Отрывок из книги «Закуски под шёлковым ветром»

— Сестрица, он здесь!

Звонкий крик Вэнь-Вэнь заставляет меня вздрогнуть. Ну да, с тех пор, как я надела кастрюлю для бао цзы на голову господина Шэня, в нашей лавке открылся сезон охоты.

Охоты на незадачливого жениха для нашей старшей сестры Мэйлин. Надутый павлин, который слишком много о себе понимает. Особенно после того, как последний раз посмел что-то сказать о нашей лавке. Мэйлин — сама доброта, она не станет устраивать разборки. Другое дело Вэнь-Вэнь. У неё характер грузчика из порта Цзюси, а у меня… у меня ещё хуже.

Вэнь-Вэнь влетает на кухню, развязавшаяся красная лента на фартуке вспыхивает ярко и невозможно. Как и сама Вэнь-Вэнь, которая разве что не пританцовывает на месте от нетерпения.

— Сюлань, давай быстрее!

Я быстро стряхиваю муку с рук — на столе тесто для булочек. Того самого, нашего фирменного, в который мы добавляем перец. Дедуля привез рецепт из южной империи, где предпочитают есть всё настолько острое, что потом можно изрыгать пламя у Вечного океана.

Вэнь-Вэнь обожает перец. Красный, зеленый, желтый — обычный. И щедро добавленный острый. Поначалу я не могла понять прелесть, но потом всё как заверте… В итоге острые булочки стали самым узнаваемым блюдом нашей лисьей лавки.

Вэнь-Вэнь была же сразу уверена в успехе. Мы спорили. Долго. Я не считала, что тут оценят, Вэнь-Вэнь — упиралась. Спорили до хрипа. До… такой степени, что Мэйлин пришлось потом нас обеих мирить и поить горячим чаем. После чая потребовался суп. Да, тот самый, который сестра настолько вкусно готовит, что позавидуют сами нефритовые придворные на небе. У них-то такого нет!

Что интересно, у меня выпекать острые булочки получалось лучше.

Первое время Вэнь-Вэнь ворчала, что такого не может быть, но потом признала. И теперь практически каждый день пыталась урвать хоть кусочек свежеприготовленного.

Но сейчас есть кое-что поважнее.

Мы обе выскакиваем в зал.

Здесь стены украшены традиционными чонгонскими узорами и символами, которые словно сошли со страниц старинных сказаний, рассказывающих о давно забытых временах.

В воздухе стоит аромат свежесваренного чая и сладостей. Ведь, кроме острых булочек сюда приходят за сладостями. Звук чашечек, что ставятся на столики, и мягкий гул голосов создают мелодичный фон.

У нас всего четыре столика, но я этим безумно горжусь. Мне хочется довести оборот до семи. Мэйлин уже предложила переоборудовать один из углов, чтобы сделать нечто похожее на стойку и поставить туда высокие стулья. Порой кто-то садится быстро перекусить и не хочет отвлекаться на вид из окна. Вид, кстати, очень ничего. Тихая улочка, на которой расположились маленькие уютные домики и виднеются зеленые вершины гор.

Эти высокие стулья – тоже заморское изобретение. Опять же дедуля привез рисунки, перед тем, как снова уехать. Он у нас колесит по всему Нефритовому Глазу, каждый раз привозя какие-то диковинки.

Противный Шэнь Сун обычно занимает место как раз возле окна. Смотрит на всех отстраненным взглядом, словно никогда не видит никого вокруг. Точнее, ему просто нет до ни дела.

Золотое дитя золотого хозяина сети гостевых домов с эмблемой в виде желтого карпа. Я не сразу поверила, что такого человека занесло к нам. Это тогда вызвало удивление. Но вот когда стало ясно, что он положил глаз на нашу сестру…

Мы могли с Вэнь-Вэнь ссорится, но когда речь заходила о Мэйлин, то были удивительно единодушны. Если кто-то пытался протянуть к ней свои грязные лапы, то этих лап мгновенно лишался.

Нет, мы не против хорошего мужчины. Но именно — хорошего!

Что мужик с такой мордой может дать нашей Мэйлин? Сплошную головную боль и одиночество. В искренность богатого наследничка не верили ни я, ни Вэнь-Вэнь.

Пользуясь тем, что Мэйлин уехала доставлять заказ, мы вознамерились как следует потолковать с Шэнь Суном и разъяснить, что не стоит тут кружить павлином — быстро обломаем клюв.

Хотя он смелый, после кастрюли даже явился.

Только вот… То ли Вэнь-Вэнь поздно пришла, то ли я замешкалась — Шэня на месте они не обнаруживают.

Я чувствую облегчение и одновременно разочарование.

— Чей-то хвост остался цел, — ворчит Вэнь-Вэнь, складывая руки на груди. — Он что, почувствовал, что мы выйдем?

— Он увидел твою разгневанную физиономию, — ворчу я.

Вэнь-Вэнь тыкает меня в бок.

— Сестрица, я и так в печали!

Вэнь-Вэнь не умеет обижаться. Особенно, на родных. Поэтому я могу хоть изворчаться — никто не обратит внимания.

В результате только хмыкаю, уворачиваюсь, хочу ткнуть её в ответ, но в это время меня подзывает постоянная клиентка — очаровательная бабуля Ли, которая приходит к нам раз пять в неделю, чтобы побаловать себя свежей выпечкой.

Сухонькая, худенькая и поразительно эксцентричная дама. Пожалуй, некоторые сочетания цветов в её одежде ставили в тупик даже таких молодых людей, как я и Вэнь-Вэнь, хотя, последнюю, казалось бы, вообще ничем не смутишь.

Я принимаю заказ на булочки и быстро возвращаюсь на кухню. Неудавшаяся охота на Шэнь Суна несколько выбила из колеи. Вэнь-Вэнь крутится рядом, помогая чем может. Но в основном все же выскакивает в зал, чтобы принять заказы, ответить клиентам и взять на себя ту самую часть работы, которую я недолюбливаю.

Ладно, прямо недолюбливаю… Практически не переношу. Люди… Духи… Им всем же улыбаться надо!

Поэтому я искренне благодарна, что есть Вэнь-Вэнь и Мэйлин, у которых общаться, улыбаться и располагать к себе людей получалось намного лучше, чем у меня.

Я не имела что-то конкретное против людей и духов… Просто… Всегда опасалась, что со своим характером и манерой общаться всё испорчу. Но в делах себе нельзя такого позволять.

Да и что дела… Лавка располагается на первом этаже, а мы втроем живем на втором. Не нужно никуда ехать, бежать, спешить, волноваться. Всё здесь. Всё сразу. И огненный хули-цзин, наш хранитель, обитает совсем рядом, у подножия гор.

Это место мы выбрали по образцу и подобию, каким была лавка мамы и папы. До того, как от неё остался пепел, а родители погибли при пожаре.

Я прогоняю навязчивые и отвратительно мрачные мысли. Не сейчас. Вообще прошлое начало преследовать по пятам, хотя казалось, что прошло уже достаточно времени.

Я неосторожно задеваю локтем лежащую на столе скалку.

Вэнь-Вэнь вовремя оказывается рядом и подхватывает её:

— Эй-эй, сестрица, что-то ты в нефритовых садах сегодня. Всё нормально?

— Нормально, — бурчу я, не желая развивать тему.

За окном всё затянуло тучами. Вот-вот сорвется проливной дождь. Ветер практически срывает молодую листву с деревьев.

Да уж, ну и погодка. Шелковый ветер может принести как желанную прохладу, так и чудовищную бурю.

Я надеюсь, что в этот раз не будет урагана, ибо никогда не предскажешь, что будет в горах.

В этот момент в окно влетает ярко-желтая птичка-вестник, и Вэнь-Вэнь кидается к ней, потому что мои руки снова в муке.

— Айя, Мэйлин, — звонко доносится возглас. — Что там? Да ты что! Ты под крышей? Бросай её. Я сейчас приеду.

Я резко поворачиваюсь к ней, обеспокоенная разговором с Мэйлин.

— Что случилось?

— Опять повозка сломалась, — морщится Вэнь-Вэнь. — Надо будет менять нам её. Второй раз её так подводит. Ослик в стойле?

— На месте, — отмахиваюсь я, — главное, будьте осторожнее, а то я тебя знаю.

— Я тебя тоже люблю! — отвечает та, уже выскочив из кухни. — Мы скоро-о-о!

Мне остается только закатить глаза. И да, я ни капли не сомневаюсь, что по приезду ослик будет просто очумевший. Не скакун, в конце концов.

Повозка мастера Цунь работает на духовных силах. Такое изобретение! Весь город гремел. Только вот недоработал он её знатно. Мы купили простенькую модель и теперь постоянно её ремонтируем. Все лучше, чем носить бамбуковый короб с едой на спине.

Остается только качнуть головой и заканчивать заказ для госпожи Ли. Она там поди уже допила свой имбирный чай.

Дождь стучит по крышам. Оглушительно. Громко. Весело. Ещё немного — и рухнет с неба шальным весенним ливнем.

Я люблю ливень. Вода всегда гасит пламя. И неважно, оно настоящее или полыхает внутри сердце.

Я ловко складываю булочки в бумажный хрустящий пакетик с эмблемой пекарни и выношу в зал.

Госпожа Ли улыбается, берет с благодарностью.

— Вы такие замечательные, — говорит она важно с едва различимой хрипотцой — всё потому, что курит тонкую трубку, прежде чем войти в нашу лавку.

Она, безусловно, считает, что никто этого не видит, но есть маленькое окошко, через которое видно куда больше, чем можно подумать.

Я вручаю госпоже Ли её выпечку и открываю дверь. Дождь, конечно, сильнейший, но уже подъехал извозчик, поэтому пожилой женщине не грозит промокнуть до нитки.

Некоторое время я просто стою в дверях, слушая звук рокочущих капель и вдыхая запах свежести. Прохлада забирается под ворот, щекочет шею, бессовестно кусает за нос. Все же ещё рановато выскакивать без накидки. Но я упрямо стою и очень надеюсь, что Мэйлин под крышей, а Вэнь-Вэнь быстро добралась к ней.

Надо бы с ними связаться…

Я захожу внутрь, собираю посуду со столика госпожи Ли. Сейчас редкий момент, когда никого нет. Бросаю взгляд в окно и вижу, что там остановилась повозка. Светлая такая, будто дождь её и не касается. Защита ци, что ли?

Она прямо… вызывающе белая. От одного только взгляда на которую понимаешь: тот, кто внутри неё, отвратительно богат.

Дверца повозки резко распахивается.

 

2

Я невольно замираю, разглядывая высокого мужчину в светло-сером ханьфу. Рост, разворот плеч, руки. Небесные боги, какой он…

Он быстро подбегает ко входу лавки. Получается это удивительно изящно, несмотря на далеко не хлипкое телосложение.

Тихий скрип — я отмечаю на краю сознания, что нужно смазать петли. Но ведь ещё недавно всё было нормально, так почему?

Мужчина оказывается внутри. В нескольких местах ханьфу всё же потемнело от воды. В длинных черных волосах поблескивают капельки. Почему-то появляется совершенно нерациональное желание поднять руку и смахнуть их.

Мужчина поднимает глаза, и почему-то кажется, что весь мир приобретает какой-то совершенно нереальный каре-золотистый оттенок, а во рту разливается медовая горечь.

Всего на миг. Но это хватает, чтобы поддаться наваждению и тут же сбросить его с себя.

До меня доходит, что я так и стою с чайничком, в который вцепилась, словно утопающий в ветку-спасительницу. До ужаса жуткое сравнение, но иного в голову не приходит.

Более, чем поспешно я оказываюсь за стойкой, бормоча что-то вроде приветствия. Ну, почему я? Почему не Вэнь-Вэнь? Где её, кстати, до сих пор носит?

Прошло на самом деле не так уж и много времени, но мне это кажется катастрофой.

— Добрый день, — говорит мужчина. — Зелёный чай, пожалуйста. И… — Он смотрит на витрину. — Это.

Я невольно замечаю на его руке золотой браслет, звенья которого похожи на солнечные лучи. А ещё пальцы… Длинные, сильные… Наверное, такие хороши для музыканта. Впрочем, на них можно смотреть и даже не услышать, что там играют.

И тут же мысленно я даю себе оплеуху, потому что к чему вообще эти мысли?

Куда важнее сейчас побыстрее сделать чай и отметить, что опять осталась последняя булочка с перцем. И именно её пожелал гость.

Мужчина занимает столик в углу, создает легким движением голубую птичку и кому-то явно передает сообщение.

Я переключаюсь на выполнение заказа. И стараюсь не думать, что в лавке появилась какая-то неловкая тишина, несмотря на тихо мурлычущую музыку, подобранную Мэйлин. Старшая сестра договаривалась с духом гуциня, который любезно согласился работать с нами.

Я стараюсь не смотреть в сторону гостя.

Это непрофессионально. С таким подходом нужно пялиться на всех, кто заходит, вместо того, что выполнять их заказы.

Я отчаянно недовольна собой. К чувству неудовлетворенности прибавляется ещё и то, что куда-то запропастились все подносики. Не может быть, чтобы не было! У нас их предостаточно! Недавно мы с Вэнь-Вэнь закупили отличные: прочные и с рисунками по краям.

— Соберись, Сюлань, — шиплю я сама себе.

Как ни странно, это дает сосредоточиться на происходящем. На какое-то время мысли о клиенте исчезают.

И вообще… Какая странная реакция. Ранее ничего подобного за собой я не замечала. А к нам заходили разные люди. Бывали и очень обеспеченные. Но тут вот просто смотришь — и забываешь, что хотел сделать.

У мужчины чирикает птичка. Он мягко роняет:

— Да, Чжэчэн.

Тембр просто потрясающий. Низкий, глубокий, волнующий. Мне кажется, что он пробегается легкой вибрацией по холке, проскальзывает под одежду, касается позвоночника, чтобы эхом отозваться где-то в груди.

Поэтому сердце пропускает удар.

Приходится даже мотнуть головой, чтобы выгнать совершенно непозволительные мысли.

Подносик находится. Как назло, он был на самом видном месте. Розовый лотос весело подмигивает с фигурного бортика.

Я размещаю чайничек, чашку, блюдце с выпечкой. Сахарница и салфетница есть на каждом столике, хоть об этом можно не переживать.

Лучше всего сейчас просто подойти, поставить и тихонько исчезнуть, не прерывая разговора.

План кажется отличным. Я подхватываю поднос и выхожу в зал. Мужчина говорит ещё, смотрит в окно. Птичка чирикает, передавая слова собеседника. На улице по-прежнему дождь бодро стучит по асфальту.

Я тихо подхожу, ловко переставляю посуду.

Миссия закончена. При таком рассеянном внимании я мысленно хвалю себя, что ничего не грохнула по пути. Это же не кастрюля для Шэнь Суна. Там я как раз прекрасно попадаю в цель.

Это смешно и глупо, однако слишком правдиво. Сколько чашек мы переколотили с Вэнь-Вэнь, когда пытались взять слишком много, либо отвлекались. А потом очень быстро, чтобы не расстроить Мэйлин. Вот уж кто умеет делать, будто сказочная фея.

Это, конечно, было немного по-детски, но удивительно укрепляло сестринские отношения, делая фундамент молчания о шалостях и огрехах.

Я наливаю чай. Запах идет потрясающий — не зря покупаем именно этот сорт. Старик из чайной лавки как посоветовал с самого начала деятельности, так и до сих пор откладывает как для постоянных клиентов.

Взгляд мужчины опускается на чай. Задерживается.

— Хорошо, Чжэчэн. Передай дяде, что мы все именно так и сделаем. Пусть не переживает.

Мне необъяснимо хочется постоять тут подольше, но я понимаю, насколько это будет выглядеть неуместно.

— Приятного аппетита, — коротко желаю я и отхожу.

Внезапно меня хватают за руку. Я дёргаюсь от неожиданности, делаю неловкий взмах и задеваю чашку, которая со звоном летит прямо на мужчину.