Отрывок из книги «Ямада будет драться»

Мяукающая кошка мышь не поймает

Глава 1

Я в панике кидаюсь к дверце машины, хватаюсь за ручку, пытаясь рвануть на себя, но ничего не происходит. Замок заперт намертво. Сердце колотится в груди, а пальцы дрожат от адреналина.

— Выпустите меня! — вскрикиваю я, дёргая ручку сильнее.

Ито даже не впечатляется, только лениво поворачивает голову в мою сторону.

— Лучше не трогайте... — начинает он, но я уже не слушаю.

Решив, что единственный выход — выпрыгнуть прямо на ходу, я тянусь к кнопке, чтобы опустить окно. Но вместо привычного звука опускающегося стекла происходит нечто невообразимое. Стекло будто плавится, а затем превращается в огромную зубастую пасть, которая с громким щелчком захлопывается прямо у меня перед лицом.

— А-А-А-А! — Я с криком отскакиваю назад, вжимаюсь в сиденье, дико глядя на окно.

Кожа покрывается мурашками, а дыхание сбивается. Это не обман зрения!

Пасть, чёрт возьми, самая настоящая! Клацнула, как у голодного зверя, готового разорвать добычу.

— Я предупреждал. — Ито даже не улыбается, но в его голосе звучит тонкий оттенок сарказма. — Не стоит пытаться выходить.

Я хватаюсь за грудь, пытаясь унять бешеный ритм сердца.

— Что это?! Что здесь происходит?! — сиплю я, стараясь, чтобы голос не дрожал, но выходит жалко.

Ито лишь тихо вздыхает, его лицо спокойно, как будто мы сидим не в кошмарной машине, а за чашечкой кофе.

— Это особое место. Его стоит понять и узнать получше. Если поступать опрометчиво, то вам не понравится, что там, — кивает он на красноватое сияние за окном у водительского места. — Поверьте мне, Ямада-сан.

Я моргаю, надеясь, что это всё происходящее там — галлюцинации, но нет — они  реальны. Один из прохожих поворачивает ко мне голову, и его пустые, черные, как смоль, глаза будто впиваются прямо в кожу.

О ками, спасите меня.

— Это всё не по-настоящему, — шепчу я себе, но мои руки ощутимо подрагивают.

— Напротив, это как раз очень даже настоящее, — холодно замечает Ито. — Просто вы этого никогда не видели.

Спорить сложно. Я до некоторого времени даже не подозревала, что здесь живет кто-то кроме людей. И если б не познакомилась с Окадзавой, то и никогда б не узнала.

Ито тихо смеется, и в его голосе звучит странная мягкость, почти нежность.

— Не пугайтесь так, — произносит он, будто утешая ребёнка, — мадо-норои совсем маленький. Ему всего-то лет триста, он любит пошалить, но можно не переживать. Он не голодный. Сейчас, во всяком случае.

Я сжимаюсь в сиденье, мой взгляд всё ещё прикован к тому, что только что было окном. Зубастая пасть скалится, её длинный тёмный, будто смоляной язык лениво облизывает острые жёлтые зубы, оставляя после себя влажный блеск.

— Ма-до... что?! — заикаюсь я. Мой голос настолько звонко дрожит, что можно заслушаться. Я вжимаюсь в кресло, стараясь отодвинуться подальше. — Кто это... что это вообще такое?!

Вижу в зеркало, как Ито чуть приподнимает бровь, явно удивлённый моей реакцией, а потом всё с тем же спокойствием объясняет:

— Мадо-норои, — произносит он, как будто это что-то само собой разумеющееся. — Это же цукумогами, дорогая Ямада-сан. В данном случае — дух старого окна. Когда вещь проживает достаточно долго, она может обрести душу. Иногда это полезно, иногда... не очень. Этот, например, зубастый, но довольно дружелюбный. Обычно.

Моё сердце бьётся как сумасшедшее, я с ужасом смотрю на пасть, которая продолжает лениво поклацывать зубами. Кажется, она даже улыбается... если это можно назвать улыбкой.

— Зачем... зачем у окна зубы? — сглотнув, выдыхаю я.

Ито вновь усмехается, но всё же отвечает:

— Для защиты, конечно. Он защищает себя. Если кто-то решит его обидеть... ну, вы поняли. И для еды, конечно. Вы пробовали есть без зубов?

— Вы издеваетесь?

— Ни коим образом.

— Серьёзно?! — Я смотрю на пасть, которая снова облизывает зубы, как будто наслаждаясь моим страхом и всей реакцией. — И это должно меня успокоить?!

— Почему бы и нет? — отвечает Ито с лёгкой усмешкой, а потом добавляет почти задумчиво: — Хотя... мадо-норои, конечно, не всегда дружелюбен. Если бы он был голодным... но, к счастью для вас, ужин был недавно. У нас все заботятся друг о друге.

Ужас пронизывает меня до костей, я не могу удержаться от новой дрожи.

— Го-голодным?! — срывается с моих губ.

Ито пожимает плечами, словно речь идёт о выборе блюда в ресторане:

— Конечно. Все хотят покушать. Это же естественно! Но ведь не вы виноваты, что он стал зубастым, верно?

Ну, спасибо. Не хватало ещё быть виноватой в том, что окно обзавелось зубами.

Мой мозг словно закипает, пытаясь осмыслить услышанное. Но вообще… Зубастые окна? Голодные? А я просто хотела попасть домой!

Нужно подумать и привести мысли в порядок. Ну… насколько это возможно в такой ситуации.

Цукумогами… я судорожно прокручиваю в голове всё, что знаю об этих странных существах. Где-то когда-то я об этом читала. Тогда всё это казалось чем-то далёким, почти сказочным. А теперь это реальность, скалящаяся мне острыми зубами из бывшего окна.

Цукумогами — это духи или ёкаи, которые появляются из старых вещей. Считается, что любая вещь, которой исполнилось сто лет, может обрести душу. Вещь, которую долго использовали, впитавшая в себя эмоции, желания, а иногда даже ненависть владельца, становится одушевлённой. Она превращается в цукумогами.

Вроде бы не все из них опасны. Некоторые цукумогами довольствуются тем, что просто «живут» своей новой жизнью: шагают по дому на своих ножках, свистят, если это, скажем, чайник, или весело поют, если это флейта. Но другие… другие могут быть злобными, особенно если с ними плохо обращались при жизни. Если вещь бросили, сломали или унизили, её дух может наполниться гневом. Такие цукумогами мстят своим владельцам и всем, кто попадётся под горячую руку.

А-а-а, за что мне это?

А ещё я помню, что некоторые из них принимают действительно пугающие формы. Окна, двери, зонты — у них вырастают зубы, когти или даже глаза. Эти создания могут причинить вред, особенно если считают, что с ними обошлись несправедливо. И вот сейчас передо мной один из них, зубастый мадо-норои, что когда-то был окном.

Почему окно? Наверное, кто-то разбил его. Или же всё время царапал?

Мой взгляд непроизвольно скользит к пасти, клацающей в углу. Оно всё же… впечатляет. Не будь тут заперто, я бы уже бежала сломя голову.

«Так, спокойно, Ясуко. Это просто цукумогами. Они появляются только из вещей, которые забыты или недооценены. Если с ними обращаться правильно, они не нападают. В большинстве случаев… Они познали боль и печаль… Они…».

Что за чушь я несу?

Ответа, конечно, не следует.

Внезапно тёплый невозмутимый голос Ито возвращает меня к реальности:

— Не переживайте так, Ямада-сан. Мадо-норои, несмотря на свою внешность, безобиден. Ему просто нравится вас пугать.

Я отрываюсь от гипнотического зрелища зубастой пасти этого чёртового окна и решаю сосредоточиться на другом. Сердце всё ещё стучит как бешеное, но мне нужно найти хоть что-то нормальное, чтобы успокоиться. Я перевожу взгляд на противоположную сторону, и...

Внезапно там совершенно другой мир. Никаких зубов, языков или зловещего клацанья. За стеклом — чистые аккуратные улочки с традиционными домиками. Фасады деревянные, выкрашены в тёплые тона. На улицах тихо, как будто всё замерло. Но не в плохом смысле, а скорее каком-то спокойствии и уюте.

Редкие бумажные фонарики светят мягким золотистым светом, подсвечивая каждый уголок.

Я моргаю, не веря своим глазам. Где красное освещение? Куда делись эти жуткие прохожие с рывками и подёргиваниями? Ничего подобного нет и близко! Вместо этого передо мной — уютный район, похожий на кадр из старинного японского фильма.

На углу замечаю пару в традиционной одежде. Мужчина в хаори, женщина в элегантном кимоно. Они идут под руку, неспешно, словно время для них течёт иначе. Их фигуры... будто чуть размыты, как лёгкий туман. Но это не пугает. Напротив, от этого места исходит странное, даже расслабляющее спокойствие.

Сердце понемногу замедляет свой бег. Это место... оно как будто укрытие от всего того кошмара, что я только что видела.

— Вы ведь впервые видите подобное, не так ли? — голос Ито вырывает меня из размышлений.

Я резко поворачиваюсь к нему, не сразу понимая, что он сказал.

— Где это мы? — спрашиваю сипло, хотя вроде бы не кричала.

Точнее, кричала, но не настолько громко.

Ито поглядывает на меня с лёгкой улыбкой, его лицо, как всегда, непроницаемо.

— Один из многих… назовем это слоёв города, — говорит он совершенно невозмутимо. — Каждый из таких живёт своей жизнью. Иногда они пересекаются, иногда остаются скрытыми. Вам просто повезло увидеть одно из таких пересечений.

Пересечение? Слоёв города? Я с трудом воспринимаю его слова. Как один город может быть таким разным?

Но я снова отворачиваюсь к окну. Сейчас мне почему-то не хочется спорить. Я просто смотрю на этот спокойный, будто специально созданный уютный мир, и пытаюсь запомнить каждую деталь. Если это иллюзия — пусть она длится подольше.

Машина плавно останавливается перед одним из домиков.

Небольшой традиционный японский дом с покатой крышей, покрытой чёрной черепицей. Перед входом скромный садик: аккуратно подстриженные кусты, небольшая каменная дорожка, ведущая к крыльцу, и крошечный фонтан в форме бамбуковой трубки, из которой капает вода, раздаваясь лёгким плеском.

Ито выходит первым, обходит машину и открывает мою дверь с безукоризненной вежливостью.

— Прошу, Ямада-сан, — говорит он и подаёт мне руку.

Я выхожу из машины и почти сразу ощущаю, как воздух вокруг пропитан тишиной и чем-то неуловимо древним. Всё кажется слишком тихим, слишком правильным, как будто это место живёт вне времени.

Ито ведёт меня к дому, где на крыльце уже зажжены бумажные фонари. Они отбрасывают мягкий свет на деревянные панели стены и дверь с тонкими решётчатыми вставками из бумаги васи. Ито толкает её — и раздвижная дверь беззвучно открывается.

Внутри всё выглядит так, словно здесь живёт кто-то из древнего рода самураев. Полы тёмные и деревянные, блестят от тщательной полировки. Комната мягко освещена — от бумажных фонарей и низкого светильника, стоящего на лакированной тумбе. На стенах — свитки с каллиграфией и изображениями гор и бамбуковых рощ.

Посреди комнаты, прямо на татами, стоит низкий стол, вокруг которого расположены подушки для сидения. У одного из углов столика — небольшой сосуд с цветочной композицией икебаны. Ханако бы сказала, что гармонично дополняет интерьер. Ками, она там, наверное, с ума сходит.

Здесь возвышается токонома, на ней статуэтка какого-то буддийского божества. На стене висит свиток с высказыванием, подходящим сезону.

— Прекрасно, не правда ли? — вежливо спрашивает Ито, но я чувствую скрытый подтекст в его словах.

Он закрывает за мной дверь, и я внезапно ощущаю себя словно в другом мире, где нельзя даже пошевелиться лишний раз, чтобы не потревожить эту древнюю гармонию.

Мы едва переступаем порог, как я слышу шелест ткани и лёгкие шаги. Из сгустившихся теней появляется человек... точнее, не совсем человек.

Стройная фигура, движения плавные, почти кошачьи. Лицо скрыто под маской нэко, украшенной узорами, нарисованными золотой краской. Из-под маски видны только ярко-жёлтые глаза, сияющие в полумраке. На нем простое, но элегантное кимоно тёмно-синего цвета с серебристой вышивкой, напоминающей лунный свет на воде.

Но это… ничего. Однако стоит глянуть вниз и…

Из-под кимоно тянется длинный хвост, который легко покачивается из стороны в сторону.

Я останавливаюсь как вкопанная, кровь стучит в ушах.

— Добро пожаловать, Ито-сан. — Тёплый и мелодичный голос разносится по комнате. Он кланяется, обращая свой взгляд на меня. — И вам, госпожа.

В этот момент я делаю шаг назад и сталкиваюсь с чем-то твёрдым. Моя попытка отступить только приводит к тому, что я теряю равновесие. Его руки быстро перехватывают меня, сильные, но аккуратные.

— Всё в порядке, Ямада-сан, — говорит он, слегка наклоняясь ко мне. — Позвольте представить: это Кийо, хранитель дома. Он нурэ-отоко, один из старейших здесь.

— Х-хранитель? — Я невольно схватила Ито за рукав. А что? Мне надо за что-то держаться!

Нурэ-отоко слегка наклоняет голову набок, а его хвост поднимается выше, будто он старается не смеяться.

— Вы напугали нашу гостью, Кийо, — продолжает Ито, и я почти слышу лёгкий укор. Правда, очень лёгкий.

— Прошу прощения. — Слуга снова кланяется, хвост мягко опадает вниз. — Возможно, я слишком поспешил.

Его движения настолько грациозны, что я заворожено смотрю, даже несмотря на панику. Я ловлю себя на мысли: его одежда, манеры, голос — всё идеально соответствует этому дому, будто он не просто здесь живёт, а является частью этого пространства.

— Он заботится о доме и следит, чтобы всё было в порядке. — Ито выпрямляется и охотно даёт мне опору, пока я пытаюсь прийти в себя. — Вы можете доверять ему.

Доверять? Легко сказать. Меня похитили. Тут как бы до доверия далековато. Но я выдавливаю слабую улыбку и слегка киваю, стараясь не смотреть на этот хвост, который медленно обвивается вокруг ног его хозяина.

Нас проводят в комнату, склонив голову в вежливом жесте, но от этого мне легче не становится.

Пространство вокруг наполнено ощущением всего чуждого и неизвестного. Кажется, даже стены дышат каким-то своим воздухом. А вот комната просторная и удивительно простая: татами, низкий столик с заваренным чаем, шкафы с раздвижными дверцами, украшенные цветами сакуры.

Я пытаюсь сосредоточиться и немного успокоиться.

— Я скоро навещу вас, — внезапно произносит Ито, прежде чем покинуть комнату.

Все происходит настолько быстро, что я не успеваю ничего сказать. Кидаюсь за ним, но от него и Кийо след простыл.

Приходится просто постоять с широко раскрытыми глазами и отойти к столику, плюхнувшись на подушку.

— Кажется, я сошла с ума. Какая досада, — бормочу я и беру сумочку, откуда достаю телефон и быстро набираю номер Окадзавы.

Гудки… долгие гудки. Я просто жду целую вечность, но ответа не следует. Тихо матерюсь, стучу пальцем по экрану, переключаясь на Хаято. И снова… тишина.

— Да что за чертовщина?! — в сердцах шиплю я, чувствуя, как страх снова закрадывается в грудь.

Телефон вдруг начинает странно мигать, как будто сигнал здесь вообще не ловится.

Всё. Надежды на помощь, кажется, исчезли.

Стараясь не поддаваться панике, я смотрю в окно.

Хм, выглядит вполне обычным. Никакой зубастой пасти, никакого язычка, который так и норовит тебя лизнуть. Ками, о чем я только думаю?

Простое квадратное окно, снаружи которого виднеются сад и спокойное небо.

«Ну же, Ямада, соберись. Может, через него удастся выбраться», — говорит внутренний голос.

Стараясь не шуметь, я подхожу ближе. Осматриваю раму — всё чисто. Делаю глубокий вдох и тяну за створку. Окно мягко открывается, свежий вечерний воздух касается лица. Пахнет чем-то очень приятным. Что растет в этом саду?

Мой страх немного утихает, и я даже чувствую крохотный прилив надежды. Осторожно, чтобы не издать ни звука, я приподнимаю одну ногу, закидываю её наружу, затем другую. Всё пока идет гладко, все хоро…

Тр-р-ресь!

— Да ну, нет, нет, нет… Только не сейчас! — заполошно выдыхаю я, пытаясь освободиться и делая слишком резкое движение.

Но чем больше я дёргаюсь, тем хуже становится. А-а-а! Мамочки!

Ткань с громким треском расходится, подол моего платья зацепился за угол рамы, и теперь… его практически нет.

— Твою ж… — Мне хотелось заорать от досады, но я резко зажимаю рот рукой, чтобы не привлечь внимания.

Мой выход через окно — это фиаско. К такому меня жизнь не готовила. Теперь я наполовину торчу из окна с разорванным платьем и ощущением полной ж… безысходности.

«Если вы не бывали в глупой ситуации, спросите Ямаду Ясуко, как в них очутиться!» — мелькает раздраженная мысль.

Платье трещит и соскальзывает всё ниже, оголяя бедра. А-а-а!

Я замираю на мгновение, ощущая, как ткань неумолимо ползет вниз. Ками-ками-ками!

Ещё чуть-чуть, и останусь в одних трусах и лифчике. Что делать?

Все варианты проносятся в голове: плюнуть на одежду, освободиться любой ценой и бежать, или же… попытаться спасти последние остатки приличия.

Только представь себе, вылезаешь из окна практически голая, и… что потом? Проблем будет не меньше, чем от ёкаев!

Я тихо шиплю от досады, стараясь не шуметь. Ибо придет либо этот с хвостом, либо Ито. А вдруг тут не только они?

Подол платья зацепился крепко, ещё рывок — и я останусь без ничего. Но времени на раздумья не остается. Сделав глубокий вдох, я пытаюсь рвануться вперёд, чувствуя, как ткань окончательно расходится с громким треском.

И тут я теряю равновесие.

Сдавленный вскрик срывается с губ, когда я кубарем вываливаюсь из окна. Тело не подчиняется, и я уже готовлюсь встретиться с жесткой землёй... но вместо этого оказываюсь в чьих-то крепких руках.

— Ох, Ямада-сан, как вы умудрились? — насмешливый голос звучит над моим ухом.

Даже с нотками беспокойства.

Я поднимаю глаза и вижу Ито, который ловко удерживает меня, словно вешу я меньше воздушного шарика. Взгляд его глаз полон лукавства.

— Упали прямо в руки! — продолжает он, поднимая бровь. — Если вы так хотели моего внимания, могли бы просто попросить.

Кровь бросается мне в лицо. Я чувствую, как щеки начинают гореть от унижения. Платье… ёпт, где платье?

— Отпустите! — требую я, пытаясь вывернуться.

— Как прикажете, — с лёгкой усмешкой отзывается он и ставит меня на землю, но не сразу убирая руки, потому что следит, чтобы я не упала.

Нет, это просто наказание какое-то! То голая перед Акиямой, то в трусиках перед Ито! Хотя… если с каждым разом одежды будет всё больше, возможно, не так уж плохо.

Я немного отступаю, стараясь прикрыться, насколько это возможно, и натянуто улыбаюсь.

— Спасибо за… помощь, — цежу сквозь зубы.

— Помощь? — усмехается он, смахнув с моего плеча воображаемую пылинку. — Если вы считаете, что я в это верю, вы меня недооцениваете.

Очень хочется закатить глаза. Сам-то понял, что сказал? Очевидно, что ему весело, а вот мне совсем нет.

Кстати, он так быстро тут оказался? Следит за мной с самого начала? Или знал, что я выберусь через окно?

Ито, кажется, ни капли не удивился произошедшему. Вместо этого он снова легко подхватывает меня на руки.

— Эй, что вы делаете?! — возмущённо вскрикиваю я, беспомощно барахтаясь.

— Всего лишь возвращаю вас внутрь, где вам и место, — отвечает он невозмутимо. — Не хотелось бы, чтобы наша гостья замёрзла.

Я брыкаюсь, но толку от этого маловато.

Он заносит меня обратно в дом, игнорируя все попытки освободиться, и прямо в прихожей передает в руки Кийо.

— Подготовьте гостью, — сказал он, поправляя манжеты своего костюма. — Скоро придёт осакабэ.

Я замираю, напрягшись ещё сильнее. Осакабэ? Что это значит? Слово показалось смутно знакомым, но я не могла понять, откуда.

— Всё будет в порядке, Ямада-сан, — продолжает Ито, повернувшись ко мне. В его тоне звучит какая-то ласковая издёвка, а улыбка не предвещала ничего хорошего. — Кийо позаботится о вас.

С этими словами он разворачивается и быстро удаляется, оставив меня наедине с улыбающейся лисой. Тьфу, котом. Тьфу, змеей.

— Не беспокойтесь, Ямада-сан, — мягко сказал Кийо, чуть склонив голову. Золото на маске мягко блеснуло. — Мы только немного приведём вас в порядок.

Слова звучат почти, но в груди застревает ком. Что происходит? А-а-а, спасите!

 

Глава 2

Кийо проводит меня в небольшую комнату, которая выглядит словно с открытки про старую Японию.

Низкий столик из тёмного дерева, чайник, из носика которого исходит сизый пар. Мягкие подушки на полу. У стены стоит изящный шкафчик с расписными дверцами, а на окне висит тонкая бамбуковая штора, пропуская мягкий теплый свет.

— Прошу вас. — Он указывает на подушку у стола. — Выпейте чаю и немного успокойтесь. Вам здесь ничего не грозит.

Его голос слишком спокойный, чтобы я могла в него поверить. Я осторожно сажусь, стараясь не шуметь. Платья нет, выгляжу, скорее всего, так, будто попала в ураган. Прекрасный вид, ничего не скажешь. Но смущаться перед тем, у кого хвост, как-то не получается.

Кийо склоняется, разливая чай в маленькие чашечки, и подаёт одну мне. Его движения так точны и отточены, будто он всю жизнь только и делал, что занимался этим.

— Что здесь происходит? — спрашиваю я, отчаянно пытаясь, чтобы голос не дрожал. — Зачем я здесь?

Кийо выпрямляется, смотрит на меня задумчиво, потом, словно решившись, отвечает:

— Всего лишь беседа. Скоро прибудет важная персона. Вам нечего бояться.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не выдать саркастичный смешок. Конечно, чего мне бояться? Зубастого окна или странного города, где люди двигались как марионетки? Всё в порядке, действительно.

— Пожалуйста, подождите здесь, — добавляет он, чуть склоняя голову. — Я скоро вернусь.

А потом разворачивается, направляясь к двери, но на пороге вдруг останавливается. Маска скрывает лицо, но я чувствую, что Кийо улыбается:

— Могу я спросить, какой у вас любимый цвет?

— Что? — опешиваю я. — Э-э... наверное, синий.

— Синий, — повторяет он, словно отмечает что-то про себя. — Благодарю. Отдыхайте, Ямада-сан.

С этими словами он выходит, оставляя меня одну. Я перевожу взгляд на чашку чая, потом на закрывшуюся дверь, тяжело вздыхаю.

Синий? Ну, нравится. Зачем ему вообще это знать?

Я сижу на подушке, стараясь удержать дрожь в руках — все же потихоньку накрывает после всего, но чай, кажется, только усиливает напряжение. Каждую секунду ловлю себя на мысли, что дверь сейчас распахнётся, и в неё войдёт что-то… или кто-то, с кем я явно не справлюсь. Паника то и дело поднимает голову, но я силой заталкиваю её обратно.

И без тебя тут веселее некуда.

Вдох, выдох. Вдох, выдох. Возьми себя в руки. В любой ситуации думай холодной головой. Главное — оставаться в сознании и не позволить страху взять верх.

Когда дверь наконец открывается, я невольно подскакиваю.

На пороге стоит Кийо. В руках у него аккуратно сложенное синее кимоно. Он молча входит, раскладывает его на столе передо мной и отступает на шаг.

— Это для вас, — произносит он чуть звеняще.

Я недоверчиво смотрю на ткань, не в силах даже прикоснуться. Кимоно выглядит как настоящее произведение искусства. Глубокий синий цвет напоминает ночное небо и переливается бархатистыми оттенками. По подолу и рукавам проходит узор тонких серебристо-розовых линий, словно тонкие ветви дерева. Они переплетаются, образуя сложные рисунки, среди которых можно различить цветы с пятью лепестками — сакура. Они более насыщенного оттенка.

На спине кимоно красуется более крупный рисунок: огромный цветок, раскрывающий свои лепестки к небу. Но он выполнен в чуть ином стиле — в каждом лепестке отражаются яркие звезды. От цветка отходит светлая дымка, словно намёк на что-то мистическое, окутывающее того, кто наденет эту вещь.

— Это кимоно… — Кийо словно угадывает мои мысли. — Надевается для особых случаев. Оно символизирует ясность мысли и спокойствие духа. А сакура, хоть и серебряная, добавлена здесь как напоминание о хрупкости момента, о том, что всё — временно.

— Временно… — тихо повторяю я, рассматривая рисунок.

— Именно так. — В голосе Кийо появляются какие-то новые нотки. — Вы сейчас находитесь на пороге… очень важного разговора. И этот образ, — он кивает на кимоно, — должен напомнить вам, что страх — всего лишь миг. Но ясный разум всегда помогает преодолеть тьму.

Понятно, что ничего не понятно.

Я провожу пальцами по ткани. Мягкая и лёгкая, явно очень дорогая. И не столько в деньгах, сколько в мастерстве. Это не просто одежда. Это целое послание. Или… предостережение?

Кийо отходит, чтобы дать мне пространство, но его голос остаётся спокойным и уверенным.

— Пожалуйста, встаньте, Ямада-сан. Я помогу вам.

Я колеблюсь, но поднимаюсь. Кийо разворачивает кимоно и ловко встряхивает его, чтобы ткань заскользила по воздуху. Он становится передо мной, поясняет каждый шаг, как будто старается успокоить меня через процесс.

— Сначала надевается нагадзюбан, — говорит он, подавая мне тонкое нижнее одеяние белого цвета. — Это защитный слой, чтобы верхнее кимоно не пачкалось.

Я натягиваю лёгкую ткань на плечи. Она кажется почти невесомой. Кийо застёгивает воротник на шее и поясняет:

— Важно, чтобы левая сторона всегда закрывала правую. — Он делает паузу, чтобы подчеркнуть значение этого правила. — Иначе это одежда для покойников.

У меня перехватывает дыхание, и я торопливо киваю, не желая даже случайно ошибиться. Когда нагадзюбан зафиксирован узким поясом, он снова берёт синее кимоно.

— Теперь основной слой.

Он аккуратно кладёт кимоно мне на плечи, следит, чтобы ткань равномерно облегала тело. Подол должен доходить до пола, но Кийо слегка подгибает его, чтобы длина была удобной для движения. Затем он плавно скрещивает стороны кимоно на моей груди: левая закрывает правую.

— Теперь оби, — говорит он, доставая широкий пояс из той же ткани с серебристым отливом.

Кийо берёт длинную ленту и начинает завязывать её вокруг талии, крепко, но не слишком туго. В процессе он поясняет:

— Оби не только украшение. Это как центр тяжести, чтобы кимоно сидело правильно.

Я чувствую, как он скручивает пояс в сложный узел на спине. Это занимает несколько минут — узел напоминает аккуратный цветок. Движения Кийо быстрые и отточенные, как у того, кто делает это не в первый раз.

Когда оби зафиксирован, Кийо отступает и оглядывает результат с критическим, но довольным взглядом.

— Готово, — говорит он и берёт небольшой гребень. — Теперь прическа.

Я вздрагиваю, но не возражаю. Кимоно я надевала только на праздник в университете. Потом как-то всё обходилась обычной одеждой. Поэтому весь процесс сейчас очень впечатлял.

К тому же меня никогда не одевал ёкай. Это, знаете ли, дорогого стоит.

Кийо осторожно распускает мои волосы и расчёсывает их, движения уверенные и осторожные. Затем делит волосы на две части, верхнюю собирает в высокий пучок, оставляя несколько прядей свободно спадать. Закрепляет пучок традиционной заколкой с небольшими подвесками, которые звенят при движении.

— Это просто, но элегантно, — комментирует он, слегка приглаживая выбившуюся прядь.

Кажется, в ком-то живет стилист и парикмахер. Хвост ему совершенно не мешает.

Я смотрю на себя в зеркало. Прекрасная незнакомка смотрит в ответ. Грациозная, утончённая, с намёком на что-то из прошлого.

— Спасибо, — шепчу я, понимая, что Кийо вложил в этот процесс что-то большее, чем просто механическую помощь. Ему явно нравится.

Он слегка кланяется:

— Не за что. Теперь вы готовы.

Хочется стукнуть за такой ответ. Не говорите никогда на благодарность «не за что», потому что человек явно посчитал это важным.

Моё отражение... Реально ощущение, что это не я. Вернее, не та я, что вижу каждое утро. Витиеватые узоры на синем кимоно, серебристый блеск оби, высокая прическа с аккуратными заколками — всё это меняет меня. При этом делает в разы красивее. В этом облике есть что-то элегантное, недостижимо утончённое, как из прошлого, от которого веет загадкой. Жаль, что это не наряд на каждый день.

Я прикасаюсь к ткани на рукаве, чтобы убедиться, что всё это реально. Ткань прохладная на ощупь, и пальцы замирают на вышитых узорах. Гладких-гладких. Хотя ожидалось, что будет немного шершавым.

Как будто я вытянула билет в другой мир. Даже движения стали осторожнее, будто боюсь разрушить этот образ.

Смотрю на себя ещё раз, не веря, что это всё же я. Чужая, но... красивая. Невероятно красивая. Я не могу вспомнить, когда последний раз чувствовала себя такой. И что-то в этом пугает.

На миг мне кажется, что я больше не выгляжу чужой здесь. Этот образ, место, момент — всё сливается воедино. Будто я вписываюсь, будто всегда должна была быть здесь.

Я моргаю, резко отрывая взгляд от зеркала. Резко выдыхаю.

Нет. Хватит. Достаточно фантазий. Это уже слишком.

— Соберись, — шепчу я себе под нос, чувствуя, как сердце стучит чуть быстрее.

Со смаком мысленно отвешиваю себе оплеуху. Глупости. Всё это — просто игра. Наряд, место, атмосфера... Это не моё, я тут, потому что похищена. Я не стану частью этого мира.

Но подавать вид нельзя. Вместо этого выравниваю спину, делаю глубокий вдох и оборачиваюсь к Кийо с вымученной, но уверенной улыбкой.

Он смотрит на меня пристальным взглядом, а потом внезапно произносит:

— Вы понравитесь Осакабэ, — невозмутимо говорит Кийо, склонив голову, как будто речь идёт о чём-то само собой разумеющемся.

— Простите, но... почему я должна ей понравиться? И кто это вообще? — Вопрос звучит резче, чем положено испуганной лани, но я не могу справиться с раздражением. Играть жертву у меня получается отвратительно.

Кто такая эта Осакабэ и почему я должна думать о её мнении?

Кийо мягко улыбается и делает шаг в сторону, жестом приглашая присесть.

— Осакабэ-химэ — не просто хозяйка этого дома. Она хозяйка всего, что вы здесь видите. Её уважает каждый в округе, ведь она живёт уже сотни лет, с самого начала эпохи Эдо.

Я недоверчиво поднимаю бровь, но послушно сажусь, а он продолжает:

— В старину, в замке Химэдзи, была принцесса, жившая в уединении. Ходят слухи, что она была необыкновенно красива, но её красота скрывала ужасное проклятие. Говорят, что однажды она разозлила могущественное божество, и тот наложил на неё заклятие — вечную жизнь, но без радости.

Кийо наклоняет голову, задумчиво разглядывая меня, как будто пытается представить, что я думаю. Я молчу, но мне неуютно под его взглядом.

— После этого, — продолжает он, — принцесса ушла в одиночество. Она скрылась в башне замка, избегала людей и почти не показывалась на глаза. Никто точно не знает, как она умерла. Или умерла ли вообще. Но с тех пор её дух стал хранителем замка. Осакабэ-химэ, хозяйка ёкаев и тайн.

Звучит как сказка. Но я сама сейчас далеко от реальности. Поэтому сложно судить. Легенда безлика. Почему мне кажется, что Кийо что-то недоговаривает?

— И она... здесь? — уточняю я, чувствуя холодок, пробежавший по спине.

— Да, — отвечает Кийо с лёгким поклоном. — Теперь её место здесь. Этот дом — как ещё один замок Химэдзи. Здесь она решает, кто достоин, а кто нет.

Я нервно сглатываю. Кто достоин. Почему я должна проходить этот странный «осмотр»?

— Она не выносит фальши, — добавляет Кийо, словно прочитав мои мысли. — Но вы... вы ей понравитесь. Уверен.

Не то, чтобы мне стало легче, господин со змеиным хвостом. Но интуиция подсказывала, что лучше вызвать симпатию у главной тут, чем отторжение.

Кийо ещё что-то говорит, и где-то в глубине памяти всплывают обрывки похожей легенды. То ли из школьных занятий, то ли из какого-то документального фильма. Призрак принцессы, которая обитала в замке, сторожила его и наказывала плохишей. Тогда я не придала этому значения, потому что, ну... это же просто сказки, правда? Кто бы мог подумать, что теперь я окажусь в центре этой «сказки».

— Вы, правда, считаете, что здесь все по-настоящему? — Мой голос звучит слишком хрипло, чтобы передать лёгкость, с которой я хотела это спросить.

Кийо отвечает не сразу. Просто смотрит на меня, как будто решает, стоит ли объяснять очевидное.

— Здесь всё настоящее, — наконец произносит он, тоном, будто других вариантов и быть не могло.

Я пытаюсь переварить эти слова, когда Кийо вдруг замирает. Ощущение, что глаза чуть сужаются, взгляд уходит в сторону, будто он уловил что-то, чего я не могу ни видеть, ни слышать. Напряжение в комнате становится ощутимым. Невольно тоже напрягаюсь, сердце учащённо бьётся.

— Что такое? — спрашиваю я.

Кийо медленно поворачивается ко мне и как будто с трудом возвращается к разговору.

— Время пришло. — Осакабэ-сан ждёт нас.

Я сглатываю и чувствуя, как потеют ладони, поднимаюсь на ноги. Кажется, выбора у меня всё равно нет.

Кийо открывает дверь, и я невольно замираю на пороге. Передо мной не тёмная улочка и не узкая дорога, по которой мы сюда подъехали, а нечто совершенно иное.

Просторный двор, больше похожий на территорию какого-то старинного дворца, расстилается перед глазами. Небольшие каменные дорожки петляют среди идеально ухоженных клумб и деревьев, покрытых серебристым светом луны. Прямо перед домом раскинулся пруд, гладь которого отражает звёзды так чётко, будто это второе небо. Через пруд перекинуты изящные мостики, тонкие, словно паутина, и ведущие к ещё более прекрасным уголкам сада.

Но это не самое удивительное. Ночь вокруг… живая.

Светящиеся кандзи, словно танцующие в воздухе огоньки, парят в разных уголках сада, переливаясь тускло-золотым светом. Они движутся медленно, создавая иллюзию, словно плавну танцуют на невидимом ветру. Кажется, будто весь сад разговаривает на каком-то древнем языке, который я не могу понять.

Я делаю шаг вперёд, чувствуя, как холодный воздух касается кожи. И тут замечаю... существ.

Сначала краем глаза, потом всё явственнее и ярче. В пруду что-то движется, длинное и изящное, как змеиный силуэт: то ли дракон, то ли огромная рыба с чертами человека.

Вдоль дорожек прогуливаются фигуры в традиционной одежде. Их лица размыты, как отражение в воде, но взгляды цепкие, внимательные. Я различаю ёкаев с удлинёнными ушами и огромными лапами, напоминающими когти зверей.

В глубине сада мерцают цукумогами: старые зонтики, фонари, музыкальные инструменты, ожившие и блуждающие. Шустрые такие и любопытные. Есть ещё кто-то, но я пока не могу разглядеть.

Мурашки бегут по коже, когда я осознаю, что все они смотрят на меня. Не приближаются, не говорят, но их взгляды цепляют — внимательные, задумчивые, словно оценивают. Тишина настолько глубокая, что я слышу собственное дыхание.

— Это... это все они? — шепчу я, почти не веря глазам.

Они что? Сама не понимаю, что спросила.

— Они просто любопытны, — спокойно отвечает Кийо, как будто прогулки среди оживших мифов — его повседневность. — Здесь вы чужая, но не враг. Пока.

Я сглатываю. Слово «пока» звучит как тонкий намёк, что надо быть осторожной.

Мы идём вперёд, но я чувствую на себе сотни взглядов. Сад вокруг превращается в нереальную фантасмагорию, границу между сном и реальностью.

Кийо уверенно ведёт меня вперёд, но каждый шаг даётся с трудом. Сад словно наблюдает за мной: взгляды, тихие шорохи, едва уловимое движение существ, которые не подходят ближе, но и не отпускают. Грудь сдавливает, дыхание становится поверхностным. Я не понимаю, кто все эти создания, и от этого только страшнее. Их взглядов достаточно, чтобы почувствовать, как ноги подкашиваются.

И всё же есть что-то большее, чем просто страх. Чувство, что я здесь не случайно. Все эти существа чего-то ждут. От меня. Абсурдно, конечно. Как может обычный человек из современного мира оказаться настолько значимым для места, которое выглядит будто вырванным из мифов?

Отвечать никто не спешить. Я боюсь даже смотреть вперёд, но ноги сами идут за Кийо.

Мы останавливаемся перед небольшим домиком, возвышающимся среди сада, как нечто особенное. Он совсем не похож на тот, где я была раньше. Простая и изящная архитектура: деревянные панели, бумажные двери с узорами, отблеск света фонарей на крыше. От него исходит что-то… странное. Ни тепло и ни уют, а чувство необъяснимого величия и непоколебимой власти. Холод пробегает по позвоночнику.

Кийо останавливается у входа и легким движением отодвигает дверь. Жестом приглашает меня войти. Я делаю шаг, переступаю порог… и сразу замираю.

Воздух внутри тяжёлый, наполненный чем-то необъяснимым. Как будто я переступила границу между мирами. Комната кажется простой: татами, несколько изящных ширм, небольшие полки с древними свитками. Но в этом минимализме прячется что-то пугающее.

Мир вокруг будто останавливается, звуки сада за спиной резко затихают, и я остаюсь наедине с этой незримой тяжестью. Сердце бешено стучит. Что-то здесь… не так. Я не знаю, что именно, но этот дом явно не хочет, чтобы я расслабилась.

Темнота комнаты кажется почти осязаемой, как мягкий бархат, поглощающий даже слабый свет. Воздух насыщен ароматом благовоний, в котором угадываются нотки сандала, ладана и чего-то цветочного, едва уловимого. Я делаю ещё шаг, а потом вижу… её.

За низким столиком, окружённым тонкими ширмами, на которых проступают изображения стилизованных драконов и журавлей, сидит женщина. На её фигуру невозможно не обратить внимания, даже если бы я пыталась.

Осакабэ-химэ.

Она изящна и грациозна, и в то же время от неё исходит такая аура силы, что у меня перехватывает дыхание. Тёмное двенадцатислойное кимоно, переливающееся как вороново крыло, украшено тонкими серебряными нитями, будто рисующими ночное небо с луной и звёздами. Длинные рукава лежат на татами, словно крылья, а воротник, открывающий тонкую шею, украшен нитью из нефритовых бусин. Волосы уложены в сложную причёску, закреплённую массивными шпильками с подвесками, которые тихо звенят от малейшего движения. Они отражают свет так, что создаётся ощущение, будто она окружена сиянием.

Но взгляд… Этот взгляд заставляет меня застыть. Её глаза невероятно тёмные, почти чёрные, и в них — всё: мудрость веков, холодное спокойствие, и что-то такое, что подсказывает мне, что стоит ей захотеть — и я умру, не успев моргнуть. Даже взмах ресниц кажется угрожающим.

В горле пересыхает. Я понимаю, что передо мной не просто ёкай, не просто древний дух, а нечто большее. Настоящая сила, завёрнутая в оболочку человеческой красоты. Точнее, не очень-то и человеческой. Страх, почтение, восхищение — всё это вспыхивает во мне одновременно, оставляя лишь одно желание: выжить.

Я опускаюсь в низком поклоне, почти касаясь лбом пола. Голос Кийо звучит где-то за моей спиной:

— Осакабэ-сама, Ямада-сан прибыла.

Руки дрожат, но я делаю всё, чтобы не показать это. Я боюсь поднять глаза, боюсь даже сделать лишнее движение, понимая, что в этой комнате каждая мелочь может стать фатальной.

Комната погружается в напряжённую тишину. Я чувствую взгляд Осакабэ-химэ прожигает меня насквозь. Будто она изучает всё, что скрыто внутри меня, проникает в самые тёмные уголки души. Улыбка на её лице спокойная, но от неё становится не по себе.

Длинные пальцы плавно делают жест, приглашая сесть напротив. Я не решаюсь ослушаться и осторожно опускаюсь на татами, стараясь не издавать ни звука. Спина выпрямлена, руки сложены на коленях, хотя внутри всё трясётся. Как будто этот низкий столик — граница между жизнью и смертью.

Когда я наконец устраиваюсь, из темноты появляются фигуры. Призрачные служанки, едва видимые, словно сотканные из дымки. Их движения беззвучны, они буквально парят, оставляя за собой лёгкое мерцание. Кийо, уже мне знакомый, тоже принимает участие, но его роль скорее ведущего.

Начинается чайная церемония.

Служанка с почти прозрачной кожей выносит чайник из чёрного лака с золотым рисунком гор. Её движения безупречны, словно отрепетированы тысячи раз. Она ставит чайник перед Осакабэ, которая, не отрывая от меня взгляда, берёт его с грацией, которую невозможно повторить. Другая служанка, с чертами лица, утонувшими в дымке, подаёт чашку.

Я стараюсь запомнить каждую деталь. Чайный набор выглядит так, словно ему сотни лет. Всё, от чашек до подноса, сияет лёгким фосфоресцирующим светом. Мне кажется, будто я вижу в их рисунках звёздные карты или древние символы.

Кийо, стоящий чуть позади, подаёт знак, и передо мной оказывается чашка. Я опускаю взгляд на тёмно-зелёный чай, который кажется больше зеркалом, чем напитком. Пар медленно поднимается вверх, и на мгновение мне кажется, что в нём виднеются лица — то ли призраков, то ли чего-то ещё.

Моё сердце колотится так громко, что, кажется, его могут услышать. Пальцы дрожат, когда я беру чашку, стараясь подражать плавным, медленным движениям слуг.

Осакабэ-химэ наблюдает за каждым моим шагом. Даже не пробуя чая, я чувствую себя участницей какой-то мистерии, где от правильности каждого действия зависит моя судьба.

Я подношу чашку к губам и делаю небольшой глоток. Горьковато-сладкий вкус разливается по языку, обволакивает всё тело теплом. Не успеваю осмыслить этот момент, как понимаю, что в комнате вновь повисла тяжёлая тишина. Все ждут, что скажет Осакабэ.

Она же, поставив чашку обратно на стол, ненавязчиво улыбается — улыбка, которая одновременно успокаивает и пугает. Её голос, низкий и мелодичный, прерывает тишину:

— Ямада-сан…Я слышала, вы недавно попали в… необычную ситуацию. — И тут же: — Как вам наш сад?

Вопрос простой, но явно задан не просто так. Я сглатываю, стараясь не выдать своего разброда чувств. Конечно, давайте поговорим о саде, пока я буквально сижу в центре фантасмагории.

— Очень красиво, — осторожно отвечаю, чувствуя себя неловко под её пристальным взглядом. — Даже слишком... красиво. Я бы сказала, необычно.

Осакабэ тихо смеётся. Это мягкий, но странный смех, от которого у меня пробегает холодок по спине.

— Необычно — это лестно. Мы много работаем, чтобы сохранить его таким, — отвечает она и на миг отводит взгляд, словно наслаждается собственными словами. — Вам понравился пруд?

— Да, — киваю, думая, что лучше не углубляться в подробности, как я едва удержалась от паники, проходя мимо тех существ у мостика. — Он выглядит... живым.

— Живым? — Осакабэ-химэ слегка наклоняет голову, словно обдумывая мои слова. — Интересная мысль. Жизнь есть везде, даже там, где вы её не видите.

Мне кажется, что её фраза — это намёк, только я не могу понять, на что. Всё больше ощущаю себя мухой в паутине, где каждое движение привлекает внимание.

— Как вы вообще здесь оказались? — внезапно спрашивает она, меняя тему.

Вопрос застигает меня врасплох. Конечно, как я оказалась? Машина, дорога, что-то странное, и вот я здесь. Но я чувствую, что объяснять это в деталях бессмысленно.

— Меня привезли, — коротко отвечаю я, глядя в чашку, чтобы избежать её взгляда.

— Привезли, — повторяет Осакабэ, будто пробует слово на вкус. — Надеюсь, это было комфортно.

— Не совсем, — вырывается у меня раньше, чем я успеваю подумать.

Ну да, меня чуть не сожрали. Такой себе комфорт.

На мгновение в комнате становится так тихо, что я слышу, как капли дождя начинают стучать по крыше. Осакабэ-химэ чуть приподнимает бровь, её интерес, кажется, только возрастает.

— Неудобно? В нашей скромной обители?

— Дело не в этом, — спешу объяснить я, чувствуя, как от неё исходит напряжение. — Просто я... не совсем понимаю, что здесь делаю.

— А разве это не лучшее состояние? — Её тон становится загадочным. — Быть там, где вы не понимаете, но ощущаете. Это даёт простор для... возможностей.

Её слова звучат как головоломка. И почему-то мне кажется, что именно я должна её разгадать. Ками, с кем я спуталась? Точнее, спутали меня.

— Возможно.

— Хорошо, что вы открыты к новым идеям, — заключает Осакабэ и делает ещё глоток чая. — Иногда непонимание — лучший учитель.

Нет, определенно это хождение вокруг да около до добра не доведет. Поэтому я спрашиваю в лоб:

— Что вам от меня нужно?

 

Глава 3

Осакабэ-химэ спокойно подносит чашку к губам, делая небольшой глоток. Её движения неспешны, как будто времени не существует. Да что там… словно она сама его контролирует.

— Этот чай собирают на рассвете, — произносит она, не поднимая глаз. — Каждый листик отбираются вручную. Вкус особенный, не так ли?

Я невольно делаю глоток. Чай действительно удивительный: мягкий, обволакивающий, с тонкими нотками чего-то цветочного и землистого. Я плохо разбираюсь. Но сейчас его вкус кажется мне лишь ещё одной частью этой странной атмосферы.

— Очень, — отвечаю я, стараясь, сделать это невозмутимо.

Осакабэ-химэ улыбается едва заметно, её взгляд всё так же сосредоточен на чашке.

— Приятно слышать. Чай — это не просто напиток. Это целая философия. Он учит нас терпению, пониманию и внутренней гармонии.

Терпение. Как раз то, чего мне сейчас не хватает. Сердце стучит слишком быстро, каждая клеточка тела напряжена. Мне хочется кричать, спрашивать, требовать объяснений. Но я знаю: стоит только выдать свои эмоции, и это будет конец.

— Вы согласны? — продолжает она, вдруг пристально глядя на меня.

— Думаю, да, — киваю я, хотя слова звучат будто издалека.

Осакабэ-химэ одобрительно кивает, будто читает мои мысли. Она снова делает глоток, явно наслаждаясь каждым мгновением.

— Торопливость разрушительна, — говорит она, ставя чашку на стол. — Она не ведёт к цели, а лишь усложняет путь.

Её слова проникают глубоко, заставляя внутренне сжаться. Я киваю, но на самом деле мысленно спорю: а что, если время действительно имеет значение?

— Возможно, вы правы, — уточняю я, стараясь выглядеть покорной.

— Я всегда права, — отвечает она без тени шутки.

Сложновато иметь дело с такими людьми. Точнее, нелюдьми. Но особо выбора у меня нет.

Эти слова, сказанные настолько спокойно, почему-то добавляют ещё больше напряжения. Я снова беру чашку, чтобы занять руки. Стараюсь сделать вид, что наслаждаюсь чаем, но взгляд то и дело возвращается к собеседнице.

Терпение. Я должна терпеть. Это, похоже, единственное, что от меня сейчас требуется. Даже, если хочется в кого-то зашвырнуть этой чашкой.

Осакабэ-химэ медленно кладёт руки на колени. Глаза, глубокие и бездонные, словно озёра в ночи, сосредоточенно смотрят на меня.

— Между миром ёкаев и онрё существует хрупкое равновесие, — начинает она ровно и тихо, будто рядом шелестят бамбуковые листья. — Это не мир в привычном понимании. Скорее, соглашение.

Я хмурюсь, пытаясь уловить суть её слов. Соглашение? О чём вообще идёт речь?

— Изначально, — продолжает она, не замечая моего замешательства, — это было необходимо, чтобы хаос не поглотил всё. Ёкаи и онрё... Мы, как тени, существуем на границе вашего мира, но наша природа различна. Онрё — это гнев, месть, боль, воплощённые в духах. Ёкаи олицетворяют иное. Их много. Мы все — история, эхо старого мира, наследие, которое продолжает жить по сей день.

Я слушаю, но слова звучат как загадка. Зачем мне это всё рассказывают?

— Мы установили правила, — продолжает Осакабэ-химэ, чуть склонив голову, её длинные чёрные волосы слегка касаются плеч. — Их нельзя нарушать. Нарушение приводит к последствиям, которые касаются всех сторон.

Я нахмуриваюсь ещё больше, пытаясь осмыслить. Почему она рассказывает мне всё это? Причём тут я вообще?

— Простите, но... — Я осторожно подбираю слова, стараясь не звучать слишком резко. — Какое это имеет отношение ко мне?

Осакабэ-химэ смотрит на меня, её глаза будто бы чуть светятся в полумраке комнаты.

— Имеет, Ямада-сан, — отвечает она после паузы. — Гораздо больше, чем вы пока понимаете.

От её слов становится холодно. Сердце замирает на мгновение, а затем начинает биться быстрее.

— Простите, но я всё равно не понимаю, — признаюсь я, чувствуя, как накрывает нервозность.

Её взгляд смягчается, но только на секунду, прежде чем снова становится неумолимым.

— Скоро вы всё поймёте, — говорит она мягко, но это не приносит облегчения. — Но для начала позвольте мне задать вам вопрос. Как далеко вы готовы зайти, чтобы защитить то, что вам дорого?

Мой взгляд невольно падает на чашку чая в моих руках. Этот вопрос... за ним явно скрывается достаточно.

— Это вы сейчас имеете в виду, мою тяжбу… в смысле, общение с Танакой Шиджеру?

Осакабэ-химэ слегка улыбается, её взгляд становится изучающим и в то же время почти лукавым. Она ставит чашку на стол, её движения грациозны, как у танцующей белой цапли.

— Только с Танакой Шиджеру? — переспрашивает она, чуть поднимая одну бровь. — Забавно, что вы так думаете.

Я напрягаюсь, не понимая, куда она клонит, но от её тона становится неуютно.

— Что вы имеете в виду? — осторожно спрашиваю я, стараясь не выдать волнение.

Осакабэ-химэ не спешит с ответом. Она будто смакует мою реакцию, а затем спрашивает:

— Что вы знаете о Танаке Хироки?

Моё замешательство становится ещё сильнее.

— Он... — Я ненадолго задумываюсь, вспоминая, что вообще знаю. — Старший сын Танаки Сатору, основателя «Танака Групп». У него, кажется, сложная репутация... Я мало о нём слышала. Танакой Шиджеру я занимаюсь больше, он... ну, наделён полномочиями в компании.

Я нервно верчу чашку в руках, думая, что сказала слишком много.

— Сложная репутация, — повторяет Осакабэ-химэ, её улыбка растягивается чуть шире, но от этого становится только страшнее. — Как изумительно сказано. И да, довольно мягко.

— Простите, но почему вы спрашиваете? — напряжённо спрашиваю я.

— Потому что Танаке Хироки принадлежит куда больше власти, чем нам всем хотелось думать, — отвечает она ровным тоном. — И его влияние распространяется далеко за пределы мира людей.

Я чувствую, как холод пробегает по спине.

— Как это связано со мной? — выдавливаю я.

— Напрямую, — отвечает Осакабэ-химэ, её глаза сверкают так, словно она прекрасно понимает, что мои вопросы растут с каждой секундой. — Вам ещё повезло, что вы имеете дело с Танакой Шиджеру. Скажем так, он… всего лишь тень своего старшего брата.

Я едва не роняю чашку из рук. Нет, определенно я тут поколочу всю посуду.

— То есть… — запинаюсь я, а мысли скачут как безумные. — Вы хотите сказать, что всё это... всё, что происходит вокруг меня...

— Связано с семьей Танака, — спокойно заканчивает за меня Осакабэ-химэ. — И с вами, конечно.

Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но не нахожу слов. В голове звучит только одна мысль: «С Танакой Хироки лучше никогда не сталкиваться».

Осакабэ-химэ отставляет чашку в сторону, её глаза становятся ледяными, как зимняя ночь, полная тайных угроз.

— Братья Танака давно поделили сферы влияния, — говорит она. — Шиджеру управляет миром людей: бизнес, корпорации, технологии, власть, которая кажется вам привычной. И лишь временами пересекается с ёкаями. А Хироки сосредоточен на всём потустороннем. Он контролирует те силы, что неподвластны логике вашего мира.

Я напрягаюсь, чувствуя, что каждое её слово словно тяжелеет, оседая на моих плечах.

— Что значит «потустороннем»? — спрашиваю я.

Нет, я догадываюсь, но объяснение всегда лучше догадки.

Осакабэ-химэ отводит взгляд к углу комнаты, где в какой-то момент мелькает призрачная день.

— Души умерших, что не нашли покоя. Древние ритуалы, что могут изменить судьбу. Магические барьеры, защищающие ваш мир от хаоса. Земли онрё, где их сила проявляется наиболее ярко. И, конечно, ёкаи, такие как я. Всё это находится в его сфере влияния.

Она поворачивается ко мне, её глаза сверкают, словно звёзды.

— Последнее время Танаке Хироки пытается забрать всё. Он уничтожает барьеры, вытесняет онрё, забирает земли и ресурсы, что питают наш мир.

— Но зачем? — спрашиваю я, чувствуя, как ледяной ужас обвивает змеёй.

— Ему мало власти. Он хочет стать тем, кто будет править не только потусторонним, но и миром людей. Стереть границу между ними и установить новый порядок.

Звучит не очень приятно.

Мои руки невольно холодеют.

— И вы хотите его... остановить? — хрипло произношу я, предчувствуя ответ.

Осакабэ-химэ медленно кивает, её взгляд пронзает меня насквозь.

— Его можно остановить только одним способом, — говорит она, её голос становится глуже, почти угрожающе. — Уничтожить.

Разумно, не спорю.

Я сглатываю, чувствуя, как что-то тяжёлое и страшное сжимает моё сердце.

— И при чём тут я? — мой голос дрожит, но я всё же решаюсь задать этот вопрос.

Осакабэ-химэ улыбается. Это не утешение, а скорее предупреждение.

— Вы ещё не поняли? — тихо спрашивает она, но в её словах звучит нечто такое, от чего хочется забиться в угол. — Вы — ключ ко всему.

— Я? Какой ещё ключ? — спрашиваю я, слыша, как голос предательски дрожит.

Осакабэ-химэ спокойно смотрит на меня, её лицо словно высечено из камня, но в уголках губ затаилась едва заметная, почти леденящая кровь улыбка.

— Почему я? — продолжаю я, пытаясь хоть как-то нормально соображать. — Я же... Я обычная!

Осакабэ-химэ отклоняется назад, её тонкие пальцы скользят по ободку чашки.

— Именно потому, что ты — не отсюда. Ты прибыла из другого мира, и правила этого места на тебя не действуют.

Мир вокруг будто останавливается. Все звуки стихают, и я слышу только стук собственного сердца.

— Ч-что? — выдавливаю я, мои пальцы судорожно цепляются за край колен.

Её улыбка становится чуть шире, а глаза вспыхивают загадочным светом.

— Ты так удивлена, — говорит она с мягкой укоризной. — Разве ты не задавала себе вопросов? Почему ты здесь? Почему тебя втянули во всё происходящее?

Слова застревают в горле. Я вспоминаю все странности: как попала сюда, машину с зубастым окном, светящиеся кандзи в воздухе... Да, я задавалась вопросами, но пыталась не вникать. Это же не может быть правдой.

— Ты ведь уже знаешь ответ, не так ли? — Осакабэ-химэ наклоняется чуть ближе, ловит мой взгляд, словно рыбу сетью.

Я качаю головой, будто пытаюсь сбросить это проклятое напряжение.

— Нет... Это... Это невозможно, — выдыхаю, чувствуя, как по спине пробегает холод.

— Возможное и невозможное — это просто границы, которые устанавливает ваш разум, — мягко говорит она. — Ты вне этих границ. Именно поэтому ты можешь быть той, кто изменит судьбу обоих миров.

А можно не надо?

— Но... Откуда вы знаете? — У меня не хватает сил даже на гнев, только изумление и… чего уж там скрывать, страх тоже.

Осакабэ-химэ поднимается с места, её движения грациозны, как у тени, а улыбка на губах становится ещё загадочнее.

— У нас свои способы, — произносит она, её голос становится тихим, почти шёпотом. — А теперь перестань задавать вопросы. Ответы придут, когда будут нужны.

— Это какая-то ошибка, — выдыхаю я, чувствуя, как земля под ногами уходит. — Я не супергерой. Я даже не умею драться! Это какая-то... какая-то не очень смешная шутка!

Осакабэ-химэ смотрит на меня так, будто я забавный котёнок, пытающийся шипеть. В её глазах ни тени сомнения или сочувствия.

— Ты не обязана быть супергероем, — спокойно отвечает она, слегка склонив голову. — Мы позаботимся о том, чтобы ты стала тем, кем нужно быть. И подготовим.

Сказанное заставляет меня замереть.

— Подготовим? — переспросила я, даже не понимая, что зацепило больше: угроза или обещание.

Она кивает, жестом указывая на пространство за своей спиной, где вдруг начинают мелькать образы. Словно полупрозрачные картины, они показывают тренировки: бойцы сражаются на татами, размахивают оружием, кружатся в вихре движений.

— Ты обучишься основам кэндзюцу, — говорит она, и я вижу призрак мужчины, орудующего катаной с такой скоростью, что лезвие сливается в одну сверкающую линию. — Это путь меча, он научит тебя контролировать тело и разум. А ещё…

Перед глазами возникает другая сцена: женщина двигается с невероятной грацией, словно танцует, а вокруг неё формируется невидимый поток, который она направляет против противника.

— Тайдзюцу, — продолжает Осакабэ. — Искусство ближнего боя, чтобы защитить себя, даже когда ты безоружна.

Следующее: стройный силуэт в маске стреляет из лука, и стрела, казалось бы, исчезает, но через мгновение пронзает цель на другой стороне поля.

— И, конечно, кюдзюцу, — её голос становится чуть мягче, будто она сама восхищена этим искусством. — Чтобы ты могла поражать врагов на расстоянии.

 У меня нет слов. Просто нет слов. Да я это всё видела только в аниме и дорамах. Вы о чем вообще?

— Это же не изменит того факта, что я человек, — говорю, чувствуя, как ужас медленно уступает место сомнению.

— Именно поэтому мы сделаем всё, чтобы это не было слабостью. — Осакабэ-химэ делает шаг вперёд, её рука изящно скользит в воздухе, и передо мной вспыхивают стихии: пламя, вода, ветер, свет и тьма, закрученные в хаотичном танце.

— Силы стихий, — произносит она. — Ты получишь связь с этими энергиями. Твой разум и тело адаптируются, чтобы выдерживать их нагрузку.

Видение исчезает, оставляя меня в напряжённой тишине.

— Это... слишком, — выдыхаю я, не зная плакать или смеяться.

— Ты не должна думать, что тебе придётся всё это делать одной. — Осакабэ-химэ оборачивается, на губах улыбка. — Но ты должна быть готова. Если ты хочешь выжить и спасти тех, кого любишь.

Я молчу, чувствуя, как растёт напряжение. Мысль о том, чтобы бросить всё и уйти, всё громче стучит в голове, но я всё равно произношу:

— А если я… откажусь?

Вопрос кажется слабым, как шёпот, но, видимо, Осакабэ-химэ слышит его прекрасно. Она замирает, её взгляд становится смертельно-ледяным, и улыбка, всё это время мягкая и загадочная, приобретает опасный оттенок.

— Мне бы очень этого не хотелось, — произносит она медленно, словно обдумывая каждое слово.

Хочется куда-нибудь спрятаться.

— Почему?

— Потому что тогда, боюсь, я не смогу помочь лапшичной «Ракун», — говорит она с той же невозмутимостью, будто обсуждает прогноз погоды.

Я моргаю, не сразу понимая смысл её слов.

Зараза ёкайская. А ещё принцесса!

— Что? — произношу я, пытаясь переварить услышанное.

— Ты ведь волнуешься за это место, не так ли? — продолжает она, не отрывая от меня взгляда. — Волноваться есть за что. Ну, подумай сама: кому могут помочь мёртвые?

Мои губы раскрываются, но ни одного слова не выходит. Кровь стынет в жилах, а сердце начинает биться где-то в горле.

— Что вы хотите этим сказать?

Осакабэ улыбается и на этот раз отвечает с невинной прямотой, которая лишь усиливает мой ужас.

— О, неужто ты думала, что Танака оставит тебя в живых после всего, что ты узнала? — уточняет она таким тоном, что у меня мурашки бегут по коже.

Я хватаю ртом воздух, понимая, что слова не идут. Паника охватывает меня, словно ледяная хватка, и перед глазами всплывает лицо хозяина Окавы, заботливо подающего тарелку лапши.

— Вы… вы угрожаете мне? — выдавливаю я, хотя внутри прекрасно знаю, что это не просто угроза.

— Нет, дорогая Ямада-сан, — говорит она с притворным сочувствием. — Я просто объясняю реальность.

Я беру чашку, стараясь унять дрожь в руках. Отставляю пустую чашку назад. Я уже всё выпила и не заметила. Мысли мечутся, словно загнанные в ловушку. Всё это... слишком. Слишком внезапно, слишком странно, слишком опасно.

Я краем глаза наблюдаю за Осакабэ-химэ. Она снова пьёт чай за столиком, спокойно и изящно, словно никуда не торопится. При этом ничего не подливаю. У неё там чашка бездонная, что ли?

Взгляд, направленный на меня, пронизывает, но не давит. Словно она знает, что мне нужно время, и готова его дать.

Молчание тянется, как будто оно само является частью какого-то ритуала. В голове крутится только одно: я в полной заднице. В очень полной, из которой нет лёгкого выхода.

Наконец, Осакабэ-химэ медленно ставит свою чашку на столик и смотрит на меня долгим, пронзительным взглядом.

— Мы предоставляем тебе время на раздумья. Сейчас тебя проводят в комнату. Ночь — это всё, что у тебя есть, чтобы принять решение.

Я резко поднимаю голову, собираясь спросить, что будет утром, но она плавно поднимает руку, останавливая мои слова ещё до того, как они слетели с языка.

— И лучше не пытаться сбежать, Ямада-сан, — добавляет она, улыбнувшись, но в её тоне звучит предупреждение.

Я чувствую, как всё внутри сжимается. Она говорит это без угрозы, но я понимаю, что стоит ей захотеть — ни я, ни кто-либо другой не выйдет отсюда. Мне перед этим просто дали возможность побаловаться.

Кийо, появляющийся из тени, аккуратно склоняет голову и жестом приглашает меня встать. Я бросаю последний взгляд на Осакабэ-химэ. Она спокойна. Явно уверена, что я никуда не денусь.

Я встаю и следую за Кийо, чувствуя себя словно под прицелом.

У меня есть всего одна ночь.