаж, затем меня. Мы одеты как положено путешествующей паре среднего достатка, и всякий, кому довелось бы увидеть нас, непременно решил, будто мы только-только сошли с воздушного корабля или из дорожного экипажа.

После тусклого серого пространства между гранями солнечный свет кажется слишком ярким, и я щурюсь невольно, поворачиваюсь так, чтобы солнце осталось за моей спиной. Ларио отпускает меня тут же, как только мои ноги встают на твёрдую землю, и наклоняется за дожидающимися нас чемоданами. Я оглядываюсь, не скрывая удивления. Ларио переместил меня сразу во двор перед особняком Ридальских, явно мало беспокоясь о том, что Виолетта или единственная прислуга в доме, госпожа Марана, могут случайно увидеть нас из окна. Впрочем, удивляет меня отнюдь не место нашего появления.

Я так давно не видела дома моей семьи снаружи, столько лет не смотрела на территорию вокруг особняка иначе, чем из окна, что теперь с трудом всё узнаю.

Мне казалось, особняк был больше. И двор.

Двор точно был, и намного – я помню, как один из предков Виолетты урезал его едва ли не в три раза и обносил кирпичной стеной во времена, когда прежде единое княжество начало разделяться на пять независимых. Давно уж здесь нет ни невысокой, увитой зеленью изгороди, ни розовых кустов, ни аллей, на которых играли в прятки и жмурки мои сёстры. Сам двор вымощен камнем и, по крайней мере, аккуратно выметен, вдоль ограды тянутся деревья, две клумбы в стороне безнадёжно заросли и только сбоку от дома зеленеют грядки с пряными травами, разбитые ещё матерью Виолетты и сейчас поддерживаемые неустанными заботами госпожи Мараны. Трёхэтажный старинный особняк мрачен и печален, он помнит иные, лучшие времена, и, подобно мне, удивляется, почему всё сложилось так, как сложилось, куда утекли светлые, радостные годы, когда успела подкрасться старость, запустение и забытьё?

Ларио переносит багаж к крыльцу, поднимается по ступенькам и стучит. Я оборачиваюсь, смотрю на ведущую к распахнутым воротам дорогу в две колеи, пересекающую пёстрый от многоцветья луг. Ищу глазами лес и нахожу его тёмной полосой вдали – я уже забыла, как сильно вырубили леса вокруг города, когда Брийск стал столицей нового одноимённого княжества и начал расширяться, при том, что наш дом всегда находился достаточно далеко от него. Небольшого поселения за Заячьим оврагом тоже нет и в помине, зато кладбище осталось.

Отворачиваюсь, иду к крыльцу, поднимаюсь и встаю позади Ларио. Он стучит несколько раз, прежде чем одна створка наконец приоткрывается, и мы видим Виолетту.

– Леди Ридальская, – Ларио снимает шляпу, склоняет голову, приветствуя хозяйку дома. – Не уверен, помните ли вы меня…

– Отчего же, помню, господин Кресп, – Виолетта улыбается вежливо, бросает на меня заинтересованный взгляд.

– Позволите?

– Да, конечно, – Виолетта распахивает дверь шире, отступает.

Горгул надевает шляпу, подхватывает багаж и заносит в холл, я захожу следом, осматриваюсь осторожно.

Ничего, совсем ничего не изменилось с момента, как я видела этот холл в последний раз. Я помню каждую деталь скромной обстановки, каждый побледневший от времени портрет на стене, каждую трещину и скрипучую половицу.

И одновременно осознаю вдруг, с пугающей ясностью, что всё это – чужое, я будто впервые сюда попала.

Виолетта с удивлением смотрит на чемоданы, но, едва Ларио по-хозяйски закрывает дверь и поворачивается к девушке, тут же принимает невозмутимый, радушный вид.

– Какими судьбами в наших краях, господин Кресп?

– По делам личного характера, леди Ридальская. Позвольте представить мою спутницу, леди… – Ларио умолкает, сообразив, что именно этот-то нюанс мы и не обсуждали.

Как меня представят моему непрямому потомку?

– Леди Шиана Рид, – произношу я спокойно. – Из Лиры.

– Леди Виолетта Ридальская, хозяйка дома, – продолжает горгул.

– Приятно познакомиться, леди Рид. Мои предки родом из Лиры. Быть может, у нас даже были общие предки, всё же имена похожи – Рид, Ридальская…

– Всё возможно, – не спорю я, игнорируя предостерегающий взгляд Ларио.

– Вы надолго? – уточняет Виолетта.

– На несколько дней, – отвечает Ларио. – Вы же не возражаете, если мы снова воспользуемся вашим гостеприимством? Стол за наш счёт.

– Конечно, оставайтесь так долго, как захотите, – соглашается девушка беззаботно, словно у неё каждый день кто-то гостит без приглашения.

– Комнаты мы найдём, – не дожидаясь реакции Виолетты, я поднимаюсь по лестнице на третий этаж.

В спальном крыле я заглядываю сначала в комнату, которую занимал Трей, пока жил в доме Ридальских, затем в спальню, предоставленную в распоряжение его сестры. Всё же много проще привести в порядок комнаты, где не убирали всего полгода, нежели те, куда никто не заходил уже не один десяток лет. Мебель накрыта чехлами, в обоих помещениях темно и пыльно, и я иду к окну, сдвигаю тяжёлые портьеры, впуская солнечный свет и тепло.

– Миледи, вы ли это?

Оборачиваюсь на голос и вижу невысокую призрачную фигуру в старомодной одежде, застывшую чуть трепещущей тенью у тёмной стены.

– Да, это я, Густав, – делаю шаг к привидению, улыбаюсь неуверенно. – Я вернулась.

– Вы переменились, миледи, – Густав тоже движется мне навстречу, щурится по старой прижизненной привычке – одной из тех, без которых всякий призрак способен обойтись, но которым следует годами и десятилетиями лишь потому, что так ощущает себя чуть более собой, чем забытой бесплотной тенью, каковой является на самом деле.

– Я… я живая, – я беспомощно развожу руками, не зная, как объяснить произошедшее со мной. Густав служил в особняке дворецким при прадеде и деде Виолетты, пока не свернул себе шею при падении с лестницы. Я никогда не понимала, каким образом из всех, кому довелось умереть не своей смертью под крышей этого дома, именно он превратился в подобного мне духа, но и в посмертии Густав остался столь же далёким от магии существом, каким был при жизни. – Я обрела физическое тело, я живу, дышу, говорю… Это и странно, и удивительно, и мне трудно объяснить, почему так случилось и почему со мной, но… но оно случилось. Теперь я такая. А как тут вы поживаете?

– Существуем помаленьку. Её милость княгиня Жемма Алесская нынче опекает леди Виолетту, заезжает иногда…

Я киваю понимающе – то-то, должно быть, радость для старого слуги увидеть ещё одного представителя монаршей семьи. То сам князь Александр с внезапным визитом нагрянул в канун Нового года, то княжеские кузины навещают едва ли не регулярно…

– …и дочери её тоже. Всё больше младшая, со старшей-то не больно ладится у леди Виолетты. Её милость и прислугу предлагали нанять, и ремонт оплатить, чтоб всё честь по чести было, как положено в респектабельном доме, принадлежащим семье хорошего рода, да молодая леди ни в какую. Не хочет пользоваться щедростью других и быть обязанной чужим людям, словно это позор какой – милость самой княгини принимать, – Густав осуждающе качает головой. – И этот ещё ходит, что ни день, то заглядывает, высматривает всё чего-то, вынюхивает… будто мало братия его углы тут обшаривала в начале года…

– Этот? – повторяю я. По привычке пытаюсь понять, кто ещё находится в доме, кроме нас троих, госпожи Мараны и родственницы Виолетты, пожилой и полубезумной тётушки Берты, и не могу, я больше не ощущаю ни особняк, ни мир вокруг так, как прежде.

– Ведун из этого… как его… дэ-гэ-и, – медленно, раздельно произносит призрак и сразу же кривится с явным оттенком отвращения. – И название срамное какое-то, уж простите, миледи.

– Здесь был кто-то ещё из Департамента?

– В начале года их тут толпа целая была, по нескольку часов кряду сидели и всё выспрашивали, записывали да выглядывали. С приборами всякими ходили, даже мне деваться некуда было. Как заполыхало в первый раз, так и явились, будто звал их кто. Да разве ж вы не знали, миледи?

– Не знала чего?

– Что они там источник какой-то чудный обнаружили, – Густав бросает неожиданно хитрый взгляд в сторону двери, оставшейся открытой. – Я подумал, миледи, этот ваш вам рассказал, потому вы и вернулись.

– Шиана? – на пороге спальни возникает Ларио с чемоданами, смотрит хмуро на призрака.

Густав мгновенно исчезает, я же поворачиваюсь к горгулу.

– И что тут успели обнаружить твои коллеги из Департамента? – спрашиваю требовательно.

Ларио мог не вспомнить, что меня придётся как-то представлять Виолетте, однако он не мог не знать, что поблизости находятся агенты ДГИ.

– Похоже, твой призрачный приятель уже разболтал всё, что можно и что не нужно, – горгул переступает порог, ставит чемоданы на пол. – Всплеск, устроенный Лин, не прошёл бесследно для местных энергетических полей. Если совсем коротко, то он много чего нарушил, сместил и в результате породил аномальную концентрацию стихийных сил в четырёх точках, разбросанных по территории Брийского княжества. Две точки с наименьшей концентрацией уже самопроизвольно рассеялись, третья, с несколько более высоким уровнем, вроде бы тоже недавно… к сожалению, отчёт по ней мне не предоставили, ибо они там его сами до сих пор изучают… видимо, чтиво крайне занимательное, раз сразу в архив не отправили. Что до четвёртой точки, то она образовалась здесь, буквально в паре сотен метров от дома Ридальских, и рассеиваться пока не торопится. Но тебе, Шиана, не о чем тревожиться, я бы не отпустил тебя куда-либо, существуй хоть малейший риск для тебя, для твоей безопасности, здоровья и благополучия. Департамент присматривает за оставшимся источником, однако толпы агентов тут давно нет, всё, что нужно, записали и замеряли сразу. Объект находится под охраной ДГИ, доступ на территорию ограничен, при объекте есть двое дежурных, работающих сменами, и только. Источник стабилен и надёжно защищён, поэтому дежурный приставлен скорее на всякий случай, если вдруг возникнет непредвиденная ситуация. И сомневаюсь, что дежурным есть дело до гостей леди Ридальской.

– Так одному, господин хороший, дела до молодой леди и впрямь нет, мы её, даму эту, и не видели ни разу, – раздаётся голос Густава. – Зато второй как смену закончит, так тут как тут, а молодая леди и рада-радёшенька его привечать. Решила, что вреда от этого не будет, даже Её милости ничего не говорит.

– Второй дежурный – женщина? – уточняю я.

– Да, миледи. Этот порою в беседах её упоминает.

– Этого ещё только не хватало, – бормочет Ларио себе под нос и продолжает громче: – Ладно, будем решать проблемы по мере поступления. Когда объявится сей загадочный «этот», тогда и посмотрим.

– Благодарю, Густав, – я киваю в пустоту, зная, что призрак увидит и услышит меня даже не находясь в нашем присутствии. – Боюсь, комнаты нам придётся привести в порядок самостоятельно. Если не возражаешь, я займу эту спальню, а ты можешь расположиться в бывшей комнате Трея, в конце коридора. Всё лучше, чем разгребать пыль, копившуюся несколько десятилетий подряд.

– Как скажешь, – Ларио нарочито небрежно пожимает плечами и выходит.

Спустя два часа Густав сообщает, что у Виолетты гости. Я думаю о неизвестном ещё агенте Департамента, однако призрак добавляет, что прибыла младшая княжна Алесская. Я спешно снимаю передник, надетый, дабы не запачкать платье, расправляю подоткнутую юбку и спускаюсь в холл. Уверена, Густав сказал только мне – он не подчинённый призрак и явно не намерен отчитываться перед Ларио, – но я всё равно тороплюсь, пока горгул не опередил меня.

– Богов ради, Ханна, ежегодный летний бал был только на прошлой неделе, – голос Виолетты, исполненный досады, недовольства и искреннего отчаяния, я слышу уже на лестнице.

– Ну и что?

– А на следующий день после был пикник.

– Ну и что?

– И теперь снова пикник?

– Так погода хорошая, чего в городе лишний раз потеть-то?

– Ханна, я тебя прошу… нет, я умоляю, передай княгине мою глубокую благодарность за приглашение и за её внимание и заботу обо мне, но я… я не могу. Прошлый пикник…

– А-а, ты о той части, где народ постарше и поофициальнее вернулся в город, а молодёжь отправилась купаться? Ну ведь жарко же было, вот и решили освежиться.

– Нагишом, Ханна!

– Ну и что?

– Я не пойду. Больше никогда, ни за что на свете…

– В следующий раз просто уезжай вместе со старшими. Никто не заставляет оставаться.

– А не ты ли сказала, пусть мама едет, а мы задержимся, будет прикольно?!

– Откуда ж я знала, что ты голых мужиков никогда не видела? Да и голых женщин, похоже, тоже.

В моё время знатная молодёжь не позволяла себе ничего подобного независимо от присутствия или отсутствия старших, однако я не могу удержаться от улыбки, представляя Виолетту, внезапно попавшую из высшего общества на нудистский пляж. Пересекаю площадку второго этажа, замедляю шаг на последнем лестничном пролёте, давая девушкам возможность заметить меня.

– Добрый день, – поворачивается ко мне Ханна.

Конечно же, княжна, высокая, стройная и светловолосая, ничуть не изменилась за эти полгода. В обтягивающих чёрных брюках и розовой майке она больше похожа на девушку из Железного мира, чем на урождённую особу королевских кровей из Деревянного. Улыбается мне приветливо, но, естественно, не узнаёт, будучи неодарённой.

– Ко мне сегодня приехали гости, – поясняет Виолетта. – Леди Шиана Рид из Лиры и господин Канделарио Кресп. Ты должна его помнить, он один из друзей Её высочества Лиины Флоранской, был с ней во время её визита в прошлом году. Леди Рид, княжна Ханна Алесская.

– Канделарио? А разве… – начинает Ханна и умолкает. Карие глаза её расширяются, и она смотрит в изумлении на Виолетту. – Стоп, это который Ларио, брюнет? Они ещё тогда с Лин и Морган бу… напились в стельку, пока мы их искали по всему городу и окрестностям.

Я киваю вместо Виолетты, хотя не должна бы знать о вышеупомянутых событиях. Чего Ларио точно никогда не делал при мне, так это не рассказывал о других женщинах, кем бы они ни были. Даже о его друзьях-женщинах – действительно друзьях, не любовницах, – Гейл, старшей сестре Лин, и Этель мне известно донельзя мало. Словно Ларио стеснялся или не считал нужным говорить мне о доброй половине собственной жизни.

– И он ещё к тебе подка… – продолжает Ханна, взмахом руки указывая на вспыхнувшую Виолетту, но вдруг обрывает себя, сообразив, наконец, что наговорила лишнего. – Прошу прощения, леди Рид, иногда я сама не замечаю, какую чушь несу. Не обращайте внимания. Вы надолго в наши края?

– На несколько дней, – отвечаю я, преодолев последние ступеньки.

– Чудненько. Посетите двор моего кузена, князя Александра?

– Возможно.

– О, а ещё лучше приезжайте завтра на пикник, он пройдёт на берегу Лейского озера, как обычно, – с энтузиазмом предлагает Ханна. – Если что, Виолетта вам подскажет, что да как.

– Я не поеду, – повторяет Виолетта упрямо.

– Придётся. Маменька настаивает-с, – княжна подмигивает мне заговорщицки.

Ясно.

Княгиня взяла Виолетту под своё покровительство, однако не намерена – никакая, даже самая щедрая и бескорыстная благодетельница не имеет подобного намерения – быть её опекуном пожизненно. Виолетте надлежит составить если не удачную, то хотя бы более-менее подходящую партию, выйти замуж и перейти под защиту и покровительство супруга и желательно сделать это в ближайшем будущем. Оттого-то и водит княгиня Виолетту по балам и пикникам, вынуждает выходить в свет, несмотря на возражения и нежелание самой девушки. Наверняка и услуги модистки на свой счёт записывает, вряд ли Виолетта до сих пор появляется на людях в тех нарядах, которые в прошлом году оплачивал Трей.

– И вы приезжайте, леди Рид. Новое лицо в наших закостеневших кругах – это всегда здорово. Глоток свежего воздуха и всё такое прочее.

– Да, конечно, мы приедем, – обещаю я.

Передо мной появляется Густав, кивает в сторону лестницы за моей спиной и исчезает.

– И куда мы собираемся ехать? – раздаётся позади каплю недовольный голос Ларио, но я не вздрагиваю, не оборачиваюсь.

– На княжеский пикник на озеро, – отвечает Ханна вместо меня. – Господин Кресп.

– Княжна, – Ларио, в брюках и в рубашке с закатанными рукавами, встаёт подле меня, смотрит на Ханну столь же хмуро, неодобрительно, как на Густава недавно.

– Вы разминулись с бывшим однокурсником, господин Кресп, – роняет Ханна нарочито невинно. – В прошлый раз никто не называл вашего полного имени… или называли, но я его не запомнила… а тут, представляете, господин Гивенс и говорит, что, мол, наслышан о нас от бывшего однокурсника, звать которого господин Канделарио Кресп. Я-то тогда не сообразила, что речь о вас… а сейчас вот осенило меня, ба, да это же тот самый Ларио!

– Ром… господин Гивенс был в столице?

– Появился перед летним балом, уж не знаю откуда. Тогда все прилетели: и Мортон со своей внезапной невестой и половиной её родни, и Диз с Фебом. Ром и Диз такая красивая пара, так нравятся друг другу и так мило стесняются, что я прямо не могу, сразу феей любви побыть хочется. Но они все как прилетели, так и улетели на следующий после бала день. У них там целый вояж через половину континента до самой Вальсии запланирован.

По тому, как Ларио хмурится сильнее, я догадываюсь, что ему ничего неизвестно об этих деталях, но, с другой стороны, сомневаюсь, что горгул собирался знакомить меня с однокурсником. Порой и вовсе кажется, что он с удовольствием оставил бы меня в той квартире в Кайлании и выпускал бы оттуда исключительно под своим личным присмотром.

– Что ж, ладненько, побегу я. Надеюсь, увидимся завтра на пикнике. Виолетта, имей в виду, не приедешь сама, мама тебя за волосы притащит. Ну, не в прямом смысле за волосы, а… короче, ты поняла. Всем пока, – и княжна, широко улыбнувшись на прощание, выскальзывает за дверь.

Виолетта закрывает створку, я слышу, как со двора доносится рокот взлетающей «звезды». Ларио берёт меня под локоть, увлекает вглубь холла, к гостиной. Наблюдает поверх моего плеча, как Виолетта, старательно не глядя на нас, поднимается по лестнице и скрывается с глаз.

– Какой, в бездну, пикник, Шиана? – вопрошает горгул раздражённо.

– Обычный.

– И ты собираешься туда пере… идти?

– Да. Почему нет?

– Может, потому, что изначально речь шла о «я хочу увидеть дом моей семьи», а не о «поеду-ка я по местным светским мероприятиям».

– Мой дом, Ларио, это не только особняк, построенный моим отцом, но и страна, в которой я жила с девятнадцати лет.

– Строго говоря, этой страны давно уже нет, – тон Ларио, сухой, царапающий неприятно, нравится мне всё меньше. И пальцы на моём локте сжимаются сильнее. – Когда там образовалось Брийское княжество? Два века назад? Три? А Лира, где ты родилась и выросла, существует до сих пор. Так, может, отправимся туда?

– Это всего лишь глупый придворный пикник, а не съезд ОВК. Что плохого в том, что я выйду в люди, проведу какое-то время в обществе, побеседую с кем-то о всяких пустяках? – я смотрю в тёмно-карие, кажущиеся сейчас непроницаемо чёрными глаза и вижу в них лишь непонятную мне злость, недовольство и досаду существа, утрачивающего контроль над ситуацией. – Со мной ничего не случится, меня никто не узнает, как не узнала Ханна. Сейчас другие времена, прибывший в страну аристократ не обязан официально представляться монарху и всему двору, чтобы появиться на балу. Ты сам посещал прошлогодний зимний бал в княжеском замке, хотя тебя не знал никто, кроме Лин и её друзей.

– Я – другое дело…

– Почему? Только не говори, что ты мужчина или что нечеловек, поэтому тебе всё можно, а я всего лишь слабая умом и телом человеческая женщина и потому мне ничего нельзя, – я пытаюсь раздражённым движением сбросить пальцы Ларио, и он отпускает меня, отворачивается.

– Дело не в этом!

– А в чём тогда?

– Ты не понимаешь…

– Ты прав, не понимаю.

– Просто раньше ты… – Ларио взмахивает рукой, будто надеясь, что неопределённый жест сумеет выразить мысль лучше. – А теперь…

– Что – теперь?

– Ничего, – горгул поворачивается ко мне, на лице маска вымученного терпения. – Хорошо, будет тебе пикник.

– И всё? – уточняю я настороженно.

– А ты желаешь чего-то ещё?

– Нет, но…

– Тогда договорились, – Ларио проходит мимо меня к лестнице, и я могу лишь удивляться новой его привычке сбегать от меня при первой же возможности, удобной и не очень.

 

 

Глава 4

 

…Медленно выпрямляюсь, смотрю в зеркало – и стекло послушно отражает чужое бледное лицо, обрамлённое распущенными светло-русыми волосами.

Карие глаза – просто светлые карие, без зелёных вкраплений, какие были у отца и Елены.

Тонкие губы с маленькой, едва заметной родинкой над левым их уголком.

И нос, который мне не нравится. Впрочем, когда-то и форма собственного была мне не по душе – я всегда охотно, без всякой зависти признавала, что уступаю красотой и Елене, и Аннабель, чья юная прелесть не успела расцвести, раскрыться в полной мере.

А теперь я осталась одна и не имеет никакого значения, кто из нас был красивее. Всё равно я единственный источник памяти о моих сестрах, больше никто их не знает и не помнит, словно их никогда не существовало.

Осторожными движениями подкрашиваю губы, пытаясь хотя бы визуально придать им тот объём, к которому привыкла при жизни. Поправляю шёлковые цветы, приколотые к волосам, отступаю от высокого, почти во всю стену зеркала, чтобы лучше разглядеть себя.

– Ты уверена?

Я вижу Ларио в зеркале, вижу, как он пристально изучает моё отражение, и не могу понять по задумчивому выражению лица, нравлюсь ли я ему такой? Или он предпочёл бы моё настоящее тело? Или горгулу и вовсе без разницы, которую леди Ридальскую вносить в свой, без сомнений, длинный список побед – давно умершую или ныне здравствующую?

– Отчего нет?

– Кто-то тебя да заметит в любом случае.

– Я буду осторожна. Да и кому какое дело? Трей никогда бы не простил мне, если бы я попыталась занять тело Лин, что, сколь подозреваю, невозможно технически, но тело Виолетты… и я же не собираюсь оставаться в нём до конца отпущенного ей срока. Иди, я скоро буду.

– Как скажешь, – Ларио разворачивается и исчезает.

Мне не нравится это тело – подобно моему, оно не отличается пышными формами и чересчур худощаво, – не нравится лицо, отражающееся в зеркале, не нравится она сама, леди Виолетта Ридальская, потомок того, кто захватил и титул, и дом, столь удачно освободившиеся от прежних владельцев, девушка, вцепившаяся, будто одержимая, в жалкое, бессмысленное своё существование. Годами я наблюдаю за ней и искренне не понимаю, почему она ничего не хочет, ни к чему не стремится и никуда не ходит, словно ей ничего не надо, и она готова тихо, бесславно сгнить вместе с нашим домом, превратиться в призрака ещё при жизни. Я не могу не думать, что несколько лет назад её ныне покойный отец отправил дочь в пансион в Вальсию – считай, на другой конец континента, в большую, удивительную страну, – и по окончанию учёбы Виолетта привезла лишь кучку бесполезных знаний да диплом, не производящий никакого впечатления на потенциальных женихов. Даже в моё время невест не брали нагими, точно в день их рождения, и с пустыми руками, а сейчас не возьмут и подавно, так неужели Виолетта не понимала, что должна воспользоваться шансом и начать устраивать жизнь самостоятельно? Если не добиться независимости от скудеющих остатков семейного состояния, то хотя бы мужа подцепить, пусть и не титулованного?

Качаю головой в ответ на собственные мысли, поправляю одежду – пришлось потратить немного времени, чтобы разыскать в гардеробе Виолетты подходящую нижнюю юбку и ночную сорочку и отрезать всё лишнее, превратив их в эксцентричный наряд для клуба, – и начинаю убирать в сумку косметику и верхнее платье. Рисковать, привлекая внимание Густава, я не стала и потому получившийся костюм взяла с собой в клуб, дабы переодеться на месте, заодно и попытаться добавить красок невыразительным чертам этого лица. Тётушка Берта и госпожа Марана наверняка уже мирно спят в своих постелях, они обе давно потеряли всякий интерес к празднованию рождения нового года и Виолетта упрямо следует за ними, хотя могла бы поехать с друзьями Лин и всю ночь напролёт веселиться в клубе. Но я – не она, не желаю я упускать этот шанс, вероятно, один-единственный за всё моё существование. В конце концов, едва ли мне представится другая возможность покинуть дом.

Поэтому, едва Виолетта уснула, я заняла её тело.

Поэтому заранее сообщила Ларио, в каком часу за мной можно зайти.

Поэтому я здесь, в небольшой комнате для переодевания при клубе.

Касаюсь собственной руки, не понимая, что холоднее – подушечки пальцев или кожа выше запястья. Призрак словно вымораживает чужое тело изнутри, превращает его в живую ледышку, и я чувствую, как в глубине ворочается беспокойно дух истинной хозяйки, недовольный нежданным пленом.

Ничего, это только до рассвета, а потом всё вернётся на круги своя.

Застёгиваю сумку, выхожу из комнаты и сдаю вещи в гардероб. Поворачиваюсь и иду к центральному входу в зал, навстречу громкой музыке, яркому свету и кусочку заёмной жизни…

 

Просыпаюсь как обычно, будто от невидимого толчка, и немало удивлённой.

Впервые за долгое время мой сон-воспоминание не связан с домом. Да что там, он и с жизнью моей не связан, ибо не считала я посмертное своё существование жизнью.

Кажется, словно в комнате ещё витает лёгкий флёр духов Морган, хотя, знаю, это лишь иллюзия, моё порой чересчур бурное воображение. Призрак не в состоянии чуять каких бы то ни было запахов и спустя полгода в этой спальне может пахнуть пылью, и только. За окном уже светит солнце и так непривычно тихо, что поначалу я теряюсь. Распахиваю створки шире, глубоко вдыхаю свежий – действительно свежий, незагазованный сверх меры – воздух, радуюсь наступившему новому дню и миру вокруг. Всё же, что бы ни говорил Ларио, родной дом ничто не заменит и не всегда дом – это стены и крыша.

Это место, с которым связано множество воспоминаний, добрых, радостных и светлых.

Это страна, которую год за годом называешь своим домом.

Это мир, где рождаешься, живёшь и умираешь, мир, в котором твои корни, и, где бы ты ни была, куда бы ни занесла тебя судьба, ты будешь помнить о нём, в твоём сердце навсегда останется уголок для дома.

Накануне вечером неизвестный агент Департамента так и не объявляется, впрочем, Виолетта и не ждёт его, явно уже привыкнув к графику смен. Мне даже удаётся увидеть место образования источника, правда, издалека, от ограды особняка, – раскинувшиеся посреди пустыря три болотно-зелёные палатки и искрящийся в лучах заходящего солнца полупрозрачный купол, защищающий как от проникновения на территорию посторонних, так и окружающий мир от возможного всплеска энергии. Поднеся ладонь козырьком к глазам, я без всякой задней мысли спрашиваю стоящего рядом Ларио о куполе – надёжен ли он, кажущийся со стороны хрустальной каплей дождя на кончике зелёного листа, тронешь чуть, и она сорвётся, разобьётся без следа, – и горгул хмурится вдруг. Смотрит на меня озабоченно и уточняет внезапно, действительно ли я вижу купол? Я киваю, и Ларио поясняет, что купол невидим для глаз неодарённых. Мне приходится нарочито небрежно пожать плечами и поскорее вернуться в особняк, избегая дальнейших расспросов.

Обычный человек не увидит всего, что ведуны скрывают от взора его.

Обычный человек не способен видеть призраков, разве что в раннем детстве или если тронется рассудком.

Я вижу.

Но стихия молчит, не отвечает так, как бывало при прежней моей жизни. Не желает она или это я после возрождения ослепла и оглохла? И полагать ли мне себя одарённой или без возможности призыва я всего лишь странноватая девица, видящая призраков?

Я переодеваюсь, спускаюсь на кухню и делаю себе лёгкий завтрак из принесённых Ларио накануне продуктов. Собираю всё на поднос и возвращаюсь в спальню. В этих до боли знакомых стенах мне хочется начать по привычке управлять домом и в первые секунды я удивляюсь невольно, что по моему желанию больше не открываются двери, не зажигается старая громоздкая плита и не включается вода в ванной. Зато я могу сама отнести поднос, устроиться поудобнее в кресле и насладиться вкусом сладкого кофе, щекочущим летним теплом и ласковым прикосновением ветерка к моей коже.

Покончив с неспешным завтраком, я принимаюсь за разбор багажа и выбор платья для пикника. Прикладываю к себе то одно, то другое, верчусь перед зеркалом, чувствуя себя молодой и беззаботной.

– Шиана? – доносится из-за двери.

– Входи, Ларио, – разрешаю я.

Горгул открывает створку, переступает порог и удивлённо смотрит на меня, словно не ожидал застать за примеркой платьев.

– Э-э… – растерянный взгляд скользит по мне от несколько растрёпанной макушки до лёгких домашних туфелек. – Как спалось?

– Замечательно.

– А твои сны?

– Не поверишь, но сегодня мне не снилось ничего из моего прижизненного прошлого.

Что до посмертного прошлого, к тому же действительно недавнего, то это… посмертное.

– Что ж, хоть какой-то плюс от этого визита, – Ларио молчит минуту, засунув руки в карманы брюк и покачиваясь с пятки на носок, прежде чем продолжает: – Виолетта сказала, что экипаж княгини прибудет через час.

– Прекрасно, – я беру с кровати два платья, по очереди прикладываю к себе каждое. – Как по-твоему, какое лучше – жёлтое или голубое?

– Голубое, – Ларио едва удостаивает оба наряда взглядом.

– Хорошо, – жёлтое немедленно отправляется к вороху уже отвергнутых.

Из шляпок в моём распоряжении только строгая чёрная, к дорожному костюму, и широкополая соломенная, вполне уместная на пикнике. Не отпуская прижатое к груди голубое платье, свободной рукой я подхватываю соломенную шляпу, надеваю.

– Ты уверена?

Словно в недавнем сне, я вижу Ларио в высоком зеркале, вижу, как он изучает моё отражение с тем же задумчивым оценивающим выражением, как тогда в клубе.

И, уж конечно, речь отнюдь не о шляпке.

– Отчего нет?

– Там будет много людей.

– Что в этом такого? Я не была на людях с новогодней ночи в клубе и, поверь, после стольких веков, проведённых в одиночестве, выход в свет страшит в последнюю очередь.

– Мне казалось, дела обстоят как раз наоборот – с непривычки толпа может напугать, вызвать панику…

– Если я в клубе не впала в панику, то сегодняшний выезд переживу наверняка, – я улыбаюсь беззаботно отражению своему и собеседника.

– Тело было не твоё, – возражает Ларио так, будто данный факт всё меняет.

– Да, я заметила, – я смотрю на горгула максимально выразительно.

О да, тело было не моё. И сам Ларио вёл себя совершенно иначе – весёлый, раскованный, сыплющий шутками, порой недвусмысленными, не боящийся прикоснуться ко мне. А сейчас я для него то ли сестра, то ли подопечная, за сохранность чести которой он отвечает головой, то ли и вовсе не пойми кто.

– Ничего страшного не произойдёт, – уверяю я. – Виолетта же выезжает, и ничего.

– Сравнила тоже, – неожиданно иронично хмыкает горгул.

– Ларио! – я через плечо бросаю на него укоризненный взгляд. – Она всё-таки мой потомок.

– Как ты сама говорила, не прямой, – напоминает Ларио. – Ладно, если потребуется помощь, зови, – горгул забирает поднос с грязной посудой и выходит.

Я надвигаю шляпку на самые глаза, затем сбиваю назад, на макушку, решая, какой вариант лучше. О нет, толпы я не боюсь и в панику впадать точно не собираюсь. Равно как и упускать шанс вновь выбраться за пределы этих стен.

 

– – –

 

Экипаж княгини прибывает в назначенный час и отвозит нас троих к месту проведения пикника. Всю дорогу я сижу, прилипнув к окну, и жадно изучаю всё, мимо чего проезжает карета, будь то пейзажи, дома или люди. В этой части нынешних пригородных территорий Брийска мне не довелось побывать – тогда здесь был густой лес, и Лейское озеро скрывалось в его глубине от посторонних глаз, словно жемчужина в раковине. Сказывали, будто в озере можно было встретить настоящих русалок, а в лесу – дриад и лесовиков, но со временем волшебные существа исчезли из этих краёв, вытравленные человеческими эпидемиями, войнами и вырубкой деревьев, безоговорочно уступив место нежити. Впрочем, сколь я помнила со слов Лин, теперь возле озера не водилось даже нежити, распуганной шумной высокородной молодёжью Брийска, использующей Лейское для своих развлечений не только летом.

На просторной расчищенной площадке, заполненной экипажами и оттого более всего напоминающей обычную парковку, разве что не заасфальтированную и изрядно подпорченную присутствием лошадей, леди Ридальскую уже дожидается княгиня Жемма Алесская с младшей дочерью. Завидев новые лица, княгиня улыбается так же непринуждённо, как и хорошо знакомой Виолетте, тепло приветствует нас с Ларио. Она помнит горгула по прошлому его визиту в столицу, а Ханна представляет матери меня. На моих глазах Ларио разительно меняется: улыбается в ответ любезной улыбкой заправского придворного кавалера, пылко целует руку Жеммы и отпускает витиеватые комплименты и ей, и Ханне. Вместе с Алесскими мы выходим на берег озера. Не слишком широкая песчаная полоса изгибается дугой, отмеченная с одной стороны белыми шатрами, а с другой деревянными мостками. Возле мостков покачиваются на слабых волнах лодки – несколько уже неспешно рассекают искрящуюся в лучах солнца озерную гладь, – по пляжу прогуливаются парочки и небольшие компании, чуть поодаль огорожена вторая прямоугольная площадка, меньшего размера, с натянутой посреди сеткой – для тенниса.

– На прошлом пикнике проходил любительский теннисный турнир, – шёпотом делится со мной Ханна. – Естественно, наш венценосный кузен выиграл все матчи, в которых участвовал… нет, он действительно хорошо играет и вообще старается уделять внимание и спорту тоже… но вы же понимаете, леди Рид, что ни один опытный придворный, будучи в своём уме и относительно трезвой памяти, не станет выигрывать у своего монарха.

Пока Жемма пристально следит, дабы Виолетта не отлынивала от своих обязанностей – леди Ридальской надлежит улыбаться, вести бессодержательные светские беседы, соглашаться на необременительные увеселения и благосклонно принимать внимание молодых людей, с которыми её сводит княгиня, – Ханна, пользуясь моментом, представляет нас с Ларио своим друзьям. Разумеется, молодой привлекательный мужчина, да к тому же новичок в здешних кругах – в отличие от Алесских и Виолетты, брийские придворные не запомнили горгула по прошлому разу, – сразу вызывает интерес у пресыщенных дам. Его споро оттесняют от нас с Ханной, я и глазом моргнуть не успеваю, как обнаруживаю Ларио в стороне, окружённого полудюжиной девиц не старше Ханны на вид, но уже уверенно, безо всякого стеснения флиртующих с ним.

– Не обращай внимания, – советует княжна беззаботно. – Насколько я помню по новогодним тусовкам, ему это только в радость. Ой, ничего, что я на «ты»? – спохватывается вдруг Ханна и тут же добавляет без перехода: – Ой, а вы с Ларио…

Я отрицательно качаю головой, не зная, как назвать наши отношения.

По крайней мере, точно не любовные.

Не сексуальные.

Не дружеские.

Никакие?

Пожалуй, что так.

Княжна заглядывает в один из шатров, где подают мороженое и охлаждённые напитки. По её знаку нам наливают по стакану лимонада, мы принимаем тару и выходим. Ханна заводит меня за шатёр, в тень, где вручает свой стакан, осматривается воровато и достаёт из сумочки на поясе жестяную фляжку.

– Тебе налить?

Киваю.

Девушка добавляет из фляжки в каждый стакан, прячет её обратно в сумочку и забирает свой. Перемешивает содержимое соломинкой, делает солидный глоток и блаженно вздыхает.

– Кузен приверженец здорового образа жизни, пьёт мало и нечасто и другим не даёт, – поясняет Ханна. – То есть пока мы коллективно бухаем где-то там, то ладно, его это не касается, но в его присутствии извольте трезвенность блюсти. Ну, или какое-то её подобие. Было время, когда на мероприятиях в княжеском замке вино разбавляли водой до такой степени, что пить было невозможно. Надеюсь, тебя это не шокирует?

– Нет, что ты, – по примеру княжны я перемешиваю лимонад, тоже делаю глоток.

И морщусь от горьковатого привкуса в напитке.

Заодно вспоминаю, что не ела перед отъездом.

Ларио не возражал против бокала красного или белого за ужином, но я не пила каждый день и даже в прежней жизни не пробовала ничего крепче вина, да и то зачастую было разбавленным. Остаётся надеяться, что алкоголь не сильно ударит в голову по жаре и натощак.

Мы возвращаемся и первое, что я вижу, – это Ларио в центре пёстрого дамского цветника. Не похоже, чтобы он тяготился вниманием девушек или опасался прикоснуться к кому-то из них. Кажется, горгул даже не заметил моего отсутствия, слишком увлечённый беседами, сладкими улыбочками и смазливыми девичьими мордашками вокруг, что, того и гляди, вот-вот начнут вешаться на Ларио открыто. И я, отпив ещё, позволяю Ханне увлечь меня к кружку молодых людей неподалёку.

Поначалу я теряюсь, мне непривычно такое количество незнакомцев вокруг, но Ханна продолжает представлять меня своим многочисленным друзьям и знакомым и постепенно, мало-помалу, я успокаиваюсь, расслабляюсь и ловлю себя на том, что с лёгкостью болтаю с ними, улыбаюсь и смеюсь над шутками. Они совсем не страшные, эти яркие, открытые миру представители современной брийской молодёжи, золотые девушки и парни возрастом моложе, чем была я в год своей смерти. Они живо интересуются, откуда я прибыла, надолго ли в княжестве, как отношусь к тем или иным вещам, и сами охотно рассказывают о себе и придворных развлечениях, зазывают наперебой то на одну, то на другую вечеринку. Мне не составляет особого труда врать о своей предположительной жизни в Лире – я внимательно слушала Лин и Лоури, – а где не хватает информации, там я фантазирую – хотя и умеренно, – понимая, что новым знакомым и в голову не придёт ловить меня на лжи. Им нет дела до правды, и как только я исчезну на продолжительное время из их поля зрения, они забудут обо мне так же, как забывают о любых прохожих, встреченных случайно на улице. Даже мужчины более не кажутся загадочными, непостижимыми существами, они просты и понятны, подобно прочему большинству мужчин, и я удивляюсь лишь, почему не чувствовала этой облегчающей общение простоты с Ларио.

Лимонад незаметно заканчивается, и Ханна предлагает принести ещё. Во второй порции алкоголь ощущается сильнее, чем в первой, оседающий на языке горько-сладкий привкус приятно кружит голову – вместе с мужским вниманием, которого мне не досталось при жизни. Я, новое лицо в их рядах, интересна молодым кавалерам, пресыщенным хорошо знакомыми и потому несколько поднадоевшими брийскими дамами. Мужчины готовы исполнить почти любое моё желание, разве что не звезду с неба обещая, готовы принести напитки и мороженое и показать едва ли не всё княжество за раз. Мне поступает несколько предложений покататься на лодке, посидеть на пляже и прогуляться вдоль кромки воды. Разумеется, для последнего мне придётся снять туфли и чулки – максимум дозволенного разоблачения в присутствии старших и Его милости Александра. Я вежливо отклоняю все, ограничившись просмотром импровизированного теннисного матча в общей компании. Сегодня князь не участвует, и оттого, вероятно, игра идёт более бойко, жёстко, а собравшиеся вокруг площадки болеют активнее, менее сдержанно, чем полагалось бы. Ларио среди присутствующих нет, и я не уверена, что хочу знать, где он сейчас и с кем. Уж всяко не в сугубо мужской компании. Наконец я решаю отвлечься от тенниса и теснящихся вокруг людей и выбираюсь из плотного кольца болельщиков. Не выходя на песок, иду вдоль пляжа до самого его конца, поднимаюсь вверх по склону и углубляюсь в нечастую лесную гряду, раскинувшуюся на берегу. Шум и голоса остаются позади, теряются постепенно за зелёными ветвями, смыкающимися за моей спиной. Внимательно оглядываюсь по сторонам, убеждаясь, что поблизости нет компаний или уединившихся парочек. Останавливаюсь, снимаю шляпку и короткие кружевные перчатки, затем, поразмыслив чуть, туфли и чулки, складываю всё среди корней лещины. Послеполуденная жара усиливается, пусть здесь, под сенью раскидистых крон и рядом с озером, она не давит так резко, как в городе.

Травинки и мелкие сучки колют босые ступни, но я должна почувствовать землю своей кожей, не скованной лишними преградами. Касаюсь шершавого древесного ствола, легко, нежно провожу по нему ладонью, словно лаская тело любовника, закрываю глаза.

Глубокий вдох и выдох.

Снова.

И снова.

Ничего.

Прижимаю к стволу вторую ладонь, пытаюсь сосредоточиться, но то, что прежде происходило будто само собой, без особых усилий с моей стороны, теперь похоже на попытку выкорчевать это дерево голыми руками, столь же бессмысленную, беспомощную и тщетную.

Я чувствую неровную шероховатость коры. Тепло её и воздуха вокруг. Свежесть леса. Твёрдость земли под ногами. И что у меня немного кружится голова, то ли от жары, то ли от выпитого, то ли от всего сразу, а сама я успела совершенно неэлегантно вспотеть.

И ничего более.

Открываю глаза, смотрю в раздражении на древесный ствол, словно он виноват в моих бедах.

– Пекло ядра! – одно из ругательств Ларио срывается само.

– Прошу прощения, леди, что нарушаю ваше уединение, но могу я узнать, у вас что-то случилось?

Вздрагиваю от голоса, кажущегося смутно знакомым, оборачиваюсь резко. В нескольких шагах стоит молодой мужчина, высокий, темноволосый и голубоглазый. Я узнаю его мгновенно, хоть и видела лишь раз, будучи ещё призраком.

Его милость князь Александр Брийский.