Отрывок из книги «Твоя... Ваша... Навеки»

Глава 1

 

– Нет.

– Нет?

Синие, словно полевые васильки, глаза и в них недоверчивое, растерянное удивление. Не ожидал такого моего ответа и оттого ещё горше на душе.

Неужели и впрямь полагает наивно, что я приму его предложение, всё брошу и предам брата ради счастья иллюзорного, мимолётного, будто жизнь бабочки-однодневки? Неужели и впрямь не догадывается, сколько уже их было, щеголей, красавцев и охотников за приданым, уверенных, что достаточно пообещать жениться на даме, и она с готовностью раскроет им свои объятия и банковские счета?

– Но…

– Нет, – повторяю едва слышно.

Пальцы замирают в нерешительности на щеке. Его лицо так близко, что дыхание касается моих губ. Кажется, ещё чуть-чуть, и он поцелует меня, но, знаю, этому не бывать.

Не сегодня.

Не сейчас.

– Прости, но я не могу и не желаю принимать твоё предложение, – я отступаю на шаг, выдерживаю дистанцию барьером между нами.

– Но почему? – он искренен в своём непонимании.

– Ты знаешь почему, Арсенио, – надеюсь, мой голос звучит твёрдо, убедительно. – Я не люблю тебя и не хочу любить, потому что тем больнее будет разочаровываться потом, а разочарование неизбежно, поверь мне. Мы слишком разные и однажды разница эта ударит по нам бумерангом. Возможно, сейчас тебе кажется, будто любовь способна всё преодолеть, но это не так. И мой брат никогда не одобрит нашего брака, о чём тебе прекрасно известно.

– Я не собираюсь жениться ещё и на Эване, – непонимание уступает место колкому раздражению.

– А я не выйду замуж без его благословения. И не смогу жить спокойно, зная, что между мною и единственным родным мне существом пролегла пропасть.

– Рианн, – Арсенио возводит очи к потолку, словно тот может призвать меня к благоразумию.

– Я благодарна тебе за помощь, но мой ответ нет.

– Ты даже не хочешь попытаться?

– Зачем? Если не мнение Эвана, то наша природа рано или поздно разведёт нас в разные стороны. Я оборотень, ты инкуб, я не прощу измену, а ты не сможешь до конца дней своих довольствоваться лишь мною. Ты захочешь разнообразия, затем очередную девственницу, но скрыть от меня не сможешь. Я узнаю, почую, почувствую. И тем хуже будет для нас обоих.

– Рианн, – Арсенио порывисто тянется ко мне, и я отшатываюсь инстинктивно. – Если мы поженимся, я буду верен только тебе. Никаких измен и девственниц, любовниц и оргий. Я люблю тебя и буду любить всегда. Тебя и наших детей.

По глазам вижу – он действительно верит в придуманную им же сказку. Сказку, где не существует ничего после фразы «и жили они долго и счастливо и умерли в один день».

– Нет, – качаю головой и отворачиваюсь к окну. – Больше ничего не говори и уходи, пожалуйста. Прошу тебя.

Чувствую, как он смотрит на меня, пристально, выжидающе, с иррациональной, безумной немного надеждой.

Но я не передумаю. Отсчитываю удары сердца – оно бьётся гулко, тяжело, медленно, словно вот-вот остановится. Сжимаю зубы и сосредотачиваю взгляд на изумрудной портьере – всё лучше, чем видеть глаза Арсенио, видеть, как умирает в васильковой глубине безжалостно убитая мною надежда.

Один, два, три.

Не ожидание – вечность, бесконечная, бескрайняя. Но на шестой удар Арсенио всё же поворачивается неохотно и уходит. И я позволяю себе выдохнуть и вдохнуть поглубже. Воздух с трудом наполняет лёгкие, стиснутые невидимой рукой.

Это необходимо. Лучше отрезать ещё тонкие, хрупкие нити сейчас, чем мучительно разрывать уже устоявшиеся, привычные связи потом.

Я такая, какой меня хотят видеть.

Примерная дочь.

Верная сестра.

Добропорядочная горожанка.

Благочестивая леди если не по праву рождения, то по воспитанию.

Всю жизнь я следовала чужим представлениям, идеалам, советам. Делала то, что мне говорили, и поступала так, как должно было. И полагала искренне, что это правильно. Мама и папа знают, что лучше для их детей. Старший брат, оставшийся после смерти наших родителей единственным близким и родным существом, отвечает за меня и потому я должна вести себя так, чтобы причинять ему как можно меньше лишних забот. Должна помогать ему и поддерживать во всём.

Я помогаю. Поддерживаю. И делаю это от души, потому что люблю брата и понимаю, насколько тяжело оказаться в двадцать один год без средств к существованию и с шестнадцатилетней сестрой на руках. Нам не на кого было опереться, только друг на друга, и доверять мы не могли никому, кроме друг друга. Знаю, Эвану поступали предложения продать обузу, хотя сам он о том не рассказывал. Попыткам напасть на нас, похитить меня, а то и просто и незатейливо изнасиловать тоже не было счёта. Хорошенькая юная девственница – товар, на котором в Лилате, городе воров, убийц, жадности, жестокости и беспринципности, можно неплохо заработать, а моё происхождение к тому же поднимало цену вдвое. И лишь защита и любовь брата позволили мне выжить, остаться собой, не исчезнуть в бесчисленных публичных домах и притонах Лилата. Стремление Эвана во что бы то ни стало вернуть нам прежнее положение и возможности, его труд, настойчивость и терпение, его цена, заплаченная за нынешнее наше благополучие, привели нас туда, где мы есть сейчас. Так как я могу предать и разочаровать Эвана, отдав предпочтение браку с инкубом, у которого только и есть, что симпатичное лицо, приятная улыбка да ничего не стоящий титул? Как я могу согласиться на предложение руки и сердца того, кто физически не сможет, что бы он сам там ни говорил, обходиться без подпитки сексуальной энергией, от невинных девушек в том числе? Я всего лишь волчица, я должна стать женой и матерью детей, а не секс-игрушкой, не невольницей, чьё единственное назначение в жизни – удовлетворять хозяина, быть готовой терпеть любые капризы его и желания. Как я могу быть настолько неблагодарной, чтобы перекраивать идеи и планы брата на свой лад, под свои представления?

Эван уже выбрал для меня достойного молодого человека, Финиса Мелтона, своего давнего друга и заместителя на работе. Мужчину, с которым я буду если не счастлива по-настоящему, то хотя бы смогу притвориться счастливой, который добр, сдержан и слишком робок, чтобы изменять жене или быть с нею жестоким. А даже если вдруг однажды соблазны и вынудят свернуть его на путь супружеской неверности, то факт этот не причинит мне такой боли, страданий, как если бы нас связывала пылкая, всепоглощающая любовь. Наверняка к этому моменту я научусь закрывать глаза, отворачиваться, не интересоваться досугом супруга больше необходимого. Научусь игнорировать очевидные признаки и собственную природу, не терпящую измен. Научусь быть идеальной женой и деловым партнёром, сдерживать порывы и контролировать желания, что тревожат порою разум, сердце и тело.

Должна научиться. Финис лучше охотников за приданым и тех, кто через меня надеется добраться до дела Эвана. Лучше лордов, жениться на девице низкого происхождения и вовсе не собирающихся, но стремящихся потешиться с забавной игрушкой. Лучше инкубов с их неуёмными потребностями и сомнительной моралью.

Финис безопасен.

И он – малая плата за всё, что брат сделал и чем пожертвовал ради меня.

Как я могу отказаться от всего ради эфемерной надежды, ради призрачного миража, слишком, откровенно иллюзорного, чтобы в него поверить?

Не могу. Не должна и не стану.

 

* * *

 

Говоря по чести, визит Арсенио не обернулся для меня совсем уж сюрпризом. Я ожидала его – той частью себя, которую, к великому моему стыду, куда реже удавалось призвать к благоразумию, чем хотелось бы. Даже надеялась, пусть и осознавала, сколь глупо предаваться пустым мечтам.

Догадывалась о предложении – порою влюбленные мужчины так предсказуемы.

Опасалась немного – не Арсенио, но себя, своей реакции. И о приличиях не стоило забывать. С приличиями спокойнее, надёжнее, ими всегда можно отговориться, прикрыться, сослаться на них.

Размышляла, что отвечу, как посмотрю, когда настанет момент произнести это слово, короткое, ёмкое, обрывающее чужие надежды и чаяния.

Нет.

Ответить иначе я не могла.

И не понимала, почему не унимается разочарование, почему так обидно от того, что не больно-то Арсенио и старался?

Выходите за меня. Нет? Точно нет? Вы уверены? Ну и ладно, ничего страшного, как-нибудь обойдусь.

Я сама попросила его уйти.

И он ушёл.

Разве я не этого хотела?

Он не умолял, пав предварительно на одно колено, не рассказывал в деталях, как мы поженимся и будет жить долго, счастливо и беззаботно, не уговаривал. И дара, символизирующего его сердце, отданного мне навеки, не принёс. Мне пришлось бы отвергнуть подарок, что бы он собой ни представлял, но дара не было.

Почти ничего не было.

И это всё?

Или не столь уж и сильна обещанная любовь, способная всё преодолеть?

Но визита инкуба на следующий день, вскоре после полудня я не ожидала.

Эван и Тесса на работе, я одна дома, не считая служанки Дороти, сообщившей о том, что господин Байрон желает меня видеть.

Ему-то что надо?

Молодые инкубы собирались маленькими группами, держались друг друга, подобно оборотням сбиваясь в своеобразную импровизированную стаю. И эти трое часто появлялись вместе, неразлучные, словно братья-близнецы, – Арсенио, Байрон и Клеон, – будь то светский раут, большая игра в мужском клубе или публичный дом. Не знаю, как остальные двое относятся к ухаживаниям Арсенио за мной, но отчего-то настораживаюсь, не ожидая от визита Байрона ничего хорошего.

Откладываю список покупок по хозяйству, снимаю передник – нельзя проводить ревизию на кухне и в кладовой, не насажав пятен при этом. Медлю в нерешительности – гостей следует встречать в более надлежащем виде, нежели не самое новое и свежее домашнее платье. Да и волосы стоит поправить, а лучше уложить заново и лицо проверить, вдруг испачкалось…

Ради кого я стараюсь? Это же всего-навсего приятель Арсенио и известный в определённых кругах мальчик по вызову и если мой неопрятный внешний вид не придётся по нраву ему, привыкшему к напудренным и надушенным клиенткам и шлюхам, то это не мои проблемы.

Байрон ждёт в холле.

Высок. Идеально, слащаво красив, что не редкость среди инкубов. Густые золотисто-каштановые волосы уложены лучше, чем мои, и тёмно-синий костюм уж наверняка много дороже моего платья. Шейный платок завязан замысловатым и, несомненно, модным узлом, из кармана жилета торчит золотая цепочка часов.

Пижон.

– Рианн, – поклон лёгкий, вежливый, и я киваю в ответ.

– Добрый день, Байрон. Чем обязана столь неожиданному визиту?

Окидывает нарочито медленным, выразительным взглядом холл. Неужто не по душе место?

– Желаешь побеседовать на пороге?

– У меня ещё полно дел, – щека чешется. Наверное, всё-таки успела испачкать в чём-то.

– Как скажешь, – взгляд перемещается на меня, скользит оценивающе то ли по моей фигуре, то ли по мятому платью. – Вчера Арсенио сделал тебе предложение, но ты отклонила его…

И он счёл необходимым поделиться моим отказом со своими приятелями? Стыд-то какой.

– Только не говори, что Арсенио послал тебя замолвить за него словечко.

– Нет. Не совсем, – Байрон делает плавный шаг ко мне, достаёт из кармана носовой платок.

Удержать себя на месте, не отшатнуться, не огрызнуться, когда белая ткань потянулась к моему лицу. Пусть не думает, будто я боюсь его намерений. Я могу защитить себя и это, в конце концов, мой дом, моя территория.

Платок касается щеки осторожно, деликатно. Неожиданно горьковатый запах туалетной воды пробирается в лёгкие, щекочет вкрадчиво обоняние, инстинкты. Вспоминаю – сегодня ночь перед полнолунием. Природа попытается взять своё, настойчиво, мучительно.

– У тебя пятно на щеке. Кажется, от муки, – полные губы изгибаются в улыбке лёгкой, ласковой, и я осознаю вдруг, какую ошибку совершила.

Нельзя было подпускать его так близко.

Вчера ещё можно было, но сегодня…

Сегодня табу.

Брату проще. Мужчинам всегда проще.

Почему так? Почему им дозволено почти всё, а нам, женщинам, – почти ничего?

– Не могу сказать, что для нас такой твой ответ явился сюрпризом, – Байрон отступает на шаг, критично осматривает моё лицо.

Не знаю, от чего мне хуже – от мужской близости, пробуждающей голод, недостойный хорошо воспитанной молодой леди, или от стыда жгучего, багряного, словно осенняя листва.

– Для нас? – повторяю я. – То есть Арсенио обсуждал с вами… меня… своё предложение… – и кто знает, что ещё.

– Только со мной, – поправляет Байрон. Складывает платок, прячет обратно в карман и – хвала Дикой Лаэ! – наконец-то отходит к входной двери, на расстояние, что с некоторой доли натяжки можно назвать безопасным.

– Мне уже легче, – бормочу, не скрывая сарказма. Хотя бы Клеона не пригласили, благодетели.

– До недавнего времени я завидовал Арсенио. Он мог открыто ухаживать за тобой, мог оказывать знаки внимания, прикасаться к тебе, беседовать с тобой. Он мог заговорить с тобой на любом светском рауте, пригласить тебя на танец…

– Я всегда отказывалась, – да и в свет выезжаю нечасто. Для общества я слишком юна, чтобы появляться одной, без надлежащего сопровождения, иных компаньонов у меня нет, а Эвану не до балов, его дела важнее, и они действительно нужны, полезны.

В отличие от аристократической мишуры, бессмысленной, бессодержательной.

– Суть не в этом, Рианн. Главное, он мог, а мне оставалось лишь наблюдать издалека, ловить звуки твоего голоса, твою улыбку. Желать, мечтать о тебе и при этом лебезить перед другими, терпеть их капризы и изображать восторг, когда они соизволят обратить на меня внимание.

– Это твоя работа, – напоминаю подчёркнуто равнодушно.

Мне не нравится, к чему он клонит. Даже не намёки, но констатация факта, сухого, голого в пугающей своей очевидности. Байрон говорит ровно, без патетики и трагизма, точно сводку новостей читает, отношения к нему не имеющих.

– Бывшая работа, – уточняет Байрон и бросает на меня косой вопросительный взгляд, ожидая ответной реакции.

– Бывшая? – я теряюсь.

– Я ушёл из агентства. Вчера.

– Но…

– И наша… теперь уже моя бывшая хозяйка пообещала, что меня не возьмут ни в одно уважаемое эскорт-агентство в Верхнем городе, поскольку я поставил под удар выгодный контракт со старшей леди Дэлгас, и посему гнить мне теперь в убогих притонах Нижнего.

– С ума сошёл?!

– Возможно, – соглашается Байрон спокойно, безразлично даже, будто не признался мгновением раньше, что выплеснул свою карьеру в воды Вечной реки.

Хотя молодым дамам не положено знать таких нюансов, но мне известно, чего стоит устроиться в одно из самых престижных и дорогих эскорт-агентств Лилата. Туда берут не просто симпатичных мальчиков с улицы, однако проводят строгий отбор, тестирования, проверки, предоставляемых рекомендаций в том числе. Без последних кандидатуру даже не рассматривают. И вот так легко отказаться от высокооплачиваемой работы, перспектив и будущего?

Ради чего?

Ради кого.

– Нет, – подхватив юбки, я начинаю расхаживать нервно по холлу, метаться от стены к стене волчицей в клетке – дурацкая привычка, от которой до сих пор не удаётся отучиться. – Ты не мог.

– Мог. И сделал.

– Зачем?

– Помимо того, что ты едва ли примешь ухаживания от мальчика по вызову? – Байрон невозмутим. Ироничная усмешка ему к лицу, и я замираю, облизываю пересохшие резко губы. Сердце стучит часто, надсадно, воздуха словно не хватает. – Контракт запрещает оказывать в рабочее время любые знаки внимания по отношению к женщине, клиенткой не являющейся. В нерабочее время не запрещает, но в агентствах существует негласное правило не появляться на тех мероприятиях, где есть вероятность встретиться с клиенткой. Дурной тон. Да и в целом… оставалась масса специфических деталей.

Надо успокоиться. Сделать глубокий вдох и выдох. Подумаешь, мужчина! Молодой, красивый, притягательный. Знающий, как доставить женщине удовольствие.

И кто, в конечном итоге, просит при этом расставаться с невинностью? Есть способы совместить приятное с полезным… никто никогда не узнает…

Нет!

Глупая ситуация, глупые мысли.

– И что же, раз я отказала Арсенио, то ты решил попытать счастья? – мой голос звучит раздражённо, нет у меня сил изображать вежливое равнодушие.

– Решил. Не потому, что ты отказала Арсенио, а потому, что не могу и впредь лишь наблюдать издалека.

Никогда прежде не реагировала так неожиданно откровенно на мужчину. Наверное, возраст виноват – чем старше, тем сильнее дикая половина стремится к спариванию, к удовлетворению инстинкта размножения. А я уже не столь юна, как выгляжу. И пафосные заявления, что лучше смерть в одиночестве, чем жизнь с кем придётся, хорошо звучат лишь в теории, когда произносишь их в запале, под влиянием момента и собственных взбунтовавшихся эмоций, перед наивной девушкой моложе меня годами. 

– Надеешься, что мой ответ изменится? – я хочу, чтобы Байрон ушёл поскорее, чтобы избавил меня от своего присутствия, горьковатого, тревожного.

– Надеюсь, – Байрон вновь приближается, и я закусываю губу, ощущая, как низ живота ноет болезненно-сладко, как сводит руки от желания прикоснуться к мужчине рядом.

Как унизительно!

И мучительно.

– Впрочем, Арсенио тоже, – Байрон наклоняется ко мне.

– Весьма самонадеянно с его стороны, – дыхание сбивается окончательно, и я с нарастающими ужасом и паникой думаю, что будет, если сейчас волчица сорвётся с поводка разума и логики, если она, ошалев от свободы и вожделения, прямо здесь накинется на гостя.

Сомневаюсь, что Байрону как демону не хватит сил справиться со мною.

А если он вслед за мной поддастся этому безумию? Какой инкуб откажется от хорошенькой девственницы, которая сама на шею бросается, готовая отдаться добровольно и безо всякого принуждения?

В холле, средь бела дня и со свидетелем за стеной.

И от мысли, что Байрон может взять меня здесь, на одном из этих хрупких столиков под вазы… или у стены… или даже на полу… по телу разливается огонь, живой, пожирающий изнутри.

– Мы оба будем ухаживать за тобой, – Байрон шепчет интимно на самое ухо, шевеля дыханием прядки волос, выбившиеся из причёски. – И ты будешь принадлежать нам душой и телом пред ликами любых богов, как наша законная супруга. Тебе не отвертеться, Рианн.

 

 

Глава 2

 

В первое мгновение я не понимаю. Смотрю растерянно на Байрона, позабыв и о полнолунии, и о собственных физических желаниях, и пытаюсь осмыслить сказанное.

Оба?

Сразу?!

И я… стану женой для обоих?

– С ума сошли?! – не сдержавшись, я отскакиваю к стене. – Как вам только могло прийти в голову нечто подобное?!

– Среди нашего вида такой расклад в порядке вещей, – как ни в чём не бывало пожимает Байрон плечами. – Суккубы, особенно чистокровные, известны своей… ненасытностью и чаще всего одного мужчины им мало – таковы издержки нашей природы и не нам их менять. Поэтому суккубы вольны выбрать себе в супруги до трёх мужчин… предпочтительно инкубов, разумеется. В стародавние времена проводился брачный ритуал, связывающий все стороны не только узами законного брака, но и в определённой степени усмиряющий наши инстинкты и гарантирующий скорое зачатие потомства. Как правило, трое инкубов вполне способны удовлетворить аппетиты одной суккубы, а её мужьям хватает и её… кхм, внимания, и её энергии, чтобы более не нуждаться ни в других женщинах, ни, тем паче, в девственницах. Этот своеобразный предохранительный механизм позволяет нам как контролировать наши желания, так и следить за приростом популяции.

– Почему же тогда вы отдаёте предпочтение традиционным бракам с представителями других рас? – удивляюсь я. Кажется, я где-то слышала что-то похожее на то, о чём поведал сейчас Байрон, но в реальной жизни я не видела тому подтверждений.

Договорные союзы.

Браки без любви.

Клеон уже год ухаживает за вдовой старше его лет на десять и все вокруг понимают – дама богата и одинока, а Клеону нужен надёжный источник дохода. Не все готовы идти ради заработка в эскорт-агентство.

Да и вообще трудиться в традиционном понимании этого слова.

– Такой брак должен быть основан на взаимных чувствах, как минимум, страсти, которой не пройдёт после двух-трёх встреч, – в зелёных глазах под по-девичьи длинными ресницами отражается тень давней печали. – В противном случае ритуал не гарантирует ни ограничение потребностей, ни детей.

– Но, тем не менее, дети у вас появляются, – напоминаю.

– На этот случай существует другой ритуал, взаимных нежных чувств не требующий. Были времена, когда к нему прибегали лишь в крайних случаях, при отсутствии иного выбора… зато нынче используют постоянно. После него женщина может родить одного, максимум двух детей от инкуба, в зависимости от состояния её здоровья и происхождения, последующие же беременности с высокой долей вероятности её убьют.

Потому что зачатые от инкубов дети столь же ненасытны, как и их отцы. Тянут энергию даже в материнской утробе.

– Жизнь в Лилате диктует свои правила, – продолжает Байрон задумчиво. – Чистокровные суккубы рождались всё реже. Нетрадиционные браки осуждались другими расами и людьми в частности всё чаще. И мы привыкли видеть в женитьбе лишь очередную возможность для получения выгоды, не важно, идёт ли речь о выгоде личной или целого рода. Нам спокойнее без чувств. Проще жениться из практических соображений, получить регламентированного наследника и завести гарем из наложниц, которые для нас нынче менее обременительны, чем поиск той, кого можно будет назвать любимой. Теперь мы живём так. Равно как и вы, впрочем. Нам с Арсенио известно, что Эван намерен выдать тебя замуж за своего заместителя… вопреки вашим же традициям.

Эти планы брата отнюдь не секрет.

– Эван хочет лучшего для меня, – бормочу неуверенно.

– В виде нелюбимого и почти наверняка презираемого тобой мужа? – уточняет Байрон мягко.

– Наши с Эваном родители поженились по любви. И что из этого вышло? Ничего хорошего. Разве что умерли они в один день.

Хотя… двадцать два года счастья, жизни в любви и согласии – много это или мало?

Мне всегда казалось, что ничтожно мало. Что мама с папой могли бы побыть со мною подольше. Что они не должны были вот так оставлять нас с братом совсем одних.

– Тебе не кажется, что идея выдать тебя за человека, который едва ли станет ценить и оберегать тебя должным образом, несколько противоречит идеалам вашего народа? Не ты ли вчера уверяла Арсенио, что он всенепременно тебе изменит, а ты не сможешь этого простить?

– Он тебе весь наш разговор пересказал? – эти инкубы хоть что-нибудь скрывают друг от друга?

– Он повторил основную мысль, чтобы я смог сделать соответствующие выводы. Как видишь, – взгляд Байрона исполнен снисхождения терпеливого, ласкового, – ты противоречишь сама себе. Ты опасаешься гипотетических измен Арсенио и потому отказываешь ему, но, судя по всему, готова принимать их от того, кого выбрал для тебя брат. Это есть результат причудливой женской логики или ты просто до такой степени привыкла полагаться на Эвана и его решения, что перспектива сделать свой выбор, не зависящий от мнения брата, тебя пугает?

– Мои отношения с Эваном тебя не касаются, – беседа явно затягивается. И переходит допустимые границы. – Равно как и мой выбор, и причины, побуждающие сделать его. А то, что ты осмелился предложить мне… возмутительно, безрассудно и аморально. Как вы вообще могли вообразить, что я соглашусь на… на такое?! В конце концов, я не суккуба и один добропорядочный муж меня более чем устроит.

Двое, подумать только! Видит Лаэ, это безумие.

Непристойное, скандальное даже для Лилата безумие.

Эван никогда не допустит подобного.

– Если не ошибаюсь, завтра бал у лорда и леди Огден. Ты ведь получила приглашение? Должна была, вашей семье их посылают регулярно. Ты приедешь на бал…

– Нет.

– Приедешь, – Байрон словно не слышит моих возражений. – Арсенио пришлёт за тобой мобиль…

– Не стоит беспокоиться, я всё равно никуда не поеду, – терпение трепещет слабым огоньком, готовое в любой момент погаснуть от случайного слова, фразы, что ворвётся сквозняком.

Байрон всегда столь упрям и настойчив? Я видела его с приятелями, с клиентками и прежде он всегда представлялся мне слишком красивым, надменным и самовлюблённым, слишком озабоченным собственными нуждами и собственной же персоной, чтобы думать всерьёз о ком-то другом.

– Арсенио встретит тебя на балу, затем к вам присоединюсь я.

К щекам приливает кровь, и я отворачиваюсь поспешно, стараясь отбросить непозволительные мысли. Он говорит о бале, о светском рауте с множеством приглашённых гостей и вовсе не имеет в виду ничего непристойного, это утихшие было инстинкты находят сомнительные намёки во вполне невинной реплике. И воображение охотно тянется следом, рисует возмутительно яркие картины, словно после прочтения очередного бестселлера из Эмирады.

– На первое время и для твоего спокойствия и сохранения репутации мы с Арсенио изобразим соперников, – продолжает Байрон. – В умеренных дозах, безусловно, хотя я бы предпочёл сразу брачный браслет… но сейчас ты к этому шагу не готова.

Я неосознанно касаюсь шеи и вспоминаю – не будет у меня ни родового ожерелья, какое было у мамы, ни брачной церемонии под полной луной, ни клятв, произнесённых пред ликом Лаэ и супруга её, грозного Рроха. Меня ждёт обычный, посвящённый человеческой богине храм, кольцо и муж-человек, который если и согласится на брачный обряд по нашим традициям, то лишь из мягкости и привычки уступать Эвану. А ожерелье нашего рода, то самое, что носила прежде мама, брат наденет на шею той, кого изберёт себе в пару. Мне же предстоит принять статусные украшения рода супруга.

Или только что купленное в ювелирном кольцо, холодное, бездушное, одно из великого множества ему подобных.

– Компаньонку для первого раза мы тоже пришлём, – добавляет Байрон и вдруг хмурится неодобрительно. – Странно, что за столько лет Эван не подумал о ней сам. Впрочем, сейчас нам это только на руку. Мобиль приедет в восемь. Рассказывать обо всём брату или нет, решать тебе, но я полагаю, что ты промолчишь. В любом случае мы своих намерений скрывать не собираемся.

– Вы обезумели, – я не знаю, что ещё ответить. – Или надышались чем-то в подземельях дварфов.

Быть может, и впрямь газ? Или сводящий с ума запах подземных маков? Но я ничего подозрительного не почуяла, да и Эван предупредил бы.

– Скорее наоборот – обрели ясность ума, – Байрон улыбается, глядя на меня, отмечая цепко и жаркий румянец на щеках, и растерянный, шальной взгляд. – Всё же стрессовые ситуации и страх потерять любимую женщину весьма способствуют расстановке приоритетов.

– Хороша же расстановка, если вы намерены делить меня между собой, – огрызаюсь бессильно.

– Рианн, ты не пирог и не выручка, чтобы тебя делить, – возражает Байрон ласково. – Ты женщина, небезразличная нам обоим, и ты будешь принадлежать нам. К счастью, наша природа и наши традиции допускают такую возможность и позволяют воспринимать её спокойно, без возмущения, заламывания рук, истерик и желания вырвать сердце сопернику. Правда, последнее касается исключительно мужчин-партнёров по брачному союзу. Поэтому если вдруг у тебя возникнет действительно безумная идея скоропалительно выйти замуж за господина Мелтона и тем самым избавиться от нас, то не советую пытаться воплотить её в жизнь. По крайней мере, если тебе и впрямь жалко Финиса. Доброго дня, Рианн, увидимся завтра на балу, – короткий вежливый поклон, и Байрон разворачивается к двери. Сам касается нужного кристалла, размыкая защитный контур и открывая створку ворот, бросает на меня прощальный взгляд через плечо и уходит.

Я же могу лишь привалиться к стене позади, вжаться спиной в деревянную панель. Я почти слышу, как волчица поскуливает разочарованно, ощущаю отчётливо, как инстинкты бунтуют, требуя остановить и вернуть такого притягательного, интересного мужчину.

Надо успокоиться. Байрон ушёл и теперь всё придёт в норму. Нужно лишь немного подождать.

Бал у Огденов. Выход в свет фактически втроём – компаньонка просто ширма для первого раза, для поддержания иллюзии о якобы случайной нашей встрече с Арсенио на балу.

Безумцы, сущие безумцы.

Я не пойду. Своего согласия я не давала, и никто не заставит меня сесть в их растреклятый мобиль. Да я даже за ворота не выйду!

Или вообще из дома. Запрусь вечером в спальне… или в подвале и буду читать. Желательно классику.

А полнолуние не первое в моей жизни. Справлялась прежде, справлюсь и сейчас.

 

* * *

 

Всё пошло не так.

Люсьен эль Ясинто, глава одного из демонических кланов ночных теней, нанёс нежданный визит в контору Эвана, явившись, как я поняла со слов брата, со своей дочерью, Шериль, которую Люсьен настойчиво сватает Эвану, надеясь через брачный союз получить контроль над его делом. И отчего-то брату не пришло в голову иных идей, кроме как объявить при незваных гостях своей невестой Тессу. Стоило ли ожидать, что Люсьен поверит Эвану?

Нет, конечно же.

Более того, Люсьен намекнул недвусмысленно, что желает видеть новоявленных жениха и невесту на балу у Огденов. Вполне естественная реакция со стороны влиятельного демона – получить наглядное подтверждение, что невеста не фикция, не подделка, не первая попавшаяся сотрудница, случайно оказавшаяся не в том месте и не в то время. Что Тесса действительно пара Эвана. И что в таком случае Люсьену придётся отказаться от матримониальных планов на моего брата.

Эвану и Тессе предстоит посетить бал – и мне тоже. Волей-неволей, хочу я того или нет, но я должна сопровождать Тессу, должна помочь ей, далёкой от светских кругов, подсказать, поддержать и никого, совсем никого не волнуют мои желания. С нами поедет и Финис – брат решил, что пришла пора и нам объявить о помолвке. Произнести во всеуслышание пустые обещания, что свяжут меня с человеком, которого я буду лишь терпеть, с которым смирюсь, ведь нет у меня другого выбора и другого мужчины. Мужчины, любимого мной, мужчины, привлекающего волчицу, того, с кем она захочет бежать рядом. Надёжного, сильного, уверенного. Возможно, чуть-чуть бесшабашного, весёлого и нежного. Такого, каким был наш папа. Порою мне кажется, я вижу некоторые черты отца в Арсенио, и сама мысль эта смущает.

И пугает.

Папа дорого, жестоко заплатил за свою беспечность и поэтому мы, его дети, не забываем, что мало кому можно доверять, что нельзя поворачиваться спиной к врагам.

С опозданием вспоминаю, что Байрон обещал прислать мобиль с компаньонкой от Арсенио, и в панике начинаю метаться по дому. С трудом нахожу адрес Арсенио, но возникшую проблему это не решает – в доме нет кристаллизатора, чтобы я могла написать ему письмо по общей сети, и мне некого послать с обычной запиской. А если Эван увидит присланный мобиль и всё поймёт…

И я не хочу объявлять о помолвке с Финисом. Не сегодня. Ещё слишком рано и трудно предположить, как на объявление отреагируют Арсенио и Байрон. И каково будет волчице, изголодавшейся, обуреваемой инстинктами, среди стольких мужчин, противных мне как человеку.

Стук в дверь моей спальни отвлекает от тягостных размышлений. Бросаю мимолётный взгляд на часы – только три часа дня, для Эвана и Тессы ещё рано, да и я почуяла бы их возвращение прежде, чем они переступили бы порог дома.

– Что случилось, Дороти? – я иду к двери, распахиваю створку, однако никого не вижу, перед моими глазами лишь стена напротив.

– Я не Дороти, но уверен, пригодиться смогу не меньше, чем ваша милая и старательная служанка.

Мужской голос доносится снизу, и я опускаю глаза. В следующее мгновение дварф ловко проскакивает мимо моих юбок вглубь комнаты и я, ощутив под пальцами выброшенной вперёд руки пустоту, разворачиваюсь резко, готовая вновь накинуться на того, кто похитил нас с Тессой и Арсенио, посадил меня в клетку, унизил, надев намордник, словно я цепная шавка.

– Тише-тише, – Дипэк Дов поворачивается нарочито медленно ко мне лицом, поднимает обе руки, раскрыв ладони. – Не суетись понапрасну, волчица. Отгрызать мне голову тоже нужды нет – сказал же, пригожусь.

Я, не скрываясь, рычу сквозь стиснутые зубы. Он попался – выход за моей спиной и теперь-то я точно не повторю ошибку, позволяя дварфу проскользнуть мимо меня.

– Чем тебе помочь? – Дипэк говорит негромко, доброжелательно, будто это я вторглась в чужой дом, будто это я, а не он, незваный гость, проникший на частую территорию без разрешения. Дварф бросает быстрый оценивающий взгляд на туалетный столик, где среди косметики лежит карточка с адресом Арсенио и лист бумаги с металлическим пером. Я же делаю плавный шаг к Дипэку, не сводя с него взгляда. – Записку надо милому передать? Одному или обоим сразу?

Ещё шаг, но внутри всё холодеет.

Дварф знает? Откуда? И как он, в конце концов, здесь оказался, ведь Эван упоминал, что почти весь клан дварфов, похитивших нас, погиб от рук чистильщиков, нанятых заказчиком?

– Могу отнести, – предлагает Дипэк невозмутимо. – Как видишь, мы оба находимся в зависимом от твоего братца положении и у нас обоих есть секреты, рассказывать о которых Эвану мы бы не хотели. Я, например, не горю желанием ставить Эвана в известность о своём… так сказать, местонахождении, а тебе вряд ли хочется делиться с любимым родственником деталями... кхм, личной жизни. Он тебе добропорядочного… ну, почти добропорядочного… жениха нашёл, чистенького и унылого, а ты то с одним инкубом, то с другим… сама понимаешь, большинству мужиков, если они сами не инкубы, такой расклад сильно не по душе приходится.

– Откуда… ты знаешь? – я пытаюсь говорить нормально, но глухие, рычащие нотки всё равно прорываются в голосе, делая его низким, злым.

– Так уж вышло, что я видел, как тебя навещал Арсенио. А на следующий день – приятель его. Возможно, я даже слышал кое-что из вашего с Байроном разговора.

Выходит, дварф эти последние два дня находился здесь, в нашем доме? В нашем присутствии?!

– Как ты проник на территорию?

– Проскочил вслед за Арсенио, это не трудно, – небрежное пожатие плеч.

– Эван тебя заметил бы. Или я.

– Во-первых, я не врал Тессе, когда рассказывал о своём происхождении. Во-вторых, в вашем подвале обнаружилась весьма занятная комнатка…

В потайных местах которой Эван сам насыпал по щепотке толчёного корня волкоборца, смешанного с семенами подземного мака, в небольших дозах отбивающего нюх даже у оборотней.

– Правда, удобств там маловато, но я не жалуюсь.

– Это шантаж? – я могу убить дварфа.

И медлю. Он почти спокоен – сердце бьётся лишь чуть быстрее обычного, – дышит ровно, и в подозрительно слабом запахе его нет страха.

– Скорее я излагаю известные нам обоим факты так, чтобы ты имела возможность понять и оценить пользу, которую мы можем принести друг другу.

– Я могу убить тебя, – повторяю я вслух.

– Можешь. А можешь признать, что я тебе пригожусь.

– Курьером?

– Почему бы и нет? Я неприхотлив в быту и нетребователен в еде и сейчас, когда от моего клана остались фактически одни воспоминания, не меньше вашего хочу выяснить личность нанимателя.

Меня окружают безумцы.

– Твой брат всё равно редко бывает дома, так что он меня даже не заметит. Да и, помяни моё слово, волчица, скоро все его мысли будут не о несчастном и одиноком дварфе и не о тебе, а о его паре.

– Тесса не его пара, – я вдруг смиряюсь. У меня слишком много дел, чтобы думать о том, куда прятать тело Дипэка. Возвращаюсь к туалетному столику, опускаюсь на стул и берусь за перо.

– Полагаешь, нет? – дварф неторопливо обходит комнату, разглядывая предметы обстановки. – А мне сдаётся, волк сделал на девочку стойку.

Идеальная пара – та, которую примет и человек, и зверь. Неважно, какой она расы, каким богам поклоняется, что читает и как одевается. К ней должно тянуть – сердцем, разумом и телом. Её запах должен завораживать, её счастье должно стать твоим счастьем. И когда она посмотрит на тебя, с безграничной любовью, с всепоглощающей нежностью, ты поймёшь, что она – твоя. Навеки.

Так говорила мама когда-то. И папа улыбался, когда ловил её взгляд, полный нежности, предназначенной лишь для него и для нас.

Так должно быть.

И так бывает, но реже, чем я смела мечтать.

Я пишу короткую записку с просьбой не присылать за мной транспорт и сопровождение, поскольку я в любом случае приеду на бал в обществе брата и Тессы. В последний момент я отказываюсь от упоминания Финиса. Едва ли инкубам понравится объявление о помолвке, да что там – их наверняка возмутит сам факт нахождения господина Мелтона подле меня. И волчица во мне радуется безо всякой веской причины, просто от одной лишь мысли, что скоро увидит мужчину, так глянувшегося ей накануне. Привычно аккуратно выводя собственную подпись, я ощущаю остро её желание оказаться рядом с Байроном, и оно пугает меня.

Финис – выбор Эвана и той части меня, что стремится быть разумной, рассудительной, практичной и благодарной, той части, что боится боли, разочарований и предательства от близких. Но порою зверь делает свой выбор, и он не всегда совпадает с решением, с планами человека. Порою зверь инстинктивно выбирает кого-то и не видит никого иного в качестве спутника жизни. И если зверю и человеку не удаётся прийти к соглашению, к равновесию, то… то одной части придётся подчинить, подавить другую, обрекая тем самым себя на муки и внутреннюю борьбу до конца дней. А я не хочу выходить замуж за Финиса и до последнего своего часа чувствовать влечение волчицы к Байрону.

Не хочу, чтобы она выбирала его или кого-то ещё.

Не хочу, чтобы волк брата выбирал Тессу. В противном случае они будут обречены – человек, вынужденный день за днём подавлять и укрощать желания волка, зверь, сходящий с ума от тоски по своей паре, и невинная, наивная девочка, надеющаяся вернуться домой, в далёкую Эмираду, едва ли мечтающая остаться в Лилате навсегда.

Я отдаю Дипэку карточку с адресом Арсенио и незапечатанную записку – если дварф и впрямь слышал наш с Байроном разговор, то скрывать мне нечего, да и бессмысленно. Вижу, как Дипэк усмехается, заметив, что клочок бумаги всего лишь сложен. Спрятав записку и карточку в карман потрёпанной чёрной куртки, дварф отвешивает мне шутовской поясной поклон и невозмутимо покидает мою спальню. Он успевает вернуться с ответом даже до приезда Эвана и Тессы с работы. В коротенькой записке Арсенио выражает радость и нетерпение в преддверие скорой встречи, и я не могу не удивляться тому, как спокойно инкубы относятся к идее одной женщины на двоих.

Поражаюсь наглости и ловкости Дипэка, без видимых усилий преодолевающего защитный контур дома, обращающегося ко мне как ни в чём не бывало, словно я действительно наняла его подработать разносчиком писем.

Вечером, когда мы уже готовы отправиться на бал, я замечаю на шее Тессы родовое ожерелье нашей семьи, украшение, которая наша мама носила со дня свадьбы и до последнего своего вздоха. И даже после ожерелье оставалось на маме, единственная драгоценность, не исчезнувшая в бездонных карманах падальщиков и мародёров, подобно золотым серьгам и кольцам, что были на ней в день их гибели. Снять зачарованное ожерелье смог лишь Эван как её сын и наследник рода. И тем страннее видеть, как до боли знакомая тонкая золотая цепочка обвивает шею другой девушки, человека, по сути, нам чужого. Тем неожиданней понимать, что кристалл-вставка с гербом нашего рода, при маминой жизни бывшая всегда зелёной, как её глаза, теперь бирюзовая, сочетающаяся с глазами Тессы. Мною овладевает безумное желание разразиться истерическим смехом, когда Эван пытается сначала заверить Тессу, что ожерелье ничего не значит, а потом решает снять его с испуганной девушки. Естественно, расстегнуть замочек не удаётся – да и не удалось бы. Магия родовых украшений такова, что если надеть их на ту, кого хотя бы часть тебя признала парой, то снять уже не получится. Только наследнику рода дано снять ожерелье со своей матери, когда придёт его черёд избрать себе пару и назвать её своей перед стаей. Я вспоминаю оброненное небрежно замечание Дипэка о волке, сделавшем стойку на девочку, вспоминаю нанимателя, почему-то принявшего Тессу за пару Эвана, вспоминаю странные отношения, сложившиеся между моим братом и нашей случайной гостьей, и короткий нервный смешок вырывается сам собой. С улицы доносится гудок мобиля – должно быть, Финис приехал, – и я разворачиваюсь, иду к входной двери. Осторожно смахиваю слёзы, прежде чем коснуться кристалла и открыть ворота.

Мне до щемящей боли в сердце жаль брата. Жаль Тессу.

Они обречены.

 

 

Глава 3

 

Едем в молчании, тяжёлом, давящем надгробной плитой. Тесса то и дело касается ожерелья, вертит кристалл в пальцах, бросает настороженный взгляд на Эвана и тут же поджимает губы решительно, непреклонно. Брат закрыт наглухо, лицо непроницаемо, в глазах нарочитое равнодушие – я словно воочию вижу массивную железную дверь, за которой он прячет истинные свои чувства, мысли. Финис растерян, пытается понять, что происходит, и я поначалу с тревогой слежу за ним, прислушиваюсь к себе. Впервые за последние годы я вынуждена куда-то ехать в полнолуние, вынуждена терпеть общество мужчины, фактически молодого половозрелого самца, не являющегося моим кровным родственником, а сколько-то их ещё будет на балу? Мне кажется, волчица начнёт метаться, сводить с ума инстинктивным желанием спариться – как вчера в присутствии Байрона. Постарается задавить человеческий разум, захватить контроль, и моя репутация рассыплется карточным домиком, я упаду в глазах высшего света Лилата, ведя себя хуже кошки по весне, готовая соблазнить первого попавшегося мужчину.

Но время идёт и ничего не происходит. Волчице не интересен Финис, она обращает на него внимания не больше, чем на Дипэка, я не чувствую ничего похожего на вчерашнюю реакцию на Байрона.

Столь же равнодушна волчица и к гостям лорда и леди Огден. Волчицу раздражают вежливые, неловкие прикосновения Финиса, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не зарычать, кода молодой человек кладёт мою руку на свой локоть. Ей не нравятся взгляды посторонних мужчин, хотя смотрят они не больше и не дольше положенного. И лишь появление Арсенио, которого я чую ещё на пороге бального зала, заставляет волчицу встрепенуться, потянуться радостно навстречу. Когда Арсенио подаёт мне руку, я с улыбкой принимаю её и ухожу, не дожидаясь возражений брата. Понимаю, что поступаю по-детски, но ничего не могу с собой поделать, я хочу уйти подальше от Эвана и Финиса, я не желаю слушать, как брат публично назовёт меня невестой человека, не интересного волчице.

– Рад, что ты пришла, хотя и не совсем по своей воле, – говорит Арсенио, уводя меня прочь от Эвана. – Признаться, удивлён, что твой брат решил вывести Тессу в свет… и ещё сильнее удивлён фактом наличия на ней родового ожерелья твоей семьи.

– Эван решил выставить Тессу своей невестой перед Люсьеном эль Ясинто и всем обществом за компанию, – в моём голосе явственно звучат злые нотки. – Для придания достоверности этой затее он надел на Тессу ожерелье, а оно – вот сюрприз! – не снялось.

– И потом тоже не снимется?

– Нет. Если хотя бы одна часть сущности оборотня приняла девушку как свою пару, то снять ожерелье сможет лишь следующий наследник рода. Такова магия родовых украшений, – я киваю знакомым, провожающим нас с Арсенио изумлёнными, непонимающими взглядами, и даже получаю определённое удовольствие от осознания растерянности, недоумения людей вокруг.

– Надеюсь, Эван не потребует у меня сатисфакции.

– За что?

– Сначала за Тессу, потом за тебя. Или наоборот, смотря что случится раньше.

– Арсенио, то, что вы с Байроном… решили… в отношении меня, это… это безумие, – я понижаю голос, пытаюсь подобрать правильные слова и при этом сохранить непринуждённое выражение лица, словно мы беседуем о совершенно ничего не значащих пустяках.

– Это сознательный выбор, – возражает Арсенио, и я замечаю кокетливый взгляд поверх трепещущего веера, обращённый проходящей мимо юной леди на моего спутника.

Замечаю и чувствую укол в сердце, чувствую, как подобралась волчица, готовая зарычать угрожающе на девушку, посмевшую флиртовать с чужим самцом.

С её самцом. С тем, кого выбрала она.

– Одна на двоих? – произношу я едва слышно, напуганная собственными ощущениями.

– Как бы тебе объяснить, Рианн, – Арсенио поднимает глаза к потолку, задумчиво рассматривает причудливые узоры и крылатых коней среди пушистых облаков. – Наверное, Байрон тебе рассказывал, что когда-то среди нас подобные союзы были нормой, но со временем наш народ, как многие другие, как большинство живущих в Лилате, стал склоняться к бракам, прежде всего приносящим выгоду. Но если всё-таки выпадает возможность заключить союз по любви, то глупо отказываться от неё. Боги редко дают второй шанс взамен упущенного.

– Среди вашего народа, не моего, – напоминаю я. – Я не суккуба.

Как я смогу… в теории, по крайней мере… удовлетворить двоих инкубов и, более того, делать это регулярно на протяжении всей совместной жизни?

– Рианн, – Арсенио вдруг прижимает мою руку к своему боку, склоняется ко мне, и меня бросает в жар от одной улыбки инкуба, яркой, лукавой, от его шального взгляда влюблённого, обещающего то, о чём я и мечтать не смела. – Мы чувствуем сексуальное возбуждение партнёрши, особенно партнёрши, к которой испытываем не просто мимолётное влечение. Поэтому ты можешь обманывать кого угодно, но только не нас.

Краска против воли заливает моё лицо, я оглядываюсь, убеждаясь, что за нами не наблюдают слишком уж пристально.

– Сегодня полнолуние, – шепчу я.

– Полнолуние, – соглашается Арсенио.

– Во всём виноваты мои инстинкты, и только.

– О да, плохие инстинкты, – Арсенио останавливается посреди зала, обнимает меня за талию вопреки всем допустимым правилам приличий, притягивает к себе вплотную, обжигая дыханием висок, сминая пальцами палевый шёлк платья. – Если бы ты знала, как сводит с ума твоё желание…

Вздрагиваю, пытаюсь высвободиться из объятий, становящихся всё более тесными, более жаркими – не здесь, не на глазах у всех! Волчица и впрямь начинает метаться, чувствуя не только Арсенио, но и Байрона.

– Арсенио, прекрати вгонять в краску нашу невесту и не забывай о приличиях, – Байрон подходит к нам и Арсенио неохотно отстраняется от меня, убирает руку с талии.

– Я не ваша невеста, – возражаю я, унимая волчицу, радующуюся бездумно, безрассудно.

– Официально – нет, – Байрон спокоен, невозмутим. – Пока.

– Вы оба прекрасно знаете, что я не могу принять ваше предложение.

– А предложение этого мелкого уб… Мелтона можешь, значит? – замечает Арсенио чуть раздражённо.

– Финис не делал мне предложение.

– Ещё лучше – он даже сам попросить твоей руки не может, всё через начальника делает.

Мне непонятны причины вспышки гнева Арсенио, и я смотрю вопросительно на Байрона. Тот касается лёгким, небрежным жестом моего запястья и улыбается холодно – не мне, но глядя поверх моей головы.

– Лео идёт, – поясняет Байрон.

– Вы и ему рассказали? – неожиданно мне становится жутко от мысли этой.

– Нет, – отрезает Арсенио и, вновь подав мне руку, оборачивается к приближающемуся другу.

Клеона, как подобает, сопровождает его невеста, леди Валентина Регис. Она чистокровный человек по происхождению, вдова и старше Клеона годами, но всё ещё прекрасна красотой сдержанной, зрелой, текучей. Я вижу, как Клеон оглядывает нас оценивающе и настороженно, хмурится, в то время как леди Валентина приветствует отстранённой, безразличной улыбкой. Её покойный супруг тоже был много старше своей жены, выданной за него во цвете юности, и, быть может, потому брак их остался бездетным. Почтенный лорд Регис скончался более трёх лет назад, оставив немалое своё состояние супруге, и, хотя Валентина продолжала носить строгий полутраур, оттеняющий контрастно тёмно-каштановые волосы её и нежную белизну кожи, однако всякий в высшем свете знал, что леди готова выйти замуж повторно.

Всякий знал, что Клеона и Валентину не связывает ничего похожего на любовь.

Всякий знал, что Клеону нужны деньги и статус, а Валентине – возможность родить ребёнка, освящённый в храме брак и внимание молодого мужчины.

Не каждая вдова согласна пользоваться услугами мальчиков по вызову, да и не секрет, что ни одно уважающее себя эскорт-агентство не допустит беременности клиентки от своего сотрудника. И наличие внебрачных детей у женщин в Верхнем городе и по сей день осуждалось строго.

– Рад, что вы в добром здравии, леди Рианн, – произносит Клеон наконец.

Я киваю, ощущая его цепкий ледяной взгляд, словно препарирующий меня, понимающий, почему я стою между двумя его приятелями, держа Арсенио под руку.

– Благодарю.

– Мы все наслышаны о недавнем происшествии, случившимся с вашей семьёй, – Валентина умеет говорить так, что к тихому, ровному голосу её нельзя не прислушиваться и обычные фразы, пустые, светские и заношенные, будто старая одежда, в устах её кажутся полными искреннего тепла и участия. – Сочувствую вам, леди Рианн, мне жаль, очень жаль, что вам пришлось пережить подобное, я бы и злейшему врагу не пожелала ничего столь ужасного, но я тоже рада, что вы пребываете в добром здравии и чудесно выглядите.

– Благодарю вас, леди Регис, – повторяю я, продолжая кивать бессмысленно, словно расписной деревянный болванчик на шарнирах, привезённый из-за моря.

– Что-то ещё, Лео? – осведомляется Арсенио нетерпеливо.

– Ты куда-то спешишь? – парирует Клеон, но рассматривает по-прежнему лишь меня, и волчица тихо, исподволь изучает его в ответ.

Приглядывается, принюхивается, решая, считать ли этого инкуба угрозой, зарычать ли на него предупреждающе, напоминая, что она занята, или Клеон и такой малости не стоит?

– Да, мы спешим, – Арсенио бросает на Клеона выразительный взгляд, говорящий ясно, что собеседнику следует воздержаться как от дальнейших расспросов, так и от слишком пристального внимания ко мне. Интонацией недвусмысленно подчёркивает местоимение «мы» и Клеон, отвернувшись от меня, смотрит на приятеля недовольно, озадаченно, словно в первый раз его видит.

– Известно, кто злодей? – Валентина даже слово «злодей» произносит без трагического пафоса, исполненного возмущения праведного, но фальшивого насквозь, как и почти всё в этом городе.

– Нет, леди Регис, – отвечаю я.

– Какая жалость! Но, уверена, ваш брат непременно разыщет и передаст негодяя в руки правосудия.

– Не сомневаюсь.

– Прошу прощения, леди Регис, но, к нашему сожалению, нам действительно пора – мы ещё не поздоровались с лордом и леди Огден. Доброго вам вечера, – Байрон отвешивает Валентине церемонный поклон и первым покидает общество Клеона и его спутницы.

Арсенио и Клеон ещё несколько томительных, напряжённых секунд буравят друг друга испытующими взорами и наконец Арсенио уводит меня, лишь изобразив небрежный кивок Валентине на прощание. Столь откровенное равнодушие и грубость граничат с оскорблением, однако я уверена, что едва ли Валентина придаст им чрезмерное значение. Она в достаточной мере снисходительна к недостаткам окружающих и предпочитает игнорировать чужие промахи и отсутствие такта, нежели возводить их в ранг личной проблемы, требующей немедленного решения. Пожалуй, куда больше меня страшит возможность встречи с леди Лизеттой Дэлгас, дальней родственницей Арсенио и ныне бывшей клиенткой Байрона, – слишком очевидно и недвусмысленно выглядим мы втроём, чтобы не догадаться, из-за кого Байрон ушёл из агентства и что я ответила-таки на ухаживания Арсенио. Более того, чем дольше мы идём через полный гостей зал – я под руку с Арсенио, Байрон по другую сторону, не прикасается, но всем своим видом и положением относительно меня демонстрирует, что он не посторонний и не просто знакомый, – тем сильнее мне кажется, что все всё понимают, что им известно абсолютно всё о нас, включая скандальное предложение инкубов и моё полубессознательное желание ответить согласием.

Не знаю, что пугает меня больше, – подспудное желание это или мнение окружающих.

Не знаю, какое чувство довлеет надо мною сильнее, – страх перед реакцией брата или радость волчицы, избравшей себе мужчин.

То ли случайно, то ли намеренно инкубы ведут меня так, что ни Эван, ни Финис даже не попадают в поле моего зрения и нюха. Мы здороваемся с лордом и леди Огден, и я стараюсь не выказывать раздражения, когда вижу, с каким выражением лиц супружеская чета рассматривает меня и моих спутников. Подозреваю, что если Эван со своей новоиспечённой невестой и опередили нас, то моё появление в обществе пары инкубов всё равно затмило неожиданное решение брата назвать Тессу своей парой во всеуслышание. И я ощущаю, как злят Арсенио косые взгляды в нашу сторону, мужской и женский интерес, различающийся по природе своей, но по факту одинаково жадный, липнущий к коже. Я раскрываю веер, прячусь за ним, надеясь, что тот не выступит против меня, выдавая моё настроение в чересчур резких, нервных обмахиваниях.

– Ты явно погорячился, предлагая идею о мнимом соперничестве, – замечает Арсенио вдруг. – Какой в ней смысл, если у меня возникает лишь одно желание – не размениваясь на всю эту мишуру, надеть на Рианн обручальный браслет, и увезти подальше от этого дома и от этого полиса?

– Не думаю, что это желание осуществимо, – добавляю я.

– Отчего же? – парирует Байрон. – Браслет скоро будет готов.

– Готов? – я теряюсь.

– Поскольку по понятным причинам ни один из нас не может использовать обручальный браслет сугубо своего рода, то мы заказали новый, на котором будут указаны символы и моей семьи, и Байрона, – поясняет Арсенио охотно. – Дабы всякий, кто увидит этот браслет на тебе, понял, кому ты принадлежишь.

– Свою семью я бы предпочёл не упоминать, – Байрон едва заметно хмурится, – но тут ничего не поделаешь. Таковы традиции.

Пытаюсь вспомнить, известно ли мне хоть что-то о роде Байрона, и понимаю, что ничего.

Кого волнует семья, родственники одного из множества лилатских мальчиков по вызову?

– Вы уже заказали браслет? – уточняю я. Бал – не самое подходящее место для обсуждения вопросов столь личного толка как семья, упоминать о которой не хотят.

– Да, – Арсенио сияет свежеотчеканенной монетой.

– Когда?

– В воскресенье.

Когда Арсенио заявился ко мне с предложением руки и сердца.

– Не слишком ли вы оба скоры в своих решениях?

– А что, сначала мы должны были подождать, пока Эван объявит о твоей помолвке с мелким Мелтоном, затем попытаться увести тебя у него, насквозь благородного и несчастного, устроить скандал для привлечения внимания общественности и, если не повезёт, дуэль за твою честь с твоим же братом, поскольку сомневаюсь, что Финиса хватило бы на такой подвиг…

– В Лилате дуэли запрещены, – бормочу я.

– Официально, – поправляет Арсенио. – А неофициально и за определённую мзду городская охрана охотно закроет глаза на очередные мальчишеские разборки, как они сами их называют.

Веер в моей руке против воли начинает двигаться быстрее.

– И вы решились бы убить Эвана?

– Нет, конечно же, – возражает Байрон. – Поэтому мы и предпочли сыграть на опережение.

И вовремя, сказать по чести.

Настолько вовремя, что волчица приходит в ужас при одной лишь мысли, что её могли привязать к ничтожному, противному ей человечку. Данное слово не удержало бы стремящуюся к свободе волчицу, но послужило бы достаточным доводом для моего человеческого разума.

– Мои родители живут в одном из секторов Лайвелли, – спустя короткую паузу продолжает Арсенио. – Мы могли бы поехать к ним, они бы помогли первое время. Там всё иначе, чем здесь: никто не смотрит косо на семью, где в браке состоит более двоих или одного пола. Там нет стен и Верховного собрания лордов, диктующего, кому и как следует жить, нет таких строгих правил, и ты бы видела, какой там простор и сколько зелени. Тебе там понравится, Рианн, обещаю, – Арсенио улыбается мне, не с жаром желания или теплом обожания влюблённого, но с трепетом воспоминаний о безмятежном детстве и пылом искренних, клятвенных заверений в счастливом будущем. – Тебе же не нужна эта дурацкая светская жизнь, одобрение общества?

– Нет, – качаю я головой. – Но… ты не забыл, что Лилат нельзя покинуть просто так? Или вы надеетесь на помощь Эвана?

– Мы даже на благословение его не рассчитываем, не то что на помощь по профилю, – роняет Байрон.

– У нас свои связи, – небрежно пожимает плечами Арсенио.

Я не спрашиваю, что это могут быть за связи, не спрашиваю, почему, в таком случае, инкубы до сих пор ими не воспользовались. Я не понаслышке знаю, что природа большинства подобных связей такова, что даже при наличии к ним не стоит обращаться часто и без веской на то причины. И мне слишком хорошо известно, сколь мало людей и нелюдей готовы на самом деле покинуть город. Одни не желают расставаться с нынешней, богатой и устроенной жизнью, с возможностями, предоставляемыми Лилатом. Они мирятся с ограничениями и перспективой, что дети их и дети их детей будут заперты в кольце этих стен, словно в тюрьме. Сомневаюсь, что леди Лизетта, или её сын, или её внуки так уж жаждут оставить здесь своё состояние, движимое и недвижимое имущество и приносящее прибыль дело семьи Дэлгас, выбраться на волю и начать жизнь с начала, не с нуля, но близко к нему.

Другие, быть может, и хотели бы покинуть Лилат, но не решаются – по разным причинам. Страх и нехватка денег, возможностей, смелости – поводы более чем достаточные, чтобы так и сохранить мечту о побеге лишь мечтой.

Третьи страстно желают этого, но у них тоже нет ни денег, ни возможностей, а подчас и простой свободы.

Четвёртые могут, однако не торопятся, у них ещё полно дел и по эту сторону стен, множество причин, оговорок и оправданий и, в конечном итоге, они так и умирают, не воспользовавшись шансом, за который иные готовы жизнь отдать.

Всегда есть те, кто может, кто не боится рисковать, кто предпочтёт попытаться, но не смириться, не жить сложа руки, и потому проводники не останутся без этой части своей работы, однако порою меня пугало, насколько невелико количество этих смельчаков относительно всего населения Лилата.

– Значит, ты родился не в Лилате? – спохватываюсь я.

– В Лайвелли, – подтверждает Арсенио.

– Зачем же ты тогда приехал сюда? – наверное, живи я среди изумрудных холмов Лайвелли и никогда бы по собственной доброй воле не променяла свободу, завораживающий простор, виденный мною лишь на картинках, на тесноту, на душащие рамки огромного полиса, каким тот ни был.

– Отец велел. Езжай, мол, сын, в город возможностей и скрытых талантов и пусть Хитрец не обойдёт тебя своей удачей, да смотри, не урони остатки фамильной чести, – Арсенио произносит это нарочито басовито, напыщенно и лицо делает серьёзное, строгое, верно, отца изображая. – И заявился я сюда с жалкими семейными сбережениями, торжественно выданными мне, дабы я, если вдруг что не так пойдёт, по первости с голоду не подох, адресом тёти, которая сестра отца и которую я никогда прежде в глаза не видел, и родовым именем, стоившим, как выяснилось, ещё меньше, чем та неновая одежда, что была тогда на мне. Впрочем, как доказывает пример твоего брата, Рианн, былой отцовской славе вполне можно добавить немного блеска при должном качестве полезных связей и нужном количестве обаяния, ловкости и известности в определённых сферах. Вот я тут и кручусь как могу.

– У нас так принято, – добавляет Байрон. – Если род слишком беден или положение семьи невысоко, и она не может рассчитывать на покровительство старшего рода, то сыновья должны сами себе путь в жизни прокладывать. Тебе ещё повезло.

– Да, повезло, – соглашается Арсенио совершенно серьёзно, безо всякой иронии или насмешки.

Распорядитель объявляет о начале танцев, и Арсенио, отбросив тень задумчивости, приглашает меня на открывающий вальс. На сей раз я не отказываюсь, я провела с обоими инкубами достаточно времени, чтобы не пренебрегать их приглашениями. Меня охватывает странное, удивительное ощущение свободы, вседозволенности и я окунаюсь в него с головой, будто с разбега ныряю в реку, и её стремительное течение несёт меня прочь от привычек и человеческих традиций, прочь от чужого мнения и не подлежащих обсуждению решений Эвана.

Брат хочет лучшего для меня, я всегда знала это и была уверена, что Эван действует из искренних, благородных побуждений. Я никогда не велась на уловки кавалеров, никогда не позволяла возможным ухажёрам лишнего и меня более чем устраивала определённость моего будущего, осознание, что за меня есть кому принять решение и позаботиться обо мне. Но мне неожиданно предложили нечто иное, не то блюдо, к которому я привыкла, которое знала слишком хорошо. И лишь Дикой Лаэ ведомо, сколь велик соблазн попробовать его. Не позволить себе один кусочек, потому что сегодня полнолуние и потому что волчица сходит с ума в присутствии обоих инкубов и от зова природы, но насладиться кушаньем сполна и получать его на протяжении всей оставшейся жизни.

И я гоню от себя возмутительные мысли.

Не сегодня.

Быть может, чуть позже, когда закончится полнолуние, и я смогу рассуждать ясно и трезво.

Танец с Арсенио.

Затем с Байроном, хоть я и знаю, как это выглядит в глазах всего света.

Девушка, обещанная другому, и мальчик по вызову. Пусть и бывший, но многие ещё не скоро заметят разницу, если вовсе увидят её когда-нибудь.

Потом снова с Арсенио. И не успевает танец закончиться, как инкуб обнимает меня крепче положенного и увлекает прочь из круга вальсирующих пар. Я протестующе ахаю от неожиданности, а Арсенио склоняется ко мне и шепчет:

– Давай сбежим отсюда?

 

 

Глава 4

 

– Прямо сейчас? – я теряюсь, но Арсенио не медлит, тянет меня уверенно к одной из оконных ниш.

– Можно было бы и сейчас, однако, боюсь, наш зануда Байрон не одобрит столь вопиющего отступления от правил.

– Арсенио, что ты делаешь? – я не сопротивляюсь, но оглядываюсь суетливо, надеясь, что на нас никто не обращает внимания.

Почти не обращает.

– Мои намерения вполне очевидны.

– Нас увидят…

– Тем лучше.

– Что же хорошего в том, что нас застанут за… – я умолкаю, не желая повторять вслух того, что и так слишком уж ясно.

Благородному мужчине, скомпрометировавшему прилюдно благородную же девушку, только одна дорога – прямиком в храм, восстанавливать тем самым честь и репутацию дамы.

Особенно если отец дамы или иной близкий родственник мужского пола достаточно влиятелен, или состоятелен, или принципиален, чтобы заставить этого бедолагу жениться.

А в принципах Эвана сомневаться не приходилось.

– Значит, сэкономим время и сразу поженимся.

– Так ты нарочно? – догадываюсь я.

– Возможно, – Арсенио и не думает возражать или оправдываться.

Волчица соглашается, едва ли не повизгивая от радости, – и впрямь, к чему тянуть, отсрочивать неизбежное данью человеческим приличиям? И мысль о зелёных долинах, о возможности побегать на воле, без ограничений ловушки лилатских стен, на мгновение захватывает даже больше, чем тревога о полнолунии.

Тень от тяжёлой бархатной портьеры укрывает нас зыбким, ненадёжным пологом и инкуб, прижав меня к стене, приникает к моим губам, целует жадно, требовательно. Голова кружится от стремительного вальса, от жара мужского тела рядом и моё собственное откликается немедленно, я обвиваю шею Арсенио руками, пытаюсь ответить на поцелуй со всей неловкой неопытностью. Слышу ровный гул голосов, звон бокалов, шелест одежды, слышу, как стихает постепенно музыка, как веера раскрываются и закрываются с резким хлопком, но все звуки эти долетают словно издалека, я отмечаю их скорее по привычке, свойственной оборотням во время посещения общественных мероприятий.

Ладони Арсенио недолго остаются на моей талии. Они скользят то вверх, по моим бокам, затянутым в жёсткий корсет и узкий лиф платья, то вниз, по бёдрам, путаются в складках юбки. Волчица словно обезумела и человеческий рассудок вместе с ней, желание обдаёт душистой волной, удивительным, непостижимым для меня образом одновременно и сковывая тело до болезненной ломоты в мышцах, и наполняя диким чувством свободы, когда всё старое, наносное теряет прежнее значение.

Волчица чует приближение Байрона и разум ухватывается за эту спасительную соломинку, удерживая меня на тонкой грани между окончательным падением в бездну и пониманием, что мы среди людей и нелюдей, в общественном месте, что застать нас здесь может не только Байрон.

– Так я и думал, – в голосе Байрона переплетаются обычное твёрдое спокойствие и толика недовольства. – Ни на минуту нельзя оставить одних.

Арсенио неохотно отстраняется от меня, оборачивается к Байрону, вошедшему в нишу и замершему перед окном так, будто он всего-навсего любуется садом и вечерним небом. Пользуясь моментом, я сначала провожу ладонями по платью, затем осторожно касаюсь причёски, убеждаясь, что и наряд, и волосы в порядке. Кусаю горящие от поцелуя губы, чувствуя разочарование волчицы и как краска запоздалого смущения заливает лицо. Подумать только, и недели не прошло, а я уже целуюсь с одним инкубом в присутствии другого.

– Извини, но у меня же нет твоей железной выдержки, – отзывается Арсенио раздражённо.

– Начать тренировать её никогда не поздно, – с любезной полуулыбкой парирует Байрон.

Арсенио корчит гримасу, словно уязвлённый маленький мальчик, убирает руки, отступает от меня, насколько позволяет размер тесного закутка.

– У меня предложение – сва… сбежать отсюда пораньше.

– И куда?

– Куда-нибудь, – Арсенио пожимает плечами. – По городу покататься. Всё лучше, чем скучать здесь.

– Можно, – соглашается Байрон и удостаивает вопросительным взглядом меня. – Рианн?

– Удивлена, что вы меня вообще хоть о чём-то спрашиваете, – не удерживаюсь я от шпильки. – Мне казалось, вы так и будете делать всё по-своему, ставя меня уже перед свершившимся фактом.

– Насколько я успел заметить, Эван поступает так постоянно, – возражает Арсенио.

– Он мой брат.

– И факт близкой кровной связи даёт ему право решать за тебя?

– Почему бы и нет? По крайней мере, у нас есть наша родственная связь, а кто вам дал право выбирать за меня? – я ужом проскальзываю мимо инкубов и окунаюсь в свет, блеск и голоса, кипящие в зале, словно вода в стоящей на огне кастрюле.

Иду вдоль длинного ряда оконных ниш, нюх подсказывает – в некоторых из них тоже скрываются парочки, кто-то шепчется, кто-то, не стесняясь, целуется. Краем глаза улавливаю движение в густой тени за портьерами, слышу шорохи одежды и иные звуки, свидетельствующие недвусмысленно о происходящем за бордовыми бархатными складками. Обычно меня не волнует столь откровенное пренебрежение элементарными правилами приличий, я попросту не обращаю на это внимания, однако сегодня и слух, и нюх будто обострились и понимание, что рядом какая-то пара сливается тайком в страстном поцелуе, раздражает, напоминая о том, как всего пару минут назад и мои губы горели огнём от мужского прикосновения.

– Рианн! – Арсенио догоняет меня первым, подстраивается под мой шаг. Байрон привычно следует за нами, как прежде сопровождал клиенток, но, не сомневаюсь, не упускает ни единого слова из нашего разговора. – Скажи честно, если бы мы оба сейчас затеяли ухаживания по всем правилам, спросили разрешения и благословения у Эвана, несколько месяцев кряду водили вокруг тебя хороводы, а после в один прекрасный день сделали предложение, ты бы ответила согласием?

– Нет, конечно, – я даже не задумываюсь над формулировкой, слова сами срываются с языка.

– То есть тебя не устраивает ни текущий вариант, ни тот, который с ухаживаниями и соблюдением приличий?

– Да.

– Тогда смысл тянуть время? – удивляется Арсенио совершенно искренне.

– И давать тебе возможность избавиться от нашего внимания путём скоропалительного замужества? – добавляет Байрон.

– А как вы себе представляли второй вариант? – я возмущена тем, как всё легко и просто звучит в их устах. Кажется, и сложностей никаких нет, знай себе наслаждайся вниманием приятных молодых кавалеров, весело проводи время и когда придёт срок, отправляйся в храм богини любви, или кто там у инкубов покровительствует браку. – Вы бы ухаживали за мною по очереди, вынуждая выбирать между вами, а затем заявили бы: «Выходи за нас замуж. Да-да, за обоих сразу»?

– Поэтому второй вариант и был отброшен как неэффективный, – резюмирует Байрон.

– И мне ты один раз уже отказала, – подхватывает Арсенио. – Второй мне ни к чему.

– Только не уверяй, что ты рассчитывал на положительный ответ!

– Не рассчитывал. Но всё равно слышать отказ неприятно.

– А чего вы хотели? – я инстинктивно понижаю голос – ни к чему ставить окружающих в известность обо всех подробностях моей жизни, достаточно и того, что на нас оглядываются, смотрят недоумённо. И если видеть подле меня Арсенио обществу не впервой, то присутствие Байрона вызывает волну изумления, непонимания, шепотков жадных до скандальных новостей сплетниц. – Вы инкубы, а я оборотень, вас двое, а я одна, для вас союз на троих приемлем, а для меня аморален. И, в конце концов, вы едва не изнасиловали Тессу.

– Да не собирался её никто насиловать, – спорит Арсенио. – Кто вообще опускается до насилия, когда есть средства понадёжнее?

– Какая-нибудь наркотическая дрянь? – я не скрываю презрения. Опоить беззащитную девушку зельем с афродизиаком и всё, формально она на всё согласна.

– Ты не поверишь, но инкубы в большинстве своём предпочитают женщин, кричащих от удовольствия, а не от боли. Это и на вкус намного приятнее, и для здоровья полезнее.

– О, как благородно!

– Ну да, и не будем вспоминать оборотней, которым и по сей день нет-нет да случается задрать какого-нибудь неудачно подвернувшегося под лапу прохожего, или собеседника, с которым оборотень категорически не согласен. Или девушек, изнасилованных оборотнями-мужчинами в полнолуние.

Да как он смеет?!

Я останавливаюсь, поворачиваюсь к Арсенио. Инкубы замирают вслед за мной.

– Никто в нашей семье никогда не позволял себе ничего подобного! – я едва ли не кричу.

– И ты полагаешь, это делает вас белыми, пушистыми и невинными? – наседает Арсенио. – В моей семье такого нет и поэтому я не такая, как остальные, я лучше?

– Давайте успокоимся, пока не наговорили лишнего, всё равно спор беспредметный, – вмешивается Байрон. Достаёт из кармана жилета часы, открывает золотую крышку. – Ещё полчаса, и покинем бал. Все согласны?

– Да, – отвечает Арсенио неохотно.

– Разумеется, – бросаю я и отворачиваюсь от Арсенио.

 

* * *

 

Я с разочарованием отмечаю, что спорю с Арсенио уже не в первый раз, и удивляюсь, как вообще можно выносить его, вспыльчивого, упрямого, убеждённого твёрдо в своей правоте? Подумать только, он ещё смеет доказывать мне, будто оборотни не лучше инкубов! Я не уверяю, что все представители нашего народа идеальны, чисты в делах и помыслах, словно бесплотные стихийные духи. Нет, мы разные и порою даже слишком разные, среди нас есть и хорошие, и плохие, как везде и у всех народов, но в семье Лобо и впрямь не было ничего из того, на что намекал Арсенио, никто из мужчин рода Лобо никогда не позволял себе ничего подобного, в то время как инкубы постоянно творят вещи, от которых шерсть на загривке встаёт дыбом.

Я демонстративно игнорирую Арсенио, он не обращает внимания на меня, хотя по-прежнему держится рядом. Байрон насмешливо наблюдает за нами, иногда в шутку предлагая сделать ставку, кто из нас двоих дольше будет обижаться, и вскоре ледок глупого спора тает сам собой, мы начинаем беседовать на какие-то пустяковые темы и вот уже смотрим друг на друга, улыбаемся, позабыв о недавнем конфликте. Я несколько раз выхожу танцевать то с Арсенио, то с Байроном – просто потому, что нельзя весь вечер отдавать предпочтение лишь одному партнёру по танцам, других кавалеров инкубы ко мне не подпускали, а скандальных выходок на сегодня и так более чем достаточно.

Я с немалым изумлением узнаю, что брат успел стать героем сплетен не только из-за свежеприобретённой невесты. Мне охотно и в деталях пересказывают, что Эван ни с того ни с сего набросился на честного господина Гериберта Норвилла, известного на весь Лилат торговца живым товаром, ударил того – и в подтверждение мне предлагают разыскать самого господина Норвилла, дабы лично засвидетельствовать наличие разбитой губы, – и, даже не удосужившись извиниться, ушёл в обществе своей рыжеволосой невесты-провинциалки. Лилатские почтенные матроны сочувственно смотрят на меня, неодобрительно качают головами и роняют будто вскользь, что, дескать, чего ещё ожидать от волка и человека со столь низким происхождением и замашками грубияна и забияки. Затем, словно спохватившись, дамы начинают наперебой уверять меня, как мне повезло с матерью, да будут воды Вечной реки тихими для неё, как хорошо, что она воспитала единственную дочь истинной леди, не чета сыну, перенявшему плебейские манеры своего покойного батюшки. Я улыбаюсь женщинам натянуто, через силу, понимая прекрасно, что едва я отвернусь и отойду подальше, как они с не меньшим энтузиазмом начнут обсуждать меня. К счастью, за танцами и беседами проходит время, даже больше получаса, и мы можем покинуть бал. Эван и Тесса, как ни странно, и тут успевают опередить нас, уехав раньше. Финис остаётся, я чую его, насколько это возможно в душном, переполненном запахами разных людей и нелюдей зале, однако к нам он не приближается, даже на глаза не показывается, держится в тени. Что же, раз Эван уехал, не сделав мне выговор, не упрекнув и ничего не сказав инкубам, значит, этот вечер мой.

Наш.

И вся ночь.

Мы действительно долго катаемся по городу на мобиле Байрона, серебристо-стальном, с открывающимся верхом. Я так давно не видела ночного Лилата, что любуюсь им, будто в первый раз. Рассматриваю освещённые улицы, полные народу, яркие вывески заведений, работающих до рассвета, слушаю голоса, не разделяя их на отдельные, музыку, доносящуюся из клубов и рестораций, рокот других мобилей. Впитываю ощущение жизни этого города, странной, диковатой, совершенно безумной в порождении и удовлетворении самых низменных желаний обитателей его и одновременно холодной, расчётливой, как у всякого хорошего дельца. Вся моя жизнь до сего момента прошла в стенах Лилата – я родилась и выросла в Верхнем городе, провела тяжёлые, страшные годы ранней юности в Нижнем и благодаря упорству и труду Эвана смогла вернуться в Верхний. Вернуться молодой, красивой, уверенной в себе, не сломленной ударами судьбы, не истрёпанной Нижним городом, будто коврик собакой.

Была ли я счастлива здесь?

Была.

Когда-то давно, при жизни родителей.

А ныне я и сама не знаю в точности, чего хочу по-настоящему, что вновь сделало бы счастливой меня, не ждущей от судьбы подвоха, а от окружающего мира – предательства.

Мы перекусываем в одном из ночных ресторанчиков, а затем едем на канал, рассекающий Верхний город надвое. Байрон останавливает мобиль на просторной смотровой площадке, у самого края, подальше от другого транспорта, опускает верх, и мы просто сидим на заднем сиденье, встречаем рассвет. Наблюдаем, как светлеет небо, сбрасывая покров гаснущих городских огней, как поднимающееся солнце окутывает макушки деревьев парка на противоположном берегу слепящей белой каймой.

Это и странно, и удивительно. Мне казалось, волчица и дальше будет сходить с ума от близости обоих инкубов, изводить снедающим изнутри желанием, но нет, она успокоилась, словно убедившись в том, что мужчины здесь и никуда не денутся. Я не думаю о времени, о возвращении домой – едва ли Эвану понравится, что я отсутствовала всю ночь, пропадала невесть где в компании двоих инкубов. Знаю, что брат будет недоволен, что это эгоистично по отношению к нему, но пока мне всё равно. Фраки и жилеты давно сняты и брошены на переднее сиденье, да и я, сказать по чести, ещё в туалете ресторации тайком распустила слишком тугую шнуровку корсета. Я сижу между инкубами и не без некоторой растерянности отмечаю не только собственную спокойную реакцию на мужчин, но и факт, что ни один из них не пытается прикоснуться ко мне, обнять.

– Сегодня можно поехать в театр, – предлагает Байрон вдруг.

– Тётушка настойчиво приглашает меня на этот свой пикник, – морщится Арсенио.

– Пикник у Лизетты – это, к сожалению, без меня. Но вам будет полезно его посетить.

– Зачем? – настораживаюсь я.

– Если Арсенио представит тебя своей невестой перед леди Дэлгас, то это будет равносильно объявлению о помолвке, – поясняет Байрон.

– О да, – усмехается Арсенио. – К вечеру об этом событии станет известно половине лилатской аристократии как минимум.

– И Эвану нечего будет возразить.

– И мне тоже, – добавляю я. – Ловко же вы меня окрутили.

– Рианн, только не начинай снова, – Арсенио возводит мученический взор к бледному голубому небу над нами.

– Рианн, тебя никто не окручивает и не окучивает, – возражает Байрон с терпением, которому я, признаться, начинаю завидовать. – А если бы и хотели, то поступили бы проще и бесчестнее: вполне достаточно было оставить тебя наедине с Арсенио… на несколько минут, а затем позволить твоему брату… и желательно кому-нибудь ещё… для надёжности, так сказать, обнаружить ваш в момент пикантный и недвусмысленный, но при том не слишком… поздно. Обо всём прочем позаботились бы природа твоя и наша, принципы Эвана и правила хорошего, хм-м, тона.

Предписывающие в таких случаях жениться немедля.

– И вы бы пошли на подобное?

– Нет, конечно, – отрицает Арсенио.

– А в ту нишу ты меня поволок сугубо по велению души?

– Я бы не сказал, что прямо по велению души…

– Прости его, Рианн, – советует Байрон. – Арсенио просто-напросто немного не хватает терпения, но за отсутствие злого умысла я могу поручиться.

А я – нет. Не уверена, что к сексуальному желанию инкуба действительно не примешивалась толика расчёта, стремления скомпрометировать меня, тем самым ускорив события. Тем более он этого даже не отрицал, и кто тогда подтвердит, шутил ли Арсенио или и впрямь имел твёрдое намерение соблазнить меня на глазах гостей Огденов?

– Если мы сейчас позволим себе лишнего в отношении тебя, то ты же потом и замучаешь нас попрёками и обвинениями, – продолжает Байрон. – Будешь говорить, что ты тут не при чём, во всём виновато полнолуние, а мы бессовестно воспользовались твоим состоянием.

– Плешь прогрызёшь в байроновской шевелюре, – замечает Арсенио меланхоличным тоном. – Знаешь, как он её обожает, холит и лелеет? Не каждая девушка столько внимания своим волосам уделяет, сколько он.

– Правда? – я бросаю любопытный взгляд на густые золотисто-каштановые волосы, чуть вьющиеся, уложенные прядка к прядке, даже сейчас казавшиеся лишь самую малость растрёпанными, в то время как моя причёска давно уже потеряла всякий пристойный вид, а Арсенио, похоже, и вовсе постоянно ходит небрежно взлохмаченным, словно причёсывается раз в день, с утра.

– Истинная, – серьёзно заверяет Арсенио. – Он салон красоты посещает. Укладка, маникюр, эпиляция и что там ещё бывает.

– И что тут такого? – терпение Байрона испаряется разом, уступая место искреннему возмущению, выражению оскорблённой невинности в зелёных глазах, и я не могу удержаться от улыбки. – Помимо всего прочего, это моя профессиональная обязанность – хорошо выглядеть.

– Ты же теперь безработный, забыл?

– Да иди ты, – отмахивается Байрон и отворачивается от нас.

Несколько минут молчим, глядя на пылающий диск солнца. Из одного из мобилей, стоящих неподалёку, доносится негромкая приятная музыка. И я ловлю себя на мысли, что мне хорошо.

Здесь. Сейчас. С этими мужчинами и пониманием, что Финис совершенно ни к чему ни мне, ни волчице, уютно устроившейся между двумя инкубами.

– Давайте сделаем так, – предлагаю я наконец. – Вы не будете спешить с объявлением, что я твоя… ваша… в общем, невеста кого-то из вас, а я, в свою очередь, откажусь от помолвки с Финисом.

– И Эван не станет возражать? – уточняет Арсенио недоверчиво.

– Станет, конечно же. Он любит меня и заботится обо мне так, как ему кажется правильным. Но брату придётся смириться с моим решением, каким бы оно ни было. И отвезите меня домой, пожалуйста. Не хотелось бы возвращаться слишком поздно… или чересчур рано.

Я надеюсь успеть прежде, чем Эван приедет домой. Он верен своим привычкам и для него, как и для каждого свободного мужчины-оборотня, полнолуние не несёт трудностей, подобных моим. Эван не скрывал, что намерен немного побыть с Тессой на балу, после Финис должен отвезти меня и её домой, а брат отправится в место, о котором добродетельной юной леди не положено знать. И если мне повезёт, то есть шанс, что я вернусь раньше Эвана, проскользну незаметно в свою спальню, и тогда никто не сможет доказать, сколь долго я отсутствовала.

Байрон отвозит меня домой, сдержанно прощается, не делая попытки поцеловать. Арсенио следует примеру приятеля, хотя по глазам вижу – он бы с куда большим удовольствием не выпускал меня из объятий несколько минут, а то и вовсе увёз в место потише и поукромнее.

Я пользуюсь задней калиткой в ограде и чёрным входом в дом, крадусь на цыпочках, будто воровка или загулявший подросток. Переступаю порог, тщательно закрываю за собой заднюю дверь и неожиданно понимаю – Эван дома. Оборачиваюсь и вижу брата, одетого в повседневный костюм, умытого и причёсанного – успел уже привести себя в порядок и, значит, вернулся раньше меня.

– Доброе утро, – произношу ровно, стараясь, чтобы в голосе не звучали оправдывающиеся нотки.

– Пока сомневаюсь, что оно доброе, – Эван делает шаг ко мне, я замечаю, как он принюхивается, как осматривает внимательно, придирчиво, пытаясь понять, не перешла ли я черту. – И где, позволь спросить, ты была всю ночь?